Деда Мороза не существует

Руслан лежит на разложенном диване в одних шортах, — спасибо, что не трусах, — руками касается пола — костяшки елозят по твёрдому ворсу пыльного ковра, который по годам существования обгоняет его вдвое. Ноги, все в синяках и ранах, пятками на стене, а башка на самом краю, так, чтобы одним глазом смотреть на курящего Даню. — Заебал курить в квартире, — говорит только сейчас, хотя пялится добрых минут пятнадцать, с самого начала, как Даня, возмутившись на дебильную электронную сосалку, вылез из-под одеяла и гордо ушёл пристраиваться жопой у окна. А на улице, между прочим, не май месяц. Холодно, сука, и снег противный, заметает все подоконники через хлипкие форточки. Даня стоит в лёгкой футболке и трениках, ловит мороз затылком, потому что нормально, по-человечески, ебалом наружу — это руки мёрзнут, а он гордый. И: — Могу себе позволить. Руслан морщит морду. Недовольную такую морду, на которой написано, как сильно он оскорблён таким неуважением. — Воняет пиздец. — От твоей хуйни воняет тоже, я же не возникаю. И сдохнешь ты от неё раньше. Даня не злой, но раздражённый, смотрит непривычно серьёзно, весь как шаровая молния — не так вздохнёшь и кранты. Его бедная старая футболка трепыхается от сильного ветра, по рукам россыпью ударяются мурашки, зато, как презент, сбоку стынет открытое пиво. Для души. С отоплением в этой квартире беда. Старая панелька на отшибе, зимой ты молишься, чтобы проснуться утром живым, а летом растекаешься булькающим куском человека по отпадающему паркету. Тогда Руслану даже не приходится драться с Даней за скрипучий диван, тот сам, забирая подушку, уходит спать на пол, но с холодами — без вариантов, они ютятся в коме из одеял, толкаясь коленями и локтями, проклиная друг друга, но рядом. Даня всегда горячий, долбанная печка, прикоснись случайно и останешься с ожогом и именно поэтому — только поэтому, — Руслан жмётся к нему чуть ближе, вырывая жалкие куски тепла, чтобы отрубиться, не стуча зубами. Ветер воет в щелях подстреленным волком и разносит дым по всей комнате. Руслан замерзает до гусиной кожи и вставших сосков, но игнорирует это, думая лишь о том, чтобы из ковра к его ногами не вылезли какие-нибудь гады, и о том, что Даня заебал — без конкретики. — Ебало отверни, — не выдерживает Даня, рявкая, когда щелчком отправляет докуренную сигарету в полёт с открытого окна. Руслан, вздохнув, отворачивает голову, и закрывает глаза на долгие несколько минут, в которые почти засыпает. Он не чувствует кончиков пальцев, дрожью пробивает позвоночник, нос начинает сопливить, и с каждой секундой кажется, что Руслан сейчас впадёт в анабиоз и больше никогда не очнётся. У него ощущение, что вся комната кружится, а вместе с ней, под весёленькую музыку для сумасшествия, и весь этот мир, и вся эта ночь, невыносимо долгая и холодная — всё идёт тошнотворной каруселью, вынуждая в конце концов перевернуться на бок и поджать к себе ноги. Ветер заходится ещё сильнее, какой-то плаксивой ветренной историей, в которой несколько раз до осыпавшейся краски хлопает форточкой и шатает комнатную дверь. — Ты сдох там, что ли? — спрашивает Даня, когда Руслан, пытаясь спрятать нос у себя в груди, сжимается в жалкий комок и затихает, даже не курит свою сладостную электронную дрянь — а это показатель. — Не сдох, — сипит Руслан, протягивая руку в попытке нашарить хоть какое-то из успевших остыть от человеческого тепла одеял. Даня долго, почти выразительно молчит, пока Руслан играет в сомнительные игры со Вселенной: если задержать дыхание и представить, что тебя нет, она поверит и отъебётся или это будет очередным бессмысленным действием в этом круговороте очередных бессмысленных действий? — Оденься. — Не хочу. — Еблан? — Даня звучит обманчиво-спокойно, но всё равно где-то на рубеже с глухой внутренней истерикой, так что Руслан начинает подозревать какой-то нарывающийся пиздец, о котором ему не хотят говорить