Небывавшие личности

      Вся его жизнь — самое обычное явления среди таких же тысяч агентов-операторов, даже спикеров.       По крайней мере такими мыслями он утешал себя, мол, у тебя всё не так плохо, бывает хуже. Отделался лёгким испугом, подумаешь. Но самообман имеет не очень-то хорошую тенденцию прерываться, так что упорно выстроенная месяцами иллюзия того, что «Всё в порядке» стала постепенно сыпаться перед объективов. Правда, не то, чтобы сыпаться — обваливаться громадными кусками.       Зарядное устройство вытаскивается из разъёма питания достаточно грубо и резко, кабель выпадает из рук. Причём своевольно. Оператор трёт штатив, позже прикрыв место воротником белой рубашки. Чёрный плащ, валяющийся на полу остался без внимания хозяина.       Мелкая комната два на два (стандартная, не выделяющаяся среди других, как и писали уставы Альянса) служила его личной коморкой, местом, где он мог спокойно проявлять то, что прячет от других. Не хотелось выглядеть до боли чувствительным в глазах своей группы. Особенно после лишения их командира. C-312 сжимает в левой ладони оставшийся бирюзовый галстук, который имел не слишком благоприятную историю передавания. Командир, ставший для него самым настоящим наставником, получил аксессуар от своего брата. Не совсем брата, а робота, с которым их спроектировали и запустили в одном заводе из одной партии, а таких звали родственниками. В общем брат командира погиб во время очередной миссий, передав бирюзовую тряпку, как память о себе. Он взял, а потом ушёл в мир иной с отрывом четыре месяца. Галстук теперь перешёл к C-312.       Что-то подсказывало, что его ждёт не шибко отличающаяся участь.       С плаща сыпится пыль, позже повиснув тяжёлым грузом на плечах робота. Он выдувает воздух из внутренних систем. Лишнее действие, тем не менее из раза в раз повторяющееся. Возможно, пытался успокоиться.       Ночные вылазки — грёбанная смерть.       C-312 знал десятки мобильных групп, погибших по причине того, что скибидисты поджидали, нападая в крысу, утаскивая агентов по-одному.       Его друг умер в одной из таких. Ещё до смерти командира. Несправедливо. А ещё хуже то, что он не сумел оказать помощь, просто застыв, когда последние секунды того были на исходе. Оператору стоило попытаться реанимировать (несмотря на то, что 312-й полный ноль в этом), позвать кого-то или хотя бы дотащить в безопасное место.       165-й возгорелся из-за неполадки систем. Огонь — распространённая причина смерти. Но когда твой товарищ сталкивается с подобным, это кажется пиздецом воплоти. Он бы кинулся в разгоревшееся внутри друга пламя. Оператор почти сделал задуманное, что неприменно погубило бы его. Остановила только рука новоиспеченного союзника.       Облачённая в кожаную, скорее всего редкую и дорогую перчатку ладонь упёрлась в грудь, отталкивая от тела агента, придерживая со спины, дабы камерамен, единственный выживший в отряде, не грохнулся. В состоянии оцепенения и не такое творилось.       312-й только задрал камеру в удивлении, сталкиваясь с экраном, не демонстрирующим ничего кроме помех. Сквозь шум и звон, который появился из-за увиденного, он услышал слова про то, что надо подняться и уходить.       И ему пришлось послушаться. Иначе этот телевизор мог силой ухватить и тащить в лучшем случае. А в худшем — оставить там, на поле боя, который не окончился. Они ребята неколлективные и чёрствые, с минимальной эмпатией и состраданием. То, что телевизионщик подошёл и успел остановить действия безумца — успех. Никто в его прошлом, уже убитом, отряде недолюбливал их. Впрочем, C-312 недолюбливал всех.       Бесили. Раздражали.       Почти каждая камера, колонка и телевизор.       Насчёт последнего. Героя, что не скупился остановить 312-го звали… А ТВ никак не звали. Номера у них были, но и их оглашать не собирались.       Робот в чёрном, длинном тренче с завязанным поясом в области талии, аккуратными перчатками, серой рубашке с фирменным фиолетовым галстуком, завязанным в узле «Виндзер», в вычищенных туфлях и ровных тёмных брюках. Робот с трещиной в правом углу телевизора. Робот, который просил звать себя любимого — TV-090.       А потом этого робота впихнули в группу 312-го, когда командир ещё был жив. Когда он уже оправился от смерти друга, но не ожидал смерть наставника. Вот тогда оттащил его от искрящегося тела уже другой ТВ. Более грубый, явно не желающий болтать на одной волне, считающий, что операторы — куски сентиментального металла. Вот так и сказал. Прямо перед его объективом. А он даже ничего не понял, даже не старался. Мысли были забиты тем, что вновь кто-то выскользает из рук в последний момент, умирая.       Грубиян был младшим братцем TV-090, решившим проверить, что да как у старшего, как оказалось, более открытого агента. От того, мелкий считал, что 90-й — идиот, вот-вот готовый попасть в ловушку. TV-091 запомнился ростом чуть ниже брата, одет тот был с иголочки, накинув чёрное пальто Честерфилд, ничем не примечался, если честно. Были две антенны и небольшая камера сбоку от телевизора, справа. Для видеонаблюдения. Запомнились ботинки. Не менее тёмные, чистые, с шнуровкой и на широком каблуке, сантиметров эдак семь. Были женские. Первый агент, являющийся представителем мужского пола, который носил элемент гардероба от противоположных. По крайней мере, единственный, кого видел 312-й.       Как удачно оператор попал в поле зрения. 91-й вопреки принципам, кинулся на своеобразную помощь, не забыв отчитать по самое не хочу.       312-й оказался в долгу сразу перед двумя ТВ. Оба покачали коробками, сказав, что пошатанный оператор-должник последнее, чего те желали. Старший печально оглядел камероголового, исчезая в дыму.       Они не виделись месяц.       Руководство занималось переформированием отряда по разведке-снабжению, отправляя C-312 с временными товарищами, чаще спикерами, с одним из которых тот подрался в первый же день. Просто выбесил слишком громкий и высокий голос, не заткнулся, когда вежливо попросили, неудачно шутканул, мол, чего лицо кислое, никто же не помер. Успел правда вовремя спохватиться, вспомнив в каких обстоятельствах находится. Однако, дрогнувший в спикерскую сторону кулак остановить было поздно.       Колонка ответку решил дать. Чисто из-за гордости.       Больше C-312 его не видел.       На данный момент оператора приставили к новому отряду. Оттуда он знал пару-тройку камераменов из группы с командиром и TV-090, единственного ТВ среди них.       Шаги разносятся по пустому коридору — крыло операторов уже видит десятый сон. 312-й стряхивает покоцанный плащ, перевязывая бирюзовый галстук вокруг верхней части руки — также как делал командир. Последний раз прикоснувшись к тряпке, камерамен сворачивает за угол, выходя к отряду, находившегося под его командованием.       Белые камеры поворачиваются почти синхронно, телевизор решил поглядеть, кто там пришёл только после них — что-то у них со слухом проблемы, кажется.       Камерамены кивают, шагая в сторону выхода, крепче сжимая новое оружие. Оператор перекидывает огнестрельное через плечо. ТВ шипит экраном, подойдя ближе. 