вселенская большая любовь

Солнце за окном беспощадно пробивается сквозь не зашторенную щель между занавесками и точечно прицеливается, слепя прямо в глаза. От такого бесчеловечного нарушения сна хочется зажмуриться и спрятаться в самый тёмный и дальний угол, который только существует на белом свете. Ты проводишь рукой по кровати, пытаясь пальцами уловить мягкий край одеяла, чтобы затем потянуть за него и накрыть себя с головой, спрятав тем самым от назойливого августовского солнца и продолжив своё пребывание во сне. В голове на миг проносятся проклятия в сторону вчерашней себя, которой было слишком лень вставать с кровати и плотнее зашторивать занавески, и которой хотелось отдать эти секунды обниманиям с Вакасой, а не повторному вставанию с нагретого места. Ведь обниматься с ним приятно и очень тепло. Тебе нравится такая близость с ним, поскольку она помогает тебе собирать саму себя и чувствовать, что ты не одинока. Что же, теперь приходится пожинать плоды ошибок прошлого. Однако протянув кисть на соседнюю сторону, спасательного предмета ты не обнаруживаешь. Вместо этого твоя рука натыкается на что-то тёплое и явно отличающееся по структуре от одеяла. Ты приподнимаешься на локтях, прощаясь с сегодняшним длительным лежанием на кровати, и осматриваешь вторую половину кровати, на которой, свернувшись калачиком, мирно посапывает Вакаса. Ты внимательно осматриваешь его лицо, замечая, как дрожат его ресницы всякий раз, когда что-то во сне начинает его беспокоить. Твоё сердце сжимается и пропускает несколько ударов от такой картины. Юноша морщит нос, сильнее поджимая ноги к своей груди. Он тихо и совершенно невнятно что-то проговаривает, ты пододвигаешься к нему ближе, но это не помогает в разбирании слов. Его сон кажется неспокойным. И, видя это, ты ласково проводишь рукой по его напряжённому плечу, стараясь не разбудить и пытаясь передать через тактильные ощущения, что ты рядом с ним и что всё хорошо. Тело юноши от такого жеста расслабляется, и он перестаёт так сильно сжиматься. Вакаса прекращает лепетать и погружается в другой, более приятный и спокойный сон. Его ресницы больше не вздрагивают в нервной дрожи. Просидев ещё несколько минут рядом с ним, ты тихонечко выбираешься с кровати, стараясь не делать лишних телодвижений. Ты встаёшь босыми ногами на ещё непрогретый пол, который своим холодом тут же заставляет тебя покрыться рядками мурашек. Однако это последнее, о чём ты сейчас задумываешься, ведь сейчас для тебя куда важнее организовать более уютную обстановку для юноши. Ты знаешь о том, что кошмары снятся ему уже очень давно, но сильнее они стали его мучить и посещать после смерти его близкого друга, поэтому, зная об этом, ты всякий раз пытаешься хоть как-то облегчить это бремя, понимая, насколько тяжело и больно Вакаса переживает это всё. Полностью поднимаясь и потягиваясь из стороны в сторону, ты подходишь к окну, плотно зашторивая его и проверяя, чтобы ни один лучик солнца не смел попадать в комнату и нарушать сон твоего молодого человека. Убедившись, что теперь в спальне царит настоящий мрак, ты обнаруживаешь, что одеяло, которое ты пыталась найти на кровати, покоится около неё на полу. Вероятно, ночью оно спало вниз, да так и осталось там одиноко лежать. Никто из вас не заметил его пропажу, ведь ночь прошла жаркой и слегка душной. Бережно поднимая его, ты проводишь пальцами по мягкой ткани, а затем несколько раз встряхиваешь, приводя простынь в порядок, и лишь затем накрываешь одеялом Вакасу. Он, всё ещё находясь в лапах сна, улыбается и выпрямляет ноги, переставая прижимать их к своей груди. Его сон