Хроники Нирна

      Каин окинул вниманием встающие со всех сторон горы. Несколько секунд он изучал их слегка отрешенным, спокойным взглядом.              Я дома.       Он смотрел на цветущее и яркое ночное небо, подумав, что, наверное, только в Скайриме звезды такие чистые и ночи настолько светлые.       Каин сел на колено к земле и медленно окунул голую ладонь в серебристый снег, чувствуя приятный холод, обнимающий его руку и скользящей по ней до локтя. Ему показалось, что сама земля рада ему.       – Ты чувствуешь, какой тут ветер, Дымок? – проронил он тихо. – Он словно живой.       Матерь-дымок, конечно, ничего не могла ему ответить. Белый лич парил неподалеку без дела, послушно ожидая воли хозяина или развоплощения, когда действие заклинания закончится.       Каин поднялся и пошел вперед, оглядываясь по сторонам. Изредка он прикасался к стволу дерева или травинке, будто приветствуя, будто пытаясь обнять.              Имеет ли смысл любить погибшую родину? Казалось бы, Имерет умер давным давно, его никогда не вернуть. И павшим моим дальним родичам нет никакого дела до моей любви. Они навек погребены в этих снегах и камнях. Может, если бы я не слышал голос их крови…       Нет, это невозможно.       И я не хочу этого.       Погибший или живой, Имерет – мой дом.       Именно эти горы, этот ветер и небо спасали его, когда существование казалось почти что физически невыносимым и когда реальность пыталась убить не только его тело, но и саму личность, характер. Тогда в воображении его вставало, как видение или мираж, то, что он видел теперь…       В те минуты я думал, что придумал эти горы, нарисовал их в своих мыслях и воображением одел их в спокойствие снега. Я закрывал глаза и видел острые зубья горной короны горизонта, стремящейся к звездам – таким чистым в совершенно ясном небе. В их вершинах я чувствовал покой, свободу. Они звали меня. Я представлял себе густые леса, в которых темно даже днем, и в тихой прохладе их сумерек прячется тайна. Представлял себе каскады водопадов, которые с грохотом и гневным шумом обрушивались вниз в окружении скромной растительности и редких полевых цветов. Еще я видел белые крепости и замки прямо среди гор, а некоторые почти вырастали из снежных шапок, словно венчая их, коронуя. И больнее всего почему-то было видеть мощеные широкие улицы с магическими фонарями. Улицы, по которым я никогда не ходил и которых никогда не видел.       Таким было это место, и я думал, что соткал его в своих мыслях сам.       Это был Имерет.       Каин неторопливо шел по дороге из Белого Прохода, путь его лежал в Рифтен. Для начала. У снежного эльфа в Скайриме было несколько цель, и основная - убить Ульфрика Буревестника.       Он совсем не напоминал убийцу. В своей темно-синей мантии поверх простых кожаных штанов он больше напоминал жреца. Если бы не огромное странное оружие за его спиной. Рукоять была сделана из пестро украшенного символами обтесанного дерева, и его венчала цуба на акавирский манер, из которой вырастало недлинное тонкое острое стальное лезвие. Не меч, не копье и не секира, что-то смежное. В бою нагината деморализовывала противников, потому что они просто не понимали, с чем имеют дело. По началу за спиной она напоминала просто большой магический посох. До тех пор, пока Каин не брал ее в руку. Массивное оружие в его руке двигалось быстро и легко, как огромные крылья смертоносной бабочки. Оно не раз выручало его, в том числе - на арене под конец его страшной карьеры.       По пути в Рифтен он остановился в Айварстеде, а до этого ему пришлось ночевать в пещере. Не такой плохой расклад дел.       Гор в Скайриме много. Это вам скажет любой. Все они буквально испещрены многочисленными подземными коридорами - рукотворными и нет. Поэтому весь Скайрим пронизан обилием шахт и пещер. Это всегда опасные сооружения вне зависимости, пустуют они или нет.       Каин наткнулся на шахту, как казалось на первый взгляд. Только на первый. У входа в землю была вбита деревянная табличка с названием шахты, рядом кем-то забытая тачка с каменным мусором и обломками. Огорожено, конечно, с предупреждением, что внутри шахтеров охраняют собаки. Это чаще всего вранье. Нет у крестьян денег на обученных боевых псов, а пастушьи собаки, даже натасканные, ни одного бандита не испугают.       У входа Каин присел в снег и внимательно присмотрелся.       Кровь. Запекшаяся давно, на камне сразу и не увидеть.       Он прикоснулся к ней ладонью и одернул руку.       Человеческая.       