move toward me with the same tempo

      впервые, когда тайлер вдавливает кончик ручки в учебник так сильно, что он сгибается, кэролайн просто тянется через диван и накрывает его запястье своей рукой, большим пальцем обводя выпирающую кость. тайлер смотрит на её костяшки и украдкой бросает взгляд на её лицо; она всё ещё поглощена своей домашней работой, спокойно выводя цифры длинным карандашом. единственный признак того, что она осознаёт, что касается тайлера, это более напряжённое положение бедра, на котором лежит её тетрадь, компенсируя отсутствие руки.       он резко вдыхает, чувствуя, как что-то скручивается у него в животе. ему хочется стряхнуть руку кэролайн. ему не нужна её помощь. во-первых, это не помогает; всё, чего она добивается, это усиливает его раздражение. он уже два дня на взводе, и каждый раз, когда кэролайн пытается вести себя тихо и успокоить его, это только напоминает ему, что он не сможет. это не так уж легко, блять. его тело чувствует себя так, как будто оно обмотано верёвками, и чем ближе полнолуние, тем сильнее эти верёвки натягиваются. ему не на что злиться, кроме как на то, что он, блять, злится без причины, и это злит его еще больше.       его ручка оставляет ещё одну дырку в учебнике, где её вообще не должно быть, но ему нужно было куда-то деть руки. когда он смотрит вниз, кончик ручки перпендикулярен пластику. пальцы сами собой сжимают ручку сильнее, и от нахлынувшей силы она трещит, не ломаясь, пока он не срывается и не бросает ее через всю комнату, глядя перед собой и чувствуя, как затрудняется. он чувствует, что не может себя контролировать, как будто под поверхностью кипит слой агрессии, готовый вырваться. это далеко не так болезненно, как превращение, но заставляет его хотеть вылезти из собственной кожи, оказаться где-нибудь в другом месте, пока тело снова не начнет его слушаться.       кэролайн не прикасается к нему в этот раз, но откладывает тетрадь в сторону и наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени. её глаза то и дело переходят с его лица на его руки и на ковёр перед ними, как будто она не уверена, что ей нужно вмешиваться. и это разумно, потому что тайлер и сам не уверен: половина её взглядов заставляет его хотеть выгнать её из дома, но когда она поднимает руку к его руке, он хватает ее за предплечье и кладет обратно на ее бедро. — со мной всё в порядке, — лжёт он. слова вырываются сквозь зубы. и это настолько фальшиво, что он подозревает, что это, вероятно, хуже, чем если бы он сказал то, что пришло ему в голову первым, а именно: «не трогай меня». но это тоже ложь, потому что он хочет, чтобы она трогала его. последнее, чего он хочет, так это чтобы кэролайн держалась подальше. в такие моменты половина его хочет, чтобы она была с ним, потому что, как бы жалко это ни звучало, она действительно знает, через что он проходит, и когда она смотрит на него, в ее взгляде чувствуется понимание, которое успокаивает. другая половина его находит эти взгляды снисходительными и раздражающими и хочет, чтобы она ушла. он не хочет иметь дело с этой частью себя; так с какой стати этого должна хотеть кэролайн?       голос кэролайн звучит мягко, когда она произносит его имя на одном дыхании. гласные звучат с настороженностью, которая компенсируется заботой, которую он чувствует во всём остальном. он резко откидывается назад, врезаясь телом в спинку дивана, вдавливая ногой в ковёр, как будто прижатие обеих крайних частей тела к чему-то может ограничить распространение потребности ударить по чему-то.       кэролайн протягивает ему другую ручку, и он берёт её без слов, бросая учебник, который использовал, на журнальный столик и переключаясь на наполовину написанное эссе, полное заметок на полях от кэролайн, которые делают его непригодным для чтения.       он чувствует удовлетворение, по крайней мере, до тех пор, пока кончик ручки не пробивает бумагу, и движение руки тайлера, чтобы вытащить её, оказывается настолько неконтролируемым, что разрывает бумагу пополам.       кэролайн выпрямляется и окидывает его оценивающим взглядом поверх носа. — что? — рявкает тайлер, резко поддаваясь вперёд.       