Игральные кости

      Она протянула ему кофе.       Это был обычный жест от помощницы своему боссу. Да, абсолютно обыкновенный по определению, ведь в конце концов, она была его подчинённой.       Работа с Джоном утомляла точно так же, как и радовала. Молли бы соврала, если бы сказала, что он не кружил ей голову. Однако он был настолько недоступен, что она бы никогда не подобралась к его душе ближе, чем на пару миллиметров.       Джон производил впечатление человека открытого и праздного, но на деле же подползти к его сути не удавалось никому.       За маской шута и нахала он прятал нечто сокровенное, но кто знает? Никто не проверял.       Джон подпёр щёку рукой, постукивая остриём открытой ручки по столу. Его задумчивое лицо было наслаждением для глаз Молли. Её усладой. Её самым желанным видом.       Когда он вот так сидел в кожаном кресле, нахмурив брови и положив ногу на ногу, он казался ей самым прекрасным на земле человеком. Она обвела взглядом его кожаные чёрные ботинки на широком высоком каблуке, крепко зашнурованные стандартным бантом, и поняла, что именно под этим каблуком она хотела бы быть.       Для него она была просто удобной красоткой рядом, которая может принести стаканчик кофе и забрать из кабинета документы. А ещё, никогда не подсказывать и не лезть ему под руку – Джон не терпит, когда люди пытаются казаться умнее, чем он. Не терпит. Никогда.       Покачивая ногой и зарываясь рукой в свои каштановые густые волосы, он чуть закусил губу в раздумьях. Без контекста он казался томным и горячим, а в контексте – всего лишь задумчивым, однако не теряющим своей странной природной обаятельности.       – Мгм. Спасибо.       Джон подвинул стакан к себе, не выходя из своего омута.       Это всё, что она получила в ответ. Даже это грело её сердце. Её сердце, которое он забрал ещё так давно... И упорно над ним издевался, заставляя неприятно сжиматься.       Но вместе с тем, почему-то она чувствовала себя живой только рядом с ним.       Порой, очень редко, ей удавалось уловить его тонкую натуру. Казалось, будто в нём проскакивала нотка нежности, однако тут же она и улетучивалась, словно её никогда не было. Его глаза всегда горели, но то не было лучами свечи или камина, а скорее искусственный свет прожекторов – слепящий и холодный.       Она не знала ничего о его прошлом. И не могла знать – ей не положено. Но ей думалось, будто бы была в его жизни какая-то неуловимая трагедия, после которой его душа была навсегда закрыта. Заперта на сотни замков, чтобы никто не достал, никто не ранил.       Но это были лишь догадки и помыслы, ведь Харрис никогда этого не откроет. Особенно ей.       Молли стояла перед столом как вкопанная, сложив руки перед собой. Она молча наблюдала, как изящная рука Джона обхватывает стаканчик и чуть сжимает его тонкими пальцами с аккуратными ноготками. Он поднёс краешек стакана к своим губам, отпив немного кофе и выгнув брови.       Джон отпустил ручку из ладони, та упала на стол с глупым треском и он почувствовал, будто бы наливается чем-то приятным.       Пожалуй, стоит взглянуть на всё со стороны Джона.       Ценил ли он Молли? Спорно.       Как сотрудницу? Возможно. Как человека? Вряд ли.       Отчего-то, она порой будоражила его, однако он не мог сказать, что это была привязанность. Скорее, привычка. Привычка видеть её здесь каждый рабочий день, протягивающей ему очередные бумажки со словами "Доброе утро, господин Харрис".       Да, это просто привычка.       Джон привык прятаться. Закрывать себя ширмами, высокими стенами, огромными занавесами и тяжёлыми одеялами.       Джон был человеком очень сложным, оттого мало кому нравился искренне. Те, кто с ним работал и имел дела, отзывались о нём с яркой долей негатива.       Самоуверенный, насмехающийся, наглый, грубый и желающий обернуть всё в свою сторону Харрис был той ещё занозой в заднице. Либо ты с ним соглашаешься, либо ты с ним не работаешь – два варианта, выбор из двух зол.       И крутясь в бизнесе, он стал ещё более гадким.       