Как интересно…       Каин умел в своей жизни несколько вещей – выживать в условиях крайней опасности, прятаться и убивать. Для него подобные вещи стали чем-то вроде его естественного состояния бытия, и он не считал это странным. На арену его отдали в возрасте восьми лет. Если бы он позволил себе слабость, он бы давно погиб. Он не был самым сильным, но очень сообразительным, ловким и выносливым. И прекрасно понимал, что это, собственно, самое важное, не считая крепкой нервной системы.       За свои всего двадцать три года жизни с детства Каин видел смерть в самых разных ее проявлениях. Он давно подружился с ней, она шагала с ним рядом неслышной тенью, брала его под руку. И угрожала и была ему послушной подругой - по-разному бывало.       Но то, что он увидел в пещере под названием “пещера Хеймара” было одним из самых странных и жутких лиц смерти, что он видел. Ему всего два раза приходилось сталкиваться с вампирами, и никогда – так плотно.       Он сразу понял, с чем имеет дело, поэтому нападал без предупреждения. Двигаясь тише ветра, он выпил зелье, которое заставило его запах измениться и ослабнуть, чтобы твари его не почувствовали. Первого он убил выстрелом в голову из арбалета, а потом спрятался за стену.       – Дымок… – шепнул он.       Снежная дева материализовалась подле него и, плавно покачиваясь, направилась в сторону врага. Он редко прибегал к ее помощи. Если начистоту, он вызывал ее просто, чтобы было с кем поболтать. Точнее, призрак никогда ему не отвечал, потому что не мог, но так у Каина создавалось впечатление, что он говорит не совсем в пустоту.       Всем известно, кто такая матерь-дымок, и почему от ее одного вида стынет кровь в жилах даже опытных воинов. Невозможно воскресить ее, управлять ею, это духи льда и снега представляют собой прекрасный, изящный женский силуэт, словно сотканный из снежного тумана и льда. Тело ее покрывают бинты с начертанными на них колдовскими рунами, а голову с растрепанными белыми волосами укрывает шаль. У нее совершенно безжизненные белые глаза, лишенные зрачков. И смотреть в них нельзя – можно замерзнуть на месте. В лице ее написана неизбывная скорбь и печаль такой силы, что она передается человеку, который прочтет эту тоску в ее глазах.       Матерь-дымок изящно закружилась на одном месте, раскинув в стороны тонкие руки, под ногами ее материлизовались легкие снежинки, которые постепенно складывались снежные потоки.       – Откуда… откуда она здесь? – услышал Каин голос одного из вампиров. – Позови мастера. Живо!       – Слышишь? Мастера какого-то позвать хотят, – проронил Каин, поднимаясь и выходя из укрытия.       Матерь-дымок помчалась вдогонку вампирам, а эльф направился следом.       Он редко прибегал к ее помощи, потому что чувствовал, что ей не нравится, когда на нее обращают внимание слишком часто. Каин и сам не понимал, как призывает ее, и почему она слушает его приказы. Она никогда ему не отвечала. Она и приказам его повиновалась с неохотой, в бою своевольничая. Например, ей совершенно наплевать на намерение Каина маскироваться и скрываться, Дымок любила масштабность, размах, красоту. Ей было мало проткнуть противника ледяным копьем, ей обязательно хотелось создавать гигантские вихри из льда и снега, ей хотелось привольно танцевать среди них, демонстрируя свое могущество. При этом в бою она не стеснялась иногда задевать и Каина, так что он держался от нее подальше.       – Только не трогай… алхимический стол, – пробормотал Каин, следя за ее смертоносным танцем. Он опоздал. Матерь-дымок с удовольствием крушила все подряд, и алхимический стол, установленный в уголке пещеры разлетелся в щепки. Каин вздохнул.       Он понимал, однако, о каком мастере болтали вампиры. У каждого сообщества кровопийц есть Отец, верховный вампир и глава группы. Это неизбежно. И это всегда старый вампир, опытный, умелый в магии крови. Кроме того, ловкий и устойчивый к холоду.       Каин невозмутимо выбрал себе укрытие в каменной нише под потолком и стал ждать. Внизу в пещере Дымок расправилась с вампирами и заскользила в коридоры дальше. Эльф услышал грохот, крики, чуть поморщился.       Обвал же вызовешь…       Внезапно он услышал, как Дымок гневно закричала. Ее убили.       Быстро. Значит, он и правда сильный.       – Кто ты такой? – услышал он спокойный мужской голос, в котором слегка скользнуло любопытство. – Эта мелкая шушера явно тебе не чета. И ты умудряешься контролировать матерь-дымок. В облике вампира тебе не было бы равных.       