или который вовсе уже происходит, только он его в упор не замечает. Он поднимает голову, сталкиваясь с беспощадным морозом, чтобы нормально посмотреть на Даню и понять, что Даня выглядит нихуя не нормально. — Чё с ебалом, мать жива? — спрашивает, обратно падая головой к дивану, в колючую перьевую подушку, которая пахнет пылью и смертью, и которой хочется то ли задушиться самому, то ли задушить кого-нибудь. Даня ничего не отвечает, только смотрит так, типа, сам знаю. У Руслана все силы уходят на то, чтобы не отключиться, не потерять связь с этим проклятым миром. Он не хочет пропускать очередную ночь, не хочет просыпаться утром от светящего сквозь занавески солнца и снова оказываться в огромной, нескончаемой кипе проблем — чужих и своих, межличностных и тет-а-тет с собственными тараканами. Грустно всё это, горько и безрадостно. Раньше над диваном мерзотно тикали резные часы в завитушках, которые заглохли пару месяцев назад, и теперь в комнате стоит глухая тишина. Тиканье раздражало и мешало уснуть, но каждый раз, когда Руслан находит взглядом эти часы — намертво запечатленные пять сорок утра, — он думает, что нужно купить батарейки. Наверное, стоило бы забить хер, никто из них всё равно не мог с первого раза определять время по стрелкам, или в крайнем случае купить электронные, но… всё это ощущается странным предательством, словно у квартиры выдрали сердце и выкинули в мусор. Именно поэтому Руслан и думает каждый раз, что нужно купить долбанные батарейки. Когда становится до невыносимого холодно, а зубы задалбывают стучать, Руслан медленно садится на диване, сгибаясь в спине колючим знаком вопроса, и впивается взглядом в грязные стёкла серванта напротив. — Ты чё? — спрашивает Даня, на что Руслан просто пожимает плечами. — А сам чё? Вообще, Руслану как будто бы и нет дела до Дани и его токсичных таракашек, проедающих мозг, но они учатся в одном универе, работают на одинаково паршивых работах, соседствуют друг с другом, разделяя на двоих промятый диван и даже иногда трахаются, так что язык не поворачивается сказать, что они друг другу совсем уж чужие люди. Но и не близкие — точно. Не назовёшь ты близким того, о ком из информации знаешь только имя с датой рождения, факультет и зарплату. С другой стороны, Руслан наизусть знает, какие энергетики Даня пьёт, какие сигареты выбирает, что не любит жару и любит подолгу сидеть на лавочке во дворе в наушниках. Что у него бывают кошмары, после которых он часами не может уснуть, и что его тошнит от яичницы. Руслан думает об этом, и у него начинает болеть голова. Даня, наблюдая за ним, шумно хмыкает. Он в принципе любит выражать свои эмоции через звуки, потому что слова — это что-то совсем не то, и об этом Руслан тоже прекрасно знает. Падает он обратно, когда спина начинает болеть, и натягивает на себя всю тяжелую гору одеял. — Закрой окно, — сипит, натягивая одеяла выше. — Нахуя? — Холодно. — Так ты не сиди полуголый и станет тепло, — Дане хмыкает ещё раз, продолжая промораживать им квартиру, так что Руслан начинает шарить ладонью по дивану в надежде найти что-то, чем можно было бы кинуть — вряд ли это поможет, зато выразит недовольство и вредность. — Закрой окно, — повторяет ещё раз, злее и настойчивее, находя под подушкой блок зарядки и собственную электронку, которую тянет к лицу, чтобы затянуться. Даня выдерживает долгую сценическую паузу и только после закрывает окно. Ветер перестаёт ворочаться в волосах, оставшись лишь тихим подвыванием по полу. Он ходит по их маленькой квартирке кентервильским привидением, вместо цепей гремит дверьми, вместо крови оставляет на полу пролитую колу, которую затирает носком. Шатается из угла в угол, как неприкаянный, зависает в прихожей, шурша карманами курток — видимо, надеется найти заначку из сигарет, но не находит, так что возвращается к окну ещё более мрачным, поникшим пятном останавливаясь напротив. Из интереса, чем весь этот перформанс