Всё или ничего

Машина только подъезжает к воротам дома, но Хёнджин уже морщится, стоит ему увидеть весь первый этаж, залитый светом и множество силуэтов. Отец снова устроил приём, полный богатых толстосумов, которые раздражали и своим видом, и поведением. Он из раза в раз с трудом сдерживал своё желание съездить по лицу кому-нибудь решившему, что руки у него лишние. Но сдерживаться приходилось, натягивая безразличную маску и отходя в дальний угол в надежде, что больше за вечер никто не подойдет. Правда, ни разу это желание в полной мере не оправдывалось. Машина останавливается, и стоит двери открыться, как его топит в гвалте голосов. Что же делается в доме, если столько звуков выливается во двор сквозь приоткрытые окна? Хёнджину не остаётся ничего другого, как надеяться на чудо, что он сможет незамеченным проскользнуть на верхний это и спрятаться в своей комнате. — О, Хёнджин, наконец ты вернулся! — надежда разбивается вдребезги и осыпается к ногам мелкими осколками. — У нас здесь гости, которые скучают без твоего общества, а некоторые даже не знакомы с тобой. Отец перекатывает между пальцами бокал с виски и смотрит на сына пренебрежительно-повелительным взглядом, который безмолвно говорит, что у Хёнджина выбора нет и его желание не учитывается по умолчанию. Хёнджин лишь поджимает губы и надеется, что больше ничем не выдаёт свое желание въехать кулаком прямо в родительское лицо. — Хорошо. Хёнджин проходит в комнату и давится воздухом, который застревает где-то в легких от того, насколько в помещении накурено. В горле першит, а глаза слезятся от окружающего дыма. — Ооо, Джинни, наконец! Хёнджин стискивает зубы. Как же он ненавидит, когда его имя сокращают до этого слащавого Джинни! — Где ты был? Неужели решил проигнорировать нашу вечеринку? — мужчина, имени которого он не знал и даже не собирался этого делать, закидывает руку ему на плечо и по-свойски приобнимает. Очень хочется заехать локтем под ребра, чтобы выбить всё дыхание и согнуть наглеца пополам, но в этот момент в дверях появляется отец, поэтому приходится сдерживать себя. — Я отсутствовал по делам. Прошу простить, но мне нужно поприветствовать других гостей. Конечно же приветствовать он никого не собирается, но это отличная отмазка, чтобы выскользнуть из чужих рук и тут же ретироваться в другую комнату. Она скромнее и здесь гораздо меньше народу, которые тихо переговариваются между собой. Хёнджин подходит к барной стойке — более скромной, чем в большом зале — и устало опускается на стул. — Виски, пожалуйста. — Извините, не могу. Хёнджин вздергивает бровь и удивлённо смотрит на бармена — Чана — который очень часто подрабатывает у них на таких мероприятиях. — Закончился? — Не велено. — В смысле? — Ваш отец сказал ничего крепче вина вам не наливать, потому что вы быстро пьянеете и начинаете хамить гостям. Хёнджин зло бьёт кулаком по стойке, от чего несколько бокалов звенят боками друг о друга. — Старый идиот, — фраза выплёвывается сквозь зубы, пока парень зло смотрит через плечо на ненавистную спину. — Не можешь налить в обход его слов? — Простите, хотел бы вам угодить, но не могу. Если кто-то увидит, что слово главы дома нарушено, турнут не только меня, но и весь персонал, что приезжает обслуживать эти вечеринки. Хёнджин вздыхает, но ничего не говорит. Он не настолько жесток, чтобы портить жизнь другим людям. Он считал себя человеком лучше, чем его отец, поэтому клялся себе, что до такого не опустится. — Ладно, налей мне красного вина. — Не могу. — Издеваешься? — Конечно нет, — Чан добродушно улыбается, натирая бокал, прежде чем поставить его перед Хёнджином. — Просто красное и правда закончилось, — он кивает куда-то за спину сидящего парня, и, оглядываясь, Хёнджин видит компанию с бокалами, что оккупировали бильярдный стол и