312-й приподнимает камеру. Играла разница в росте, последний достигал половину телевизора.       — Вам стоит выглядеть более собранно, — милая улыбка смотрит на него, сверля своеобразными глазками. Рука телевизионщика потянулась к чёрному галстуку. Оператор уныло опустил камеру, не мешая действиям ТВ. Тупой чистюля. Хотя благодаря именно ему C-312 не утерял последние остатки опрятности.       Пальцы ТВ поправляют воротник, обворачивая узлы, завязывая «Принц Альберт» и стряхнув несуществующую грязь с надплечья плаща. Экран вновь воспроизводит смайлик.       312-й безразлично показывает палец вверх, шагая мимо него.       Он не то, что такой пофигист… Смерти близких пошатнули роботизированную психику и C-312 попросил своего почти родственника подчистить там кое-что. Благо, оператор из первой сотки, C-028, не отказал в достаточно необычной просьбе младшего. Редко когда агенты сами приходили на чистку или корректировку памяти.       Учёный не спешил удалять всё, просто отключил половину эмоционального блока, лишив такого же пусть и скудного, но количества эмоций. Оператор частично потерял чувства любви, под которую попадали привязанность, эмпатия, снисходительность, уважение и принятие. Ушло отвращение, неважно, от внутреннего или внешнего фактора. Сильная злоба пропала — убивать сортиров не сильно весело. Осталась лишь пустота. По крайней мере, C-312 охарактеризовал тишину в камере так. Скучно.       Он превратился в безэмоциональную машинку. Тем, кем боялся стать в самом начале, когда был так открыт к изучению внешнего мира, только-только выйдя наружу из завода. Слышал, что подобные становились тенью, которую избегали, которая избегала.       C-028 сказал, что это временно. Пройдут месяцы и, если 312-й будет за, он заново пройдёт процесс отключения эмоций. А за ранее упомянутые сроки может случится всякое, вдруг по камере чем-то прилетит и желание полюбить весь мир появится.       На самом деле, психика робота…пф, смешно звучит. Психика робота уязвимая штука. Функция отлючки эмоций предназначена для тех, кто испытал довольно-таки сильную травму или стресс. Это временно позволяет не думать. Зато процессор сам берет на себя эдакую ответственность — разложить ворох событий по полкам, дабы дать их обладателю свободно выдохнуть.

***

      — Вы в порядке? — как же ты заебал. Но оператор сглатывает поток не совсем приличной брани, кивая камерой. Грёбанный ТВ со своей лживой заботой.       На самом деле не было никакого порядка. Нога, точнее голень повредилась, когда на неё рухнула металлическая часть конструкций. Благо, заржавевшая и не столь тяжёлая. Иначе бы не выбрался.       ТВ поднимается с колен, протягивая руку. Спина с титаническим усилием отделяется от бетонной стены, не принимая ладонь товарища. 312-й игнорирует взгляд телевизионщика, направившись на выход со второго этажа заброшки, в которую забежали во избежании столкновения с группой скибидистов, разгуливающих в военном городке.       — Помоги остальным, — шипит C-312, хромая, подходит к лестнице, сжав перила. Камера гневно приопускается, а подсветка загорается ослепительно белым, светя под ноги. — Не няньчись со мной.       Телевизионщик кивает, пропадая. Везунчики. Такая способность досталось. А за что?       — Да хрен его знает, — бубнит 312-й, опускаясь на первый этаж. К своим подопечным, успевших скрыться. Скибидисты вооружены до зубов, легко противостоя свечению экранов. Так что таких, а тем более групп отряд старался обходить. Они заняты поставкой, а не истреблением.       Чёрная дымка в углу. Телевизионщик сжимает камерамена за шкирку, другой повис у него на шее, отрубившись — для удобства, потому что второй ноги у того не наблюдается. TV-090 смотрит немного опечаленно. Не хотелось бы терять кого-то из очередной группы 312-о. ТВ в целом воспринимал подобное близковато к «сердцу», на фоне остальных собратьев уж точно.       C-312 опускается на колени рядом с пострадавшим. Вряд ли боится потерять. Делает из долга.       Или пытался себя убедить.       — Агент, — ладонь хлопает по поцарапанной белой камере, стараясь привести в чувства. Подсветка внизу загорается. — Живой.       Звучит немного насмехающе. Что же поделать, он совсем не актёр.       — Больно. Мне страшно, — ещё зелёный камерамен, сжимает руками предплечье командира. Подсветка истерически мигает, а тело стремительно нагревается. — Они такие… Страшные! Я думал, ч-что…       — Всё, спокойно, — 312-й хлопает по груди того. Камера в камеру. — Ты здесь. В безопасности. Дыши ровно.       Словно из-за страха, оператор начинает выдувать сажу из фильтрационных систем. C-312 поворачивается в сторону ТВ, что хоть и не совсем остервененно, но по-прежнему искренне пытался реанимировать потерявшего сознание камерамена.       — Ударился, по всей видимости, — телевизор опускается. 312-й ловит задумчивость напарника по тому, как помехи утихли, двигаясь чуть чаще, иногда дрожа. Почти месяц командной работы научил читать состояние друг друга. — Отключился до того, как я успел поднять. Что-то предпримите?       — Идиотский вопрос, — хмыкает оператор, тормоша зашуганного. ТВ наклоняет мощную головешку набок, демонстрируя вопросительный знак. — Агент, алло!       Хлопок разносится по всему помещению, грозно застыв на пару секунд. TV-090 покачивает головой. «-_-». Да понял он, понял. Можно было не намекать.       Подскочивший агент почти ударился камерой об экран телевизора, вовремя повернувшийся на триста шестьдесят. Удар пришёлся по задней части, к счастью, менее уязвимой. С хрустом 90-й поворачивает голову с милой физиономией обратно к камерамену. Зловещяя темнота оволакивала трещащий экран.       — Извините! Простите, пожалуйста! — начинает заливать провинившийся, махая ладонями, чуть не угодив по линзе 312-го. Оператор ударил подопечного по запястью, призывая убрать дрыгающуюся конечность перед глазами.       — Не нужно опускаться перед телевизионщиками, — 312-й намеренно не смотрит на представителя упомянутых.       Экран повернулся на сто восемдесят. Жирный вопросительный знак красуется на экране. Не любил оператор всю эту иерархию, итог которой — ТВ выше всех. Любил ли 90-й? Вопрос пожалуй к нему.       Грохот колёс и скольжение керамики режат слух, любые остатки безжалостно давились под весом сортирного. 312-й выглядывает совсем чуть-чуть. Ещё крепче убедившись в провале при нападении. Пожалуй, эта работка для ТВ-, уже Киношника-Титана.       90-й опускает телевизор.       Операторы, в отличии от ТВ, не обделены хорошим слухом.       Снаружи, совсем близко слышится грохот. Приехали.       Итак хлипкое здание обваливается на «глазах». 312-й отшатывается от предположительной опасности, прикрыв рукой раненого, того, который без ноги. Глупое однако действие. Вряд скибидист, размером с многоэтажку заметит геройский в кавычках поступок оператора.       90-й не задумываясь, хватает тех двоих, растворяясь в последний момент. На место где стояла тройка падает бетонный кусок.