В словах старого кровопийцы была логика. Каждый глава клана рассматривает врага не только, как пищу, но еще и потенциального соратника, если тот достаточно силен. Своих товарищей ему было нисколько не жаль. Вампиры не привязываются, как правило, даже к своим.              Я мог бы стать вампиром, почему бы и нет. Но только ты, ничтожество, в подметки мне не годишься. И я не хочу, чтобы обращал меня такой, как ты.       Каин молчал.       Конечно, на самом деле, старый вампир был сильнее и быстрее, но у эльфа бессчетное количество врагов было и сильнее его, и быстрее. Ни у кого не было только того, что было у него.       Я прибыл в Скайрим не для того, чтобы тут умереть.       Я прибыл сюда, чтобы убивать, и никто мне не помешает. Тем более - ты.       Он весь подобрался, неслышно поднял в руках арбалет.       Я промахнусь. Выдам свое местоположение. И он заметит это, а потом…       Когда вампир появился в помещении, эльф выстрелил ему в голову. Вампир лениво увернулся, вокруг его тела появилось алое марево магии крови, и Каин почувствовал головокружение. Нужно было действовать, не теряя ни секунды. Он медленно выбрался из своего укрытия. Вампир, чуть удивленно нахмурившись, бросил взгляд на нагинату в его руке:       – Брось свой посох, мальчик. Подчинись мне добровольно, и избежишь боли.       – Я не боюсь боли, – улыбка у Каина была какая-то пронзительная, холодная, потому что не улыбались его бирюзовые глаза. – И я никому не подчиняюсь.       Вампир улыбнулся в черную бороду. Он слышал нечто подобное столько раз.       Он сделал шаг назад и исчез.       Каин замер. Он не мог определить местоположение вампира. Он не чуял его, не видел даже марева в воздухе. Он хотел попытаться определить местоположение вампира по его магическому следу в пространстве, но внезапно широко раскрыл глаза, тело отреагировало само собой. Рука с нагинатой дернула в сторону, протыкая чью-то мягкую плоть.       Впервые к нему подкрались под заклятием невидимости, когда ему было одиннадцать. Сколько раз с тех пор его пытались обмануть, напасть на него, пока он спит, одурманить его или околдовать…       Правда, сейчас Каин все-таки утратил внимательность. Отреагировал не он, а его тело, рефлексы.       Вампир в страшном изумлении посмотрел на нагинату, которая протыкала его солнечное сплетение. Каин резко выдернул оружие, а потом одним взмахом отсек вампиру голову, и она откатилась от него к стене. Тело нежити тут же стало истлевать, источая зловоние, пока от него не остался прах и кости.       Каин выдохнул, огляделся и потер ладонью шею. Голова всё еще кружилась, он ощущал себя совершенно обессиленным. Но он снова выжил.       Опираясь на нагинату, как на посох, он побрел вглубь пещеры. И, хотя он выглядел истощенным, а под глазами его пролегли темные круги, он всё еще был готов отреагировать на опасность.       В конце концов, он чемпион арены.       Нет, речь идет совсем не про имперскую прославленную арену в столице. Вы, несомненно, слышали о ней. Великолепное сооружение с огромным амфитеатром, шатрами на свежем воздухе, флагами. Там играет музыка, и симпатичные разносчицы еды ходят в просторных проходах среди зрителей. Там чествуют победителей, как героев. Но есть другие бои. Есть другого вида арены.       После Великой войны казна Сиродила была в упадке. Вернувшиеся с войны герои часто не получали от государства того, что им причитается. Искалеченные или обедневшие воины пытались выжить, кто и как мог. Всё это создало благодатную почву не только для роста преступности, но и для расцвета подпольного бизнеса и торговлей живым товаром. Я, кажется, написал, что Каина отдали на арену, когда ему было восемь? Я должен был сказать – продали.       С восьми лет до двадцати он был рабом, которого натаскивали максимально эффективно для быстрого умерщвления врага в условиях несправедливости. И чем дальше, тем сильнее его пытались убить. Но не старались слишком уж сильно, чтобы не прикончить окончательно, потому что Каин приносил анвильской подпольной арене огромные суммы. Проиграть – очень часто значит умереть, и Каин никогда не проигрывал. У него выработалась собственная манера боя, и к этому добавлялась достаточно экзотическая внешность – высокий, совершенно белокожий, с необычным цветом глаз и длинными снежными волосами – он притягивал к себе внимание не только своими боевыми навыками завсегдатаев арены, но и женские взгляды. Многие дамы приходили туда исключительно для того, чтобы поддержать его и полюбоваться им. Хозяева это очень ценили, поэтому, хотя и наседали на Каина, но всё-таки старались не превращать его бои в совсем уж невыполнимые задания. Тем более, что и устроить такое становилось все более непросто.       