уже явно перешёл в умиротворяющий и лечебный. Ты слегка наклоняешь к нему, убирая с его лица несколько светлых прядок, что упали из-за беспокойного сна, и целуешь его в лоб, а затем выходишь на цыпочках из спальни, направляясь на кухню для того, чтобы приготовить незамысловатый завтрак. Заходя на кухню, замечаешь, что на столе в пепельнице оставлены три бычка, которые вчера вы оба поленились выкинуть в мусорное ведро, из-за чего вся кухня пропахла запахом сигарет. Цокаешь, подходишь к окну, открывая его для проветривания, а затем возвращаешься к столу, убирая с него пепельницу и выбрасывая из неё остатки сигарет. Подплываешь к раковине и начинает отмывать стеклянную посуду от прилипшего пепла, позабыв о том, что ты хотела приготовить завтрак. Из-за шума воды ты не слышишь, как к тебе на цыпочках медленно подходит Вакаса, который приобнимает тебя со спины, крепко стискивая в объятиях. Вздрагиваешь от такого неожиданно поворота судьбы и чуть не роняешь пепельницу в раковину, вовремя ловя её за край. Ты возмущённо ставишь посуду в сушилку и поворачиваешься к юноше, выказывая ему своё недовольство: — Ты меня напугал! Я думала, что ты будешь спать, как убитый, после кошмара, что тебе приснился. — Да я, — сонно отвечает Вакаса. Он зевает, нехотя отпуская тебя из объятий и потирая глаза, пытаясь смахнуть с них остатки сна. — Кажется, выспался. — «Кажется»? — Угу. — Качает головой и косится на мокрую пепельницу. — Спасибо, что укрыла меня. — Пустяки, — говоришь ты и хлопаешь себя по бёдрам, вытирая мокрые ладошки, а затем достаёшь тарелку, чтобы насыпать себе хлопья на завтрак. — Хотела приготовить поесть и порадовать тебя, но раз ты уже встал, то... — вытаскиваешь ложку из отсека посуды и загадочно ухмыляешься. — То я сам должен буду себе что-нибудь сварганить, так? — Утвердительно покачиваешь головой, хихикая и доставая из холодильника пачку молока. Юноша беззлобно показывает тебе язык. — Ладно, только схожу перед этим в душ, а то я ощущаю себя после сна так, словно на меня пролили ушат воды. Киваешь Вакасе, присаживаясь за стол и ставя перед собой тарелку с хлопьями и пачку молока. Юноша завистливо посматривает на тебя, а затем идёт в сторону ванной комнаты, чтобы смыть с себя кошмары, оставленные прошлой ночью. Прокисшее молоко, одиноко стоящее на дверце холодильника, мозолит назойливо глаза. Вакаса чертыхается и со свистом отправляет пакет с истёкшей датой в мусорный бак, а затем поворачивается и показывает тебе язык, потому что тебе повезло забрать последнюю коробочку со свежим молоком, которую со щедростью влила в свои хлопья. Постояв ещё пару секунд около открытого холодильника, юноша ёжится и садится напротив тебя, вертя в руке коробок спичек. — Ты снова выбросил зажигалку? — интересуешься ты, а затем подпираешь щёку и смотришь на задумавшегося молодого человека. — Нет, просто за последнее время я понял, что мне нравится наблюдать за тем, как догорают спички. Недоверчиво щуришься, а затем опускаешь глаза, смотря на размокшие овсяные хлопья. — Эх, завтрак явно сегодня оказывается неудачным. Так и знала, что нужно было готовить на всех. — Поднимаешь ложку и протягиваешь её в сторону Вакасы, который без раздумий отправляет её себе в рот, довольно жуя. — Ты просто неженка, вот и всё. — Я не люблю размокшие хлопья. Если хочешь, то доедай, — просто отвечаешь ты и протягиваешь тарелку, наблюдая за тем, как юноша с радостью начинает есть хлопья. — Не-жен-ка. — Я бы на твоём месте рот не раскрывала, а продолжала жевать. — Расскажи лучше что-нибудь. — Вакаса запихивает в себя очередную ложку хлопьев и ожидающе смотрит