Монополист и инноватор, он подминал под себя всё. Своими тяжёлыми корпоративными каблуками он давил конкурентов так, словно это не было проблемой. Оно и не было.       Жители Хэнфорта почитали Харриса, хотя и немного боялись. Те, кому "посчастливилось" узнать его лично, могли точно сказать о нём одно – он любит спорить и качать права.       И риторика его правда была поразительна. Своим красноречием он мог бы продвигать даже полные бредни, и дурачки, простофили и просто подлизы согласились бы с каждой произнесённой им буквой.       И своё ораторство он использовал по-крупному, влезая в такие дела, в которые бизнесмену и лезть бы не стоило! Иначе как же объяснить, что Розенталь, Марло и Евсей – все оказались в непомерном долгу перед его личностью! Даже несмотря на все инвестиции Евсея в JCompany, и тот был обязан Джону за...       И неважно, за что.       Все вокруг него казались ему полными идиотами. То ли от его врождённого самодурства, то ли от того, что ему было несколько сотен лет, которые он зря не тратил.       Молли казалась ему зачастую такой же, как все, идиоткой. Влюблённой в него полной, круглой дурой.       Он этого не скрывал, отнюдь же! Его оскорблениями можно было не только ранить, но и разрезать на куски, не приложив и капли усилия.       И она это понимала. И ей это нравилось.       Каждый раз, как Джон Дейви Харрис хамил ей прямо в лицо, у неё внутри что-то сжималось.       Это отчего-то было так приятно, будто бы он говорил ей самые ванильные, приторные и слащавые комплименты на свете.       Она так хотела его. Иногда она еле останавливала себя от мысли о том, чтобы крепко схватить его за белоснежные лацканы пиджака и не засосать его так жёстко, как она только бы смогла. Ей было дурно и волнующе представлять то, как его губы прижимаются к её, как она ползает языком по его дёснам и чувствует жар, исходящий от его тела.       Порой мысли заводили её куда дальше. Заставляли сердце биться чаще и мозги просто плыть, и у неё было ощущение, будто бы она таяла.       Она не позволяла быть униженной, но только не им. Не позволяла говорить про себя гадости, но только не ему.       Ему можно было всё. Молли бы разрешила ему что угодно, будь он только волен.       За его спиной, ей хотелось его придушить. Плюнуть в его наглую рожу... А потом, она вспоминала его остроумие и невероятное умение находить сотни решений на любые задачи. Она не знала никого умнее его. Почему-то глубоко в душе ей казалось, будто бы он пришёл из совершенно другого мира. Будто бы его жизнь была куда длиннее, сложнее и закрученнее, чем он позволял себе рассказывать.       И разум её вновь затуманивался этими парами. Его ядовитые флюиды просачивались прямо в её хрупкое сердце, где было место лишь ему одному.       Даже сейчас, стоя перед ним и смотря на то, как он стаскивает с верха стопы очередную бумажку, она почему-то чувствовала себя идиоткой.       – Боже, эти кретины даже в таких важных документах умудряются делать ошибки! Я бы им эти листы ткнул прям в сетчатку глаза, чтоб точно увидели!       Джон резко вскочил из своего кресла, топнув по полу ногой.       – У меня ощущение, как будто во всём мире свою работу умею выполнять только я!       Он вскинул руки, а потом сложил их на груди, нахмурив брови. Опять он закипает. На ровном месте начинает злиться, топать каблуками и вести себя так, будто бы не царское это дело – разбираться с возникающими проблемами.       Когда он так злился, он выглядел до жути глупо. Но в глазах Молли, он был самым сексуальным мужчиной на свете. В любом настроении, в любом виде. Она просто не могла устоять перед ним, его природная харизма словно душила её.       И вдруг, смотря на то, как он стоит посреди кабинета и хмурится, она нашла в себе эту смелость и эту дурость, чтобы подойти к нему и всё-таки схватить за лацканы. Крепко сжать их в кулаках, притянуть его к себе, заставив немного пошатнуться. Молли чуть вытянула шею, наконец соприкоснувшись губами с ним.       Ей так плохо. Она чувствовала, как земля уходит из под её ног, а мир вокруг начинает безумно кружиться. Внутри неё будто бы что-то сминалось, превращалось в маленькие кусочки и рассыпалось.       