У всего есть своя цена. Цена гениальности – упорный труд, целеустремленность, страсть и вера в то, что ты делаешь. Цена умений и силы Каина – его боль, его свобода, годы тренировок в рабстве. Он бы с радостью не платил такую цену ни за какую силу, вообще, но никто его не спрашивал.       Каин спустился по скользкому, узкому коридору вглубь пещеры и замер, оглядываясь.       Тут стояло даэдрическое святилище Клавикусу Вайлу. От него еще исходил едва заметный фон даэдрической магии, потому что тут проводились обряды. И теперь Каин видел, какие. На алтаре у его ног лежало тело красивой пятнадцатилетней девочки. Эльф в те секунды хотел бы не уметь определять по телу человека и характеру его ран, что именно с ним случилось. Но он умел.       Он медленно подошел к ребенку в черных густых волосах которого запуталась тонкая серебряная прядь седины.              Она погибла от укусов в шею. Всего три больших укуса, горло почти разорвано. Остальные раны получены при жизни - ей вспороли живот, она не раз была изнасилована, грудь отрезали. Слишком ровный порез, словно она не сопротивлялась. Возможно, была парализована.       Каин присмотрелся и нахмурился.       Амулет Аркея на шее. Дочь жреца, вероятно.       Эльф приблизился к ней.       – Прости, если бы я только пришел раньше…       Он ласково положил ладонь ей на голову и стал читать молитву упокоения души, закрыв глаза, чтобы уберечь ее душу от влияния Клавикуса Вайла, ведь она была принесена в жертву именно ему. Но ладонь его слабо дрожала.       Сколько раз он видел смерть. Сколько бы у нее не было лиц, ему казалось, он знает их все. Но есть то, к чему он не мог привыкнуть и чего не мог понять – когда уродовали и уничтожали что-то слабое, невинное, красивое или доброе. Что-то, что делает мир лучше, но у чего нет возможности защитить себя, нет большой нагинаты, клыков или умения вызывать на помощь матерь-дымок. Каин не мог понять, какой в этом смысл и как можно получать удовольствие от таких вещей. Он и не хотел понимать, на самом деле. Он с сожалением подумал, что вампир умер слишком легко. Но на более тонкое и медленное убийство он был не способен.       Аркей, бог смертных, снизойди до дочери твоей, ибо она заплутала на темных тропах между мирами и ищет твоей помощи. Протяни ей ладонь и проведи к свету…       Молитвы пришлось читать очень долго, душа пережила слишком сильные страдания, ушла из жизни на пике отчаяния, отринув надежду. Через полтора часа только он ощутил слабый отклик, по ладони его прошлась теплая дрожь, и он почувствовал, что в пещере стало светлее, чище.       Каин потратил еще два часа на то, чтобы соорудить для девочки могилу, а затем - совершенно обессиленный, уже ничего не соображающий от усталости упал прямо рядом со свежим холмиком и уснул.       Он добрался до Айварстеда на следующий день.

***

      Прибыв в таверну, Каин занял комнату, заказал еды и вымылся. Взгляд его упал на молодую женщину-барда, и он прикинул, стоит ли с ней провести ночь. После встречи с вампирами тело его сковало напряжение, и ему требовалась разрядка.       Каин с самой ранней юности был избалован женским вниманием. У него было какое-то поистине животное обаяние и драконий аппетит на девушек. С ранней поры он был совершенно неразборчив, так что уже к двадцати трем годам его можно было назвать пресыщенным и даже в каком-то смысле развращенным.       Что такое любовь, он никогда не знал, искренне считал это понятие каким-то красивым эпитетом или недоразумением. Никто не учил его любить, да и сам он этого не видел. Он рано понял, что женщинам нужно, по сути, от него одно – хорошо провести с ним время. Некоторым нужно было еще и его сердце, его внимание, но таких Каин быстро научился распознавать за секунды и просто не пускал их к себе.       В свои годы у него был четкий перечень того, кого притягивать к себе не стоит: умных, честных и добропорядочных, невинных и неопытных, а также интересных девушек он обходил стороной. Он на горьком опыте понял, что секс часто для таких девушек значит как-то уж слишком много и несет за собой никому ненужную боль. Он шел на контакт с легкими на подъем любвеобильными барышнями. Все получат свое удовольствие, и никому от этого не больно. А любовь свою можете, например, оставить на страницах каких-нибудь книг для придворных дам.       Каин оценивающе посмотрел на барда и встретился с ней взглядом. Он никогда не прятал свой взгляд или интерес в нём, просто не считал нужным.       – Хочу, чтобы ты поиграла мне, – сказал он, давая ей несколько монет за песню.       Девушка ему улыбнулась и слегка покраснела, а потом начала старательно играть.       Каин понял сразу несколько вещей. Эта крестьянка мечтает поступить в коллегию бардов, но у нее нет денег на безопасную поездку, нет спутника и защитника. Она живет в этом крохотном месте среди гор, шлифуя свое мастерство, которое, может, и любят, но по достоинству не ценят. У нее старая лютня, но видно, что она ухаживает за инструментом и любит его. И как она играла… В ее мелодии сплетался ветер, который касается венчиков луговых цветов, журчание ручья неподалеку, прохладный серебристый туман, тающий на рассвете. Барда вдохновляла сельская жизнь и природа Скайрима. Она играла по-простому, немного наивно, но так задушевно, что Каин закрыл глаза, слушая ее.       Нет, я тебя не трону, живи себе с миром, найди порядочного парня и будь счастлива. Просто еще поиграй мне немного.       Он сдержанно поблагодарил ее, дал ей еще монет и пожелал удачи.       – Это слишком много, - растерялась она. – Господин, чего вы от меня хотите?       Вид у нее сделался несколько испуганный.       – Конкретно от тебя – совершенно ничего, – произнес он, взглянув на неё.       Конечно, он понимал, что женщины на самом деле вовсе не делятся на категории, которые он себе придумал. Нет никаких пустышек. Есть просто люди, и они разные. Во всех тех куколках, которых он обнимал по ночам, а потом оставлял без жалости и сожалений была какая-то личность. Каин просто понимал, что ему эта личность совершенно безразлична. Если она не сквозила во взгляде девушки, в ее словах, в поведении, то Каин ее не видел. Но научился распознавать ее в мельчайших деталях – в том, как она играет на лютне, в том, как она слушает то, что он говорит, и какие именно задает вопросы, в том даже, как она флиртует с ним или как поправляет волосы. Если он замечал хотя бы намек на живую личность, он отстранялся, превращаясь в лед.       Зато по пути в Рифтен с ним поравнялась нордка, которая сходу нахамила ему. Каин разговорился с ней, спросив сначала, почему у нее недоброе расположение духа. Рыжеволосая девушка послала его к даэдра, сверкнув глазами, и он понял, что получит ее.       Дело было не в том, что она была с ним груба. Она недавно оставила свой клан разбойников, получив не так много монет, как ей бы хотелось. И Каин хорошо знал, чем в Скайриме промышляют разбойники. Он подумывал убить ее, но у него было неплохое настроение. К тому же, он и правда отлично сбросил напряжение за час, проведенный с ней в ее лагере у реки. Это была раскованная, хотя и грубая девушка. Она не привыкла получать удовольствие, поэтому ласки Каина удивили ее, и она растаяла. Он решил оставить ее в живых.       Глядя на то, как он одевается, она сказала:       – Остался бы, я много еще чего умею.       Каин подошел к ней и нежно погладил по щеке:       – Ты думаешь, мне это нужно?       Потом отошел от нее, краем глаза заметив, как она тут же гневно нахмурилась.       Будучи по-своему справедливым и имеющим для себя серый кодекс чести, он всё-таки был безжалостен к другим и к их чувствам. Оставляя ее, он понимал, что она будет чувствовать себя как бы использованной, ненужной. Он заставил ее своими прикосновениями понять на себе, что такое истинная нежность. А потом забрал ее у нее, обдав холодом. Он сделал это так тонко и осторожно, что упрекнуть его было бы нельзя, и у нее не было повода тут же его прикончить, хотя ей и хотелось. Совесть его после этого не мучила совершенно. Он получил то, что хотел, и забыл про нее еще до того, как добрался до города.              В Рифтене он не задержался. О первом его визите в это место известно немного, он использовал его только для переправы на повозке в Виндхельм.       У Каина была одна задача сначала – провести разведку относительно того, как и насколько хорошо охраняют Ульфрика Буревестника.       Логично предположить, откуда у него такая ненависть к вожаку восстания. Каин испытывал к нему ненависть не потому, что он норд. И даже не потому, что он расист. Эльф собирался обезглавить Скайрим так же, как обезглавил старого вампира. Не потому, что ненавидел эту землю. Землю он как раз любил. Но не любил людей. И Ульфрик, говоря, что любит Скайрим, на взгляд Каина, врал. Это выводило его из себя. Еще одна причина крылась в удовольствии убить ярла Виндхельма в его же городе на его троне. Виндхельм строили рабы снежные эльфы, плененные Исграмором, и труп Буревестника на троне станет символическим актом памяти.