на тебя. — А если я откажусь? — Тогда мы будем сидеть в тишине до конца завтрака. — А это плохо? — Тебе решать, плохо это или нет. Протягиваешь руку, забирая у Вакасы спичечный коробок, и вытаскиваешь из него пару спичек. Первая спичка скользит по тёрке, однако ничего не происходит. Берёт вторую, потом третью и четвёртую спички, но всё оказывает безрезультатно. Вакаса с интересом наблюдает за этими сценами, но на шестой спичке не выдерживает и отбирает всё обратно, поджигая спичку и сигарету, протягивая обратно. — В походы с тобой ходить нельзя, так не то, что огонь развести не получится, так и все спички посеять можно. — Заворчал хуже деда. — Затягиваешься и выпускаешь пару колечек. — Ну? — Юноша стучит пальцами по столу в ожидании какой-нибудь истории. — Баранки гну, — ёрничаешь. Вакаса не сильно пинает под столом твою ногу, безвинно поглядывая на тебя. — Вот продолжишь меня пинать, вообще ничего рассказывать не буду. Юноша стонет и отодвигает от себя тарелку, складывая руки на стол и кладя на них голову. Опечаленно выдыхает. Снова затягиваешься и выпускает дым в сторону Вакасы, который никак на это не реагирует и продолжает опечаленно дышать, пытаясь призвать тебя к совести. — Ты просто невыносим. — Я в курсе, старушка. — Не называй меня так. — Ста-руш-ка. — Почему тебе так важно и нужно заткнуть эту тишину? Мы же можем просто сидеть, наслаждаясь присутствием друг друга. Нам для этого не обязательно вечно пытаться сотрясать воздух и создавать пустые диалоги. Вакаса поднимает голову и отводит взгляд от тебя. Он знает, для чего пытается прервать идущую тишину любыми существующими способами. Но вот так, в открытую, не может сообщить тебе о том, что ему просто страшно оставаться один на один с внутренним голосом. Ему страшно быть со своими мыслями в открытую. Когда говоришь ни о чём, становится легче хотя бы ненадолго. Вакаса знает, что подобное поведение не приведёт его к решению проблем. Убегать куда проще и безопаснее, это легально и мало кто осудит за подобную тактику. Собственные демоны сжирают изнутри, и с ними просто нереально бороться. Вакаса пытался, но слишком быстро сдалась. Понимающе ждёшь ответа. Сама знаешь о том, что порой подобные диалоги необходимы как воздух. Однако тебе по душе тишина, в которой можно узнать куда больше, чем из потока слов. Ты привыкла молчать всегда и везде, однако с появлением Вакасы в твоей жизни всё перевернулось с ног на голову. Старые привычки ушли на задний план, а разговоры стали чем-то привычным и правильным. Хотя тебе, по сути, плевать. Вакаса может развивать свой талант по болтанию и дальше, но порой потребность в молчании перевешивает чашу на этих весах. За словами удобно прятаться, и порой они не имеют веса. Ты не привыкла прятать себя за ними, тебе не страшно быть той, кем ты является. И, наверное, по этой причине тебе куда проще жить среди остальных. Когда тебе нечего скрывать от других, не возникает потребности в разыгрывании бессмысленных бесед. Нет смысла прятаться от внутренних демонов и нет смысла в поддержании чужих попыток избегания внутреннего «я». Но ради Вакасы ты готова чесать языком и дальше, пытаясь спасти его из этого омута. — Так тебе снова снился Шиничиро? — О чём ты? — Вакаса искренне удивляется вопросу и пытается найти события о вчерашнем дне у себя в памяти, которые могли привести тебя к таким думам. — Я знаю, что недавно была дата его смерти. Год, кажется, прошёл, верно? — Ах, так ты об этом... — Юноша возвращает свою голову к себе на руки. Он горько улыбается тебе, всё ещё чувствуя болезненные уколы в районе груди. — Не зацикливайся на