она кладёт руки ему на плечи и ещё сильнее сжимает губы, прежде чем сказать: — давай подеремся.       тайлер наклоняет голову, пытаясь осмыслить слова. он знает, что его рот слегка приоткрыт. он знает, что выглядит озадаченным, но кэролайн не должна говорить ему такие вещи. — я серьёзно, тайлер, — добавляет она. она прикусывает губу и пожимает плечами, прежде чем повторить: «давай подеремся,» таким лёгким тоном, как будто это совершенно нормальная вещь, как будто это то же самое, что предложить посмотреть фильм или что-то в этом роде. — нет. — он отталкивает её руки и встаёт, проводя тыльной стороной ладони по лбу. — нет. — почему нет? — говорит кэролайн, ровно, не ожидая ответа. она смотрит на него, ее глаза полны надежды. — ты, очевидно, не в порядке. если ты собираешься сорваться на кого-то, я предпочла бы, чтобы этим кем-то была я. — ну, а я бы не предпочёл, — говорит он настолько твёрдо, насколько может.       кэролайн раздражённо вздыхает и поднимается на ноги. она делает шаги к нему, пока он не отходит от неё. — я понимаю, хорошо? я знаю, какого это — не контролировать себя. я не хочу, чтобы ты дошёл до этого, и если я могу… — ты не можешь. — он разворачивается, чтобы пойти к двери, но кэролайн уже там, её руки вокруг его локтей, не удерживая, но готовая это сделать. — ты не знаешь, что я собиралась сказать. — ты не сможешь сделать мне лучше, — насмехается он, его голос становится жёстче, — потому что я не злюсь на тебя. — он чувствует в конце этой фразы по всей длине позвоночника, сухую, вибрирующую боль, словно его впечатали в стену, не ожидая ни секунды. — что за хуйня, кэролайн?       его кулаки сжимаются сами по себе, он вдыхает, пытаясь не реагировать. она хочет, чтобы он реагировал. она вампир, и он знает, что она может надрать ему задницу, но дело не в этом. это не её вина. она не должна рисковать болью ради этого. — давай подеремся, — говорит она, её тон всё ещё ровный, лицо спокойное.       его руки оказываются на ее талии прежде, чем он успевает подумать об этом, пальцы обвивают ткань ее рубашки. он отталкивает её, чтобы шагнуть ближе и дать понять, что он серьёзен. он разворачивает их так, что она оказывается прижатой к стене, и смотрит ей прямо в глаза, когда говорит: — трахни меня.       он не ожидает, что она засмеётся, но она смеётся, радостно и сладко, её глаза прикрываются. — тайлер, — говорит она, с нежностью. он скрежещет зубами. её рот растягивается в весёлой улыбке, когда она добавляет: — мы оба знаем, что это не работает, — и в этот раз он чувствует, как его плечи ударяются об пол, чувствует, как спотыкается назад с ногами кэролайн вокруг его ног, слышит, как её колени глухо и сухо ударяются о ковёр по обе стороны от его бёдер.       он хватает её за руки, его руки тянутся к её шее, её волосам, притягивая её вниз, пока она не становится достаточно близко для поцелуя, и, чёрт, он хочет поцеловать её, хочет поцеловать её сейчас, пока она всё ещё выглядит собранной и чистой, хочет целовать её, пока она не перестанет так выглядеть.       она, должно быть, чувствует его намерения или что-то в этом роде, потому что в один момент, когда он облизывает губы и трогает большой палец у края её челюсти, в следующий он уже прижат к двери кабинета, и вес его тела заставляет ее скрипеть, пока он пытается восстановить равновесие. — я прекрасно справлялся с тем, чтобы отвлечься, — замечает тайлер.       кэролайн сжимает руки на его руках и прижимает его ещё сильнее к двери, пока она наконец не перестаёт двигаться. в таком состоянии она сильнее его. до полнолуния еще не близко, чтобы у него был шанс против неё. для неё драться с ним будет как танцевать. если она позволит ему взять верх в какой-то момент, всё будет лишь хореографией. — отвлечение, — говорит она, — это полная противоположность тому, что тебе нужно. тебе нужно освобождение. — такого рода отвлечение обычно к этому и приводит, — говорит тайлер. — это не то освобождение, которое тебе нужно. — возможно, тебе будет трудно в это поверить, — говорит тайлер, — но меня оно полностью устраивает.       