row harder

Мэттью ожидал, что его первый день рождения в качестве айдола будет насыщенным, но не настолько. Съемку клипа нельзя отложить в честь празднования дня рождения, поэтому большая часть его дня занята пересъемками второстепенных кадров, и к тому времени, когда его возвращают в компанию, чтобы просмотреть заготовленный сценарий эфира, он уже смертельно устал. Хорошо, что каждому участнику положено проводить день рожденьческий эфир в сопровождении двух других, поэтому Гонук и Джиун здесь, чтобы поддерживать его солнечную энергию во время сорокапятиминутной трансляции. Или это не очень хорошо. Он всегда не очень уверен, когда дело касается его и Джиуна, вместе. В любом случае, эфир — это главное событие вечера, потому что после — лишь часы скучного расписания в одиночестве. Гонук и Джиун возвращаются в общежитие, а у Мэттью впереди еще фотосессия, занятия с репетитором, чтобы прогнать все корейские слова, которые он напутал во время эфира, и быстрый поздний ужин из еды на вынос, прежде чем стафф потащит его в студию на съемку поздравления с днем рождения будущего себя. Это странно – говорить с будущим Мэттью обо всех грядущих переменах, когда он едва представляет себе, какими они будут; и это странно — делать это одному. Практически все его расписания до этого момента были вместе с группой, и делать что-то одному, без мемберов в качестве группы поддержки рядом, — очень сложно. На самом деле ему сложно делать это только без одного конкретного человека рядом, и в этом он признается себе только тогда, когда находится один (на случай, если кто-то из его окружения обладает способностью читать мысли). Мэттью возвращается обратно в общежитие только к часу ночи, и к этому времени все впечатления от эфира уже улетучиваются. Счастье от всех поздравлений с днем рождения, заполонивших чат, угасло, сменившись чувством одиночества, которое может исправить только один человек. Когда Мэттью заходит в общежитие, в общей комнате практически никого нет, кроме все еще бодрствующего '04 лайна: Кюбин лежит, свернувшись калачиком на одной стороне дивана, Рики — на другой, смотря что-то на айпаде с одним наушником в ухе. — Привет. Где все? — О, хён! — говорит Рики, поднимая взгляд и нажимая на экран, чтобы поставить на паузу то, что он смотрит. — Как прошел лайв? — Ты не смотрел? — спрашивает Мэттью. — Нет, он смотрел, — отвечает Кюбин, тоже поднимая взгляд. — Ты ошибся в его поздравлении. — Там было слово «здорово», — дуется Рики. — О боже, в этом гораздо больше смысла, — говорит Мэттью, прислоняясь спиной к стене рядом с дверью и потирая ладонью уставшие глаза. На нем все еще макияж для эфира, и, вероятно, он только что его размазал. — Тебе понравился мой подарок? — спрашивает Кюбин, прежде чем Мэттью успевает извиниться перед Рики. — Мило, да? — Он замечательный, Бин-а, — отвечает Мэттью. — Где все? — Он в своей комнате, — говорит Рики. Он возвращает свой взгляд к планшету, слегка улыбаясь, а Кюбин прыскает. — Несмешно, — говорит Мэттью. — Я спрашивал про всех. Он бросает на Рики взгляд, пытаясь сделать его строгим, но, даже если ему это и удается, тот на него больше не смотрит. — Да, конечно, хён, — бросает Кюбин. — Он не так давно туда ушел. Наверное, еще ждет тебя. — А где все остальные? — О, Тэрэ-хён тоже там, — добавляет Кюбин. — Но он, наверное, спит. — У него... как это там... крепкий сон? — небрежно говорит Рики, переходя на английский, произнося последнюю фразу, и Кюбин снова хихикает. — Да уж, вот это день рождения, — хнычет Мэттью, но он закопает себя еще сильнее, если продолжит сопротивляться. Во всём виноват Джиун. — Эй, могу я послушать парфюм? — невинно спрашивает Кюбин. — Он в компании, — бормочет Мэттью, направляясь к коридору, где находятся их комнаты. Чертов парфюм. Почему ему понадобилось сделать такой продуманный подарок? — Спокойной ночи, хён! — вслед кричит Кюбин, и Рики подхватывает его слова. — С днем рождения! Дело в том, что Мэттью волновало только две вещи: лег ли Джиун спать, и есть ли в его комнате Тэрэ. Он направляется в их комнату в конце коридора, ни разу не взглянув на дверь собственной, откуда доносится тихий голос Чжанхао. Он был так измотан по дороге домой, но когда он поворачивает ручку двери в комнату Джиуна, у него словно открывается второе дыхание. Открыв дверь, он чувствует мимолетное разочарование, когда его встречает темнота. Если Джиун и правда спит, это сильно испортит его день рождения. Но когда он проскальзывает в комнату, разочарование