этом. — Не могу, ты мне не чужой человек, я хочу знать о том, когда тебе больно, чтобы быть рядом и помогать тебе переживать эти моменты. Но если не хочешь говорить об этом сейчас, то поговорим тогда, когда ты созреешь для этого разговора. — У меня такое ощущение, что я никогда не созрею на разговор об этом, — печально произносит юноша. Он тяжело выдыхает и смотрит на тебя. — Время... — Залечит раны, я знаю, — перебивает, не даёт договорить, потому что и сам знает всё это. — Я знаю, что ты думаешь о том, что это всё глупости, но поверь, оно так и будет. Вакаса пожимает плечами и трёт скатерть пальцем. На несколько минут повисает неуютная тишина, которая давит и душит. Юноша встаёт изо стола и подходит к окну, запахивая его на полную, а затем наклоняется, практически выпадая из него. Подскакиваешь с места, но Вакаса поспешно указывает тебе руками на то, чтобы ты села обратно. Опешив, присаживаешься на стул и ошарашенно смотришь на юношу, который закрывает обратно окно и, как ни в чём не бывало, садится напротив. — Решил размяться. — У меня слов нет, — обессиленно произносишь. — А если бы ты... — Не упал бы. — А если бы всё же... — Я всего лишь наклонился вниз, перестань. — Дурак ты. — Какой ужас, ты добралась до оскорблений в чужой адрес. Какой кошмар, это ты от меня понабралась? Плохой пример, больше не слушайся меня, а то видишь, я уже начал в окна вылезать. У тебя должна быть своя голова на плечах. — Вакаса пытается шутить, но получается у него не очень хорошо. — Не смешно. — А я и не смеюсь. — Напомни мне, почему я всё ещё не вышвырнула тебя из своего дома? — Во-первых, это не только твой дом. А во-вторых, ты хорошая женщина, поэтому никого не будешь выгонять на улицу. Опускаешь поступок Вакасы, решая, что поговоришь с ним насчёт этого позже. Прикрываешь рот, задумываясь над выдвинутыми тезисами. Он ведь прав по поводу всего, что только что выдал, и спорить сейчас было бы просто бессмысленно. Да и на деле, ты никогда бы в жизни не позволила себе вышвырнуть его из своего дома. И дело вовсе не в том, что у тебя доброе сердце. Просто Вакаса дорог тебе, даже если совершает порой странные и нелогичные вещи. — Ты замолчала по причине обдумывания вопроса выгонять меня или нет? — юноша слегка приподнимается и наклоняет голову, а затем вытаскивает из кармана яблочный «Chupa Chups». — Зубы себе испортишь, — выдыхаешь и протягиваешь снова руку, но на этот раз для того, чтобы потрепать молодого человека по голове. — И это мне говорит человек, который выкуривает по пачке в день? Ты бы лучше о себе беспокоилась. Ты могла бы беспокоиться о себе, однако так совершенно неинтересно жить. Почему-то порой тебе хочется просто взять и забить полностью на себя. Забота о себе выматывает и не создаёт образ вселенской мученицы, которая сияет ради других, но не для самой себя. Возможно, что это глупо. Однако так ты чувствуешь себя полезной и важной хоть для кого-то. Когда внутри скребут кошки, проще сделать вид, что их нет. Проще залезть в чужие беды и быть хоть для кого-то героиней. Даже если это искусственно созданное геройство. Вакаса срывает этикетку с «Chupa Chups» и отправляет его в рот. Ему не нужно быть героем в чужих глазах, потому что посторонние проблемы его не особо трогают и касаются. Для него подобный героизм является синонимом идиотизма, однако подобное вслух он старается не произносить, боясь задеть твои чувства. Он знает о том, как важно для тебя быть человеком с плащом за спиной, поэтому тактично молчит, наблюдая за очередными барахтаньями, когда ты пытается в очередной раз вывести на себе чужую жизнь. — Почему мы