***

      Зябко. Противно. И больно. Скорее морально.       C-028 советовал анализировать свои внутренние ощущения при каких-либо не совсем привычных обстоятельствах. Говорил, что процессор будет лучше работать, когда понимает происходящее и ставит ярлыки. Ну, собственно этим он и занимается.       90-й телепортировал их на крышу здания явно повыше. А затем наклоняет телевизор, операторы повторяют действие.       Скибидист чуть меньше постройки, на которой они стоят, Синемамену-Титану где-то по половину бедра. Керамика жутко скрипела, давя под собой асфальт, остатки заброшек, заржавевшие машины и агентов. Крики и разного рода звуки, выражающие страх заполнили пространство вокруг.       312-о пробивает так называемая дрожь. Электростатика пробежалась вдоль созданного по человеческому подобию позвоночника. Камера испуганно опустилась вниз, а линза отражала события. Взрывы, звуки автоматов, где-то блистал синий луч, антипаразитирующая штука видимо — всё было заметно на гладком стёклышке. И она смотрела так… Нечеловечески. Опустошенно.       Не страшно. Не страшно.       Никто и ничто не вечно.       Солдаты на войне — не исключение.       Система информирует о нежелательном перегреве и кучке других оповещений. Конечно, успешно проигнорированных.       Операторы оборачивались на ходу. Единственная их задача на данный момент — сбежать от лап чудовища, коим являлся враг.       А враг ли?       Видя безысходность на никогда небывавших «лицах», какофонию криков, искр и взрывов. Видя, как скибидист растягивает уголки губ шире и шире, демонстрируя одну из самых кошмарных улыбок. Разрушает остатки мира, который они пытались спасти. Пытались спасти их обитателей. Видя это, 312-й думает, что да. Определено враг.       Минувшие воспоминания нахлестывают против воли.       Пальцы мелко дрожат, а руки сжимаются в кулаки. 312-й не знает, что делать.       — ТВ, — голос дрожит и почти переходит в писк. 312-й сжимает выглаженное пальто, пылинки с которого 90-й трепетно стряхивает, стоит появиться очередной завесе пыли. — Спаси их, пожалуйста!       Нотки отчаяния неприятно режут слух. Оператор крепче вжимает ладони в плечо телевизионщика. На сером фоне видны шипения и помехи, очень быстро двигающиеся — взволнован.       — ТВ!       — Я… — боец застывает. Пальцы соскребают бетон под собой. Телевизор выдаёт помехи и сквозь все наборы звуков и неполноценных фраз слышится лишь: — Мне нужно отступить.       А потом он растворяется на глазах. 312-й давится воздухом. Это что было?       — ТВ кинул нас? — заикаясь, спрашивает камерамен, подползя ближе. Какой-никакой палки даже в помине нет.       312-й не знает.       Что произошло в процессоре?       Он испугался.       Перед объективом всплывают разного рода картинки, взъерошивая прошлое, которое так упорно и казалось бы надёжно было закопано. C-312 скрипит микрофоном. Предатель. Трус. Говнюк.       «Просто… Живи дальше, C-312».       «Забери, пацан, мне больше не пригодится».       «Понимаешь… Не важно, всё наладится. Когда-нибудь. Ты обращайся».       «Командир».       Сквозь смешанные голоса что-то касается слуха. Конкретное, словно имеющее определённую, материальную форму в неразберихе из призраков прошлого. Низкий, сиплый голос… С помехами.       Телевизор наклонился. Свет от экрана падает на обувь и 90-й выпускает двоих из стальной хватки — наверняка сжал, когда торопился. Операторы рухнули на бетон, сжимаясь и корчась от боли — один лишился половины тела, другой обеих рук, так ещё и выкинули, как псин. 312-й чуть ли не врезался в ТВ, когда подбежал к раненым. Оказывать помощь он умел ровно столько же, сколько заниматься самоанализом и самоконтролем — нисколько.       Оператор трясёт каждого, лишний раз делая больно. От первого льётся потоп из треснувших трубок и проводов, скапливаясь в тёмную лужу, в которую опускается колено. 312-й кладёт ладони на плечи товарища, сжимает. Знает, что на грани смерти картинка расфокусируется перед объективом. Потому пытается задержать внимание на себе. Так сказать — не позволить отпустить последнюю нитку здравомыслия.       — Как долго ждать этих медиков? — гневно выплевывает 312-й, поглядывая и хлопая по бедру того, что без рук.       — Они не придут, — телевизионщик наконец вынырнул из собственного астрала, подавая признаки жизни. Оператор опускает взгляд, прожигая бетон под ногами. ТВ хотел кинуть их, но успел остановиться. Вовремя, чёрт. А теперь думает о том, правильно ли поступил. Точнее про то, что он такая вот…       — Гнида, — шепчет 312-й, крепче сжимая хватку на чужих конечностях. Ноги резко подрывают тело и металлические пластины ударяются друг о друга, воздух жалобно выдавливается.       C-312 хватает ТВ за воротник, наклоняя на свой уровень. Разница между ними не менее пятнадцати сантиметров. Между экраном, решившим погаснуть и линзой, служащей зеркалом для 90-го, остаются считанные сантиметры, что чувствуется бегущие разряды со стороны оператора. Руки немного потряхивают ТВ.       — Что ты собирался сделать, а?! — голос дрожит, уходя в жалкие вскрики и писк. Плечи дрожат, а поза становится всё тверже и тверже, C-312 прогонял всякие понимание и вход в ситуаций. — Бросить нас? Уйти и оставить товарищей умирать?! Отвечай, придурошный!       Холодная ладонь накрывает одно из запястьей 312-о. Телевизор отодвигается, нарушив сокращённое для большего давление расстояние. Рука отцепляет клешни камерамена.       — Мы можем поговорить об этом позже, 312-й? — отведя взгляд на рассветающее дневное светило, спрашивает ТВ, на деле уже ставя перед фактом.       Чёрная дымка рассеивается, проходя внизу, холодя ноги. 312-й вздрагивает от подувшего утреннего ветра.       Или это не ветер?

