Тебе на «ь»

— Шаст, повеселее ничего не найдется? — Дима устало трет виски и вертится на сидении в поисках удобного положения. В автобусе душно и угрюмо. Закатное солнце постепенно гаснет у горизонта, но все равно пробивается сквозь стекла окон и заглядывает Антону в телефон. Из-за лучей он не может разглядеть собственный плейлист и тыкает на «перемешать все», отдаваясь на волю случая. Дима еще недолго бурчит, что более удрученной атмосферу сделает только XXXTentacion, но когда понимает, что Антон его игнорирует и убирает в сторону почти разряженный телефон, замолкает. — Ну, может хотя бы в «Контакт», чем в «Шляпу»? — слышится несерьезный спор позади. Сережа и Арс настойчиво предлагают разрядить атмосферу бодрящими играми. Антона автобусные викторины, как правило, расстраивают еще хуже, но он об этом ничего не говорит. — Неважно, знаете ли вы правильный ответ, важно... — вялого Антона почти не слышно, потому что он говорит лицом к лобовому стеклу, а не назад, но Матвиенко запросто догадывается, что он там щебечет на своем. — Не, Серег, на «Контакте» Шаст вон плакать опять будет, типа его никто не понимает, — недовольно брякает Арсений в ответ. Антон сжимает ладони в кулаки до побелевших костяшек и красных полусфер от ногтей с внутренней стороны, но отмалчивается: пусть говорит, что хочет, даже если несет какую-то чушь. Он не поддается провокациям. Не сегодня. — Сам предлагай тогда, — Сережа уводит взгляд в окно. — Бля, какой обидчивый тон, — Арсений закатывает глаза, демонстративно откидываясь на спинку сидения. Сережа молчит, хотя очень хочет наехать, что тон совершенно обыденный, это все Арс со своими заебонами в голове. Создается впечатление, что в автобусе Попов начинает раздражать всех. Язвительность, которая длится с самого отъезда из офиса, не остается без внимания даже со стороны Димы, который сопровождает дискуссию выгнутой бровью и осуждением в глазах. — Ну, давайте в классику: в «Слова»! Чтоб всем угодить! — иронично-восторженно предлагает и кладет ногу на ногу, глядя в пустоту как-то слишком яростно. — На последнюю букву? — Антон оглядывается через плечо, уточняя. — Нет, блять, на третью. Антон поджимает губы от резкого ответа и пересаживается ближе к парням вместе с Димой. Арса хочется отправить подышать свежим воздухом для успокоения, а как только тот выйдет из автобуса, жать газ в пол и ехать на дачу без него. Пусть думает над своим поведением в ближайшем поселке, заберут на обратном пути. Но вместо этого они усиленно пытаются не портить Попову настроение более и терпят еле сносные вспышки агрессии. — Паспорт, — говорит Сережа первым. Арс указывает пальцем цепочку, кто за кем будет произносить слова. — М-м-м, — задумчиво тянет Антон, не понимая, почему они идут не по часовой стрелке, а абсолютно хаотично, но решает не перечить. Арсению же виднее. — Да это не слово, придурки. Паспорта наши где? — Матвиенко встает с места и уходит вперед, к Оксане, допытывать ее, где документы. — Шаст, не томи, — торопит Арс. — Слон, — пожимает плечами, отсчитав в паспорте третью букву. — Олег, — Дима поддерживает идею всерьез, усмехаясь идиотскому нововведению. — Ель, — Арсений кивает собственному ответу, как единственному верному, типа слов на эту букву больше не нашлось. Антон теряется на пару секунд, а потом возмущенно скрещивает руки на груди, намереваясь что-то сказать, но, — Шаст выбыл! — Попов по-детски отмахивается рукой от проигравшего, мол, он не имеет больше значения, и обращает все внимание на Диму. — Играем дальше, Димон. Серега щас подключится. — Ебанулся совсем что ли? — Антон начинает раздражаться и почти встает с сидения, чтобы подойти к Арсению ближе и выяснить отношения по-пацански, как в школьном дворе, но вовремя одергивает себя и остается на месте, единственное, повышая голос. — Че за хуйня то, Арс? Ну, не хочешь со мной играть – так и скажи. — Мне кажется, я неправильно сделал, что «Олега» назвал, — неловко вклинивается Дима, пытаясь потушить спичку, или спички, пока те не возгорелись до полноценного пожара. — Без имен надо играть, только нарицательные... — Да ладно, Шаст, я пошутил, — Арс кривит губы в усмешке и по-братски кладет руку Антону на плечо, но тот поводит им, рекомендуя убрать, пока он в расположении и не начал петушиную драку прямо в автобусе. — Хочешь заново? — Слон, — Антон напряженно начинает заново. — Олень, — поправляется Дима. — Евангелие, — Арс идет на компромисс. — А-а... — снова тянет Шастун, чувствуя, как начинает болеть голова. На ум, как глупо, ничего не приходит. — ...