religion

      Его движения торопливые, губы сухие и слегка шершавые жадно скользят по внутренней стороне её бедер. Отчаянно. Кожа Алисенты мягкая, плавится под его горячим дыханием, под его желанием. Королева резонирует своей печалью с его; его пальцы очерчивают внутреннюю сторону её бедер. Голодным зверем поднимает взгляд к её лицу – растрёпанная, волосы липнут к мокрой и изящно выгнутой шее. Её учащённое дыхание заполняет комнату, пальцы судорожно сжимают края сидения. Она прекрасна в своём пороке.       Её руки – изящные, длинные пальцы, усеянные кольцами – цепляются за его кудрявые волосы, прижимают ближе. Коль податлив, делает так, как это нужно ей. Она прекрасна в своём удовольствии – кусает губы, чтобы не издать ни звука. Он не знает, в какой момент после смерти Визериса это началось, но с тех пор они не могли насытиться этой порочной связью.       Обреченный рыцарь и потерянная королева. Его королева. Всё крошится и рушится, остаются только они. Теряющая свою силу – выполнившая долг и оставшаяся вне своих королевских привилегий. Лорд-командующий Вестероса, держащий под контролем наездника самого сильного дракона из ныне живущих – роли медленно меняются, выскальзывают из пальцев. Краски на холсте нового эпизода холодной войны сменяются – его сердце замирает.       А-ли-сен-та.       Ночами прекрасная в своей святости, самоотверженная и справедливая королева становится его Алисентой. Его вдовствующая, потерянная королева, впервые позволившая притронуться к себе так. Позволившая любить себя и утонувшая в этом пороке.       Королевская Гавань, пристанище драконов, растоптала их. Печаль Алисенты медленно раскинула свои корни в их общей грудной клетке. Одинаково сломленные. Он служил ей так, как мог, пока она служила всему королевству.       Забытая всеми королева, чьи дети никогда не могли получить справедливости от собственного отца; королева – но муж её сухими от болезни губами шептал имя абсолютно чужое.       Его святая; его спасительница. Божественный лик в тени богорощи с протянутыми к нему руками; ещё совсем юная, мягкая девочка, которая предлагала ему спасение; которая смыла с него грех, тонкими, юными пальцами помогла вновь защелкнуть белоснежный плащ на доспехах; которая вернула ему честь и долг. Кристон Коль верным псом свернулся у ног своей королевы.       Он тонет в зеленом мареве, в её платье, в её удовольствии, в её приглушенных стонах.              «Я люблю тебя, Алисента»       Никогда не срывается, никогда не сорвётся. Если бы он только мог – увезти её далеко за море, сделать только своей, никогда не делить с королевством, никогда не стоять безмолвной тенью за её спиной, пока её сердце терзают чужие слова. Когда она одна, беззащитная, держит своего ребенка за руку, требуя справедливости, но получает лишь обвинения.       Если бы всё могло быть иначе.       Его губы касаются её шеи, очерчивают выступающие позвонки, руки мягко скользят по животу. Желанная, прекрасная, она заставляет его сердце замирать. Он растворяется в её дыхании, в едва заметной дрожи линии её плеч — похоть и долг переплелись, слились воедино. Его святая королева падает cо своего пьедестала, его святая королева становится слишком человечна не только в жертвах, но и в желаниях. Годы молчаливого обожания находят отклик и воплощение — его руки и губы впервые касаются её так и она плавится.       Изгибы её тела манят его сильнее, чем что либо на свете, их любовь находит физическое подтверждение, он клеймит её мягкими поцелуями на плечах и отпечатками пальцев на тонкой талии — ему нравится брать ее нежно, но ему тяжело контролировать свое желание обладать ею, вновь насытиться тем фактом, что это реальность — не очередной сон, после которого он проснется с ноющим стояком и паршивым настроением.              — Мы более не можем делать этого, — дрожь в её голосе почти не слышна, но пальцы подрагивают от крупной дрожи пока она натягивает плотные чулки; прячет от него свой взор, грешница.       — Не можем, — его взор с мягкой нежностью следит за её движениями; Кристон Коль – делатель королей, один из самых выдающихся рыцарей королевства, слепым служением её желаниям, он всегда склонит голову перед ней. Защелкивающиеся доспехи словно вбивают в их гроб очередной гвоздь — тишина обволакивает комнату, тает на языках терпким дорнийским вином, прерываемая их дыханием, шелест её платья подобен шелесту листвы в ту роковую ночь в богороще. Его доспехи ощущаются слишком тяжелыми – каждый раз после этого грехопадения они ощущаются так.       — Моя королева, поможете? — он протягивает ей свой плащ. Её пальцы цепляются за ткань, соприкасаясь с его собственными. Алисента поднимает взгляд – озера отчаяния плещутся в её глазах; её желание любви, её непреодолимое желание потянуться к нему за поцелуем, прижаться к широкой груди и остаться в этой комнате – словно вся её жизнь это один большой и кошмарный сон, а она всё ещё может начать всё заново, словно она всё та же молодая девчонка, дочь десницы, робкая и юная, способная на трепетное чувство.       Алисента прекрасна словно фрески, тесно вбитые в стены фамильного замка предка, который был слишком очарован изящными картинами — точно так же, как и он ею. Он помнит это из далекого детства, помнит отрывки, помнит холод и горы Дорнийских Марок. Воспоминания кляксами раскиданы по памяти, как по холсту. Холодная война — в моменты передышек мысли путаются в мирных воспоминаниях, как будто другая жизнь. Отдых для разума, занятого пленительными мыслями об их следующем шаге, мучения для воспаленной души. Алисента — самая прекрасная из всех живущих женщин на земле, он понял это, когда увидел её хрупкий, детский силуэт в богороще, когда его кровь должна была смыть грехи и избавить от бремени долга и предательства — она возникла перед ним, его новое божество, его спасительница, его королева — и протянула руку. И его грубая, мозолистая рука сквозь тяжесть доспехов смогла ощутить её тепло — весь её решительный вид передавал ему его.       И он псом свернулся у её ног. Его королева. Кристон был готов отдать за неё жизнь; слился с её тенью; стал её частью. Проклятый рыцарь и потерянная королева, это все что у них было на протяжении долгих и холодных лет в заточении в королевской твердыне.       Её хрупкие девичьи плечи, её впервые округлившийся живот, её страх и растерянность — Кристон всегда был подле, её рука всегда могла найти его предплечье, когда мир уходил из под ног; она всегда могла опереться о него, всегда могла искать защиты у своего рыцаря.              Он не любил думать о ночах, когда Визерис вызывал её к себе — потерянную, в одной ночной рубашке он провожал её до высоких дверей. Молча он нёс свой долг у этих дверей, а закрыв глаза — видел её, её напряженное лицо, терпение и собранность ради долга. Она была хорошей женой и король никогда не мог сполна отплатить ей за это.Никогда не мог и перестал пытаться. Когда с его губ срывалось проклятое "Эйма" в обращение к своей тонкой и одинокой королеве.              Дрожь в пальцах, пока он отворачивается, а она цепляется за ткань его плаща. Солнце бликами играется на стали его доспехов, её пальцы ледяные пока она цепляет плащ. Как когда-то она вернула ему его жизнь, так сейчас и возвращает честь и достоинство. Белый плащ защитника мягко стелится по его фигуре, он поворачивается к ней. Как когда-то в детстве Алисента нервно цепляется ногтями за мягкую кожу — загусенцы кровоточат.        — Моя леди, — оглашающую тишину прерывает его хриплый голос, грохот его доспехов, пока он опускается на колени и берет ее руки в свои. Тонкие фаланги немного подрагивают, он мягко целует её костяшки, прижимает нежную кожу ее рук к колючей щетине.       "Я вас не оставлю" — тонет в звенящей тишине их бесприкословного понимания; её глаза слезятся в темноте покоев; он покрывает поцелуями ладони - продолжает рвать и ей, и себе сердце.       "Я знаю" — обессиленное и уставшее утонет в её прикосновении к его кудрям, нежности кончиков её пральцев.       Если Боги однажды смилуются над клятвопреступником и грешницей — рыцарь и его королева войдут в это будущее вместе.