***

      Из итак небольшого отряда выжило только шестеро. Ранее перенесённые счастливчики, C-312 и найденыши медиками.       Белые стены и кипящая жизнь с соответствующими звуками скрывали 312-о от посторонних заинтересованных взглядов. Корпус, а точнее ноги едва удерживали хозяина, норовившегося гляди-таки рухнуть на неудачном, как назло незаканчивающемся повороте. Пальцы сжимают верхнюю часть руки, со стороны галстука. Тяжело. Голень, на которую приземлилась балка давала знать о своей проблеме, покалывая время от времени.       Фигура оператора пропадает на очередном развороте. Среди тысячных дверей, C-312 всегда найдёт нужную.       Подписанная привычным «Camera. B23».       312-й входит чуть ли не с ноги, заваливаясь сначала в одну, следом в другую сторону. Как пьяница, которую шатало. Ноги как по команде нашли нужного оператора.       — Жалобы, пациент? — с усмешкой подкалывает C-028, вытаскивая из нижних ящиков приборы. Учёный не причастен к медицине железяк, но знания имеются. Так почему бы не поэкспериментировать? Свободных медиков не сыщешь во всем корпусе. Разве что, только к спикерам. Но строения отличаются, да и попробуй тут договориться с ними.       — Рухнуло что-то, — изъясняется оператор, присаживаясь на железную койку на деле металлическую платформу для операций и вскрытий. Лопатки плавно касаются горизонтальной поверхности. Как у себя дома. — Боюсь, что-то повредилось.       Учёный закатывает штаны, предположительно сняв обувь. На вид потертый металл, плоская стопа. Красуется крупная вмятина и где-то разошлись пластины, демонстрируя на свет проводку. C-028 со смехом безумного и с фирменным «Пошла жара!» начал без предупреждения ковыряться внутри ноги.       — Нежнее-нежнее блять! — взвизгивает 312-й, потянувшись к знатоку, пытаясь схватить за руки, хаотично двигающихся. Очевидно стараясь сосредоточиться. Учёный пихает плечом младшего братца, продолжив занятие.       — Нежнее только в постели, — безразличный хмык. А следом невзначай интересуется. — Как там телевизионщик?       — Намекаешь или как?       — Призываю к действиям, — отшучивается 28-й, не уловив ответный настрой, продолжает. — Спрашиваю, что ещё?       C-312 задумывается. Ладони крепче сжимают края платформы, а тело таки норовит свалиться на пол. Больновато. Стоило отключиться. 28-й кидает сочувствующие взгляды, молча извиняясь за грубую работу.       — Хотел кинуть нас, — немного подумав, выдаёт 312-й. Камера наклоняется вбок. 28-й приостановил движения. Неужто братишка расстроился? Любые бурные эмоции C-312 нужно фиксировать и хвалить. Пусть двигается дальше.       — И как? — на самом деле C-028 насрать на всяких ТВ. Они вообще ребята странные. Но раз дело касается 312-о, почему бы не разговорить его?       — Плохо, — коротко изрекает C-312. Больше названные братцы ничего не говорят. 312-й безразлично отворачивает камеру. Расходятся молча, лишь махнув на прощание. Тоже небрежно, почти неискренне.       312-й, будь немного эмоциональнее в положительную сторону обязательно бы… Сделал что-то. Обнял, поблагодарил, принёс бы подарок из военного городка. Но никогда не решался. Может он просто боится?       Чего? Вопрос хороший.       Стул, который он удачно стащил на одной из миссий вместе с камераменом более крупной категории, жалобно трещит под резко свалившемся весом. C-312 кладёт локти на стол, умещая на ладони камеру.       Чувства начали выбираться. Звучит точно приговор.       Этот треклятый телевизионщик что-то натворил. C-312 сжимает кулаки.       Боль проходится вдоль позвоночника, идя прямо в камеру, застряв там. Рвёт изнутри, процессор трещит. Пальцы стучат по металлу, а воздух выдувается. Один, два. Не особо помогает. Нога трясётся с бешеной скоростью, игнорируя удары об поверхность стола. Держать себя сложно. Тело быстро и верно нагревается.       Как же больно.       Запись барахлит и накрывается полосками. Левая рука шаркает по столу, сбивая всякие провода и аналоги пауэрбанков для роботов. Пальцы впиваются в стол, царапая.       Ему страшно.       Этот ТВ всё испортил. Ничего бы не случилось, если бы он не останавливал его у трупа 165-о. C-312 просто умер. И всё. Не было бы проблем. Ничего. 312-й порой дорожил жизнью, но в тот момент и сейчас казалось, что нужно было кончать с ней ещё в самом начале. Когда отправили на первое задание. А лучше — при запуске. Убил бы пару-тройку инженеров, медиков, учёных… Может и не дали бы насладиться жизнью, пропитанной холодом, страхом и ненавистью.       Жизнь его была липкая, тягучая, но тёплая. Временами отвратное пахнущая, как… Нет, он ведь никогда не испытывал запахов. Такой возможностью наделены лишь агенты новейших партий. И люди. Откуда у него ощущение, словно рецепторы что-то почувствовали?       Бред.       Электростатика бежит по всему телу, а камера наклоняется ещё ниже, горб на спине становится заметнее. Он думал, что если согнётся в три погибели станет легче. Не стало. Какой наивный. Голос, крик, хоть какой-то звук царапает микрофон изнути. Остаётся лишь молча умирать. Иначе это чувство, или ощущение назвать было нельзя.       Он солдат. Но лучше бы на него что-то свалилось. Желательно на камеру.       Грудная клетка вздымается, не дай Бог, повредится электродвигатель. Смерти подобно. Кстати говоря, очень болезненной. А 312-й никогда не был сторонником мазохизма и пыток. Пространство, словно стало расплываться, а картинка пестрить всеми кислотными цветами. Стул, стол, даже себя самого оператор чувствовать перестал.       Руки дрожат, а ноги адски наколяются. Из-за того, что он встал. Точнее — из-за того, что его подняли.       