закончится, Руслан ничего не спрашивает, только иногда высовывает нос в собачий холод, проверяя, насколько всё плохо, ёжится и прячется обратно, зыбко поджимая ноги к груди. Он противно мерзлявый, одеяла всё не могут нагреться обратно, без Дани рядом это и вовсе затягивается. И даже не прижмёшь к его горячим бокам ледяные ладони, чтобы хоть на пару секунд пригреться. Мёртвую тишину пробивает вибрация чьего-то мобильника на столе. У них одна работающая розетка у рабочего стола на всю комнату, там же тройник — для зарядки под телефон, ноут и старенькой мигающей лампы. Иногда змеёй этот провод тянется до телевизора, но совсем редко, когда скука излишне одолевает. Даня отмирает и подходит к столу, чтобы посмотреть. — У тебя уведомление о трансляции какого-то сообщества, — озвучивает он. — Ты бы отключил эту хуйню. — Западло. Даня раздражённо цыкает. Видимо, мысленно называет Руслана долбоебом раз десять подряд, а потом подходит к дивану, нависая над душой. Руслан не реагирует. Прижмуривает глаза и притворяется мёртвым теперь не только перед Вселенной, но и перед Даней. — Подвинься к стене, — Даня толкает его коленом в бедро. — Нахуя? — Лечь хочу, — и слышно, как диван жалобно скрипит, проминаясь под весом Дани. — У стены холодно. — Так оденься, долбоеб, — Даня уже над самым ухом, звучит громко и недовольно, Руслан только больше сползает под одеяла, не оставляя снаружи даже макушку. Нет его. Совсем-совсем нет. Мерзкий морозный воздух всё равно настигает его, только пригревшегося, когда Даня поднимает одеяла и залезает под них тоже. Руслан недовольно пыхтит и пытается ткнуть его локтем, чтобы или закрыл, или быстрее улёгся рядом. — Ты ледяной, нахуй, — Даня ловит за этот самый локоть и криво заламывает его под спину, наконец укладываясь. Становится самую малость теплее — даже после промерзания возле распахнутого окна Даня похож на печку. — Замёрзну и умру. — Кто тебе позволит? — А кто мне запретит? Молчание после этого повисает тяжеленное. Руслан не открывает глаза, но чувствует, насколько осуждающе Даня на него смотрит. Словно сквозь черепушку просверливается прямо в мозг. Неприятно. Он пытается от этого уйти, перекатившись на другой бок, но Даня играет умнее и, упершись ладонями в диван по обе стороны от головы, нависает сверху, продолжая смотреть. Руслану сказать на это нечего. Замёрзнуть и откинуться, это маленькая тайная мечта, которую не исполнит ни Дед Мороз, ни зубная фея, но от который Руслан не может отказаться последние лет десять своей жизни. И это, вроде как, не тайна. Он борется каждую зиму, но без лишнего энтузиазма. Он встаёт холодными тёмными утрами на работу, и отчаянно не может содрать себя с дивана, пока Даня не скинет с него, схватившись за щиколотку. Он совсем не прячет собственного пессимизма в отношении к жизни, но каждый раз, когда признаётся об этом вслух, Даня его не поддерживает. — Я тебе запрещу, — после очередной паузы, Даня выдыхает это над ухом, как смертный приговор. У тебя рак. Но ты не сдохнешь послезавтра. Ты будешь мучиться всю свою долбанную жизнь. Смирись. — С хера ли? — Руслан сначала поджимает колени ещё ближе к себе, почти сжимаясь в комок, но в моменте чувствует себя из-за этого излишне жалко, поэтому переваливается на спину, складывая руки на животе. — Ты ещё не вкинул свою часть за квартиру, рано тебе. Руслан сразу открывает глаза. — Как меркантильно! — и оскорблённо бьёт Даню кулаком в грудь — не со всей силы, конечно, так, чтобы передать всё своё возмущение. Даня вдруг едва слышно смеётся и ловит за запястье, заводя руку Руслану за голову, чтобы прижать её к дивану. Ловушка. Руслан лениво дёргается — держат крепко — и не пытается всерьёз выпутаться. — Трахнемся? — спрашивает Даня, наклоняясь чуть ниже. — Тебе от меня нужны только деньги и секс, — Руслан закатывает глаза, пока Даня за бедро потягивает его чуть ниже, задницей к паху. Как банально. Как же Руслана с этого пробивает на