кэролайн пожимает плечами. — ну, а меня — нет, — говорит она, и её хватка исчезает.       он хватает ее за бедра и толкает назад через всю комнату, наблюдая, как она спокойно смотрит на него, почти улыбаясь. если она действительно пытается вывести его из себя, то ей это удается.       он сильнее надавливает на ее бедра, и она позволяет ему, позволяет ему приблизиться, не отстраняясь, позволяет ему прижать ее к спинке дивана своими бедрами. она позволяет ему схватить ее за волосы и потянуть за них назад, ее тело выгибается в талии. — мне кажется, ты не понимаешь, что делаешь, — говорит он. до полнолуния еще далеко, так что это не последнее предупреждение, тем более что она могла бы остановить это в любой момент просто силой, и лишь потому что он все еще человек, он не полностью вышел из себя. это не похоже на состояние волка; он все еще может принимать решения.       может быть, она действительно знает, что делает.       он толкает ее бедрами, и она облизывает губы, прижимаясь икрами к его коленям. — я думаю, что понимаю, — говорит она, тянется к его рубашке и перекатывает их так, что он оказывается лицом вниз на полу, а она сидит на задней части его бедер, удерживая его руки за спиной. ее колени сжимают его ноги так, что они прижаты к полу. он пытается раздвинуть их, борясь с хваткой ее бедер, что совершенно бесполезно, пока она не решит ослабить их и дать ему шанс. это должно быть унизительно, и это уж точно не должно возбуждать его. — приятно, что ты раздвигаешь ноги для меня, — говорит он, вытягивая шею, чтобы попытаться взглянуть на нее, усмехнуться ей, а не узору на ковре. это не очень удается; она кладет руку ему на затылок и надавливает вперед, прежде чем он успевает договорить. однако она все еще позволяет ему двигать ногами. — если ты будешь продолжать в том же духе, у меня будет достаточно места, чтобы ударить тебя коленом по яйцам. — она напевает себе под нос. в качестве послесловия добавляет: — это будет весело.       он закатывает глаза. она даже не видит его лица, так что это бессмысленно, но он все равно делает это и использует руку, которую она освободила, чтобы убрать свою с его головы, чтобы он мог перевернуться. он держит пальцы на её предплечье, подтягивая её вниз, как только может, стараясь поцеловать ее, пока ей не надоело давать ему шансы. это точно не приятный поцелуй; их зубы стучатся, и он кусает её за нижнюю губу, чтобы она не ушла, хватает её за голову, удерживая её. и это точно неприятно, но впервые он чувствует, что она поддается, не так, как будто она великодушно терпит его, а так, как будто ей это нужно настолько, что она на секунду сбрасывает маску борьбы.       теперь это легче, так что он отпускает её настолько, насколько может, всё ещё касаясь её. он перемещает руку на её талию, и она вздыхает в его рот, она достаточно податливая, чтобы он мог перевернуть их, и удерживать руку между её головой и полом, когда делает это. её ноги обвиваются вокруг него, притягивая его, и теперь она держится за него, её руки сцеплены за его головой ещё до того, как он снова наклоняется, чтобы поцеловать её, теперь медленнее, а не как сошедший с рельсов поезд. она улыбается ему в губы. — ты должен сопротивляться мне, — говорит она мягко, тяжело дыша, последнее слово переходит в стон.       он закрывает глаза, сдерживая желание сказать ей, что он не сопротивляется, что не хочет, что ему плевать, станет ли ему лучше после этого. он всё равно не хочет этого делать. это должно быть так блядски просто, но ему приходится плотнее сжимать веки, когда кипящий гнев в его животе снова начинает закипать. — для меня это ничего не значит, — говорит он, отстраняясь, и видит, как выражение её лица меняется на долю секунды, прежде чем её ноги снова оказываются на полу, и она поднимает его за воротник его футболки, костяшками врезаясь ему в горло и заставляя его сначала встать на колени, а затем встать на ноги. — я думала, мы договорились, что ты пойдёшь мне навстречу на этот раз. — кэролайн делает шаг вперёд, отталкивая его назад, пока ему не остается ничего другого, как лишь пройти сквозь стену. её тело останавливается в сантиметрах от того, чтобы прижаться к нему. её костяшки всё ещё слегка прижаты к его горлу, не настолько, чтобы затруднить дыхание, но достаточно, чтобы сделать его неприятным.       