нтон, — безысходно выдыхает. Арсений цокает. Ему невтерпеж играть так медленно. Антон опять хочет ударить. Полусферы на ладошках начинают кровить. — Антон не может придумать слово на «а»? — смеется подошедший Сережа, возрадованный тем, что нашел все четыре паспорта в целости и сохранности. — Вспоминаем букварь, Антошенька. Первое слово какое было? Ар... — любезно подсказывает, умещаясь на свое место снова, а затем пантомимой показывает круг и рисует на нем полосы. — ..сений, — заканчивает Антон и прикусывает язык, потому что это имя горчит на протяжении целого дня, начиная с ссоры дома, заканчивая его придурошным поведением здесь. — Дурацкая подсказка. Я не играю. Арсений пилит взглядом, но выражает непонятно что. Серо-голубая радужка затапливается на фоне норадреналина. Антон в ответ вспоминает дневной бытовой конфликт и, вместо того, чтобы привычно утопать в любимых глазах, даже если это глубокий черный омут, встает и уходит обратно вперед, к телефону. — И надо было ломаться на ели, — хмыкает Арс, когда Антон отключает всех от своего плейлиста и лезет в карман за наушниками.

**

На даче Шеминовых весело. В колонках все время гостеприимно играет lo-fi. Дом чудесно пахнет выпечкой, от духовки тянет ароматом штруделя: традиция каждой встречи. Усталость гостей с дороги снимается прохладным душем по очереди. Шумная компания размещается на разносортных, принесенных из всех комнат, стульях и диванах вокруг большого стола, напичканного всяким съестным. Над ужином очень сильно постаралась женская часть коллектива, и каждый успел поблагодарить девушек дружеским чмоком в щеку. Потом все играют раунд в «Мафию» и в «Крокодила», а на «Дженгу» не остается сил. Все уходят расслабиться к бассейну, как только пища достаточно переваривается в желудке, а после горячего чая хочется остудиться. Антон сидит на белом шезлонге, смотрит издалека на Иру, Катю, Дарину и Олесю. Они забавно бегают по лягушатникам в футболках едва ниже бедер, бросают друг другу волейбольный мяч и заливисто смеются. Оксана с парнем целуются, лежа на траве. Парни плавают брасом, на спор задерживают дыхание под водой и брызгаются, что есть мощи. Антон плавать пока что не хочет. Его самый любимый парень Арсений лежит на соседнем шезлонге под пляжным зонтом, который сейчас не имеет никакого смысла, и потягивает из трубочки фанту так, будто загорает у моря с кокосом. Вдобавок к образу: в солнцезащитных очках с оранжевыми стеклами. В ночь. Антон знает: это для выравнивания баланса света. У Арса проблемы со зрением. И, кажется, с мозгами. Они не разговаривают почти весь вечер, не считая словесных перепалок, которые вписались в сегодняшний день как влитые, вынуждая злобно коситься друг на друга и затыкать при любом удобном случае, хотя обоих догоняют умные мысли: по такой фигне бычатся. — Спать не хочешь? — Попов потягивается и отставляет фанту на низкий столик рядом. Читает мысли, козел. — Есть такое, — соглашается Антон, чувствуя себя потерянным ребенком в стеллажах супермаркета. Вот так его застали врасплох. Арсений оказывается рядом в два шага, будто рассчитывал только на этот ответ. Предлагает руку, и за долгие три секунды раздумий Шастуна, умудряется оставить поцелуй в его непослушных отросших волосах. Антон неловко уворачивается, все еще топит, как печь, обиду в себе, но руку протягивает в ответ. Все-таки он его не разлюбил, куда уж там. Пара уходит в дом незамеченными и зевающими, хлюпающими босыми ногами по образовавшимся лужам. Не случалось еще такой конфронтации, чтобы Антон и Арсений ушли спать не в одно время или — пойдет красный снег — ранимо разлеглись по разным комнатам на даче. В спальне хорошо, даже лучше, чем снаружи. Пахнет арбузным ароматизатором