Нам тебя не хватает

      Феликс уезжает на модный показ, и стая будто становится медлительнее, воздух в общежитии кажется тяжелее, темнее, тревожнее. Ликс — их солнце, ядро их жизни, он встаёт рано, и его восторженный щебет постепенно будит весь дом, задавая настроение целому дню.       Обычно первым от его воркования с птичками за окном просыпается Сынмин, бредёт в гостиную, где Ликс, всё ещё заспанный, тычется в губы Чонина на крытом балконе. Альфа всегда просыпается раньше Феликса и получает от своего омеги самые жаркие, самые нежные поцелуи, дышит его особенным сонным запахом, прежде чем вытащить его под солнечные лучи на балкончик и дождаться, когда Сынмин присоединится к их ласковым объятиям. Омега, подойдя к парням, всегда немного ворчит, когда те нетерпеливо притягивают его к себе, и дуется, как самый настоящий щенок, и это правда самое очаровательное зрелище, которое заставляет Чонина и Феликса умилённо заворковать. Сынмин, конечно же, быстро сдаётся, хихикает, когда Ликс дует ему в ухо, тянется за поцелуем к Чонину.       Следующим просыпается Чан. Он часто выходит из спальни в обнимку с Минхо, их губы всегда опухшие, из глубины комнаты слышится сонное ворчание Чанбина. Младшие уже привыкли, они знают, что иногда старшим очень надо провести ночь втроём.       Хёнджин кое-как вползает на кухню, пытается отмахнуться от Джисона, который с самого утра воодушевлён какой-то мыслью, тянет его к стае. — Хорошо спали? — спрашивает Чан, целуя каждого в губы, и парни утвердительно мычат, селя в сердце лидера спокойствие.       Так проходит обычное утро, когда Феликс дома, но сейчас его здесь нет, и Чонин, как только солнце заглядывает в окна его спальни, кое-как поднимается с кровати и направляется к Минхо. Залезает к альфе в кровать, жмётся к его боку. — Ммм? — сонно шебуршится Минхо. — Йени? Чего ты? — Скучаю по Ликсу. — Хороший мой, он скоро вернётся, — шепчет Минхо, притягивая к себе Чонина, целует его в висок. — Подожди немного, совсем чуть-чуть. — Я не могу, — всхлипывает Чонин. — Мне очень тяжело. — Я знаю, родной. Мне тоже. Всем нам.       Завтрак проходит в редких разговорах, все в основном молчат. Чан ловит взгляд Чонина и кивает: «Я с тобой. Мы все здесь друг у друга и друг для друга».       Они моют посуду, прибирают квартиру, вычёркивают пятый квадратик в календаре. Ещё два.       Сынмин вздыхает, кладя карандаш на место, Чанбин с Хёнджином гладят его по спине, утешая. Сынмину правда очень не хватает приставаний Ликса.       День и дальше складывается не очень. Уже закономерно, как и все последние дни, но странно. Альфы возвращаются из зала уставшими и немного раздражёнными, и омеги сразу смекают, в чём дело: они толком не смогли потренироваться, потому что все их мысли были заняты Феликсом. Тем, что он один на другой стороне планеты, где они не смогут защитить его, если что-то случится. Омеги чувствуют, что их альфы на взводе, и растаскивают их по спальням, чтобы немного приласкать.       Это срабатывает, но ненадолго: дом всё равно кажется пустым. Никто не поёт на кухне, гремя посудой, никто не шушукается с Джисоном, крадя у него поцелуи в укромных уголках общежития.       Стая правда чувствует себя неполноценной без него. — Ликса, подашь кастрюлю?.. — начинает Минхо, перемешивая тушёные овощи, и осекается. Точно, ещё же целых два дня. Тяжело. Давяще. Больно. — Кастрюлю, говоришь? — шёпот касается уха, щекочет шею.       Минхо замирает, ложка выскальзывает из его пальцев и ударяется о край сковороды. Нет, нет, нет, быть не может! Ещё же ждать и ждать!..       Альфа роняет голову, утыкается лицом в ладонь, его взгляд мутнеет, и тёплые капли падают на пальцы, и скользят вниз, к кисти.       