сменяется облегчением: Джиун сидит в постели при свете лампы и смотрит на открытую дверь, оторвав взгляд от своего дневника. В комнате темно только на стороне Тэрэ, и Мэттью бросает взгляд на его свернувшееся к стене, видимо, спящее тело. Мэттью закрывает за собой дверь и застывает на пороге, наблюдая за тем, как Джиун убирает ручку и закрывает дневник. На нем очки и роскошная черная атласная пижама. Мэттью дразнит его каждый раз, когда тот ее надевает, но на самом деле обожает, как приятно ощущается под щекой ткань, когда он прижимается к груди Джиуна. — Ты идешь? — шепчет Джиун. — Может быть, мне не стоит, — шепчет в ответ Мэттью. — У меня к тебе… пара вопросов. Ему нужно слово «претензия», но он не знает его на корейском. Джиун расплывается в улыбке, и Мэттью не может не улыбнуться в ответ. — Иди сюда, расскажи мне, — шепчет Джиун, похлопывая по кровати рядом с собой. — Позволь мне их решить? Мэттью на цыпочках проходит глубже в комнату и забирается на кровать, ложась на живот рядом с телом Джиуна. Кровать односпальная, поэтому им тесно, но все равно довольно уютно. — Подвинься, — шепчет Мэттью. — Освободи место. — Зачем? — спрашивает Джиун, оставляя свой дневник на тумбочке. — Мне нравится, когда ты близко. Мэттью тихо стонет, прячась лицом в бок Джиуна. Он издевается. Мэттью ненавидит это. Правда ненавидит. — Хороший день рождения? — спрашивает Джиун. — Самый лучший, правда? Мэттью чувствует прикосновение Джиуна к своей спине, легкое поглаживание по плечу. Пальцы Джиуна нежно касаются конца рукава его футболки. Мэттью глубоко выдыхает. День был таким долгим, и это именно то, в чем он нуждался. Нуждался настолько, что это стоило всех поддразниваний со стороны Рики и Кюбина и неловких оправданий, которые ему придется придумать, если проснется Тэрэ. Он нуждался в этом комфорте, когда его обнимает тот, кому достаточно просто увидеть его улыбку. Он чувствует, как из него улетучивается тревожность, хотя знает, что Джиун, скорее всего, сейчас снова начнет его доставать. Но это уже другое. Намного приятнее. Мэттью улыбается в атласную пижаму Джиуна, глубоко вдыхая и выдыхая вновь, а Джиун ждет, пока тот настроится. — Лучший? — наконец повторяет свой вопрос Джиун, секунд тридцать спустя. — Мог быть и лучше, — отвечает Мэттью, надувая губы и поднимая голову. Джиун, очевидно, ожидал этого. — Правда? — говорит он расслабленно и лениво. — Слишком много работы? — Давай я расскажу тебе о своих жалобах, — отвечает Мэттью, опираясь на свой локоть и поднимая взгляд на Джиуна. — Так неформально, — отмечает Джиун, поправляя рукав Мэттью — Давай я расскажу тебе о своих жалобах, хён. Джиун наклоняет голову и улыбается, как бы говоря "давай". Мэттью еще раз бросает взгляд на темную сторону комнаты, где спит Тэрэ. — Просто не шуми своими жалобами, — приглушенно говорит Джиун. — Если только ты не хочешь обойтись без них? Хочешь заняться чем-то еще? — Мечтай, — отвечает Мэттью, впиваясь кончиками пальцев в атласную рубашку Джиуна. Он прикусывает губу, чтобы не улыбнуться. — Мечтаю, — Джиун тянется, чтобы погладить волосы на лбу Мэттью, и тот пытается хлопнуть его по руке. Джиун перехватывает его запястье в воздухе. — Не шуми, помнишь? — шепчет он. — Хорошо, давай приступим, — тихо говорит Мэттью, стараясь не потревожить сон Тэрэ. Он тянет руку Джиуна к кровати, чтобы поиграть с его пальцами. — Эфир. Они все связаны с эфиром. — Позволь мне их выслушать, — послушно говорит Джиун, подстраиваясь под громкость голоса Мэттью. — Что я сделал не так, Мэччу-я? Свободной рукой он снимает свои очки, складывает их на груди и кладет в нагрудный карман пижамы. В очках он выглядит милым и мягким, без них — слишком похожим на идеального Джиуна со съемок клипа. Мэттью требуется секунда, чтобы побороть желание наброситься на него и переключиться на текущую задачу — отчитать Джиуна за то, что тот был слишком очевиден во время трансляции. Еще одна вещь, которую Мэттью определенно ненавидит: дурацкое модельное лицо Джиуна. — Не спи с ними в кармане, — говорит Мэттью, смотря на очки на Джиуна. — Ты их раздавишь. — Так заботливо, детка. Мэттью впивается ногтями в тыльную сторону его ладони в наказание за запрещенное обращение. Джиун чуть ли не вскрикивает, но в последний момент останавливает себя, всматриваясь в темноту. В другом конце комнаты Тэрэ переворачивается. Он снова ложится лицом к ним, застывшим на кровати Джиуна. Мэттью едва различает темные линии его трепещущих ресниц. — Так мы