её взгляд прыгает с его лица на её руку на его шее, и по какой-то причине это выражение раздумий заставляет его замереть. он не чувствовал себя хоть немного расслабленным, кажется, вечность, но теперь напряжение в его коже лишь усиливается, его становится труднее игнорировать, когда ноготь кэролайн касается его шеи сначала, а затем за ним следуют остальные её пальцы, растягиваясь по его горлу. сначала прикосновение неглубокое, слишком поверхностное и слишком мягкое, чтобы быть неприятным, и его рот приоткрывается, чтобы воспользоваться этим и легче дышать.       он получает около пяти секунд свободного дыхания, прежде чем рука кэролайн сжимается сильнее на его шее. он глотает один раз, прежде чем решает, что не стоит делать это снова; движение слишком неприятно из-за того, как рука кэролайн мешает ему. на мгновение она минимально ослабляет хватку, как будто раздумывая отпустить, но затем сжимает сильнее, как будто рассматривая возможность… чего? задушить его?       он закрывает рот после первого вдоха, который вызывает странное ощущение пустоты, тошноты в горле. вдыхать через нос работает лучше; через несколько секунд он чувствует головокружение на каждом вдохе, но кэролайн не блокирует его дыхательное горло настолько, чтобы сделать его по-настоящему головокружительным — просто настолько, чтобы каждый глоток воздуха имел значение. настолько, чтобы это почти расслабляло, потому что его тело, кажется, измеряет получаемый кислород и сосредоточивается на этом, а не на напряжении, которое он носил с собой последнее время.       когда хватка кэролайн становится ещё крепче, он чувствует, как напряжение частично исчезает с каждым выдохом, каждый выдох становится всё более шумным и неловким, пока его глаза не закатываются назад, обои не начинают царапать кожу головы, и она не убирает пальцы.       он неосознанно тянется к её запястью, удерживая её руку на месте. теперь нет никакого давления, только его грудь, тяжело вздымающаяся, когда лёгкие наполняются беспрепятственным кислородом, громко и с усилием просто потому, что он так осознаёт, что делает его горло. он встречает взгляд кэролайн, как только вспоминает об этом, и она смотрит на него внимательно. ему кажется, что он видит под поверхностью непоколебимой концентрации некоторое беспокойство, но мысль о том, что она так сосредоточена на нём, делает невероятно сложным взглянуть дальше этой поверхности.       его пальцы сжимаются вокруг её запястья, безмолвно подталкивая её руку обратно. — ты серьёзно, — говорит она тихо и шепотом, как будто её удивляет мысль о том, что он… ладно, может быть, это действительно странно, что он хочет, чтобы она контролировала его дыхание, но ведь именно она первой положила руку ему на шею. — я могу… я могу причинить тебе боль, — мягко замечает она, как будто не хочет, чтобы он это слышал.       тайлер закатывает глаза, или, по крайней мере, ему кажется, что он закатывает глаза; его лицо всё ещё немного чувствуется онемевшим. единственный признак того, что она это заметила — минимальный наклон её головы, но спустя несколько секунд она сжимает губы в намёке на пожатие плечами, как будто слишком сосредоточена, чтобы выразить полноценную эмоцию, и свободной рукой убирает его руку с ее руки.       он замечает изменение в её лице: от «это опасно, я не буду это делать» до осознания, что, по крайней мере, это что-то новое, чего они ещё не пробовали. это не как в прошлом месяце, когда она согласилась справляться с его гневом с помощью секса, а он на следующий день всё равно устроил драку с товарищем по команде, закончившуюся синяком под глазом и экстренным побегом, чтобы школьная медсестра не увидела, как у тайлера за секунды заживает рана.       