***

      Одетый в снежные туманы город королей являлся городом-крепостью. Он стоял на скале, которая соединялась широким мостом с остальной частью Скайрима. Частью омываемый черными водами моря Призраков, частью уходящий в острые снежные скалы, Виндхельм опоясывала высокая многометровая стена из темного камня. Внутри города стены мощной крепости бросали настолько длинные тени, что закрывали собой часть квартала даже в солнечные дни, и в этих местах города, куда никогда не проникал солнечный свет, было особенно холодно.       – Зябко мне в Виндхельме, – пробормотал, поежившись, извозчик, когда они приехали к конюшням, – и это я не про погоду…       Так мог бы сказать любой житель мрачной северной столицы. Конечно, и климат оставлял желать лучшего. Когда было холодно, ветер всегда сырой, пропахший туманами моря, и от этого мороз щипался намного острее. В солнечные же дни стены и скалы запирали город в колодце холода так, что ни единое дерево или человек не могли ловить на себе тепло. В редкие оттепели влага с центрального района стекала к северо-востоку, в квартал Серых, частично его затапливая в мусоре и отходах естественного происхождения. Было тут холодно еще и из-за царившей в городе политики недоверия ко всем и каждому. У Ульфрика много врагов. Отсюда любой, кто косо смотрел в сторону Дворца Королей, мог быть вызван на серьезный допрос с пристрастием.       В городе почти не было растительности. Исключения составлял сад во дворе зала мертвых, за которым ухаживала пожилая жрица Аркея.       Отдельного упоминания стоит именно квартал Серых. Так называли небольшой район города, где жили данмеры. Казалось бы, что, вообще, делать этому району в столице непримиримости с другими расами Тамриэля. Дело было в том, что и норды и данмеры оказались заложниками ситуации. Данмерам тут не нравилось, они приезжали сюда, как на перевалочный пункт. Но политика проверки их документов была устроена безобразно, будто каждый считал своим долгом доставить данмеру неприятность. Они приезжали сюда временно работать, а были вынуждены остаться надолго, потому что им платили ровно столько, чтобы они не умерли от голода, но не более. Это, как ни странно, Ульфрику было лишь на руку. Трудолюбивые данмеры, как рабочая сила, оказалась очень дешевой и не требующей какой-то заботы. Ульфрику ничего не стоило просто выгнать данмеров со своего владения, но он не делал этого намеренно, попутно усложняя эльфам жизнь.       Само собой, район данмеров был самым мрачным и опасным местом в городе, самым уродливым и жалким.       Каин вошел в город и увидел перед собой гигантскую бронзовую статую Исграмору.       Какое-то время он смотрел в лицо нордского военачальника без какой-либо эмоции. В нём только чувствовалось напряжение, тихий, бесшумный внутренний гнев, как попытка закричать, сжимая себе губы ладонью.       Внезапно внимание Каина отвлекла ругань, и он посмотрел чуть в сторону от статуи.       – Признавайся по-хорошему, шпионка же, – распинался невысокий, но крепкого вида норд в крестьянской ушанке на голове. – Я вот знаю, куда на тебя заявить.       – Ты совсем спился уже, придурок старый, – совершенно без страха ответила ему тоненькая данмерка с корзиной трав в руках. – Какая я тебе шпионка?       – А вот сегодня ночью мы и проверим это, – осклабился норд и переглянулся со своим товарищем – высоким и плечистым бритым нордом, – мы-то знаем, как вывести на чистую воду маленького шпиончика, – он нагло и развязно шлепнул ее ниже спины, когда данмерка решалась от него уйти.       – Только, тварь, попробуй, – прошипела она, резко повернувшись к нему, в ее рубиновых глазах остро сверкнула ярость.       – И чего ты сделаешь-то? – хмыкнул норд.       Каин не думал, он реагировал.       Он поравнялся с данмеркой и встал рядом с ней:       – Здравствуй, милая, прости, что заставил тебя ждать. Познакомишь меня со своими друзьями?       Данмерка растерялась, посмотрела на высокого эльфа около себя, но тут же нашлась:       – Не важно, какие они мне друзья… просто… знакомые.       – Вот как, – улыбнулся Каин, но в его солнечной улыбке скрывалась угроза, когда он смотрел на нордов. Он протянул руку человеку перед собой: – Меня зовут Каин.       – Не жму я рук любителям серокожих, – процедил он, и снежный эльф убрал ладонь.       Оба возмутителя спокойствия ушли, кинув взгляд на данмерку, и взгляд этот был полон злого обещания всё равно найти ее однажды.       – Спасибо, – тихо сказала она Каину. – Виндхельм – оплот шовинизма и всех видов дискриминации, он не достоин таких, как ты, – она зябко обняла себя за плечи.       – Похоже, они доставляют тебе неприятности.       – Он просто пьяница, – отмахнулась она, но вид у нее был испуганный. – Этот как напьется, так идет по кварталу Серых, оскорбляя всех подряд.       – А морду ему набить никто не пробовал?       – Во-первых, он вроде как герой Великой войны, – сказала она. – Уважаемый тут человек, Ралоф Каменный Кулак. А во-вторых, он кровный брат военачальника Буревестника. Не дай боги, кто-то тронет его.       – В самом деле? – со странной, теплой улыбкой на губах протянул Каин. Данмерка ответила не сразу, посмотрела в снег, потом сказала ему со вздохом:       – Не вмешивайся. Не знаю, что тебе за печаль до нашей беды, ты, наверное, добрый человек, но оно того не стоит. Я уже привыкла и знаю, что делать. Всё будет в порядке. Спасибо тебе еще раз, – видимо, она замерзала, да и торопилась, так что поспешила прочь к темному переулку, за которым и начиналась узкая дорожка к кварталу Серых.       Каин продолжал улыбаться, в глазах его мерцало слабое сияние удовольствия, даже настроение поднялось.       Какое восхитительно удачное стечение обстоятельств…

***

      Рольф чуть не поскользнулся, но устоял. Он поправил на плечах меховую мантию и направился к дому эльфийки. Эта сука выставила его идиотом в глазах приезжего и должна за это заплатить. Он специально выпил недостаточно много, чтобы действовать более хладнокровно.       В этом переулке ночью обычно никого нет. А даже если и есть кто-то, какая разница? Кричи, не кричи – никто не придет на помощь.       Рольфу показалось, что впереди у стены дома стоит чей-то высокий силуэт. Присмотревшись, он понял, что не ошибается. Это был виденный им утром у ворот в город альтмер-альбинос во всём черном. Опытным глазом Рольф еще тогда определил – воин. Но не наёмник, слишком прямая осанка, как у придворных или военных. Но что ему тут делать в такое время суток?       На войне он бы эту тварь прикончил, а тут приходится терпеть. Рольф решил пройти мимо, подождать, когда свидетель отойдет подальше, но этот самый свидетель смотрел ему в глаза. Странное у него было лицо. Какое-то… без выражения совершенно, что ли. Будто мертвое. И глаза такие он уже видел – прозрачные, без единой написанной в них эмоции. Такие, как он, убивают не просто без жалости, они получают от процесса удовольствие.       Рольф приблизился к нему и хотел обойти, но наглец неожиданно толкнул его в грудь ладонью ленивым, развязным движением. Он не сказал ни слова.       – Ах, ты тварь остроухая!       Рольф был прекрасным воином, несмотря на ранение, и у него имелся когда-то прекрасный меч. Но он пропил его в первые месяцы после войны.       Альтмер не отреагировал. Он продолжал просто смотреть на него.       – Если бы оружие при себе было, на куски бы порезал, – прошипел норд.       Я иногда восхищаюсь северянами. Что бы ни случилось, в них нет страха.       Каин, ничего не ответив, отстегнул от своего пояса широкий кукри и протянул норду.       – Я не возьму оружие из рук врага, я же не псих, – отрезал Рольф. – Так ты и правда с этой сучкой якшаешься? А как же хваленая чистота расы?       – Девушек моей расы не осталось в мире. Не хочешь драться с оружием, не нужно. Я просто тебя убью, мне без разницы.       – В тебе чести нет. Убивать ветерана в его же доме, – воскликнул Рольф с гневом. – Вот она – эльфийская низость!       – Она самая. Быть негодяем очень просто. Можно делать вообще всё, что пожелаешь. И ни перед кем не оправдываться.       Не с тобой я буду говорить о чести.       Каин хладнокровно выстрелил ему в ногу из арбалета. Норд правильно думал – кричи, не кричи, в квартале Серых никто не придет тебе на помощь. Он и не думал драться с Рольфом на равных, на самом деле. Это изначально была казнь. Палач и жертва – не равны. Наравне он дрался с минотаврами, вампирами, колдунами-экспертами и ведьмами.       Поэтому он молниеносно воткнул ему в горло кукри и отшвырнул Рольфа от себя. Кровь толчками стала вытекать из шеи, заливая снег вокруг. Каин полюбовался на него, склонив голову. Затем, пока он бился в агонии, эльф быстро и легко отделил от его тела кисть руки и швырнул себе в мешок.              Каменный кулак, да? Красивый получится подарок для твоего брата.       Рольф не ошибся. Такие, как Каин, не боятся убивать и частенько получают от этого удовольствие.       