Перезвон заглушал все звуки вокруг, пока шипение телевизора не почувствовалось совсем рядом. Именно почувствовалось, а не услышалось. Люди бы сказали лицом к лицу. Только вот лиц у них не было в помине.       312-й как зачарованный пялился на этот прямоугольник, будто увидел спасение от непонятного приступа боли. Руки телевизионщика накрывают плечи, не касаясь бирюзового галстука — жест ничтожный, но искренний. Никто, как не ТВ знал о отношении к прикосновениям к оператору.       — C-312! — телевизионщик потряхивает агента. Ноги косятся, а тело поддаётся мимолетному порыву, не найдя опору. Возня, а потом оператор чувствует под своим металлическим задом твёрдую поверхность — платформа. — Ты… Тьфу, вы меня слышите?       — ТВ… — 312-й крепче сжимает пальцами полюбившееся пальто 90-о. Хочет вытряхнуть дурь в этом ящике. Но трясётся, будто несколько тысяч вольт бегут.       — Уже лучше?       Камера дрожит. Всё тело горело. ТВ думает несколько секунд, резко хватая оптическое устройство, повернув на себя. Подсветка загорается ослепительно белым. И он действует.       На самом деле применять контролирующее свечение без повода запрещено. Однако, посторонних на горизонте не видать, так что с характерным звуком включения фиолетового света, оператор замирает, уставившись на экран. Вся боль и мысли уходят. Ведь единственное, что колышет его — следующие слова телевизионщика.       — Активируйте протокол внутренней защиты для самосохранения, — раздаётся голос ТВ. И 312-й невольно подчиняется. Даже не он. А сама программа, начиная вписывать приказ в код, взяв под контроль всю систему изнутри. — И режим охлаждения. Постепенно.       Телевизор опускается и свечение уходит, оставив после себя лишь краткие искры. Камерамен застывает не в силах сделать что-то, только записывать всё вокруг. ТВ поднимается с платформы, накрывая ладонью чужой объектив.       — Успокойтесь, — шепчет он, наивно полагая, что слова могут помочь. C-312 не может ничего сделать. Позже догнав, что этим положением ТВ охотно пользуется, пытаясь привести в чувства, делая оператора слабым. Чтобы тот взбесился. — Командир, я здесь.       C-312 обеими руками старается отпихнуть ТВ, особенно ту ладонь, что закрывает объектив. По итогу вцепившись в предплечья. Но микрофон позорно молчит, только если не хрип. Телевизионщик ничего не говорит, наколяя обстановку. Потому что прекрасно осведомлён о том, что C-312 ненавидит быть уязвимым и сделает всё, чтобы ненавистная вещь пропала.       ТВ ещё крепче прижимает ладонь к стеклу объектива, заставив брыкаться.       — Успокойтесь, командир! — приподнимает голос ТВ, не припятствуя ударам камерамена, который хоть бил не наотмаш, но ощутимо больно. — Можете сказать что-то?       Воздух агентам не нужен, но C-312 чувствует, что его сейчас ой как не хватает. Микрофон больно давит и царапает, хрипит, а пальцы дрожат, немеют и не способны двигаться. В последний раз вцепившись мертвецкой хваткой в предплечья. Захотел бы — выпотрошил ТВ.       — От…цепись, — голос скачет на всех возможных нотках, переходя в скулёж. 90-й не думая, убирает руки от оператора, не сумев двинуться дальше — C-312 сжал ладони на запястьях.       — Командир? — силы того на исходе, потому ТВ налегке избавляется от хватки.       Тело постепенно охлаждается. Минусовая температура касается кончиков пальцев, телевизионщика обжигает холод. Отлично.       — Давайте, — 90-й приседает на корточки, дабы стянуть с согнувшегося оператора плащ. — C-312, пожалуйста, повинуйтесь.       Оператор отбрыкивается, ударившись спиной об стену. Чёрный плащ лишь немного соскользнул с плеча.       — Я… Я вызову медиков, — ТВ исчезает в дыму, оставив лишь гуляющий ветер, неприятно прошедший вдоль всего корпуса. Оператор утыкается камерой в согнутые колени.       Унизительно.       Медика ТВ нашёл. Причём насильно утащил с места работы, когда оператор доделывал очередные отчёты. CE-130 был его давним знакомым. Так что немного поругавшись себе под нос, тот принялся за, кажется, нескончаемое дело. Сегодня таких пару десяток операторов чинить пришлось.       130-й переключает сварочный аппарат на руке, переходя из режима вскрытия в привычный плавильный.       Телевизионщик приподнимает голову, когда медик подходит к нему. Обувь на небольшом каблуке издаёт стук, отражаясь в как всегда тихой комнате. ТВ приподнимает взгляд с ярко-розового галстука с заколкой на непривычную камеру.       — Он в порядке, — начинает CE-130 до того, как вопросы польются из знакомого телевизора. — Неполадок системы из-за переработки. Солдат за собой явно не следил, — произносит это медик как-то презрительно. Наверняка, многие попадали к нему на стол с аналогичной проблемой. — Я подправил лишь систему охлаждение и проверил насос.       — Что делать теперь? — медик шагает в сторону двери, ТВ приходится идти с ним в ногу.       CE-130 пожимает плечами.       — Я занимаюсь физическими травмами, дорогой, — оператор выходит в коридор, немного опуская камеру из-за резкой смены яркости. Комнаты всегда были обделены хорошим освещением. — А братец C-028 повредился не из-за этого. Может, ему стоит проверить психику или что там у рядовых?       ТВ тупо пялит в пол.       — Когда он придёт в себя?       Вновь пожимание плечами.       — Не очнётся через десять часов — найди меня, — CE-130 поворачивается к TV-090. Чёрная трупка со стёклышком прожигает сутулую фигуру, несвойственную для аристократичных ТВ. А экран шипит, не воспроизводя ничего, лишь скачущие помехи. — Не вздумай геройствовать. В следующий раз может стать поздно.       Шаги отдаляются. Телевизионщик сжимает ладони в кулаки, опираясь плечом об металлическую дверь комнаты напарника.       — Я понял тебя, CE-130.