несколько столиков неподалёку. — А в большом зале? — Там закончилось ещё раньше, это не первая их порция. Предлагаю вам белое, — бармен ловко откупоривает бутылку и наполняет бокал до середины. — Не люблю белое, — горестно вздохнув, Хёнджин всё равно подхватывает бокал и делает небольшой глоток. Не морщится он лишь для того, чтобы не оскорбить Чана, который явно старался, выбирая до этого бутылку. Он перекатывает бокал меж пальцев, иногда делая небольшие глотки и всё кидает взгляды в сторону зала. Как же он хочет оказаться подальше от всей этой суеты. Хотя бы в своей комнате, где можно скинуть с себя вещи и завернуться в одеяло. Но вместо этого он сидит здесь. — Как думаешь, может попробовать проскользнуть между гостей и улизнуть в свою комнату? — Не уверен, что я вам тут советчик, но что вам мешает? Хёнджин кидает ещё один взгляд. В особенности на спину отца. — Ладно, — бокал с вином осушается. Для смелости. — Блин, красное всё же было бы лучше. — В следующий раз я обязательно отложу бутылочку-другую красного специально для вас. — Давай в следующего раза не будет, и я смогу спокойно выпить виски. Хёнджин спрыгивает с барного стула и окидывает очередным взглядом большой зал, просчитывая наилучшую траекторию, чтобы его никто не мог поймать. Идея была хорошей, а вот реализация подкачала. Увернуться от такого количества глаз оказалось непосильной задачей. Хёнджину хотелось в голос застонать, когда кто-то собственнически попытался обхватить его за пояс и притянуть к себе. Господи, как ему надоело быть игрушкой на приёмах отца! — Налей мне! — спустя полчаса Хёнджин вновь грузно опускается на стул напротив Чана. — Виски всё ещё не могу. — Да что угодно, лишь бы выпить, иначе боюсь, что пойду ломать кому-то руки. — На трезвую голову? — Чан задорно улыбается. — Не ведись на слова моего отца. Я не из-за виски буйный становлюсь, а вопреки нему, — Хёнджин презрительно фыркает и оглядывается по сторонам. — Посмотри, ведь из присутствующих здесь по пальцам можно пересчитать нормальных. Я в какой-то мере даже завидую тебе. — Почему? — Чан ставит бокал с вином перед Хенджином, который тут же залпом его выпивает. — Потому что тебя хотя бы при этом не лапают. — Просто я в не подходящей ценовой категории. Хотя порой некоторые любят бросить какой-то прозрачный намёк. — И ты что? — Хёнджин пододвигает пустой бокал, как бы намекая на ещё одну порцию. Он всё ещё не жалует белое вино, но отвлечься сейчас хочется больше, чем привередничать. — Делаю вид, что ничего не замечаю. — Вот и я… Хёнджин кидает ещё один взгляд на зал. Внутри него плещется что-то наподобие отчаяния и безысходности, но сдаться он всё равно не готов. — Собираетесь снова попытаться прошмыгнуть? — Хотелось бы, но это будет глупо. Я не идиот попадаться дважды на одном и том же. — Оставляете попытки отсюда выбраться? — О нееет, — Хёнджин растягивает губы в коварной улыбке, кидая взгляд на Чана исподлобья. — Я никогда не оставлю попыток выбраться из этого фарса! И у меня даже есть план. Но его надо как следует обдумать. Осушив залпом ещё один бокал, Хёнджин вновь ставит его перед Чаном. — Ещё? — короткий кивок. — Прошу. Оглядываясь по сторонам, Хёнджин подхватывает бокал и ретируется в одно из пустующих кресел к углу комнаты. Сейчас ему нужен покой насколько это вообще возможно среди беснующейся толпы. Главное, чтобы никто не решил, что подсесть к нему — прекрасная идея. Вино кислит на языке и неприятно отзывается в желудке, когда Хёнджин делает небольшой глоток. Он чуть морщится и отставляет бокал на столик неподалёку. Пожалуй, с него хватит на сегодня. Прикрыв глаза, он медленно погружается в свои мысли, раскладывает по полочкам всё, что имеет и выстраивает свой план. — Кажется, вы уснули, — плеча аккуратно касаются, и Хёнджин медленно открывает