и их фаворитным парфюмом на двоих. Антон просит не включать большой свет, чтобы не раздражать глаза, оставляет напольный светильник. Наконец, можно снять футболку, опуститься на свежее постельное, даже развалиться звездочкой, пока Арсений занят чем-то за столом. Но удовольствие длится недолго. — Анто-о-он Андреевич Шастун, — играючи тянет Арс, приземлившись на кровать и потягиваясь к парню все ближе и ближе, пока не наваливается сверху, подкрадываясь пальцами к чужим оголенным плечам и массируя их. — Вы сегодня такой напряженный! — Интересно, почему, да? — Антон двигается к изголовью, теперь находясь в положении полусидя-полулежа и кладет одну руку Арсению на поясницу, взаимно поглаживая. Давая понять, что любовь сильнее обид, он готов подписывать капитуляцию. — Не хотите выдвинуть гипотезу, Арсений Сергеевич? Вы же любите такое. Арсений не хочет. Он усыпил язву в себе еще за ужином, когда получил сообщение от фотографа, что следующая рабочая неделя все-таки в силе. Раздосадовался, что вел себя так некорректно на фоне проблем, которые непосредственно к парням, а тем более к Шастуну, не имеют никакого отношения, но не стал подавать виду. Всегда проще увильнуть от извинений, по-змеиному остаться «ни при чем», замять конфликт, вместо того, чтобы прийти к ближнему своему и решить недопонимание разговором. Антон такое ненавидит. Ему проще признать вину сразу и целоваться весь оставшийся день в приподнятом настроении. — Могу выдвинуть идею поиграть в «Слова», — хихикает Арсений и мягко метит по впадинке между ключиц губами. Мужчине тридцать с лишним, а он так и не научился отключать аппарат, отвечающий за избегание важных тем. Он даже на интервью никогда не говорит прямо! Антону бы хотелось найти эту кнопку на теле Арса, даже если придется поверить, что он влюблен в робота. — Ага. На четвертую букву, — усмехается Антон и оттягивает Арсения за волосы от своей груди, открещиваясь от любой ласки. — Не надо сейчас с темы уходить, лезть, намекать на секс. Это деструктив, Арсений. Арс дует губы и водит пальцем по предплечью парня, избегая зрительного контакта. Реальность бьет по печенкам и звучит строгим голосом Антона. Но что Арсу до реальности, когда он с детства чувствует себя черепахой с панцирем, где можно укрыться от любого слова, которое режет саблезубым тесаком. В отношениях с Антоном юлить не получается. Шастун воспитан стержнем, волей и непоколебимостью. Как сказал, так и будет. Пока не обговорят малейшее волнение между, никакого тебе ничего. — Де-струк-тив, значит... — по слогам шепчет Арсений, сконфуженный стремлением Антона к выяснению сегодняшних руганий. — Т — терем, — грустно вздыхает и плюхается лбом в крепкое плечо, потому что опять не в может пересилить себя. — Е — ерь, — грубо отзывается Антон и порывается встать, предчувствуя очередную нервную волну, но Арсений под ним протестующе скулит и призывает остаться на месте. — Хорошо-хорошо, я понял тебя, не балуюсь, — Арсений ногу закидывает на любимого, задерживая, и в его бок лицом утыкается, ищет поддержку. — Мы неправильно ведем себя весь день, я знаю. Арсений говорит неразборчиво, еле губами шевелит, потоком воздуха кожу щекочет, но Антон впутывается пальцами в его шевелюру, удовлетворенно угукая. — Я винова-а-ат. Обижаю тебя своими колкими шутками из-за неудач на работе, — Арс механически опускает руку ниже, водит пальцами по резинке серых Антоновых шорт, подбирая выражения. — Извини. — Просто надо понимать, Арс, что вещи — это вещи, а фотосессия — это фотосессия. У тебя там не задалось, у меня сям, и что теперь, друг на друге срываться? Когда у Димы съемки переносятся, он не выносит это за стены офиса, почему-то. Мы никогда об этом не догадываемся, — Антон не объясняет, просто говорит. В нем не чувствуется наставничества. Они всегда друг другу урок, но никак не руководство. — Либо пережди и не лезь в социум, а то, блять, со своими, нахуй, недо-настолками, и про меня ляпает все, что на ум придет. Арс смеется как ежик и целует в ребро, типа «понял». — Просто мне еще показалось, что я десять тысяч раз попросил тебя об этом дома, а ты все равно забыл... — Потому