никогда не говорим о чём-то более важном и глубинном для тебя и для меня? — облизываешь губы, наблюдая за тем, как Вакаса проводит языком по зелёному сладкому шарику. — Если ты хочешь что-то сказать, то я тебя внимательно слушаю. — Я поняла, почему ты так любишь выводить меня на разговоры. — Так, и почему же? — Ты чувствуешь себя одиноко. Вакаса вытаскивает «Chupa Chups» и долго молчит, подбирая правильные слова. Ты ведь действительно попала в цель, может быть и не во всю сразу, но одну десятку тебе удаётся пробить с первого раза. Юноша иногда задаётся вопросом о том, а не читаешь ли ты мысли, потому что никто на всём белом свете не может быть настолько эмпатичной и внимательной по отношению к другим, не имея при этом в арсенале способности к телепатии. Ты знает о том, что попала туда, куда нужно, но молчишь, не задавая лишних вопросов и позволяя юноше сосредоточиться. Тебе было бы куда легче, если бы ты умела читать других людей как открытые книги, однако такое невозможно. По крайней мере, с Вакасой. Ведь он — книга с миллиардами замками и потайными кармашками, которые содержат различные записки, оставленные хозяином, но запутывающими ещё больше. — Ты угадала, порой я чувствую себя одиноко, — Вакаса шуршит фантиком, нервно теребя его до тех пор, пока ты не накрываешь его руку и не забираешь фантик себе. — Но ты же в курсе, что ты не один? — В курсе, только понимаешь…— Он кусает себя за губу, собираясь с мыслями, а затем продолжает: — Одного понимания слишком мало для того, чтобы перестать чувствовать себя так. Киваешь и сжимаешь целлофан в кулаке. Знаешь о том, что одного осознания будет недостаточно. Слишком тяжело вот так просто взять и поверить в чужие слова. Слишком тяжело вот так взять и осознать, что ты не один. Прошлое даёт о себе знать на абсолютно каждом рубеже жизни. Подобные страхи и непринятия должны пройти слишком длительную обработку, чтобы быть навсегда испепеленными в создании. Порой комфортнее быть в полной изоляции от общества, потому что никогда не знаешь, когда вновь станешь одинокой. И лучше предостеречь себя и перестать быть наивной и доверчивой. Вакаса понимает это всё совершенно иначе. Чувство одиночества будет всегда. Уж так повелось — в конце концов, человек будет один. Вакасе страшно быть одному, но он медленно привыкает к этому чувству, не пытаясь избавиться от него. Привыкнуть можно ко всему. Вакаса знает это и просто адаптируется под ситуацию. — Слушай, а ты тоже чувствуешь себя одинокой? Вопрос повисает в воздухе совершенно неожиданно. Он качается из стороны в сторону и вовсе не собирается исчезать, пока ты не даст ответ. — Как я могу чувствовать себя одиноко, имея такую большую семью? Лукавишь и не находишь нужного ответа. Наверное, Ваккса хотел услышать совершенное иную точку зрения. Ты знаешь, видишь и чувствуешь это, однако ты пока не готова раскрывать эту болезненную рану и выдавать свои действительные переживания. На самом деле ты чувствует себя одинокой, даже имея семью. И порой тебе стыдно признаться в этом даже самой себе. Стыдно, потому что в обществе непривычно задавать такие вопросы, потому что семья всегда означает, что ты не будешь одна в этом мире. А если это не так, то это с тобой что-то не то. Вакаса выдыхает, понимая, что он залез сейчас куда-то не туда. У него никогда не было семьи, которая могла бы его поддержать и показать ему, что он виден, важен и нужен. — Наверное, мы все, так или иначе, чувствуем себя одинокими. — Пожимаешь плечами и отводишь взгляд, натыкаясь глазами на фотографию своей семьи. — У меня есть родители, ты и много других родственников. Порой