глаза, фокусируя взгляд над склонившимся над ним Чаном. — Вино настолько хорошее попалось? — Я не спал, я просто думал. — Видимо, вы очень глубоко ушли в свои мысли, что даже не заметили, как вечеринка закончилась и все гости ушли. Хёнджин с удивлением понимает, что Чан прав — двери закрыты и в комнате пусто. Даже большой зал сейчас отрезан от них. — Почему мы здесь одни? — Слуги хотели начать здесь уборку, но я сказал, что сам справлюсь, поэтому сейчас они заканчивают уборку в зале. — За уборку тебе точно не платят, — Хёнджин с непониманием смотрит на парня. — Так зачем ты взял это на себя? — Мне хотелось дать вам возможность остаться ненадолго в тишине. Чан резко разворачивается и быстро, даже слегка нервно начинает собирать со стола бокалы. И всё равно Хёнджин успевает заметить замешательство от собственных слов, что проскочили на чужом лице. Идея мелькает в голове сама собой. Такая глупая, такая абсурдная и такая манящая. Она словно прыжок со скалы, и Хёнджину в этот момент до одури хочется его совершить. Хотя возможно хотелось не ему, а тому количеству вина, что он выпил. — Эй, Чан, — единым текучим движением он встаёт с кресла и идет к бильярдному столу посреди комнаты, запрыгивая на него. Будучи большим любителем бильярда, отец убил бы его за такое, но сейчас его тут не было, и Хёнджину, как маленькому ребёнку, всё хотелось делать наперекор. — Что? — Подойди сюда. Чан оглядывается через плечо и на его лице вновь отражается огромный спектр эмоций, который Хёнджину даже не удаётся распознать. И всё же он подходит, останавливаясь в паре шагов. — Ближе. Шаг. — Ещё, я ведь не кусаюсь. — Ладно. Чан становится вплотную, и Хёнджин тут же пользуется этим, обхватывая его ногами и укладывая руки на плечи. — Так, стойте, погодите, вы что… Весело фыркнув, Хёнджин накрывает губы — слишком болтливые по его же мнению — поцелуем. Несколько бокалов проскальзывают меж пальцев Чана и со звоном падают на пол. Лишь ковёр спасает их от участи быть разбитыми. — Что… Зачем?.. Чан выглядит растерянно, стоит Хёнджину отстраниться от него. — Тебе не понравилось? — мысль вызывает смятение. Он был уверен, что Чан будет только за. — Да не в этом дело. Если, — Чан нервно оглядывается на дверь, — если нас застукают, меня же уволят. Вышвырнут, как блохастого котёнка, и я вряд ли смогу найти какую-то приличную работу в ближайшие десять лет. — Всего лишь за поцелуй? — Вы ведь неприкосновенны в этом доме. Ваш отец готов любого убить за одну только мысль о вас. — Но при этом с радостью пытается подложить меня под тех, кого считает достойными или выгодными для себя. Губы изгибаются в ломанной улыбке. На секунду он даже забыл, зачем всё это начал. — Не стоит отыгрываться на мне за то, что жизнь так несправедлива. — Я не отыгрываюсь, я делаю тебе предложение. — Пре… что? — от удивления глаза Чана становятся раза в два больше. — Давай сбежим. Вместе. Прямо сейчас. Бросим всё и исчезнем. — Вы, похоже, слишком пьяны, раз предлагаете такое. — Боже, да не пьян я! Просто мне всё осточертело — эта жизнь куклы, эти вечные приёмы, всё это! Хочу оказаться как можно дальше отсюда. — Но вам не нужен я. — Может быть да, а может и нет, — Хёнджин хватает Чана за ворот и резко тянет на себя, спиной опускаясь на бильярдный стол. Чан в последний момент успевает подставить ладони и опереться ими по обе стороны от лица Хёнджина, чтобы всем весом не навалиться на него. — Я ведь тебе нравлюсь, да? Я же видел буквально пару минут назад. Я не мог ошибиться. — Нравитесь, — Чан медленно скользит кончиками пальцев в нескольких сантиметрах от кожи лица Хёнджина, словно не может позволить себе к нему прикоснуться. — Но я вам — нет. И я не буду тешить себя глупыми надеждами и давать вам возможность просто так со мной играть. Чан пытается отстраниться, но