Ромашки.

И снова очередное утро. Скучное майское школьное утро, которое вновь заставляет открыть глаза в шесть тридцать восемь утра и почесать свою кудрявую голову от очередного недосыпа. Бараш, юноша семнадцати лет, оканчивающий десятый класс, так и не понял сути учебы в мае. Все экзамены и годовые контрольные были сданы на хорошую оценку, а тебе все равно приходится ходить в пылающую жару в душной форме в шарагу, чтобы снова тихонько сидеть на последней парте где-то в уголке кабинета, и тихо чиркать наброски рисунков и строчки стихотворений на чистых листах блокнота, снова стоять в тесном гардеробе ради своей обуви, а главное - терпеть выходки своих одноклассников. М-да, он ненавидел всех их. То цветок расшибут игрушкой пу, кидая его по всему классу, то дрожжей в туалет засыпят и они ещё два урока будут слушать выговоры директора совместно с разъяренным гулом уборщицы, или будут выходить в окна и бегать на четвереньках по всему саду, получая пиздюлей от классного руководителя. А самое худшее - начнут приколупываться к мирно рисующему поэту. Отбирать блокнот с заветными набросками пейзажей или начирканными лицами, рыться в его портфеле по шутке, но на полных щах искать там голых мужчин, ведь все были уверены, что Бараш «способен рисовать нагие тела», и это было совершенной клеветой и очень раздражало юношу, или перекидываться обидными словечками, называя его "голубым", "педиком", хотя геем он отродясь не был, и даже ранее имел любовный интерес к девушке. А главное, что все эти дурацкие проделки и слухи пускала лишь одна личность - Крош. Его одногодка-одноклассник, младше примерно на два месяца, полный бешеный придурок и идиот, который только и делает что вытворяет пакости и бесится из-за каждого неровного вдоха в его сторону. Его неухоженные, цвета флага Казахстана, лохмотья Бараш узнает в любой ситуации, будь тот при смерти или чересчур пьян. Они настолько сильно впиваются в глаза, что ты их никогда не забудешь, а после увиденного этот цвет будет ещё перед глазами плыть. Его тупая улыбка во все тридцать два, тупые короткие рубашки с передним карманом, куда он кладет три-четыре жвачки "Love is" и нервно жуёт их на самых скудных уроках, делая из буклетиков маленькие самолётики и отправля в полет по всему классу, клетчатые чёрно-белые штаны с продырявленными карманами, куда он часто прячет телефон от взора учителей, но быстро палится когда тот выпадает через дыру и пролетев в штанине с громким грохотом падает на пол, стукаясь об железную ножку стула, тупые китайские конверсы, которые пережили афганскую войну, летая по классам как японские самолёты и постоянно расшнуровываясь, отчего в рандомный момент парень спотыкается и с громкой бранью падает на пол, получая от учителей выговор и иногда подзатыльник. Все это Бараш запомнил навсегда, и все это его бесило. Очень-очень. А сам Бараш? Сам юноша, как полагается самым стереотипным интровертам, был всегда молчалив. Никому лишнего слова не скажет, сидит на последних партах третьего ряда (там дальше всего от учителей), пишет ровным и красивым почерком в аккуратных тетрадках, рисуя на полях животных, выделяя некоторые моменты текстовыделителем, а в обычные монологи учителей всегда открывает находящийся рядом бежевый блокнот, вырисовывая там рандомные скетчи - какие только в голову придут. От глаз в разных ракурсах, до целых фигур известных людей, по типу Лермонтова, Пушкина, Чайковского. Внешность всегда была ухоженная. Мягкие, вьющиеся кудри аметистового цвета, которые юноша при любом удобном моменте поправлял, запрокидывая голову назад, светя своим нежным и светлым лицом с покусанными багровыми губами. Хоть тот и не любил носить форму, ведь это очень неудобно, но всегда одевался как было задано: белый верх, черный низ. Бараш всегда носил белые, длинные рубашки, сверху надевая аккуратный черный галстук, а низ всегда составлял темные свободные брюки. Вид парниши всегда был ухоженным. Единственное, за что часто придирались учителя - большие блютуз наушники, вечно плотно сидящие на шее у парня. Почему их так бесило? Непонятно. Лучше бы к девочкам придирались, которые своими вечно распущенными и растрёпанные и волосами долбились мечтательному кудряшу в лицо, отчего он недовольно фыркал и отмахивал их, а вид - мини-юбочки и топики пугал его до безумия.. нет, ладно, если бы они носили это на улице, но не в школе же, где идут строгие требования к дресс-коду.