Ему, наверное, показалось, потому что сердце истосковалось по его омеге, но нет: запах ромашки обнимает его, пробирается в лёгкие и замирает там, где гулко бьётся сердце. И ласковые тёплые руки по-родному обнимают за талию, а сухие губы касаются волос на загривке. — Привет, — шепчет Минхо, и его голос срывается, попав в волну внутренней дрожи. — Привет, — отвечают бархатно, с бьющим наружу восторгом и настойчиво, но мягко разворачивают к себе.       Правда Феликс.       Минхо всхлипывает, закусывает губу, потому что ему немного стыдно от мысли, что его застали врасплох со всеми его сильными сложными чувствами, но Ликс совсем не обращает внимания на его слёзы, разве что пару раз сцеловывает их с влажных щёк, и сразу лижет его губы, просится внутрь.       Их — замершего дрожащего Минхо и жаркого возбуждённого Феликса — прерывает грохот. И альфа с омегой, обернувшись на звук, бессильно смеются: конечно же это Джисон! Кто ещё мог на ходу сшибить торшер, а потом, поднимая его, опрокинуть на себя цветок с тумбы, а после, поднимая уже его, потерять равновесие и плюхнуться на задницу?       И это уже закономерно — то, что Джисон чувствует Феликса первым: он всегда был и будет особенно чутким к феромонам своего близнеца. — Ликс, Ликс! — восторженно визжит Хан, отряхивая землю с пушистых оранжевых носков, и бросается омеге на шею. Минхо ворчит, но не может перестать улыбаться, особенно когда видит, с какой страстью соскучившийся Джисон целует Феликса.       Дом приходит в движение. Стая чувствует, что общая энергия внезапно приходит в баланс, и оживляется: в коридоре слышатся торопливые шаги, удивлённые голоса, и все мемберы, войдя на кухню, смотрят на троих у плиты с таким же выражением лица, с которым недавно на Феликса смотрел Минхо. — Приехал! — восклицает Чонин, нарушая поражённое молчание, и воздух наполняется возбуждённым воркованием. — Как так рано? Почему?       Феликс улыбается, щурит глаза и направляется к остальным, которые сразу окружают его, ревниво обнюхивая. — Я попросил организатора снять все интервью до показа, чтобы после него я мог сразу уехать. — Спасибо, — шепчет Чонин, вжимая Феликса в себя, обвивая его талию руками, и дышит у его шеи. И вдруг рычит. — Йени, всё хорошо, успокойся, — отчётливо проговаривает Чан. Его голос на мгновение даже приобретает доминантный оттенок. — Он наш, он никуда не уйдёт. — Но запах! — восклицает Чонин, срываясь на более глубокий, грудной рык и примеряясь зубами к шее омеги. — Он везде, он просто повсюду, я должен, я обязан сделать его своим, чтобы никто, никогда… — Чонин. Остановись.       Голос Чана звучит властно, отрезвляюще, и Чонин замирает, с трудом отрывается от чужой железы. Он смотрит на вожака, и в его взгляде столько вопросов и даже… боли? — Йени, он не был ни с кем другим. Он не изменял.       Чонин болезненно вздыхает, склоняет перед омегой голову в полной покорности, в признании, в желании выпросить прощение, и Феликс кладёт ладонь на его макушку, ерошит волосы, чтобы дать альфе знать, что всё в порядке. — Я просто… Простите, я не знаю, почему, — измученно стонет Чонин. — Я не хотел!.. Я просто почувствовал на нём кучу чужих запахов, и мой альфа взбесился!.. — Тшшш, всё нормально, не загоняйся, — отзывается Чанбин и подходит к младшему альфе, чтобы тот мог чувствовать его заземляющие феромоны. — Мы понимаем тебя. Но так вышло, что он много времени провёл среди чужих людей, поэтому, будучи на эмоциях, нацеплял на себя чужие запахи. Но ты знаешь, что никто из нас не стал бы изменять. — Я знаю, я верю вам, простите, — всхлипывает Чонин и оглядывает всех. — Простите, простите, я не должен был, я… Простите!       Его голос ухает куда-то в глубину груди, откуда на смену словам вырывается горестное клокотание. Ему так больно, ему так не хочется допускать даже лёгкого сомнения в своей стае, тем более обвинять их искреннего омегу. — Нинни, — мягкие маленькие ладошки касаются его скул, вырывают из мутного водоворота, — дыши. Всё хорошо. Я не злюсь.       