Связь

Он постучался в ворота неожиданно. Грязный, уставший и очень понурый. И был принят, хоть и не с радушием. Ромео—Король Червей, романтик, гедонист с собственным "сахарным" государством. Но нынче просто—неудачник. Неудачник, и тративший все свои ресурсы на пустое веселье, идиот, не думающий о будущем и бегущий от несуществующего прошлого. Он сам об этом знал, он сам знал, лежа на твёрдой кровати в скромно обставленной комнатушке. Он знал это, когда подданые Курограда сухими стуками в дверь звали его на ужин, знал, ловя на себе взгляд двух чистых топазов из-под квадратных очков. Они беспощадны. Беспощадно правы и готовы рвать и ломать его. Он сам всё знает. —Почему ты не подумал о том, что силы не вечны? —Не знаю. И снова Ромео наблюдает, как Куромаку каждый раз сдерживается, лишь поджимая губы и отворачиваясь, чтобы не выплеснуть тому всю правду в глаза. Хотя, тут всё очевидно без слов. Ниже некуда. Безответственный глупый клон, думающий только о себе. Неспособный быть лидером и правителем. Именно это и хочет сказать Куромаку. Но каждый раз зачем-то сдерживается. Молчит и продолжает давать Червовому время, счет которого тот уже давно потерял. Из жалости ли Куромаку его до сих пор не вышвырнул?.. Лежа на кровати в гостевой комнате дома Куро и по совместительству главного штаба и центра города, Ромео задумчиво кусал свои губы. Хотел выйти на улицу ещё час назад, да вот только безотрадные грёзы будто приковали зад к матрасу. К сожалению своему романтик осознал, что не знает, что будет делать. Да и желание.. разве оно есть? "Этот мир картонный, всё это—одна большая иллюзия", —как-то раз услышал он от нервно бормочущего себе под нос Пика. Хотя, скорее столь философские мысли посещали Ромео лишь из-за потребности найти мотив своему бездействию. Вот бы кто спас.. Стук твёрдых костяшек по двери вмиг охлаждает голову, выветриваясь, он садится на месте и расправляет ладонями мятую рубашку, чья текстура не меняется никак. Снова жалкие попытки. Он тихо говорит: "войдите"—и на пороге появляется Треф. Ромео не решается смотреть в проход, только косится на плинтус, в одном месте на пару милиметров отклоняющийся от "идеала". Просто деталь, за наблюдением которой можно спрятаться от пронизывающего насквозь взгляда. —Сколько тебе еще нужно времени? Голос звучит нейтрально, но в разуме загнавшегося Ромео он звучит гремяще требовательно, двухсмысленно намекая, что пора бы уже свалить, терпение на исходе. Он молчит секунд десять. Он не знает. Но и вешаться на шею другим больше не будет. —Я уйду.. Завтра же. Даже при таких решения романтик по привычке колеблется перед ответом, просчитывая долю комфорта. Чёрт, как же низко.. —Значит, даже не попытаешься? Нет. Не попытается. —Я и так достаточно мешал тебе. Мешал и просиживал зад в чужой стране, когда в своей царит хаос. Жалкий. В измятой одежде, с синяками под глазами и неровным тоном кожи, кудряво-волнистым счесанным воедино гнездом на голове—вот каким Куромаку сейчас застал Короля Вероны. В тусклом свете, падающем в комнату через завешенные занавески, он как загнанный зверёк наблюдал за статной фигуркой в проеме, возвышающейся, одним своим видом корящей одно лишь его присутствие тут. Вздох. Шаги мужских каблуков эхом раздаются в голове романтика, сразу принимая в фантазиях форму часов, нагнетающе "оттаптывающих" время до приговора. Цепкие пальцы касаются его теплого подбородка, требовательно поднимая и заставляя наконец взглянуть в глаза, болезненно оторвав от плинтуса. —Я поражаюсь тебе. Ромео снова старается сбежать от этого холодного лица напротив, косясь на аристократичные бледные пальцы на своём подбородке, поразительно тонкое запятье с выступающими голубыми венами, и часы, тугим кожаным ремнем вжимающиеся в хрупкую на первый взгляд кожу. Интересно, на ней останутся следы от грубой пряжки? Он знает, что хочет сказать этот строгий взрослый, но предпочел бы как маленький ребенок в ответ зажать ушки ладонями и тихо напевать "ла-ла" в надежде, что это поможет. Но, к сожалению, сейчас не то положение, поэтому романтик, горько усмехнувшись, лепечет в ответ: "Прости, я знаю..". Взрослый поджимает губы. Взмах, на щеке остается красный след и легкое онемение от пощечины. Он пару секунд слышит эхо звонкого шлепка в ушах. —Не ожидал, что ты настолько гордец, что даже сейчас не собираешься ни у кого просить помощи и оставляешь свой народ на произвол судьбы. В его пронизанных сталью словах тонкими интонациями и еле слышными дрогнущими гласными отражается оттенок чего-то очень личного и явно задетого за живое. Только вот Ромео слышит лишь звук пощечины. И чувствует обиду. Неужели он настолько жалок в глазах Трефа, что теперь потерял право на личную неприкосновенность? Ромео вздёргивает голову и на сей раз сам пожирает взглядом человека напротив. —А что я должен был сделать?!—подобно загнанному зверю он обнажает клыки, выкрикивая свою безысходность в лицо ледяному лидеру,—Я не знаю откуда мне теперь брать энергию и все исправить! Чужие пальцы соскальзывают с подбородка, оставляя после себя неприятный холодок. —Ты слишком легко сдаешься,—заключает Треф. —Будто бы у меня есть выбор,—фыркает в ответ Ромео, потирая щёку. —Ты никогда не отличался умом, Червовый, поэтому смотришь слишком узко. Узко? Он серьезно говорит это? Ромео, конечно, дурак, но не настолько, чтобы не обдумать варианты решений. Всё сводилось к одному—один он не сможет. Но и мешать собой больше не имеет право. Больше Ромео не король, а обычный хвастливый инфантильный мальчишка, ранее кичившийся своими богатствами и гаремом, даже не подозревая, что все кончится. Унижение ли это признавать? Естественно. Переступая смесь обиды, непонимания и терпкого чувства сломленности, романтик продолжает диалог. —Я больше не буду обузой, Куромаку. —Хм, обузой значит.. Маку на миг меняется в лице, усмехаясь. —Ты и правда слишком тщеславен,—снова фигура нависает сверху, как тень, заслоняя собой комнатный свет,—Неужели тебе еще есть куда падать?—В его словах на удивление слышится доля сожаления,—Ты не в том положении, чтобы отступать. Ты всё ещё король Вероны и к твоему счастью, твои подданые пока не знают, что ты, как ребенок собрался их бросить. Куро отстраняется, заметив чужую поникшую голову. Слишком надавил, хоть и сказал так мало из того, что хотел. Но нет смысла жалеть добровольно тонущего, поэтому Треф заставит его выплыть. Надавит на все точки, о которых знает, сделает больно, но даст шанс. Пусть Ромео будет обижен на эти слова, пусть ненавидит, но он хотя бы их услышит. Они всегда слышат только когда он давит. —У тебя еще есть время решить, что важнее: своя гордость или чужие жизни. На этом их диалог заканчивается. Куромаку быстро покидает комнату, а Ромео ещё долго пытается прийти в себя, круг за кругом путаясь в своих мыслях. Он никогда не был так неуверен и смятён в завтрашнем дне.