позорные мурашки. — Можешь просто сказать, что у тебя болит голова. Вместо этого Руслан мягко покачивает бёдрами навстречу. Они трахались сегодня утром, когда вредное нежелание Руслана вставать на пары (у него выходной на работе, и он хочет провести его в кровати, а не где-то ещё) превратилось в навязчивое лапанье. Скинутая с него в тот момент толстовка до сих пор комом лежит на полу. Даня, ещё несколько секунд просмотрев глаза в глаза, выпрямляется, чтобы освободить обе руки и схватиться за шорты Руслана, нагло стаскивая их полностью сразу вместе с бельём. — Можно как-нибудь помягче? — Руслан едва приподнимается, чтобы было удобнее, и сам тянет руки, через голову стаскивая с Дани футболку — она падает к забытой толстовке. — А ты у нас фиалка? Поменьше пизди и побольше двигайся, если не хочешь замёрзнуть. Одно из одеял остаётся у Дани на пояснице, и Руслан цепляет его за края, натягивая до головы. Не стесняется, он и без него может, и даже при включенном свете, но так они точно не окочурятся от холода. И пока Руслан возится с тем, чтобы не проебать все крохи тепла, Даня ладонью пытается найти среди подушек бедный тюбик смазки — он ушёл до постыдного быстро, и каждый раз, когда Руслан отмечает это, он чувствует себя похабным подростком. С другой стороны, спать с Даней имеет достаточное количество плюсов. Как минимум, никому из них не приходится подгадывать момент, когда квартира будет пустой, чтобы привести кого-нибудь на перепих. Руслану точно. Спит ли Даня с кем-то ещё и чем занимается в те ночи, когда не ночует дома, Руслан никогда не спрашивал. И не хочет. Смазка сладко воняет клубникой, почти также, как электронки Руслана. Даня растирает её по пальцам, чуть согревая, и приставляет их ко входу. — Расслабься, — говорит, медленно надавливая подушечками пальцев, чтобы толкнуться внутрь, на что Руслан шумно фыркает — ей-богу, как будто в первый раз. Они ведь трахались буквально этим утром, Даня мог бы и не тратить время за всю эту слащавую прелюдию — Руслан бы принял его без проблем. Но Даня любит выбирать сложные пути. Именно поэтому он медленно двигает пальцами внутри, растирая смазку и надавливая на стенки, не переставая, пока Руслан не начинает нетерпеливо ёрзать, подмахивая бёдрами так, чтобы насаживаться глубже и чаще. Они почти никогда не разговаривают во время секса. Только суровые «расслабься» или «быстрее». Руслану кажется это глупостью, трещать о чём-то, пока в тебе член, а Даня… хрен знает. По его лицу даже не скажешь, он сосредоточен, кайфует или глубоко несчастен с того, что единственный, кто стабильно ему даёт, это пацан. И это очередной вопрос, на который Руслан не так уж и хочет знать ответ. Гораздо больше его волнует горячая влажная головка, прижимающаяся ко входу. Руслан не понимает, как тот умудряется так быстро заводиться, а потом думает, что и сам уже — медленно течёт членом себе на живот, а в нём были только пальцы. Даня медленно входит, крепко держа Руслана за бёдра. Бережёт, сука. Хрен знает, почему. Чаще всего их секс похож на бесчувственный животный перепих, а сегодня — нет. Сегодня вообще, блять, всё как-то не так, чем обычно. Руслан шумно выдыхает через рот и откидывает голову назад, вжимаясь в подушку. Ему нужно несколько секунд, чтобы привыкнуть, и только после он согласно мычит, позволяя. У Дани охуенно горячие ладони. Руслан изгибается по дивану для того, чтобы прижаться к ним телом плотнее. Глаза прячет в изгибе локтя, а губы поджимает, чтобы не быть громким. Он не стесняется, просто… кажется, что это тоже слишком. Тупо и по-бабски. Что Дане такое не нужно и не понравится. Пятки елозят по простыням, пальцы второй руки, хватаясь, комкают простынь. Руслан часто и тяжело дышит, пытаясь поймать ритм, чтобы подмахивать бёдрами, но Даня каждый раз, когда он почти это делает, замедляется ещё больше. Словно издевается. У Руслана от этого всё сводит внизу живота и подрагивают коленки. Он