Чонин мелко кивает, но его руки продолжают непроизвольно прижимать к себе Феликса, а ноздри — тревожно раздуваться, вылавливая из воздуха запахи чужаков. — Ему нужно побыть с Ликсом, — сквозь шум в ушах слышит он голос Хёнджина, а потом кто-то увлекает альфу в его спальню. — Сынминни, раздень его, — просит Чан, и Чонин сразу ощущает на себе руки омеги, которые стягивают с него футболку и расслабляют завязки на шортах. — И Ликса тоже.       Чонин взрыкивает и скалится на Сынмина, когда тот отстраняет Феликса от младшего альфы и принимается его раздевать. — Йени, спокойно. Спокойно, — бормочет Чанбин, поглаживая Чонина по плечу. — Он твой. Ты сделаешь его своим, но для этого нам нужно помочь тебе снять с него одежду. Ты же хочешь максимально хорошо почуять его запах? — Хочу!.. — отзывается Чонин, и его взгляд становится теплее, когда до него окончательно доходит смысл действий Сынмина.       Феликс, полностью раздетый, сразу же усаживается Чонину на бёдра, обнажает шею, чтобы позволить альфе делать с ней всё, что тот пожелает: лизать, кусать, метить, дышать ей. Он после дороги выглядит уставшим, но всё равно с готовностью подставляется под руки Чонина. Да и вся стая давно знает, что близость Ликса скорее расслабляет, чем утомляет. — Йени, солнце, — подаёт голос Чанбин. — Ликсу надо в душ, хорошо?       Чонин хмурится, когда улавливает смысл сказанного, сжимает Феликса сильнее. — Надо, малыш, — качает головой Чанбин и аккуратно, но настойчиво отцепляет руки альфы от предплечий омеги. — Подыши им ещё, а потом он ненадолго уйдёт. Так ему будет комфортнее принять тебя. Он этого очень хочет, но сначала ему нужно немного передохнуть.       Младший альфа смотрит на Чанбина широко распахнутыми глазами, пока вжимается носом в железу Ликса. Чанбин знает: Чонин согласен на всё, если речь идёт о комфорте Феликса.       Чанбин поглаживает альфу по голове, наполняя спальню запахом спокойствия, пока омега смывает с себя усталость от перелёта, обнимает его, что-то бормоча, но сразу отступает, когда Феликс, усеянный каплями воды, посвежевший, входит в комнату.       Мемберы наконец усаживаются у кровати: Чан занимает место в кресле у окна, притянув к себе на колени Минхо, Джисон, присев на подлокотник, липнет к альфам; Чанбин устраивается на полу, обнимает Сынмина и чмокает в губы Хёнджина, который наваливается на него сзади. Они хотят максимально проконтролировать все действия уплывшего в подсознательный мир Чонина, но ещё больше они хотят просто смотреть.       Наслаждаться зрелищем, развернувшимся на кровати, — ласками двух их любимых щенков.       Чонин с упоением и жаждой искусывает шею Ликса, добирается до ключиц и оставляет на них несколько ярких пятен. Феликс отзывается слабыми стонами, опирается на руки позади себя, чтобы дать альфе доступ ко всему своему телу, и всхлипывает, когда Чонин внезапно прикусывает его сосок. — Нинни, ах! не так сильно!.. — скулит он, впутывая пальцы в волосы младшего альфы, оттягивая его от своей измученной груди. Чонин слушается и, отстранившись, довольно урчит, когда видит вокруг соска следы от зубов. — Ты будешь моим, — мурлычет альфа, несколько раз влажно целуя Феликса в губы, и, глянув ему через плечо, поправляется. — Нашим. Только нашим. Всегда.       Стая восторженно, но тихо ворчит, стараясь не давить своей реакцией на зверя Чонина, в их голосах слышны похвала и благодарность: «Наш альфа самый заботливый младший. Так позаботься о своём омеге».       