его дыхание кажется ему самому шумным, прежде чем она снова касается его горла большим и двумя первыми пальцами, нащупывая что-то — точки давления или правильные места, чтобы ограничить его дыхание.       она находит их довольно легко, или, может быть, у него всё ещё кислородное голодание, потому что проходит всего несколько секунд, прежде чем его лицо начинает чувствоваться одновременно растянутым и полностью онемевшим, прежде чем он ощущает, как его тело тоже поддается этому онемению. она не ослабляет давления, и его дыхание ослабевает по мере того, как ослабевают его чувства: зрение становится слегка размытым, слух превращается в тонкий белый шум, заглушающий те немногие звуки, которые есть.       вдруг кэролайн останавливается, делает шаг еще ближе, её хватка ослабевает, и тайлер резко вдыхает, как будто пробуждается. теперь его дыхание чертовски шумное, слишком резкий, тревожный переход от почти полной тишины, и он слышит, как кэролайн задумчиво скрипит зубами, слышит грубое трение её джинсов о его бёдра, когда она касается коленом стены между его ног. она прижимается к нему.       она прижимается к нему, и все, о чём он может думать, это как сильно он хочет, чтобы она была голой, как сильно он её хочет. будто вся накопившаяся агрессия превратилась в простое желание — которое он даже не может реализовать, потому что он не может. потому что её пальцы всё ещё обхватывают его шею, снова сжимаясь, и он хочет, чтобы она попросила. чтобы она начала это.       последний вдох, который он делает, прежде чем её пальцы снова перекрывают его дыхательное горло, кажется нелепым; он чувствует его по всему телу, чувствует всё, что происходит: тяжесть в груди, его живот расслабляется и напрягается с усилием, как сильно он возбужден и как чертовски тесны его штаны, настолько тесны, что это почти больно. он пытается дотянуться рукой, чтобы расстегнуть их, но его рука кажется двигается медленно, сотрудничает только до бедра. он позволяет своей руке отдыхать там, плавать, и старается сосредоточиться на кэролайн, вдыхая крошечные порции воздуха, ощущая свою диафрагму остро, как будто она дико раскачивается, хотя физически это невозможно. она смотрит ещё более внимательно, с интенсивностью, не столько оценивающе, сколько эгоистично, словно ей это тоже нравится.       она прижимает бедро к нему, и он делает усилие, чтобы ухватиться за её бёдра. это движение позволяет ему впустить достаточно кислорода, чтобы снова слышать звуки, зацепиться большими пальцами за пряжку ремня и обхватить пальцами пояс, чувствуя кожу. когда она начинает качать бедрами, она почти не душит его; её пальцы мягкие, и в них и в нём самом есть спокойствие, которое не просто приятно; оно даёт ему такое чувство ясности, которое тайлер не помнит, чтобы когда-либо испытывал, и на лице кэролайн тоже есть эта ясность: в её растрёпанных волосах от того, как она бросала его, в маленьком не до конца зажившем порезе на её челюсти, в угасающем синяке на плече, видимый под её растянутым воротником.       она не единственная с синяками; когда кэролайн убирает руку с его горла, первое, что она делает, это тычет в какую-то точку на низу его шеи, посылая покрытые болью толчки вниз по его позвоночнику, пока он не зашипит и его бёдра не дёрнутся.       её рука перемещается на его плечо, и она прижимается к нему. он чувствует её грудь на своей груди, их ноги почти переплетены. она улыбается ему, как будто развлекается, и он пытается снова расстегнуть джинсы, но на этот раз она хватает его за запястье, качает головой и поднимает своё бедро выше между его. он пытается не тереться об её ногу, старается не быть таким отчаянным, но это требует чертовски много усилий, и не помогает то, что она переплетает свои пальцы с его и подносит его руку к ее животу, как будто собирается не торопиться. — блять, — хрипит он, и она улыбается чуть шире, чуть смелее, когда снова перемещает его руку, на этот раз на его ширинку, обхватывая ее через ткань. это даже не облегчение — ему все еще больно, все еще слишком тесно.       кэролайн говорит высоким голосом: — я, кстати, никогда не видела, чтобы ты кончал в штаны.       