И все таки, мы вернёмся к Барашу.

Запуская длинные и тонкие пальцы в собственные кудри, массируя голову, уже собранный парниша берет ранее заготовленный портфель и, с некой грустью и тоской в пронзительно сизых глазах, отправляется на выход из пустого дома. Идет он медленно, не спешит. А зачем? До уроков ещё сорок с лишним минут. И, возможно, с его стороны тупо было вставать так рано, ведь любой другой предпочтет ещё поспать, но Бараш очень любит выходить пораньше, и просто, без спешки, медленным шагом идти в сторону школы, забегая в скверы и бежать напролом очереди в только-только открытые ларьки с мороженым. Как странно бы не звучало, в семь часов и тридцать шесть минут у ларька с любимым мороженым собиралось достаточно людей - бабушек и родителями с детьми. И искренне он не понимал, что им надо в такой ранний час. Но Бараш, расталкивая толпу, получая недовольный возглас от пожилых леди, просто отвечает: "я в школу опаздываю, извините!", быстро покупая любимый пломбирный рожок и просовывая шестьдесят пять рублей, убегает прочь от людских глаз. На улице было и вправду красиво. Май трудился, чтобы радовать людской глаз: вроде бы, сейчас ещё совсем рано времени, но солнце уже тепло светило, освещая каждую кудряшку на голове парня. Бутоны листиков начали расцветать, по яркому зелёному газону хаотично разбоосались маленькие жёлтые солнышко одуванчиков. Щебетали и птички, засиживаясь на ветвях берёз и дубов. Некоторые голуби даже не смущаясь взора людского садились на друг друга... В прочем, это необязательно описывать. Все было, как в картинах, написанных маслом в умелых руках пейзажиста семнадцатого века. И эту красоту Бараш отметил для себя, как "единственной причиной любить школу в мае".