Чонин взрыкивает и валит Ликса на кровать. Тот, мягкий, податливый, сразу расплывается по простыне, разводит ноги, выставляя напоказ все самые сокровенные места — мокрые, желанные всеми в этой комнате. — Перевернись на живот, — просит Чонин. — Ну-ка, повыше, — альфа ладонью направляет омегу, приподнимая его таз. — Пусть все видят, раз уж они тут.       Чонин пробегается глазами по мемберам, довольный вызванной реакцией, усмехается: Минхо, ритмично ёрзавший на коленях Чана, замирает, неотрывно следя за тем, как прозрачная капля смазки появляется между ягодицами Феликса и стекает к яичкам; Джисон, тихо кряхтя, продолжает тереться о руку вожака; Чанбин, прижав к себе Сынмина, начинает дрочить ему с сумасшедшей скоростью, доводя омегу до плаксивых стонов, с наслаждением принимая между губ член Хёнджина.       Чонину нравится. Очень. Жаль, что они не провернули подобное раньше. — Постараешься показать стае свою самую развратную сторону? — ухмыляется Чонин, поглаживая ладонью ягодицу Феликса. — Да? — Да, — шепчет Ликс и ломко вскрикивает, когда Чонин звонко шлёпает его по половинке. — Блять, ещё! — Наше развратное совершенство, — улыбается младший альфа и перехватывает взгляд Чана, который удивлённо, но одобрительно кивает: лидер без понятия, где Чонин успел нахвататься подобных фраз, но его всё определённо устраивает, пока это нравится Феликсу. А тот от чувствительности и возбуждения мажет подушку слезами и слишком уж сильно течёт.       Чонин не медлит: гладит яички омеги, сжимает его член, который, маленький, едва ли не полностью помещается в его ладонь. И сразу же давит на сжатый от нетерпения вход, и проскальзывает так глубоко, чтобы добраться до нужного места, чтобы омега вскрикнул и судорожно свёл ноги.       Он играет с омегой пальцами не для того, чтобы растянуть его, а для того, чтобы всем вокруг стало настолько хорошо, что аж плохо. — Блять, я больше не могу! — хнычет Джисон и, зажмурившись, содрогается всем телом, пока Чан, закинув голову и принимая покачивания Минхо, гладит его по мокрым шортам. — Умница, — слабым голосом отзывается Минхо и целует омегу в подставленные губы, прежде чем подняться на ноги и потянуть Чана за собой. — Я тоже больше не могу, — признаётся он, смотря на вожака с мольбой. — Можно?       Чан переглядывается с Чонином, который, прикусив нижнюю губу, приглашающее раздвигает ягодицы омеги, дождавшись кивка Феликса. — Можно.       Минхо сдёргивает с себя одежду, дрожащими руками раздевает Чана, почти падает на кровать и тут же припадает к влажной от смазки промежности омеги, лижет вокруг длинных пальцев Чонина, ласкающего Ликса внутри. — Я хочу вдвоём, — вдруг подаёт голос Чан.       Стая в момент затихает, даже разбитый Феликс приподнимается и оглядывается на вожака. — Хочешь взять меня вместе с кем-то? — спрашивает он. — Нет, — качает головой Чан. — Хочу трахать твой рот и видеть, как Чонин и Минхо трахают тебя вдвоём.       Феликс едва не забывает, как дышать, по спальне разлетаются сдавленные стоны, а Чан смотрит на омегу исподлобья, украшенный стыдливым румянцем. И Ликс понимает, что лидер только что доверил всем им своё самое сокровенное желание. — Я тоже этого хочу, — шелестит Феликс и тянет на себя Минхо, чтобы уложить его на кровать и оседлать. — Сегодня я хочу подарить себя всем вам.       Ликс не спрашивает, готов ли Минхо, готовы ли все увидеть, как их альфы будут заботиться об их омеге, — он просто опускается на член Минхо и наклоняется вперёд, чтобы дать доступ Чонину.       Тот прижимается к его ягодицам, трётся между ними, откинув голову и прикрыв глаза, а затем аккуратно входит и замирает, чтобы дать омеге привыкнуть. — Всё хорошо? — спрашивает Минхо, целуя Феликса в веснушки под глазами. — Ещё Чана хочу, — слабо просит омега, поднимая глаза на вожака, и тот закрывает лицо ладонями, потому что у него слишком крепко стоит от того, что происходит у его ног.       