закрывает рот ладонью, чтобы не начать совсем позорно поскуливать, но Даня не даёт, за запястье отводя руку в сторону. Нарочно, блять. Точно издевается. Набирая воздуха, Руслан начинает похабно, наигранно стонать, раз Даня так этого хочет. Звучно, в голос, как в самой постановочной порнухе. — Переигрываешь, — спокойно отвечает на это Даня, настолько замедляясь, что почти не двигается. — Зачем? — А ты не этого хочешь? — Нет, — выдыхает еле слышно, опускаясь так низко, что придавливает собой Руслана к дивану и, палец за пальцем вжавшись ему в бёдра, тянет за них ниже, до упора насаживая на себя, так что Руслан несдержанно всхлипывает, крупно вздрогнув. — Вот этого я хочу. У Руслана непривычно горят кончики ушей. Будто сейчас не морозы, а удушающее лето. Он на автомате хочет зажать рот рукой обратно, потому что Даня всё ещё вжимает его в диван, всё ещё невыносимо глубоко внутри и двигается так медленно, что Руслана всего изъёбывает, но он останавливает себя, сначала вцепляясь в простынь, а после Дане в плечи. На лопатках у того точно останутся пульсирующие красные полосы. В этой ночи странно и непривычно всё. Руслан не может понять, он хочет, чтобы это быстрее закончилось, вернувшись к знакомой хреновой стабильности или осталось, продолжая вызывать искреннюю дрожь. Собственный член зажат меж животов и вместе с этой стимуляцией, Руслану хватает двух глубоких толчков и одного укуса у ключиц, чтобы с длинным тихим стоном кончить, неожиданно обессиленно расплываясь по дивану. После оргазма он почти отрубается, прямо так, голый и в сперме, но снова начинает дрожать от холода, потому что Даня, додрочив себе в кулак, уходит. Окончательно очухивается Руслан, когда Даня возвращается из душа, чтобы подобрать с пола свою футболку. Сам он умывается, нещадно залипая в никуда, а когда выходит, натягивая толстовку, Даня торчит на балконе, докуривая где-то нарытую сигарету. Руслану даже не хочется ругаться, мол, опять твоя горькая хуйня, после которой одежда воняет так, что хочется сблевать. Он молча наливает себе стакан воды, который опрокидывает залпом, а потом прибивается бёдрами к кухонной тумбе, наблюдая за тем, как Даня, пытаясь урвать из сигареты всё до последней затяжки, ведёт плечами от холода и переступает с ноги на ногу. Заболеет же, блять, потом крутись и лечи его. В этом всём Руслан думает, что если бы Дед Мороз с зубной феей всё же существовали, он бы пожелал, сука, всем сердцем, чтобы всё стало хоть чуточку понятнее. А если такое нельзя, то много денег. На крайний случай — обогреватель. Уж это-то в компетенции волшебных сил. Даня с балкона возвращается тихо. Руслан на него не смотрит, выбирая вместо этого гипнотизировать сколотый стакан. В нём больше нет воды. Он водит по стесанным краям пальцем, бездумно на это залипая, пока Даня стоит на одном месте и, видимо, пялится на него. Ждёт чего-то, наверное. Может, слов. Может, чтобы Руслан свалил от графина с водой и дал ему попить. Не поймёшь. — Что смотришь? — в итоге спрашивает, отставляя чашку назад и складывая руки на груди. — А что, нельзя? — Да пялься на здоровье. Даня неопределённо фыркает. Руслан читает это, как: ебать, спасибо, нахуй. На кухне ещё холоднее, чем в комнате. Балкон никогда не закрывается до конца, сквозняк пробирается под одежду, кусая за кости. У Руслана мёрзнут руки, поэтому он пихает их в подмышки, нахохливаясь воробьём, но продолжает стоять. Видимо, чтобы заболеть вместе. Так же веселее. — Ты дрожишь, — говорит Даня, делая к нему два широких шага и останавливаясь напротив. — Неправда, — Руслан отвечает из вредности, хотя чувствует, как зубы снова начинают стучать. Ему иррационально неловко смотреть на Даню, но он заставляет себя, чтобы не выглядеть совсем уж идиотом. Испугался непонятно чего. Они видели друг друга голыми, в усмерть пьяными и даже блюющими в унитаз и с балкона, и это всё совсем не смущало, а теперь, когда Даня выбил несколько тихих