что я тоже человек? Я собрал все вещи, которые ты мне поручил, но тут да, прокололся. — В моменте даже самая мелочь кажется катастрофой. Мне хочется убить тебя за невнимательность, — Арсений кусает Антона в бок. — Проще говоря, это все не проблема, надо всего лишь менять отношение, — Шаст цокает на укус и, пробравшись пальцами к шее Арсения, отвечает легкой щекоткой под подбородком и слышит недовольные ежовые фырканья. — Прости, ты сейчас подумаешь, что это была лекция ради лекции, но можно уже в привычный режим вернуться? — он поднимает глаза и моргает быстро-быстро. Во взгляде сверкает что-то, чего Антон не успевает уловить. — Арс, еще раз «Слова» я с тобой не выдержу, — Антон похлопывает его по бедру, подначивая сесть сверху, давая добро на проказы. Арсений умещается на его коленях и улыбается уголками губ, довольный своим законным положением. Антон тонет от милоты, заскучавший по этой сокровенности между ними. Пассивная агрессия, въевшаяся в сегодняшний день, туманом рассеивается. На замену приходит Чувство, которое можно растянуть на ближайшую вечность и поспособствовать крепкому здоровому сну. — Выдержишь. Пожалуйста, — Арс клонит голову вправо и хитрюще сужает глаза. Плохо. Запрещенный прием. Работает несомненно. — Что за тяга такая? — Антон смеется и кивает, невзначай опуская руки на ягодицы Попова и легким движением приближает еще, сокращая расстояние донельзя. — Начинаю. Акрошка, — делая акцент на первой букве. — О! — вопит Арс сердито. — Окрошка! Антон звучно смеется с ожидаемой реакции и уворачивается от шутливого замаха. — Анекдот, — говорит, успокоившись. — Во-первых, это мое слово. Во-вторых, реально анекдот. Арсений заинтересованно хлопает глазами, хотя сидит неспокойно, ерзает, и это не укрывается от Шастуна. — Смирно сиди, а то анекдота не будет, — Шастун проходится языком по сухим губам и крепко удерживает Попова за бедра, чтобы не дергался, не портил смешливый моментик своей врожденной развратностью. — Умер человек. Попал на тот Свет. Стоит, оглядывается, в шоке. Видит дьявола и спрашивает: «Я что, в аду?» Тот ему: «Ага. Ты же нацист». Человек в откровенном ахуе, начинает оправдываться: «Нет-нет! Я граммар-наци!». А дьявол ему: «Дабропожаловат, в Ат». Шастун смешно корчит лицо и голос, как всегда делает на Тейбл Тайме, от чего Арсений смеется, хотя имеется впечатление, что анекдот растерял свою хорошесть еще на первом предложении. — За это я тебя и люблю, — Арсений мягко кладет щеки Антона в свои ладони и припадает к губам, нежно и коротко. — Хороший анеКдот, Крошка, — улыбается и подмигивает. — КроШка, — Антон продолжительно шипит на четвертой букве. — Шлю..шле...шлёпки. Одно другого хуже, — закатывает глаза. — Арсюш, в другой раз я буду знать, что забытые шлёпки на дачу будут стоить мне дня заебанных мо́згов. — Мозго́в! — Арс щипает его за руку, но быстро возвращается в прежнее дерзкое настроение. — П — петтинг, — и еще раз подается вперед, завлекая в поцелуй. Антон подавляет в себе смех, но в глазах невозможно спрятать восхищение: так прекрасно Арсений подлавливает момент, отставляя игру в сторонку, или наоборот, делая из нее что-то новое. Шаст нежно водит по его спине и домашней футболке, пока не пробирается под. Без лишних пошлостей, просто целуются, хотя одному невинность в один момент кажется тускловатой и он подключает язык, развязный и мокрый, выдыхая нетерпение через нос. — Театр, — шепчет Антон в продолжение, поддаваясь ничем не обусловленной спешке, заражаясь ею воздушно-капельным. В голове лихорадочно всплывают обрывки из Арсовой гримерки после спектакля, когда спешить действительно стоило, поджигают фантазии воспоминаниями быстрого, но красивого секса. Антон любит Островского, любит Питер и безумно любит Арсения, особенно сейчас, как никогда до этого. Они не ограничены ни местом, ни временем, но Арс все равно от чего-то резок и напорист. Наверное, просто соскучился. — Тату, — Арсений отвлекается от губ и лица в целом, сползая вниз, чтобы поцеловать излюбленную татуировку statera на шее, часто скрытую от камер тональником. — Удовольствие, — почти хрипит, потому что Арсений