Его мягкие, нецелованные губы плотно прижимаются к её обкусанным и несчастным. Мост его нелепых очков упирается ей прямо в переносицу, так неприятно давя туда. Молли будто умирала в его руках, становясь слабее и слабее с каждой секундой, что она проводила вот так. Момент казался сном. Пошлым и неопрятным. Таким, который может привидеться только на пьяную, обдолбаную голову.       Самодовольный. Мерзкий, противный, он в её кандалах. Или она в его. В крепких, блестящих...       Она приоткрыла рот, залезая ему языком меж губ. Молли не успевала даже дышать, да это и не было важным. Она докоснулась кончиком языка его нёба, натягивая ткань пиджака всё сильнее, сминая её в ладонях.       Молли казалось, что температура её тела ушла далеко за сорок. Её кожа плавилась, а губы горели парафиновой свечкой. Она сама не заметила, как стала бесстыдно лобызать его дёсны и сплетаться своим языком с его, чувствуя, что наконец одержала победу. Глупую, наивную и простодушную, но победу. Личную.       Ей так хотелось бы зайти дальше. Стащить с его плеч этот габардиновый пиджак, открыть шею, не видную под этим клетчатым шарфом, убрать в конце концов эти солнечные очки, через которые она не могла разглядеть блеск его глаз и осторожное хлопанье ресниц.       Она хотела видеть его настоящего. Видеть, что скрывается под блеском этих огромных пуговиц, под сладко пахнущими духами, под аккуратно подстриженными висками. Под токсичной язвостью, под сарказмом и под его надменным хамством.       Но она не могла. Не ей об этом знать, точно не ей.       И вскоре она отступила. Молли не знала, что она чувствует. Её одержимость будто бы вспыхнула, ведь она только что наконец поцеловала его вишнёвые губы. Эти сладострастные уста, на которые она плотоядно глядела каждый день, что ей довелось проводить с ним.       Она всё не могла отпустить его пиджак, чувствуя, как ладошки уже вспотели от ткани.       Молли смотрела в пол, не в силах взглянуть на Джона. Из этого омута её вывела боль. Две крепкие ладони упёрлись в её грудь, с силой толкнув. Она не могла устоять на ногах, просто физически не могла. Молли за секунду свалилась на холодный кафель, почувствовав, как он будто бы выжал из неё весь тот жар, что она испытывала ещё пару мгновений назад.       – Господи, ну какая же ты жалкая.       Вот он – очередной удар. Этот подонок сидел прямо у неё в сердце, вечно втыкая туда всё новые и новые ножи. Скрёбся внутри острыми когтями, а она умоляла его продолжать.       – Что, думаешь можешь понравиться своему начальнику только потому, что вертишься вокруг него каждый день? Смешная!       Его высокий смех звучал эхом в её черепной коробке. Вот всегда он такой. Напялил на себя эту дурную клоунскую маску, из которой категорически не вылезает.       Ей было чертовски больно. И вместе с тем приятно. Просто от мысли, что она была к нему так близко, что она касалась его тела, что она позволила себе быть с ним щека об щёку. Она могла бы назвать себя настоящей мазохистской, но только для него одного. Этот подлый придурок просто заставлял её ехать головой.       Последнее, что она услышала перед тем, как заплакать – хлопок двери.       Он её оставил.              Не ему с этим разбираться. Не ему её жалеть. Не Джону Дейви Харрису преклоняться перед такой девчонкой, да и вообще перед кем-то.       Любое внимание от него было панацеей, даже такое отвратительное. Но она всё равно не смогла сдержаться – то ли от боли, то ли от горечи. Лицо её снова разгорячилось, но вовсе не от возбуждения. Она закрыла его ладонями, хныча в них и вжимаясь в плечи. Молли даже не стала вставать. Всё сидела на этом ледяном полу, поджав к себе ноги.       Она чувствовала себя обманутой. Кинутой, преданной, оставленной. И это она чувствовала с того самого дня, как они стали работать вместе.       Он просто не оставлял ей другого.       Молли обливалась горючими слезами этой невзаимной мерзотной любви. Этой пакостной, односторонней одержимостью.       Это самое мерзкое и самое прекрасное, что происходило в её жизни.       Джон Дейви Харрис. Только он. Только её.