***
Она бредет среди деревьев, сотрясая стволы, и от тяжести ее шагов стонет земля. С клыков ее, черных, вечно оскаленных, не способных скрыться за отсутствующей губой, капает чужая кровь. Меносы, эти неторопливые гиганты, спешно расступаются, пропуская, уступая дорогу. Она едва ли в два раза ниже их. Но ни один не смеет поднять на нее взгляд.***
Доедая наглеца-адьюкаса, посмевшего потревожить сон, она замирает: в голове снова вспыхивает осознание себя, мимолётное и такое болезненное. Больнее, чем раны от той шайки наглых ящеров, решивших напасть недавно. Или давно? Она забыла. Сытость успокоила ее ненадолго, дала время разлечься и праздно размышлять обо всем и ни о чем сразу. Кем она была? Кем стала? Что ей делать дальше? Чем больше она думала над этим, тем меньше ей хотелось чего-либо, поэтому, растянувшись на вершине дюны, она прикрыла глаза и начала впадать в дрёму. Слово… Слово, промелькнувшее среди лениво ползущих мыслей, понравилось: оно рокотало, величественное и гордое, возвышенное, превосходящее… Королева. В этих дюнах она — королева. Сильнейшая. Опаснейшая. Пожравшая всех. Почти всех. Мелюзгу можно и отпустить: подрастут и станут крупнее, тогда можно насытиться ненадолго. На мгновение, но — она готова шкуру свою бронированную поставить — прекраснейшее на обе ее жизни. Но она не хотела думать о своей прошлой жизни, смерти или о том, как очутилась в этом… Уэко Мундо. С годами она все меньше хотела думать.***
По большей части она бродила кругами в полусонной неге, снедаемая голодом и скукой. При виде ее грациозного силуэта даже самые наглые и, ого, способные говорить, бегут прочь. Поэтому однажды она просто легла и позволила колючим ветрам замести ее песком по самые вибриссы на затылке. А спустя несколько серых снов добыча буквально натыкается на ее безносую морду. Рывок — и наглый птиц, голосящий вполне человеческим голосом, крикливой половиной падает барханы, а второй проскальзывает в ее ненасытную глотку. Такая — вспомнить бы правильно слово — тактика ей нравится, и она снова зарывается в песок.***
Ее будит чужой разговор: ящер где-то наверху шебуршит и недовольно бормочет что-то про короля. Все в ней ревёт сонм голосов, оскорбленных и злых. Она медленно поднимается, схватив мелкого нахала, и пески стекают с нее водопадом, оголяя могучее тело, шесть мощных лап и яростно хлещущий хвост. Что такое «водопад»? Неважно, наверное, очередная глупость из прошлой жизни. — Кто тот нахал, кто объявил себя королем? — рокочет обманчиво спокойно она. — Кто тот, кто посмел дерзнуть на мое место? Ящер лопочет, заикается. Он рассказывает про синеглазого кошака, горделивого, наглого. Там, в той части пустыни, куда ее лапа не ступала давным-давно. В качестве награды ящер получает лёгкую смерть в черных клыках. Она неспешно слизывает кровь с противопоставленного пальца и решает: идти или зарвавшийся поганец не стоит ее внимания. Наконец, до блеска вычистив лунки под когтями, разворачивается и неспешно начинает свой крестный ход к… хммм… узурпатору. Да, ей нравится это слово. Ее пусть отмечают следы чужой крови и ошмётки плоти, которые быстро заметает песок.***
Наглец, возомнивший себя королем, на деле оказывается едва ли выше ладони, поэтому, лениво махнув хвостом, она уходит обратно: такой малец не стоил ее времени. Пусть подрастет, наберётся сил, а там и посытнее будет.***
Второй раз ее выдергивают из сонной неги голоса. Второй раз — про короля. Нового короля. Лениво повернув голову, она слушает чужую болтовню, раздумывая: идти или не идти. Они много что говорят. Закусив сплетниками, она снова впадает в дремоту: в этот раз пусть «король» идёт сам. И он приходит. Спустя сотню серых снов-воспоминаний пожранных жизней, скучных, однообразных. Приходит и зовёт ее. Смелый. В качестве награды королева сожрёт его быстро. На фоне вздымающихся вместе с ее телом песков он, двуногий скелет, без толковой брони и маски, едва ли достает ей до середины локтя. Его золотая корона кажется вызовом. — Как тебя зовут? — спрашивает он. — Почему ты называешь себя королевой? Имя… Оно имеет силу и значение. В одном-двух словах необходимо уместить всю ее суть: прошлое, настоящее, будущее, мечты, страхи, приоритеты. Сложно выбрать из тысячи тысяч слов сотни языков. Что бы она, обновленная, теперь бронированная, смертоносная, выбрала, чтобы