он сужает глаза, чувствуя, как тяжело сдерживаться, когда головокружение проходит. — ты не хочешь этого видеть. — отчасти хочу.       он застонал. — и ты думаешь, что сейчас самое подходящее время? — возможно, — говорит она и расстегивает несколько пуговиц на его рубашке, чтобы просунуть руку под нее, до самых ребер. другая ее рука снова касается его шеи, проверяя точки кончиками указательного и среднего пальцев. он так сосредоточен на этой руке, что даже не шевелит своей, не расстегивает брюки, не делает ничего из того, о чем думал пять секунд назад.       кэролайн выглядит очарованной. — в последний раз, когда я видела, как ты так сосредотачивался, ты кого-то бил, — говорит она, что отчасти объясняет это. — такой расклад дел мне нравится больше. — он поднимает брови, делая самое пустое выражение лица, на которое способен. — эй, не будь таким, — отвечает она, её рот обхватывает слова, как будто она их пробует на вкус, и лёгкие прикосновения к его шее превращаются в мягкую хватку.       когда она её крепче сжимает, он чувствует, как его живот неровно и сильнее сжимается и его сердцебиение учащается. это его нервирует, из-за чего сердце бьётся ещё быстрее, и это чёртов замкнутый круг. он пытается замерить своё дыхание, замедлить его, сделать каждый вдох глубже, но это только приводит к тому, что его лёгкие начинают бунтовать против него, и он начинает задыхаться.       она отпускает. он выдыхает длинный сухой вздох, и его тело чуть не сворачивается от усилий. кэролайн не двигается, когда его лицо касается её плеча или когда его голова продолжает лежать на ней, прижимаясь к её ключице. его рука теперь слегка касается её бока, почти неощутимо, а она всё ещё касается его рёбер, и это хорошо. это расслабляет, по крайней мере, до тех пор, пока её рука не опускается по его животу, чтобы расстегнуть молнию.       из её рта вырывается удивлённый смех, когда он хватает её грудь, и она задыхается, когда он сжимает её, почти стонет, когда основание его большого пальца проходит по её соску даже через два слоя одежды и пушап-бюстгальтера. ему становится интересно, насколько она сейчас сдерживается, насколько она возбуждена, потому что обычно она не такая чувствительная.       он пытается снова выпрямиться и ему удаётся восстановить равновесие настолько, чтобы снова опереться головой о стену и податься бёдрами вперёд в её руку. этого недостаточно; ему нужно, чтобы она дотронулась до него, сделала что-то большее, чем просто скользила ладонью по его боксерам.       она касается его подбородка, поднимая его, пока он не сфокусирует на ней взгляд. её кончики пальцев движутся вниз по его шее, по внешним сторонам, успокаивая, массируя. — готов? — спрашивает она, прикусывая губу.       всё, на что он способен, это моргнуть и быстро кивнуть, и воздух снова ограничивается, и это сразу бьёт ему в голову. его глаза остаются открытыми, но все размыто, слух притуплён, и он не может сосредоточиться больше чем на одной вещи за раз. все его внимание привлекает сползание джинсов по его бёдрам, то, как они останавливаются на середине бедра — её колено удерживает их там. у него кружится голова, он онемел, и она недостаточно близко. ему нужно, чтобы она дотронулась до него, или подняла колено выше, сделала что-то, но вместо этого её рука движется к его рёбрам. она смотрит на него, пока его глаза слезятся и рёбра сокращаются, смотрит на него, держа руку над ребрами, поглаживая большим пальцем, словно проверяя, может ли он еще дышать или что-то такое. а ему всё равно, ему просто хочется, чтобы она перестала быть осторожной и дотронулась до его члена, прежде чем он потеряет сознание.       как только она успевает это сделать, ребро её руки толкает резинку его нижнего белья вниз, обнажая его. она не снимает его полностью и даже не тянет вниз; ткань трётся о его длину в такт с её рукой. потом она отпускает его шею, и воздух резко врывается в лёгкие, такой внезапный и чертовски необходимый в этот момент. она даёт его члену неловкий, резкий рывок вверх, и его боксёры подпрыгивают за её рукой. его бёдра начинают дергаться, вонзаясь в её свободный кулак, и его руки крепче хватают её — за бедро, за грудь. он глубоко вдыхает и кончает одновременно, его тело сильно трясётся от усилия.       