***

— возьмите, пожалуйста, - протягивает Бараш свою обувь вахтерше, в ответ она отдает ему бирку с номерком "174". Он уже в школе, в этом убогом месте, давно прогнившим кровью старшеклассников и ужасно бесячими орами учителей. Это место жутко бесило. Тут некомфортно, а единственное место для спасения, наверное, туалет. Хотя только на уроках: на переменах там собирался целый гей-парад, аж страшно заходить, тебя задавят, поймают, схватят и не отпустят. А на уроках отпускают редко, да и не все учителя. Противная математика запрещает даже вспатевшую жопу поднимать, а на туалет всегда один ответ - "ты совсем что-ли оборзел?", и ты сразу умалкиваешь. Да будь ты при смерти, она не отпустит тебя. Вот такой змеёй была. А ведь сейчас с ней урок.. даже два! Будь гуманитарием, Кудряш уже мысленно смирился с смертью. Зайдя в класс, выдавив из себя сухую полуулыбку и кивнув одноклассникам, половина из которых выполняли парную йогу с тик тока, крича и визжа на весь этаж, Бараш лишь скудно присел на законное место, вытащил блокнот с остро заточенным карандашом и начал водить непонятные линии. Из этих почеркушек стал вырисовываться портрет Григория Печорина. Тот был любитель иногда почитать русскую классику, и именно "герой нашего времени" запал ему в душу. Не успев дорисовать, прозвучала смертельная трель, означавшая начало урока. Весь класс стоит в ожидании математицы, и вдруг в класс редко врывается этот балбес с Казахстаном на голове. Дышит, хочет что-то сказать, да видит - учителя нет. Тогда он громко выдыхает и лыбится своей бесячей улыбкой. — ёлки-иголки, так я успел! Ещё не все потеряно! - усмехнувшись крикнул Крош, с довольным лицом проходя к четвертой парте первого ряда, ещё не дойдя до места перекидывает через парты рюкзак, который с громким грохотом падает ровно на нужный стул рядом с соседом. Бараш аж дернулся от такого громкого стука. Следом зашла и учительница, наконец-то начав урок. Скучные-прескучные монологи учительницы раздражают, сливаются с этими серыми стенами. Они даже ничего не записывают, только сидят, раскинув ушами. Кудряш, не изменяя своим обыденным привычкам, уткнулся в блокнот, рисуя узоры, которые хоть как-то могли справиться с скукотой на уроке. Весь класс проникся молчанием и унылостью. Лишь четвертая парта первого ряда не умолкала, разрушая "покой" и "умиротворение". Сначало это были простые перешептывания, но потом начали переходить в громкий разговор и смех от Кроша, который в ту же минуту донося до учительницы, а она, подняв раздраженный взгляд, . — Крош, встань, - строго прошипела та, смотря через ряды на Казахстан. — почему? - с насмешкой сказал парень, облакачиваясь на стул и раскидывая руки на деревянной, шаткой спинке. — что не понятного? Я сказала встань, - она выделила последнее слово таким жутким тоном, отчего Крошу явно стало не по себе и он нехотя поднялся. — ты понимаешь, что мешаешь детям работать своими выходками? Кто разрешил тебе смеяться на моем уроке? — я чес слово случайно, - он снова вытянул уголки губ в тупую улыбку. - больше не буду. — я уже задолбалась каждый урок замечания делать. Пересядь на последнюю карту к Барашу, чтобы ты никому больше не мешал. У Бараша, что мирно рисовал, сердце зжалось и в пятки ушло. Она прекрасно знает, что Крош имеет не дружеские отношения к тому, но все равно хочет посадить их вместе. — нет, я не отпущу это место! - гордо, но со смешком высказал голубоволосый. - я тут сижу уже.. 3 года и 6 месяцев! Я не могу его просто взять и отпустить! — ну-ну, лучше бы ты так на моих предметах считал. Мне тебя за ручку отвести сесть? — ладно-ладно, я понял. - с этими словами он взял свои вещи и попер на парту к Барашу. Тот же, раздражённо смотря на нового соседа, стал отодвигать предметы на карте к себе поближе и двигаться от Кроша дальше, к стенке, пока полностью не упёрся в неё. Когда подошёл этот придурок, он выдавил из себя что-то по типу тихого, но робкого "бу", отчего Бараш дернулся, а Казахстан засмеялся. Кудряш мысленно проклинал училку и этого долбоеба рядом.

***

Тишина, почти конец второго злосчастного урока на этой тупой Алгебре. К удивлению, на первом Крош погрузился в тишину, не лыбился своей тупой улыбкой, не ржал над Кудряшом, но все равно атмосфера была наколенная. Когда гул звонка пронёсся по кабинету, заставляя облегчённо выдохнуть, голубоволосый сразу выбежал из него, скорее всего, на улицу, возможно - в ближайший магаз, и с большей вероятностью - за манговым милкисом и пачкой виноградного ментоса. А ещё, раздумывал Бараш, что его прибьет вахтерша за раздражающие побеги ради «священного напитка». Но перемена прошла незаметно быстро, и уже со звонком Крош успел забежать в класс и плюхнуться на новое место.