стонов, у Руслана скрипит всё внутри. Очевидно, перемкнуло не его одного. Даня тоже наверняка где-то долбанулся головой, причём от души — раз ломает все выверенные ими схемы, где ни нежности, ни лишних слов. Движения до оргазма, в душ и каждый по своим делам. Никогда ему до этого не хотелось, чтобы Руслан вслух стонал. Искренне, блять. — Чё с ебалом? — Даня спрашивает, подходя уже вплотную. Руслан вскидывает голову и старается сделать выражение лица попроще. Без этой бегущей по лбу строчки: я загнался по бабской хуете, уеби меня чем-нибудь тяжёлым, чтобы это прошло. Не получается, видимо, раз Даня не убирает этот ввинчивающийся выжидающий взгляд. Как будто у Руслана есть ответы на каждый его дебильный вопрос. Как будто Руслан вообще хочет на них отвечать. — А чё с ним? — Постное, как говна пожрал. — Тебя когда это вообще волновало? — Сейчас волнует. И не доебёшься. Только предъявлять, что они друг другу никто для таких вопросов и в душу ты ко мне не лезь, рыжий, пока током не шандарахнуло, но что-то Руслану не даёт это сказать. Никто — слишком громкое слово. Они пережили уже столько говна, чтобы спокойно стать друг другу кем-то. Голова начинает трещать. Мерзким стуком в висках, от которого хочется вскрыть себе черепушку. Руслан длинно выдыхает и опускает голову, глядя на свои босые ноги. Холодно. — Чё ты прячешься? — Даня упирается ладонями в столешницу и чуть сгибается в коленях, так, чтобы можно было, наклонив голову, заглянуть Руслану в лицо. Настырный наглец. — А ты хули под ночь разговорился так? Вопросом на вопрос. А ответов никаких нет. Чё он прячется? Потому что в башке какой-то пиздец, так что лучше бы Руслан спал или уже замёрз, свернувшись бессмысленным калачиком, а не стоял здесь, как застуканный школьник, пытающийся сбежать от ругани за хреновую оценку. Даня не отвечает тоже. Он молчит, но не так тяжело, пронизывающе, как до этого, когда он стоял у окна. А как-то по-хитрому. Руслан это вычисляет по прищуру глаз. Задумал что-то, сука. Он щурится также в ответ, передразнивает, кивает чуть башкой, мол, вот чё ты? А Даня — ничё. Даня подаётся вперёд, целуя. Руслан не успевает закрыть глаза. Не успевает ничего. Ни подумать, ни охуеть, ни испугаться. Он видит куски облезающего потолка, рыжих волос, скрипнувшей на периферии от ветра балконной двери. И чувствует губы на своих. Докатились. Кажется, эта ночь должна была привести к чему-то… такому. Что окончательно вылезет за все уже установленные привычные рамки. Чтобы весь ощущающийся в воздухе пиздец — и на голову. Руслан укладывает ладонь Дане на грудак, но не отталкивает. Наоборот, сгребает ткань футболки в кулак и тянет на себя, только спустя несколько секунд наконец закрывая глаза и сильнее вжимаясь в губы. Хорошо, если Вселенная так сильно хочет устроить ему переворот, Руслан будет играть по её правилам. Целуется Даня требовательно. Прихватывает губы своими, кусается и зализывает, и Руслан не отстает от него. Шумно дыша через нос, он толкается языком меж губ, пока Даня толкает его бёдрами в кухонный стол. С-сука. Завестись с такого, как нехуй делать. Но Руслан так сильно сосредотачивается на этом странном поцелуе, что даже не думает, встанет у него от такого хер или нет. Они никогда не целовались раньше. Даже по пьяне. Даже когда трахались. Не то чтобы Руслану хотелось. Он не задумывался об этом всерьёз, не подмечал и не пытался. Нет и нет. Ему и без этого прекрасно жилось, но… — Пойдём спать, — чуть отстранившись, хрипло выдыхает Даня, что Руслан не сразу соображает, что от него хотят. — Что? — тупо переспрашивает он, медленно облизываясь. — Спать, — спокойно, как непутевому, повторяет Даня и, легко хлопнув Руслана ладонью по боку, уходит из кухни. Пиздец. Руслан смотрит ему вслед, медленно стекая на корточки и закрывая лицо ладонями. Ёбаный Дед Мороз, в честь наступающего нового года, Руслан очень хочет хоть каплю эмоциональной стабильности. Пожалуйста, блять.