Ликс одной рукой опирается на грудь Минхо, а второй берёт Чана за член и тянет его на себя, и вожак подчиняется. Каждый в спальне сейчас понимает, что это не Феликс во власти альф — это все они во власти своего хрупкого нежного омеги.       Где-то на фоне стонет Сынмин, а затем Чанбин заходится настойчивыми рыками и они оба появляются рядом с Феликсом. — Можно? Ликс, можно? — спрашивает Сынмин, сбивчиво дыша: он совсем уже изнывает от быстрых поглаживаний альфы. — Вам можно всё, — отзывается Феликс, выпустив изо рта член Чана, и притягивает Чанбина за бёдра, чтобы опуститься на него до основания и заставить кончить одним судорожным сжатием горла. — Блять, да, да! — рычит Чанбин, прихватив Ликса за волосы, и отстраняется, и вздох абсолютного бессилия вырывается из его лёгких, потому что у Феликса рот полон его спермы и даже губы в ней измазаны. Мысль о том, что он так или иначе только что пометил своего омегу, едва не сводит его зверя с ума.       Сынмин кончает с вскриком, хватается за руку Чанбина, пока белая тёплая жидкость покрывает спину Феликса. Хёнджин тут же оказывается рядом, чтобы видеть, насколько грязным выглядит Ликс, пока находится в руках своей стаи, пока его трахают двое альф, а третий толкается глубоко в его рот и Джисон, пристроившись рядом, засовывает руку Феликса к себе в шорты. Кажется, одного раза ему мало. — Я тоже хочу, — хнычет Хёнджин, шумно дыша, и принимается рвано себе дрочить, прижавшись головкой к пояснице омеги. Ведь вязкие струи, которые стекают к ягодицам, когда он кончает, выглядят сумасшедше красиво. — Быстрее, пожалуйста, — скулит Феликс и сразу же возвращается к члену вожака, впускает головку в рот, а маленькой ладошкой гладит у основания, перебирает яички. — Ах, а-ах!.. да, пожалуйста, кончите в меня, кончите, умоляю!       Чонин ускоряется, обводя взглядом остальных, которые, устроившись у изголовья кровати, лениво целуются, и, чувствуя, как внутри становится горячее, смотрит на Минхо. Тот, переживая оргазм, утыкается носом в ладонь Феликса и ласково целует её.       Где-то за плотной гирляндой из танцующих разноцветных пятен, вспыхнувших перед глазами, Чонин успевает услышать тихий чувственный вздох Джисона, глубокий рык Чана и, на фоне, высокие стоны ещё чувствительного Минхо, перемежающиеся с хныканьем Ликса.       Вспышка чувств бьёт по сознанию, на несколько секунд погружает Чонина в темноту, но, когда оргазм начинает отступать и зрение возвращается, альфа окидывает взглядом стаю и одними губами благодарит всех. Они в очередной раз спасли его альфу, и Чонину в очередной раз не хватает слов, чтобы выразить все чувства, которые он испытывает к мемберам.       Чан оседает на постель, но не успевает перевести дыхание: ему нужно удостовериться, что с его омегой всё хорошо. Он слабой рукой подцепляет Феликса за подбородок, и свет в глазах омеги даёт вожаку ответы на все его вопросы.       Хёнджин вдруг прыскает и под недоумённые взгляды мемберов начинает смеяться. — Блять, это так странно! — выдавливает он. — Мы только что потрахались ввосьмером, а я совсем не чувствую смущения.       Он пытается унять смех, и остальные понимающе улыбаются: кажется, только что Хёнджин отпустил какой-то из своих страхов.       И, пока омеги отмывают Ликса от следов страсти и моются сами, альфы успевают сменить постельное бельё и обменяться тягучими поцелуями. — Теперь успокоился? — спрашивает Чан, прочёсывая волосы младшего альфы, смотря на него с трепетом влюблённого по уши человека.       Чонин кивает и снова целует Чана, потому что ему кажется, что только так он сможет выразить всё, что чувствует к нему и стае.       Феликс наконец-то дома, он снова пахнет своими парнями, стая теперь вместе, его, Чонина, окружают надёжные любящие люди, и это ощущается хорошо. Очень хорошо. Ему наконец-то хорошо и спокойно.