Он отряхнулся и посмотрел, как тело Рольфа плавно опускается на дно, стукаясь о льдины. Вытащил из кармана длинную данмерскую трубку и набил ее табаком. Валил сильный снег. Ночь и погода были на его стороне. Никто не видел, как он перерезал горло норду в переулке. Никто не заметил, как Каин тащил тело к пристани, и оно стучалось о каменные ступени.       Как и всегда после такого рода небольшого возмездия он испытывал кратковременное облегчение. Это удовольствие он сравнивал с безмятежностью, какая бывает у детей перед сном или с лунным сахаром, смешанным с листьями винограда джазби. Кстати, курительную смесь себе Каин делал как раз из этих листьев. Он добавлял туда лунный сахар, но редко, чтобы не сильно привыкать.       Их невежество мне на руку. Такого рода грубое убийство не сошло бы мне с рук ни в одном из городов Империи, потому что там в городах есть маги-стражники. В Скайриме тоже, но тут нет отдельных подразделений, и самих образованных стражей мало. Иначе вышли бы уже просто по моему магическому следу в пространстве. Посмотрим теперь, как обстоят дела с охраной у Ульфрика.       Перед этим он позволил себе небольшую слабость, заглянул в данмерский клуб и купил молотый кофе, выращенный на пепле. Любителей на него мало, и он достаточно дешевый, зато по-настоящему бодрит. А если добавить в черный кофе совсем немного коловианского бренди, становится просто напитком богов, который согреет даже в самую холодную скайримскую ночь.       Каин дошел до стены и ворот, которые преграждали вход на дворцовую площадь.       Они этого не написали тут.       Что при постройке этого города погибло больше двух тысяч рабов. И все они здесь – вмурованные в камень и лёд, подвергнутые забвению.       И, может быть, я мог бы забыть. Это случилось сотни лет назад. Да-да, я ведь мог бы забыть, моих родичей больше нет. Если бы только я не слышал их. Если бы только не слышал голоса их крови, который кричит мне…       Ему и правда казалось, он слышит их – слышит их крики, слышит взмахи кнутом, слышит их предсмертные обещания, мольбы. Голос крови звал его громче любого колокола или взрыва.       Он коснулся каменной плиты перед собой, впитывая кончиками пальцев холод.       Пусть так. Я буду помнить.       Прикидываясь туристом, одетый в простую мантию и оставив в таверне почти всё свое оружие, он запоминал всё, что видел вокруг – планировку двора, входы и выходы, количество стражи, площадь дворца. Всё, на что падал его взгляд, он тщательно замечал и делал для себя выводы.       Обычно туристы хотят увидеть тронный зал и галереи на первом и верхних этажах. В коридоры дворца никого не пускали.       Каин внимательно считывал магические руны на стенах, спрятанные под коврами. Большую часть он даже не узнавал, только мог определить, к какой школе они относятся. Дворец был защищен феноменально. Войти сюда ты сможешь, даже сможешь что-то незаметно сделать, а вот выбраться живым – получится едва ли.       Неожиданно Каин остановился и посмотрел в сторону трона.       Еще недавно там было пусто, но к Ульфрику пришла небольшая делегация в армейской одежде Братьев Бури. Впервые он увидел главу восстания так близко. Ульфрик был очень высок для норда и, не смотря на украшавший его висок шрам, а также тяжелый взгляд, был привлекателен чисто мужской, грубой красотой и своим львиным поистине профилем. У него были чистые, голубые глаза и заплетенные в гриве светло-русые волосы. Он не носил богатого одеяния, как многие придворные и ярлы, а вместо тиары надевал простой серебряный обруч. В первую очередь Ульфрик был воином, и оставался им даже сидя на каменном троне.       Губ Каина на пару секунд коснулась странная улыбка, полная торжествующего, злого обещания.       Я достану тебя. Однажды, когда в одиночестве тебе не на кого будет опереться. Я просто снесу тебе голову, а потом выставлю ее на пике у ворот в город. И ты станешь символом падения Скайрима. Ты станешь лишь одним из тех, кого я убью. Я обезглавлю эту землю, выбью у нее опору, чтобы ее накрыли крылья великого Орла. Потому что только это и спасет ее.       Покидая город, Каин оставил на ступенях дворца свой маленький подарок. Ночью стражники наткнулись на него и открыли мешок. Стражник в ужасе и изумлении отшатнулся и показал содержимое дежурившему с ним товарищу:       – Ты посмотри…       В глубине тканевого мешка валялась скрюченная в предсмертной судороге окровавленная ладонь, из которой торчали ниточки вен и сухожилий. Руку они не узнали, конечно, но эльф понимал, что они сопоставят находку с неожиданным исчезновением Рольфа. Едва ли Галмара это как-то ранит, но это плевок в сторону каменного трона. Так и задумывалось.