***

      Ему определённо было холодно.       Тёмное помещение базы телевизионщиков давило на одного из представителей. TV-090 проходит на одном из этажей, мимоходом кидая безразличные взгляды вниз. Один из главнокомандующих отделения учёных отчитывает очередного рядового, не скупившись на рукоприкладство. 90-й шипит экраном, ускоряя шаг. Такое конечно уже вошло в рамки привычных реалий ТВ, но по-прежнему неприятно. TV-090 получил парочку нехилых ударов по голове за пробелы и тормознутость.       Учитывая, что 90-й до сих пор рядовой-боец, подзатыльники не помогли. Его братишка например поднялся. Хотя подобное никто не оглашал, ТВ сам понял о повышений того, когда мелкий стал пропадать чаще: испытывающе глядя в спину, появлясь в рандомных местах, куда никакой, по крайней мере уважающий себя ТВ не сунулся бы. И кажется, ни 90-й, ни 91-й себя не уважали. Последний ходил среди операторов, незатыкающихся спикеров и даже пялился, как скибидисты наступали на городок. 90-й, в свою очередь, пялился на брата. Просто потому что он с каждым днём перестал быть похожим на себя. А особенно тогда, когда нацепил на себя камеру видеонаблюдения.       Для слежки. TV-091 — шпион телевизионщиков, мелькающий то там, то здесь. И как его ещё не запалили — загадка. Впрочем, от старшего он не слишком далеко ушёл. Лишь ступенька в иерархии. Тем не менее создающая гигантскую пропасть.       У ТВ, словно в осином гнезде — каждый ищет компромат на друг друга, грызутся из-за какой-то херни. Акты насилия не представляют из себя нечто удивительное. Они не терпят слабых. Потому 90-й сделал из себя нечто, напоминающее личность. Дабы отстоять позиции. Но подозрительно тихое нутро подсказывало, что делает он что-то не так. Не физически — TV-090 идеально справляется с поставленной задачей и слушает нескончаемые указания.       Что-то не так с внутренним миром.       Мысли, задумки, позиции, мнение о других. Даже банальные взаимоотношения с братом ушли коту под хвост — они не могут поговорить ни на одну существующую тему. И это не преувеличено. TV-091 устанавливал зрительный контакт, который прерывался на секунде пятой и пропадал. С повышением и переформированием так вообще перестали видеться. Хотя 91-й иногда мелькает рядом, убеждаясь лишь в том, что брат жив, здоров, потом вновь исчезая. Словно и не было его здесь.       А может так и есть.       У ТВ нет понятия семьи. Да хоть создадут их в одно время, точь в точь — вы будете никем, чужаки. Потому что не приветствуют любую близость, которая с высокой вероятностью снизит выполнение задачи. TV-090 смирился.       Для ТВ он не такой.       Жалкий, озабоченный — по мнению 91-о. Дефектный — как выразился один из его создателей, видя нынешнюю версию. Странный — в глазах половины штаба.       Сострадательный.       Сказал C-312, выслушав монолог ТВ на очередной миссий, когда ещё живой командир решил сделать перерыв. Оператор звучал так спокойно, не видя в поведении 90-о ничего такого — каждый камерамен имел подобные, по мнению ТВ, отклонения. Телевизионщик не любил откровения, но тогда просто сорвалось, когда очередные мыслишки стали тревожить и без того забитую майн-плату. И 312-й просто кивнул, выслушав, признавшись, что поддержка не самая лучшая черта оператора. Он похлопал по спине ТВ, напоследок сказав оставаться таким, каким тот был.       И 90-й остался. Ну не совсем из-за C-312. Ему тоже нравилась личность, которую пришлось создать под обстоятельства, для защиты. Можно сказать настоящая.       Командир, он же C-104, сказал, что ТВ обычный. Не в плохом смысле.       «Просто будь не последним чмом. И тогда люди сами потянутся к тебе», — а затем сам посмеялся со своего каламбура про вымерших особей человека. Телевизионщику смешно не было.       90-й слышал про людей, якобы их создатели. Но додумались бы подобные существа до чего-то большего, как ТВ? Смотря на оставшиеся руины, TV-090 приходит к мысли, что нет.       Зато так называемые особи человека могли чувствовать, ощущать. Понимать из чего состоит предмет, слышать, видеть, говорить, чувствовать запахи и вкусы. Они могли любить. И никто ничего не говорил, потому что им было можно. Люди создали столько всего… Все оставшиеся здания и архитектура, начиная пирамидами, заканчивая небоскрёбами. Искусство, способное воздействовать на эмоции и внутренний мир человека. Картины, плакаты, диски, технологии доказывали их труд.       TV-090 завидовал им.       Большая их часть по крайней мере была свободна в проявлении своих эмоций и действий. Не боясь, что его отправят на корректировку или утилизацию.       Но тогда 90-й проглотил лишние слова, поспешив к отряду.       Сейчас было не до прошлого. TV-090 — уж точно. C-312 было. На почве воспоминаний его прошлого произошёл вчерашний инцидент. Наверное… Паническая атака? Люди называли как-то так.       Стук обуви разносится по тёмному помещению, уходя в казармы. ТВ надо деться от лишних глаз и телепортироваться наружу. К штабу операторов.

***

      Первое, что видит ТВ, когда дым от телепортации рассеялся — упомянутого C-028 и S-033, как гласил бэйдж. Ни того, ни сего 90-й не знал.       Радист поворачивается раньше визави. Ожерелье на шее с бусинками и достаточно крупным, гладким, плоским камнем звякают, распахнутый халат демонстрировал не только украшение, но и обтянутое чёрной водолазкой тело спикера. Заметьте, довольно подтянутое и крупное. А затем C-028, что стоит перед ним именно он, ТВ догадывается по голубоватой рубашке и серебрянной цепочке от карманных часов, спрятанных в халате.       Прокашлявшись, оператор отворачивается от того, кто заставил его нервишки истерично скакать последнюю неделю. Подходит к ТВ, протягивая ладонь.       — TV-090? Наслышан, — телевизионщик принимает рукопожатие, кивнув — так делали камерамены при знакомстве. Находясь средь них и не такому наберёшься.       — Надеюсь, в положительном смысле, — хмыкает ТВ, отпустив, по сравнению с его, детскую ладошку. Экран накрывают помехи, а после треск и классическая улыбка.       — Имею право хранить молчание, — учёный подходит к столу, начиная копошиться среди блокнотов и рукописных заметок. — Как там 312-й?       ТВ видел командира только ранним утром. Камерамен, словно понимая незнание того, щёлкает карманными часами, демонстрируя товарищу позади циверблат. Перевалило за двенадцать. Значит прошло больше шести часов.       — Мой знакомый сказал, что… Надо обратиться к учёным, дабы разобраться с проблемой, — ТВ наклоняет экран вниз, прожигая ботинки, резко напрягаясь, когда сзади слышно копошение. Туша радиста приземлилась в кресло на колёсиках, а руки тот сложил на груди. Зрительный контакт длится секунды четыре, спикер отвернулся к стене с часами. — Он думает, что дело в процессоре.       — Вот как, — безразлично кидает 28-й, — а что за знакомый?       ТВ чувствовал себя в не в своей тарелке. Оператор перестал искать что-то среди бумаг, повернув камеру в сторону инородного товарища. Склоняя оптическое устройство на бок — 90-й расценил данный жест, как вопрос и излишне любопытство, поспешив утолить голод учёного.       — CE-130, не думаю, что вы знакомы, — ТВ быстренько хотел бы отделаться от ненужного и признаться, мешающего внимания.       Оператор скользит пальцами по столу, сжимая края, опустив камеру. Пробормотав что-то, продолжает поиск. Телевизионщик от желания спросить отказался — стоит демонстрировать себя, как учтивого и деликатного, хоть виделись они в первый и последний раз. Он здесь, чтобы спросить кое-что и свалить, C-312 нужную дверь найдёт.       — 130-й перешёл на ТВ? — весёлый голос спикера касается слуха, будь у него лицо, скорее бы изображал ехидство и широченную улыбку. — Берегись, боец.       Телевизионщика этот тип подбешивал. 28-й приостановил движение. Для того, чтобы наорать, понял ТВ, когда тот повернул камеру в сторону радиста. Вопреки ожиданиям, учёный лишь слегка приподнял тон, выразительно тыкая пальцем в дверь.       — Свали нахуй.       Кратко и лаконично, подмечает 90-й.       S-033, казалось бы приподнявшийся, чтобы последовать в рекомендованом направлении, подошёл к ним. ТВ удержал вздох разочарования, места итак мало. А 28-й не смог. Радист приподнял одну руку, бросив что-то: «Да расслабься» и достаёт из-под тяжёленных папок помятый листочек с разноцветными стикерами и крупным, хаотичным, местами едва заметным текстом. ТВ улавливает кодовый номер 312-о сверху.       — Это?       Оператор мешкается. Ладонь потянулась к нему, забирая предмет. Спикер отталкивается от стола, упираясь спиной в стену, складывая руки на груди. После, заметив взгляд ТВ, тыкает указательным пальцем в собственную колонку, мол, мозги. Откуда радист знал где находятся вещи 28-о неизвестно.       — Ну вот, — говорит 28-й, открывая скрепку, достав новую бумагу. — 312-й потерял друга, 165-го и командира, 104-го. И скорее всего…       — Триггерит, — добавляется новый голос. В проходе появляется фигура CE-130. Высокий рост не позволяет спокойно проникнуть, рука придерживает верхнюю часть прохода, а тело сгибается, вступая в лабораторию.       C-028 опускает камеру, делая шаг назад, бумаги в руках сжимаются крепче. Недоволен. Фигура сгорбилась, поясница упирается об край стола. 28-й колеблется, подняв взгляд сталкиваясь со стёклышком медика. Полным презрения и недовольства. CE поправляет вырвиглазный галстук, взор невольно цепляется на открытых участках рук, медик носил рубашку с короткими рукавами.       Сложившаяся зрительная бойня, в которой учёный очевидно проигрывал, прекращается, когда радист отталкивает CE-130. Динамик издаёт нечленораздельные звуки, крепче ухватываясь в ткань, тряхнув.       — Пошёл отсюда, — медик был выше спикера на чуток, но радист крупнее и сильнее. От того преимущество наблюдалось у представителя красных.       — Позволь, я буду сам выбирать, — левая ладонь накрывает запястье радиста, который поняв, что его сейчас скрутят оттолкнулся. Оператор кладёт руку на лопатки товарища, покачивая камерой, призывая отступать.       Телевизионщик, при всём желании, нихера не понимал.       — Оу, так вы знакомы? — пытаясь развеять неприятную обстановку, спрашивает медленно раздражающийся ТВ. — Отлично. Что там с C-312?       — Он уже во всю бегает снаружи, — пожимает плечами медик, — решил в активисты по патрулированию записаться.       Учёный поглядывает на часы. Дневная проверка складов в разных точках города. Телевизионщик, не желая далее разбираться в отношениях этой тройки, исчезает.       — Невзаимные чувства, — хмыкает радист, драматично стряхнув несуществующую слезу.       — Отвратное чувство, — признается оператор. Спикермен выпрямляет спину.       — От кого я слышу?       — Оу, так ты ещё не простил бывшего любовничка? — медик опирает камеру об ладонь, поглядывая на порвавших друг с другом узколобых учёных.       — Заткнись, — шипит спикер. CE не имел никакого отношения в их отношениях, вспомнив с кем именно 28-й занимался соитием, понял, что, к сожалению, имел.

***

      ТВ не находит слов, стоя позади. C-312 быстро вернулся в строй, помогая найденным раненым, приподнимая их с холодной земли. Руки рядового смыкаются в замок вокруг штатива. Оператор хлопает по лопаткам того. Половины тела не было.       — Вам нужна помощь, командир? — голос телевизионщика заставляет вздрогнуть 312-о. Он делает крутой оборот, чуть не свалившись вместе с вырубившемся товарищем. ТВ подходит ближе, протягивая руки. C-312 думает несколько секунд, отдавая раненого.       Больше ничего не говоря уходит к отряду спикеров и медиков. 90-й провожает его взглядом телепортируясь к лечащим, оставляя камерамена. ТВ плохо ладили с остальными. Сейчас это превратилось в огромный минус. Подход к 312-у был. Но явно не у 90-о.       — Командир, — названный сжимает ладони в кулак, резко сорвавшись на бег, отделившись от команды. Глупо. Понимали оба, ТВ вывел три горизонтальной палки, пропав.       Несколько оборотов головой хватает, чтобы увидеть 312-о в поле зрения.       — Это по-детски.       — Я в курсе, — кивает оператор, уходя в противоположную от команды сторону, куда-то, где была церковь. — Ты тоже мог отстать.       — Не могу, командир, — говорит ТВ, постепенно нагоняя товарища. Раньше они только подкалывали друг друга, не называя официально. Однако, 90-й приняв новое положение оператора, подстроился. Хотя привычного «Эй, додик» и ответного «Выродок» не хватало.       — Слушай, белая ворона, съебись, — командир нагибается, проходя через обломки неудачно свалившиеся между двумя зданиями. Оператор поворачивает камеру с телевизионщика вперёд, надеясь, что 90-й не пройдёт. Правда, телепортация очень недооцененная штука.       — Как ты? — перешёл на неофициальную форму обращения ТВ, надеясь, что так сможет смягчить обстановку.       — В порядке, уйди, — вопреки словам 312-й отпихивает мешающую фигуру перед собой. — Ты последнее с чем я хочу иметь дело.       — Я навредил тебе?       — Ты заебал меня, — хмыкает C-312, — реально, отъебись. Ты ведь итак сталкеришь меня.       — Я? — ладонь непроизвольно утыкается в собственную грудную клетку.       — Вчера ты магическим образом узнал…       — Это было сегодня утром.       — Ну я говорю — сталкер, — на горизонте виднеется держащаяся на соплях церковь. Видящий её раз сотый оператор приближает картинку, используя зум. Католический крест переливался в лучах солнца. ТВ не верил в божественных сущностей, считая, что люди таким образом пытались утвердиться и найти успокоение. Когда ты веришь во что-то, в кого-то становится легче. Честно, 312-й не в курсе.       Дойти решили в тишине.       Одна из дверей сошла с петель, теперь лёжа на покоцанной асфальтной дорожке. ТВ телепортируется чуть вперёд, шагая несколько ступенек на обвалившейся лестнице. Оператор приподнимает взгляд.       TV-090 протягивает руку. 312-й застывает. Правая ладонь тянется к нему, левая покоится на швах. Воу. Что за открытость такая? Телевизионщики по дефолту стоят с руками за спиной.       — Ты мог телепортировать, — всё же не забыв свою ворчливую часть, подмечает C-312. Телевизионщик вздыхает вентиляцией — ничем не угодить.       — Для телепортаций посторонних мне нужен невербальный контакт, а значит пришлось бы коснуться тебя. Помнится, додик не любит прикосновения.       312-й воздерживается от желания треснуть кулаком по экрану, который едва не высветил смайл ботаника. 90-й везде 90-й.       — Выродок, — прошептал оператор, крепче ухватившись за протянутую ладонь. Хотел было оттолкнуться ногами, но телевизионщик взял на себя работку, потянув. 312-й благодарно кивает, проходя в церковь. ТВ недоверчиво пялится на орнамент двери, идя вслед за напарником.       Здание изнутри казалось ещё больше. Из обвалившейся крыши поступают лучи солнца, переливаясь на руинах некогда святого места. Сиденья покрыты несколькими слоями пыли. А в углах пророс мох с плесенью. Иконы со святыми либо почернели от пожара, либо были уничтожены. Но 312-й не обращает внимание на местный интерьер, идя к алтарю с подвешенным крестом. Он не оглядывается, перед объективов стояла лишь одна вещь.       — Отвернись, — просит C-312, опускаясь на колени. Телевизионщик резко поворачивается спиной, закрывая бок телевизора — со стороны оператора. 312-й не хочет казаться слабым. Любая открытость, сомнение или неловкое, уязвимое положение может дать повод для усомнения накручивающего себя солдата. Да и 90-й не хочет казаться слабым. Это выученное правило между ними. Они перейдут границы тогда, когда атака не избежна.       Взгляд падает на одну из икон. Целительница.       Всякие чувства отходят на второй план и ТВ даже не вслушивается в слова 312-о. Он смотрит на Божью Матерь, стоящую рядом с кроватью и больным на ней. Пусто. Легко, словно позабыв всё, что преключилось не так давно.       Икона для исцеления, здоровья. ТВ замирает, прислушиваясь к бормотанию позади. 90-й поднимает телевизор. Он не верит во всё это. Но как там говорили… В любви и на войне все средства хороши.       — Сохрани…нас, — вырывается шёпот в тишине. Телевизионщик сжимает ладонью ткань, там где у людей находилось сердце, у него — электродвигатель. 90-й смотрит на святыню, отвернувшись.       Оператор приподнимает камеру, а ладони упираются в грязный пол. Подсветка моргает и он кивает кому-то, Богу скорее всего. 312-й медленно приподнимается, проборотав краткую благодарность, шагая к напарнику.       — Уходим.       Телевизионщик пропускает командира вперёд себя, в последний раз оглянув святое место. А потом демонстративно отворачивается, надеясь позабыть случившийся инцидент. Робот-верующий. Скажи он так в своём штабе, уссыкались бы со смеху.       312-й успел уйти дальше, не дожидаясь товарища, которому оставалось телепортироваться. ТВ обернувшись через плечо, шёл с командиром, воздерживаясь от вопроса. Оператор сжимает ладони в кулаки, вентиляция звучно выдыхает, а потом грудь накрывает рука с галстуком. Не сжимает, просто хлопает кончиками пальцев.       — Никогда бы не поверил, что робот будет молиться, — ТВ смирился со своей бестактностью, которую подавлял для хорошего впечатления. 104-й говорил, что нужно быть проще. — Ты же не человек.       Воздух был вязким и сжатым. Шаги заполняли слух, оттягивая разговор. Подувший ветер заставил подолы одежды трепыхаться. 312-й издал звук, будто ухмыльнулся, руки тот прячет на вид в не глубоких карманах. Командир вздыхает полной грудью. ТВ не человек, но эта атмосфера между ними ему не нравится. Вопреки тому, что робот не должен разделять вещи на «нравится» или «нет». Приказ есть приказ.       Как же тяжело с ним. Думают оба, смотря друг на друга — кто в линзу, кто в экран. Отворачивается оператор. Сев на первое попавшееся место. Телевизионщик приподнимает голову. Бывшая забегаловка. Придержав пальто снизу, 90-й приседает на некогда белые ступеньки.       — С чего вдруг?       ТВ застывает, даже не вернув руки на колени. Остаётся лишь повернуть телевизор в сторону напарника.       312-й спокоен. Очень. Камера была приподнята, глядя на дневное светило, которое скрылось наполовину из-за летящих, довольно крупных облаков. Локти покоились на раздвинутых коленях, изредка пальцы касались друг друга.       ТВ не может ничего сказать. Образ оператора никак не вязался с человеком. Он даже не видел их в живую. Воздух спёрся. Кончики пальцев давят на грудную клетку. Не каждый день узнаешь о прошлом твоего полудруга.       — Правда… Почти ничего не помню, — признаётся 312-й. — Семья? — шепчет вопросительно, а потом безэмоционально добавляет: — Была. Икона и свечка. Кажется, кто-то умер.       Телевизионщик отнюдь не человек. Но что-то делать было надо. Экран издаёт сильные помехи, которые дрожат и шипят. Рука вздрагивая, опускается на чужое плечо. Телевизор наклоняется вниз, зеркаля взгляд оператора. Камера не поворачивается, пялясь себе под ноги. 312-й хмыкает чересчур весело.       — Но эти воспоминания не основные, — признается он, говоря таким лёгким тоном, будто порешал всех скибидистов. Что касаемо воспоминаний… У каждого агента имеются, формируя из них то, чем или кем они являются на данный момент. Процессор обрабатывает каждое из них, выделяя самые примечательные, которые в свою очередь отправляются в отдельно выделенное местечко — подкорка.       И чем больше воспоминаний тем шире личность. У телевизионщика таких можно сосчитать на пальцах. Одной руки. А у оператора штук под десять. Было, когда проверялся полгода назад. О положении сейчас ни тот, ни другой не в курсе.       — Почему ты их… Не уничтожишь?       — Не хочу, — обиженно выдаёт оператор, кладя камеру на предплечья. — Последние остатки человеческой личности. Храню.       — Вот как, — шепчет ТВ, не желая, чтобы его слышали. — Сильно дорожишь?       Пожимает плечами. Слова даются трудно, застревая в глотке.       — Глупо терять не хочется, я же не лох.       ТВ бы возразил, находясь они в другом положении.       Рука сжимается в кулак, ударив по плечу, опять-таки не трогая галстук. Телевизионщик поднимается с места, стряхивая грязь с зада. 312-й определённо нуждался в поддержке, но ТВ — не тот, кто может её оказать. Оператор кивает, молча дав ненужное согласие действиям напарника — не нуждался в сюсюканье.       Ветер обдувает две фигуры, 90-й поворачивает голову по направлению к нему, позволяя ласкать стекло экрана.       «Если ты думаешь, что что-то не так, измени то, что у тебя здесь», — после этих слов CE-130 тыкнул длинным пальцем ему в грудь, продолжая копаться во «внутренностях» телевизионщика.       90-й эгоист. Но 312-й — нет. То есть да, но не по отношению ко всем.       — Хочешь я помогу тебе? — 90-й определённо навязывался. Он кладёт ладони на колени, наклоняя верхнюю часть тела к оператору. Телевизор соответственно опустился, чтобы сравнять рост.       — После этого следуют горячие потрахушки, — делится 312-й, откинув камеру, заглядывая в экран, секундой позже выведший «XD».       — Погнали?       — Погнали.