рассказать о себе и скрыть все? Она смотрит на него и его свиту, думает, что и ей нужно набрать свою. Но о свите надо заботиться… Лишняя морока, можно прожить и без этого. Поднявшись из песков, она садится, неспешно и аккуратно укладывает у лап плоский хвост и только после этого отвечает: — Иронично, что ребенок, едва дошедший до середины своей силы, смеет обращаться ко мне. Назовись, и, если твой ответ окажется достойным, я представлюсь. — Я не обязан отвечать слабакам, — он хмурится. Прищурившись и наклонившись вперед, она скалится. Вибриссы на ее загривке вздыбливаются короной. Ее сила — голая мощь духовной энергии — гранитной скалой обрушивается на наглецов и клонит в песок. — Ба-раг-ган Лу-и-зен-барн, — тянет наглец по слогам, пытаясь удержаться коленопреклонным. Его свита уже лежит ничком, самые слабые хрипят и рассыпаются пеплом. — Ты смелое дитя. Давление исчезает, и незваные гости вдыхают полной грудью. Спрятав оскал, королева отвечает: — Зови меня… Кет Круах.***
Барагган приходит снова и снова, теребит, тормошит, все время что-то предлагает. Кет Круах ничего не хочет, тем более — куда-то идти. Тем более — навевать на кого-то ужас, гоняя мелочь по пескам. Ей скучно. Ей тихо. Ей хорошо одной. — А, может, прорваться в мир живых? — снова предлагает кошмарное создание, посланное, наверное, самим Королем Душ ей за какие-то грехи.***
Город оказывается маленьким: она может преодолеть его в три ленивых прыжка. Дома-колеса из камня, укрытые глиной и соломой, чадят дымом от печей. Кет Круах с трудом сдерживает раздражение от запахов. Вокруг, и даже под ее незримыми лапами, снуют одетые в тряпки люди. — Ну что, повеселимся? — подмигивает глазницей Барагган и с гиканьем бросается крушить дома. Свита не отстает. Кет Круах смотрит непонимающе. Люди такие маленькие — на ком тут проверять свою силу? Ловить крикливых мошек? Разочарованно махнув хвостом, она открывает проход и уходит в Уэко Мундо.***
Барагган приходит снова и снова, все зовет и зовет, а она, привыкнув, начитнает отзываться: встает из песков, лениво тянется и шагает в мир живых, в туманные холмы, под сияние далекой Луны. Ей нравится охота.***
Люди жгут костры. Люди прячутся в домах и ставят огни на окнах. Люди молятся каждую осень с уверениями, что не нарушили некие «гейсы». Они строят алтари и убивают друг друга, поют ее имя, просят пощады и благословений. Она не знает, как докатилась до такого. Она просто выходила на охоту каждый год. Смертные дали ей второе имя. Самайн.***
Город высится нерушимой крепостью среди волнующихся песков. Круглые полые башни без крыш затмевают небо, но пусты внутри — как сами жители Уэко Мундо. Кет Круах степенно вышагивает по анфиладе — купол высок, в прыжке не достать — и остается равнодушной к безликой красоте единственного города мира мертвых. — Я назвал его Лас Ночес — хвалится Барагган. — Теперь я полноправный король. Он возмужал, стал сильнее и спокойнее. Единственный во всем Уэко Мундо, кто, как ни странно, взрослеет. — Ты явно вдохновлялся пиктами. — Я, — ухмыляется Барагган, — вдохновлялся твоими успехами в мире живых. Не каждому пустому удается собрать собственный культ… И как на вкус души людей, которых принесли тебе в жертву? — Как ни странно, слаще обычных. Они хохочут. Она все же собирает себе свиту: сильные пустые, которые выдерживают давление ее силы хотя бы коленопреклонными, следуют шаг в шаг, боготворят, мечтают стать ей равными и с придыханием называют Королевой. Кет Круах равнодушна, но, находя их лесть и демонстративные вздохи довольно приятным, все же решает отнестись к подчиненным ответственно. Так она поселяется в Лас Ночес, обзаводится покоями, учит несмышленышей и наводит ужас на всех вокруг. Ее почитают. Ее боятся.***
— Вставай, Барагган. Он лениво шевелится, полы фиолетовой мантии колышутся от гуляющего в зале ветра. Король восседает на троне недвижимо вот уже которые годы; свита разогнана, никто не смеет тревожить его покой. — Вставай, король. Кет Круах нетерпеливо подталкивает носом его плечо. В глазах ее пляшет азарт жадного хищника. — И не надоело тебе еще? — ворчит одряхлевший скелет, поднимаясь с трона. — Почти тысячу лет одно и то же, одно и то же… — Всяко лучше, чем рассыпаться песком на твоем троне. Давай, Дикая Охота ждет. В эту ночь в мире живых пируют мертвецы.