она мягко смеётся, пока он приходит в себя и начинает осознавать своё окружение. кажется, что до этого момента комната не существовала, как будто вся его жизнь потеряла фокус, и теперь он заново учится её воспринимать, вспоминая, какой сегодня день и что он делал до того, как кэролайн решила избавить его от злости. постепенно его дыхание выравнивается, кэролайн переминается с ноги на ногу, вытирает руку о его боксёры и смотрит на него так, словно старается этого не делать.       на этот раз он толкает её назад без всяких просьб, до тех пор, пока она не упирается в подлокотник дивана и её ноги не сгибаются, тело падает на подушки. он неловко падает на колени — у него нет сил на грацию — и она издаёт звук, наполовину вздох, наполовину длинный стон, когда он тянет её штаны и нижнее бельё вниз по ногам и снимает их.       как только она освобождается от этих предметов одежды, её ноги сразу же раздвигаются. она что-то бормочет, странная смесь его имени и настоящих фраз, произнесённых слишком быстро, чтобы он мог понять. и он клянётся, что уловил «пожалуйста» в какой-то момент. он кусает её бедро, немного беспокоясь, что может причинить ей боль, если сразу перейдёт к её промежности, и она поднимает бёдра, пока он гладит её бедренные кости. она извивается, что довольно удивительно, и на мгновение ему хочется, чтобы она продолжала извиваться. он обдумывает это, а потом осознаёт, что не способен ждать так долго, и его язык оказывается в ней через секунду.       она замирает на мгновение, когда он начинает раздвигать её языком, как будто… как будто ей стыдно; такое с ней бывает иногда, когда она такая мокрая, как будто существует какой-то мир, в котором ему это не нравится, но потом она начинает покачивать бёдрами в такт его рту, и её ноги раздвигаются ещё больше, хотя одна её нога упирается в спинку дивана, а другая вытягивается к полу, насколько это возможно, не покидая высоты подлокотника дивана.       он хватает её за бёдра и тянет её ближе, затем проникает рукой между её ног, пощипывая её бедро, прежде чем ввести два пальца внутрь. его большой палец раздвигает её губы, чтобы было легче ласкать языком её клитор. он смутно осознаёт, что издаёт звуки, стонет, пока облизывает её, и ему наплевать, не в тот момент, когда он может сосредоточиться на таких вещах, как-то, что кэролайн хватается за его волосы и повторяет слова снова и снова, говоря: «блять, тайлер, твою мать» без всякой злости. в какой-то момент её голос прерывается на полуслове, превращается в крик, её рука сжимается, и её вздохи становятся меньше, немного болезненными. она так чертовски хороша на вкус, что ему приходится делать над собой усилие, чтобы отстраниться, его рот всё ещё мокрый, когда он поднимается к её животу, целуя мягкую кожу ниже её пупка.       он ползёт вокруг дивана, всё ещё на коленях, держа руку на кэролайн и засовывая её под её рубашку, когда оказывается достаточно близко, под её бюстгальтер. он зарывается лицом в её ключицу, вдыхая её запах, пока её живот не начинает вибрировать от радостного смеха. её рука обвивает его бок, и он чувствует, как она подтягивает его джинсы. — уф, — говорит она, — мне нужен душ, — но не делает попытки встать. — ты должен пойти со мной.       он поднимает подбородок, чтобы посмотреть на неё, и вместо этого целует её челюсть, говоря: — а если я что-нибудь сломаю? — его зубы скользят по её шее. — это будет не в первый раз. — ты вообще можешь встать?       он касается губами её уха и говорит: — да, — коротко. он не до конца уверен, что сможет. он не уверен, что хочет, это нелепо. до полнолуния два дня. он должен быть полон энергии.       он чертовски ненавидит быть полным энергии из-за полнолуния. такой положение обстоятельств ему больше по душе. — значит, ничего не сломаешь, — весело говорит она и вздыхает, опуская голову назад. — ладно, дам тебе пару минут. — щедро, — бормочет он и поднимается над ней, чтобы поцеловать её как следует.