Хёнджин тут же вцепляется в его воротник. — Отпустите. — Нет, — пальцы ещё сильнее сжимают и мнут жесткую ткань. — Я не играюсь с тобой. После твоих слов я понял, что в этом доме никто никогда не заботился обо мне просто потому что хотел. Все делали это лишь по указке, потому что должны были. А ты… Даже не являясь постоянной частью дома, ты всегда был вежлив со мной, обходителен. И да, ты прав, я не могу ответить на твои чувства, потому что я только осознал, что они вообще есть. Но ведь я могу дать шанс… Хотя нет, скорее это ты можешь дать мне шанс. Что скажешь? — Что скажу? Скажу, что звучит, как безумие. — Отлично, — подавшись вперед, Хёнджин коротко целует Чана. Но в этот раз отстраниться не получается, потому что уже сам Чан не хочет отрываться от его губ. — Черт, ты… — Хёнджин быстро облизывается, — очень хорошо целуешься. — Спасибо. — Пошли дальше. Так что насчет побега? — Вы это серьёзно? — И прекрати мне выкать. Уж точно не в таком положении это делать. — Это будет сложно, мне непривычно. — А целоваться со мной, лёжа на бильярдном столе — привычно? — Нет, но об этом я хотя бы думал. — На столе? — Я… — Чан смущённо отводит глаза. — Я много о чём думал, давайте остановимся на этом. — Тогда всё ещё вернёмся к теме побега. — Нет, ну правда, вы серьёзно? Вы же, — Чан ловит на себе недовольный взгляд. — Ладно, ты. Ты разве не понимаешь, что это нереально? — Почему это? — Потому что нас вычислят, найдут, тебя вернут, а меня упекут за решетку за какое-нибудь обвинение в краже человека. — Я подготовился. Не найдут и не вычислят. — Успел, когда спал? — Во-первых, я не спал, а думал. Во-вторых, уже давно. Просто я никак не мог решиться. Бросить всё, остаться одному и кинуться в омут новой жизни, где ничего толком не знаешь — это страшно. И даже открыв глаза, я не был готов. Но ты… С тобой я хочу попробовать рискнуть. Всё или ничего. — И что же подразумевает под собой эта подготовка? — То, что большая часть активов отца переведена на различные не отслеживаемые счета. Стоит мне сделать один звонок и все операции будут завершены, а отец останется практически банкротом. Оставлю ради приличия небольшую сумму. — Это… жестко. — Не жестче, чем он поступал со мной. Но я хочу прожить остальную жизнь нормально. Просто жить и не ждать, что тобой в любой момент отыграются, как пешкой. Поэтому я хочу сбежать. Ты составишь мне компанию? В комнате повисает тишина. Чан оглядывается по сторонам то ли ища что-то, то ли запоминая окружающую обстановку. Хёнджин напряженно ждёт. — Составлю. Хёнджин расплывается в улыбке и снова тянется за поцелуем. И если он не может ещё сказать, что Чан ему нравится, то насчет того, как он целуется — ещё как. — И какой у нас план? — Чан слезает со стола и помогает Хёнджину подняться. — Хватаем телефоны, вылезаем в окно, садимся в машину и уезжаем. — Что, прямо сейчас? — Именно. Чем быстрее всё провернём, тем больше у нас будет шансов. До утра меня не хватятся. За это время я сделаю все необходимые звонки, и мы доберемся до железнодорожного вокзала. Избавляемся от машины, телефонов и исчезаем. Чем дальше мы уедем, тем больше шансов, что навсегда будем свободны и вправе распоряжаться своей жизнью без чьей-либо указки. — Теперь я понимаю, почему ты не решался на это сам. — Ты не готов, да? — Просто дай мне пару минут подумать, хорошо? Хёнджин прикусывает губу и резко отворачивается. Неправильно было просить о столь многом влюблённого человека. Это ему терять нечего, а Чану вполне возможно, что есть. Глупо было надеяться, что кто-то вот так просто согласится перечеркнуть свою жизнь, даже если после этого он будет иметь целое состояние. Хёнджин думает, что минутная стрелка ползёт до издевательства медленно, когда его плечи аккуратно сжимают, а тихий шепот касается уха. — Поехали.