бесстыдно ведет язычком от шеи к уху, попадая по эрогенным зонам. Завершает ход Антона тем, что обхватывает нежную мочку горячим ртом, выбивая глухой стон и утяжеленное дыхание. — Влажность, — шея действительно усыпается короткими влажными поцелуями, которые холодит сквозняк из открытого окна. Арсений не видит, как Антон приоткрывает рот в немом стоне и задерживает дыхание. Антону хочется, чтобы действие длилось дольше, а не судорожно менялось с одного на другое, потому что сменяется ведущее слово. Но Арс мечется, дразнит, заставляет думать, не останавливать словесный поединок. — Извини, я не знаю цензурных слов на букву «ж», — Антон улыбается. — Дурачина, — Арсений оставляет багровый засос, затягивая кожу под тихий скулеж, и возвращается к любимым губам, целуя вновь страстно, с нажимом. — Желаемость, жестокость, жалобность, жар, — перечисляет в поцелуй, соображая также хорошо, как хорошо и приятно скользят его шаловливые руки вниз и накрывают пах поверх шорт. Играть интересно и необычно, потому что сохраняться на том уровне, чтобы отсчитывать буквы и выдумывать остроумное, когда перед тобой желание близости и самый восхитительный человек, которого хочется, просто хочется, сложно. Игра превращается в квест, а квест в забавную эротическую фантазию. Впрочем от молчаливого секса парни отвыкли слишком давно, чтобы помнить, когда именно. — Желторотик, — выпаливает Антон в своем стиле, вызывая на лице Арса сначала недоумение, а потом теплоту. — Троллейбус? — невпопад поддерживает парня, отходя от пошлости. — Ласка. Не отвлекайся, — Антон кивком указывает вниз, намекая на продолжение. — Это я-то отвле..? — возмущается, но теряется, потому что Шаст зарывается пальцами в его волосы и припадает к телу теперь ответно, оттягивая ворот футболки к плечу до такой степени, что она, кажется, растягивается насовсем. А потом плюет на ее существование и ласкает соски Арса языком сквозь ткань. Мочит слюной, прикусывает, втягивает в себя. — Касание, — неловко добавляет Арс вперемешку со своим довольным урчанием и лезет под оба слоя одежды, обхватывая чужой член рукой. Антон слабо стонет, толкаясь бедрами навстречу. — Секс, — констатирует удовольствие Шастун. — Это третья буква. — А, да, — ему кажется, что игра уже достаточно бессмысленна, потому что мозг отказывается кипеть, когда кипит в жилах все остальное, а член твердеет с каждым активным движением. — Касание, говоришь? Анал, блять, я не знаю, — Антон вцепляется рукой в мятую простынь под ними, чтобы не ранить больше внутреннюю сторону ладошек, а другой лезет Арсению в трусы, желая возмездия за такую божественную дрочку, за такт, за плавность, за знание, как лучше. — Ну какой анал, Антон! Я же сказал петтинг. Л — легкомыслие, — Арс шуточно закатывает глаза и дергается от неожиданности, но все равно подается вперед. — Такой охрененный ты. — Кис, ты тоже. Губы исследуют друг друга ненасытно и везде, доводят до легкой дрожжи в ногах. Касания ощущаются как эмоциональная разгрузка, как напоминание о возможности быть рядом, иметь физический контакт после тяжелого дня. Когда не хочется напрягаться слишком сильно, а доставить друг другу удовольствие вот так: менее энергозатратно, зато как искусно и интеллектуально. Кокаин, героин, амфетамин — ерунда. Самый сильный наркотик — это нежность. Нежность, которая плывет по серо-голубым глазам, как по океану в пасмурную погоду, и откликается снизу, когда оба набирают скорость и доводят друг друга почти до одновременного оргазма. Растекаются в объятиях, ощущая теплую сперму на животах друг друга, запачкавшую Арсову футболку, их штаны и белье. — Охуенно, — шепчет Арсений, цемая мокрый соленый лоб Антона. — Ебейше, — на четвертую букву соглашается Шаст. — Йогурт. — Невтемщик, — Антон аккуратно сбрасывает с себя Арсения, переводя дыхание. — Нет, правда, йогурт хочу, — вяло протестует Арс и обнимает Антона со спины, распластавшись по постели. Антон усмехается и целует его ручки, выглянувшие сзади, а потом говорит, что сначала в их распоряжении душ, а затем и круглосуточный магазин в пятистах метрах. Арсений радостно хлопает в ладоши. Шалость удалась.