Середина урока. Учительница покинула класс буквально на пару минут, пообещав за какие-либо признаки дебилизма устроить контрольную. Дабы избежать участи в оценки "2", класс старался молчать, хоть и не очень получалось: все равно по нему расходились смешки и шепот. — Кудрявый, дай списать, а, - шепчет Крош, облакачиваясь на руку. - а то она посмотрит, а я-то нихуя не написал. — отстань, - прошипел Бараш. - я сам ничего не понимаю. Будучи человеком с гуманитарным складом ума он реально ничего не понимал. Математика, в прочем, всегда давалась ему "ели как". Кудряш через неделание и глубокую лень делал домашние работы, не старался вникаться в темы. А зачем, когда он нашел свое призвание в жизни, которон полностью противоречит этому зловещему предмету? Но Крош, хмурясь, не верит словам Бараша от слова совсем. — ну-ну, пиздишь как дышишь, - шепнул Крош. - ты просто скупой. Я же знаю, что ты знаешь, ну! Не будь эгоистом! С этими словами Крош тянется к аккуратной тетрадке Бараша, тяня её на себя. — эй, отпусти! - шипит Кудряш, хватая листы тетради и тяня на себя. — тебе жалко что-ли? - усмехнулся кролик, вновь перетягивая бедную тетрадь. — да, жалко. — не будь жмотом. — хочу и буду. — вот это ты нервный, - Крош расстянул уголки губ в насмешливую ухмылку. - ты там гей-порно фанфики пишешь? — хватит уже, отдай мои рукописи и работай сам! - не отпуская тетрадь, переходя на крик, шипел Бараш. — не отдам. И что мне будет? Секунда. В одну секунду может произойти все что угодно: ты можешь родиться, умереть, раскрошить череп, сломать ногу, поесть, проснуться. За миг ты можешь вскипеть яростью или погрузится в умиротворение. В одну секунду Кудряш разводить руку, вдруг резко бьёт Кроша по щеке с ужасно громким хлопком, что заставляет класс развернуться. На бледной щеке парня в ту же минуту образовался розоватый след. Все резко стали перешептываться и смеяться, пока Крош поглаживал место удара. Он не ожидал этого, и лицо резко изменилось, а поэт выхватил тетрадь, что-то пробковая под нос и отодвинулся, уткнувшись в лист. — вот это да, - проснулся наконец-то Казахстан примерно через полминуты. - а извиниться не хочешь? — за то, что ты идиот? - низким тоном пронёс Бараш. — ты конченный какой-то, - ухмыльнулся кролик. — иди ты.. - злостно всхлипнул Кудряш.

Я буду в синем, а ты будешь в красном.

Я прыгну с трамплина на зависть скуластой тебе!

Ты в море, я в небо, прости

Не будем друзьями!

***

В тот злосчастный день они больше не разговаривали. Крош пересел обратно, на свою четвёртую парту первого ряда, лишь изредка подглядывая на Бараша, то ли злясь на него, то ли усмехавшись. Кудряш лишь молился чтобы скорее наступили каникулы, и чтобы он наконец-то забыл морду этого придурка. Как прозвенел окончательный звонок, поэт чуть ли не сорвался с места, стряхнув вещи в рюкзак и сразу убегая из здания. Он быстро забрал у бесячей вахтёрши свою обувь, и также быстро, как флеш, стал пробегать сквозь толпу обратно. Выйдя из этого душного места в нос сразу стал биться запах цветущей сирени, что кустами росла на входе у школы, переливаясь оттенком гелиотропа и Индиго. Небо было ярко-лазурным, а облака, как сладкая вата, расплосталтсь пышными формами по тропосфере. Май, конечно, красивый месяц, но Барашу было все равно - он рвался домой. Кто знает, на что способны идиоты? Вот он ударил Кроша, не хотя, но ударил. Конечно, кролик сам виноват, но все же - он обладал связями и всячески был сильнее худощавого Бараша. Не хотелось быть побитым или униженным, да и просто - он не хотел сталкиваться ни с кем, было лишь одно желание - скрыться от этого мира. А Крош.. а Кроша он ненавидел.

Так ненавидеть на самом на деле нельзя...

Ты зыришь с укором, а я

Обесцвечу глаза, я обезличу тебя!

Я тебя ненавижу,

Я тебя ненавижу,

Я тебя ненавижу,

Ненавижу, ненавижу!