Герань

День сегодня... странный. Казалось бы, ничего особенного и из ряда вон выходящего не произошло, но ощущение необычности просто не покидает. Поэтому Какаши даже не удивлён, когда по пути домой к нему неожиданно приклеивается Узумаки Наруто собственной персоной. Просто, без каких либо причин — по крайней мере, так сказал сам Наруто — тот увязался за ним, а Хатаке просто смирился. Поэтому сейчас тот просто... говорит. Как обычно. — Сакура-чан сказала, что занимается сейчас какой-то очень секретной и очень крутой техникой, о которой даже мне не рассказывает. Мол, сюрприз будет. Ну, я, конечно, попытался выведать побольше и, — и началось. Наруто уносит с каждым словом всё дальше и дальше. Разговоры с ним всегда такие. Хотя это даже разговором трудно назвать, ведь говорит в основном только Узумаки. Какаши лишь изредка вбрасывает своё слово, которое мгновенно тонет в энергичной сотне чужих. И от чего-то Хатаке даже не против — никогда не против — подобного. Возможно, излюбленная тишина тоже иногда становится слишком тихой и кроткой. Наруто болтает ни о чём и обо всём. Миссии, тренировки, друзья, Сакура, Ирука-сенсей, рамен. Много рамена. Годы идут, а бо́льшую часть воздуха Узумаки всё ещё тратит на разговоры о рамене. Всё же есть неизменные вещи в этом мире. Когда-то в самом начале Какаши всего этого не слушал. Когда команда только-только появилась, неокрепшие приобретённые узы казались... непривычными. Странными. Наруто всегда много говорил, жаловался, ссорился со всеми, и все его разглагольствования становились простым шумом. Не более, чем просто фон, который едва ли замечаешь. В какой-то момент всё изменилось. Хатаке сам не скажет, когда именно. Просто в один день он стал не только слышать, но и слушать. По крайней мере, чаще всего. Даже если чужие слова не несли в себе какого-либо глубинного смысла. Наруто мог говорить обо всём сразу. Радостно — о рамене и посиделках с Ирукой-сенсеем, о хорошей погоде и приятном ветре, взволнованно — о новых и интересных техниках, которые тот стремился изучить. Робко и, как никогда, счастливо — о встречах с друзьями и совместных тренировках. Хмуро — о Саске. И вроде бы ничего важного, ничего секретного... Но игнорировать так, как раньше, Какаши уже не мог. Наконец, они доходят до его небольшой квартирки. Какаши вяло достаёт ключи и открывает запертую дверь, впуская шебутного парня. Тот мигом проскальзывает внутрь и продолжает свою речь. Какаши вздыхает и тянется за книгой на тумбе рядом, которую едва ли будет сейчас читать. — И, узнав об этом, я подумал о том, что Теучи-сану и сестрёнке Аяме надо сделать особенные купоны для... — и внезапно замирает, замолкает на полуслове. Мужчина глядит на него, а затем глядит на то, на что смотрит сам Узумаки. И, наверное, понимает. — Герань, — как-то глупо говорит Узумаки и показывает пальцем на растение. Мол: «Вы тоже видите её?». Какаши лениво переводит взгляд вновь на ученика и слегка усмехается. — Действительно, герань. И это правда, на его подоконнике стоит цветок с нежно-жёлтыми, даже местами золотыми, лепестками. Хатаке, по правде говоря, не самый большой любитель ботаники. Лишь однажды его потянуло на покупку чего-то подобного. Когда Саске ушёл, Наруто забрал Джирайя, а Сакура была вечно увлечена тренировками с Цунаде, стало как-то... неправильно. Неярко. И очень тихо. И пусть с последним растение совсем не поможет, да и с другими пунктами всё сложно, от чего-то стало немного лучше, как только солнечные цветки появились дома. Почему именно герань и почему именно золотая? Ну... — Ваша? — Наруто удивлённо приподнимает брови. — Ма-а-а, кажется, да. Тот задумчиво, по-лисьи, прищуривается, наконец, смотрит на Какаши и едва заметно мнётся. — Почему, — запинается нехарактерно, — почему герань? Какаши непринуждённо пожимает плечами. Но всё равно не может удержать тихого смешка. — Когда-то ты сказал, что любишь эти цветы, — когда-то очень давно, кажется даже, что в другой жизни. — А личных вкусов у меня, быть честным, нет. Наруто молчит мгновение, а затем улыбается. Не так, как обычно, а совсем слегка. Но как-то более мягко, более хрупко, и сквозь эту улыбку, очевидно, тоскливо сквозит прошлое. Потому что иногда — даже сейчас — Наруто забывает, что людям правда есть до него дело. Всё ещё за шестнадцатилетним подростком чувствуется тот самый одинокий, всеми покинутый ребёнок. — Купил, пока ты путешествовал, — сам не зная зачем, поясняет он. Наруто смотрит на него. Потом переводит взор на растение. Будто тщательно осматривает его, что-то для себя отмечая. Затем вновь глядит на Какаши. И его только недавно слабая улыбка постепенно крепнет, растёт и становится более широкой. — Герань с жёлтыми цветами, которую вы купили в моё отсутствие? — хитро уточняет тот. Ох. Чёрт. — Значит, вы всё-таки скучали, Какаши-сенсей! — светится Узумаки, щурясь и ухмыляясь. Какаши лишь вздыхает беспомощно и вновь смотрит на не очень-то интересную в данный момент, если честно, книгу. Но внутри маленьким клубочком оседает нежность. Правда, было бы куда более странно, если бы Хатаке вовсе не думал об Узумаки, пока того не было. У Наруто ведь есть эта непонятная способность — пробираться в душу любого человека, прорастая корнями в сердце, переплетаясь с мыслями так сильно, что уже и не вырвешь. Да и не хочется, если честно. — Ма-а-а... — безразлично тянет он и переворачивает страницу. — И что это значит?!