я задаю себе вопрос о том, а имею ли я право чувствовать себя одинокой, ведь по факту у меня есть всё, чего я так хотела. А потом сижу и думаю, почему я должна обесценивать свои переживания? Ради кого и ради чего? Иногда я определённо чувствую себя одинокой, наверное, это естественно. — Это определённо естественно. — Спасибо, что поддерживаешь меня в этом. — Слегка улыбаешься и снова переводишь взгляд на юношу, внимательно изучая его лицо, а затем, подумав о том, что тема оказывается слишком тяжёлой для вас обоих, решаешь перевести разговор, однако юноша опережает тебя в этом. — Так значит, размокшие хлопья тебе омерзительны? — Угу, это самое омерзительное, что я когда-либо ела. — А как же каша с комочками? — Ничего против комочков в каше не имею. Они мне даже нравятся. — Фу, как ты можешь есть эти комочки? Словно кто-то прожевал и выплюнул обратно, — Вакаса кривится, показывая язык. — Я сейчас представила эту сцену, и мне перехотелось есть кашу с комочками. — А ты собиралась прямо сейчас кашу варить? — Ага, для мамы. Думаю, что она скоро вернётся домой. Прости, я же забыла тебе вчера сказать о том, что мама приезжает обратно. — Вот это бы неожиданная встреча случилась. Мне стоит сбежать через задний вход или лучше спуститься по пожарной лестнице? — Вакаса смеётся, и от этого тебе становится чуточку лучше. — Нет, выйдешь через дверь, как обычный и адекватный человек. Не нужно тут паркурить. — Спасибо, что разрешила выйти через дверь. Ну а на счёт каши... У тебя бы это всё равно не получилось. В холодильнике осталось прокисшее молоко. — И ты даже не удосужился его достать и выбросить? Что за негодник? — А затем я буду это делать, если есть ты? — Я уже говорила, что ненавижу, когда ты оказываешься прав? — Нет, но сочту это за комплимент. Кстати, часики то тикают, мне пока уходить, хозяюшка. — У меня порой закрадываются сомнения о том, что ты приходишь ко мне. Вот ты сто процентов приходишь сюда, чтобы поспать и поесть. — Я такого и не говорил, ты сама всё выдумала и озвучила вслух. Цокаешь, а затем встаёшь со своего места и подходишь к холодильнику, пытаясь найти в нём пакет с просроченной датой у молока, но не найдя ничего, садишься обратно и долго всматриваешься в глаза напротив, в который проскальзывают задорные и игривые искры. — Я тебя сейчас убью. — Ох, а я что, не сказал, что уже выбросил пакет с молоком? Просто хотел посмотреть на твою задницу. — Вакаса невинно хлопает глазами и пожимает плечами. — Я убью тебя чуть позже. — Правда... Вакаса не успевает договорить свою реплику. Прижимаешься своими губами к липким губам юноши. — Если так будет заканчиваться каждый ранний завтрак, то буду заходить к тебе намного чаще, — Вакаса довольно улыбается и трогает свои губы. — Заходи, я буду только рада. Юноша подтягивает к себе коробок спичек и убирает его в карман. — Не выбрасывай больше зажигалку. — Подмигиваешь и убираешь с лица прилипшую прядку волос, а затем встаёшь со своего места. — Теперь буду знать о том, кому скормить размокшие хлопья. До вечера. Машешь рукой и скрываешься за дверью спальни, чтобы переодеться и встретить маму в чистой одежде. У Вакасы остаётся ещё пару минут до того, как он будет вынужден улизнуть из твоего дома. Вечером ваша посиделка и бессмысленная беседа повторятся вновь. Юноша оглядывает кухню и встаёт, крепко сжимая спичечный коробок в кармане, а затем недолго думая, достаёт одну спичку. И, наверное, уже совершенно не страшно, что планы в очередной раз проваливаются. Он чиркает спичкой и поджигает свою сигарету. Солнце за окном больше не выжигает глаза, а лишь радушно приветствует.