сможем лучше за ним наблюдать, — шепчет Мэттью, и Джиун, оглядываясь, кивает. По крайней мере, если Тэрэ откроет глаза, они сразу об этом узнают. — Выкладывай, — шепчет Джиун, чуть удобнее устраиваясь на кровати. Он достает из кармана очки и кладет их поверх дневника. — Ладно, начнем с прикосновений, — начинает Мэттью, изо всех сил стараясь стереть с лица улыбку. Сейчас он хочет транслировать вайбы оппы, а не солнышка. — С самого начала, все эти прикосновения. Ты же знаешь, что мы не можем так касаться друг друга. — Не было никаких прикосновений, — возражает Джиун. — Я был полностью отстранен. Я обеспечил тебе простор. Мэттью не знает этого слова, и Джиун понимает. — Пространство, — объясняет он, сжимая руку Мэттью. — Я дал тебе пространство. — Нет, ты, типа… — Мэттью жестикулирует в воздухе, пытаясь подобрать слова. — Ты положил мне руку на плечо сразу же, как только все началось, понимаешь? А потом ты продолжал трогать мои мышцы. — Мэччу, я был так хорош, — Джиун округляет глаза. Это настолько провальная попытка, что Мэттью заливается смехом, хоть и пытается сохранять суровый вид. — Ты выглядишь в десять раз менее милее, когда стараешься выглядеть мило, хён. — Но ведь правда. Половину времени я держал руку согнутой, вот так, — демонстрирует Джиун. — Ты не заметил? — Не совсем, — признает Мэттью. — Что ж, я так делал, — подчеркивает Джиун. — Потому что ты сказал, что будешь игнорировать меня весь день, если я буду слишком тактильным. А я хороший слушатель, Мэччу-я. Он опускает руку и откидывает челку с лица Мэттью. Тот слишком занят, перебирая в памяти каждую секунду эфира, чтобы остановить его. Неужели Джиун действительно не был таким тактильным? Мэттью готов был поклясться, что Джиун все время крутился вокруг него. Он помнит, как рука Джиуна лежала на его плече, как ее тепло притягивало его внимание каждую секунду. Он знает, что Джиун нагло ласкал его руки, закатывал рукава рубашки, чтобы продемонстрировать его мускулы, которые, по мнению Мэттью, привлекают Джиуна сильнее, чем тот готов признать. Все это определенно было. — Хотя я знаю, что ты так никогда не сможешь сделать, — добавляет Джиун, заправляя самые длинные пряди челки Мэттью за ухо. — Никогда не смогу что? — Провести целый день, не разговаривая со мной, — отвечает Джиун. — И всё же, я не хочу рисковать. — Я бы не смог так поступить с тобой, — говорит Мэттью. — Ты бы, наверное, расплакался к концу дня. — Ты слишком добрый, чтобы так со мной поступить, — соглашается Джиун. Он дарит Мэттью одну из своих самых красивых улыбок, ту самую, которую можно назвать по-дурацки глуповатой. Мэттью подносит ладонь Джиуна к своей щеке и прижимается к ней, чтобы скрыть прилив нежности, которое проявляется на его лице. Это всё испортит, если он выдаст, как сильно хочет вновь зарыться в пижаму Джиуна. Пора предъявить новое доказательство, раз уж прикосновения оказались недостаточно весомыми. — Хорошо, ладно, ты назвал себя Дживуном, — говорит Мэттью. — Боже, ты так одержим? — Просто хочу вызвать у своего донсэна улыбку в его день рождения, — отвечает Джиун, пожимая плечами. — Что в этом такого? Фанаты любят локальные шутки. — Это не важно, — шепчет Мэттью. — Боже, ты такой… Джиун закидывает свободную руку за голову, опираясь ею об изголовье кровати. — Какой? — улыбается он, расслабляясь. Мэттью не может вовремя подобрать подходящее слово. Сложно находить новые способы пожаловаться на то, что делает Джиун, когда ему на самом деле это нравится. Он чувствует, как с каждой секундой его преимущество исчезает, а улыбка Джиуна становится всё шире. — У меня к тебе вопрос, Мэччу-я, — говорит он. — Почему ты всё время хватался за мою руку? — Я этого не делал, — Мэттью опускает голову. — Эй, эй, — тут же говорит Джиун, освобождая свою руку от хватки Мэттью, чтобы коснуться его подбородка и поднять его голову обратно. — Я не жалуюсь. Не переставай так делать. — Но я этого не делал, — поджимает губы Мэттью — Ладно, хорошо. Если ты этого не делал, другой вопрос. — Ты уже задал свой вопрос, и у тебя была только одна возможность. — Дай мне еще одну? — в низком голосе Джиуна проскальзывает нотка хныканья, и он выпучивает глаза. Выглядит довольно отвратительно, гораздо менее эффектно, чем у Мэттью. Мэттью наигранно вздыхает, едва сдерживая смех. — Лаааадно. — Спасибо, ваше Высочество, — дразнит Джиун. Он опускается ниже, ложась на одном уровне с Мэттью, а затем переворачивается на бок и оказывается лицом к нему. Их лица находятся в нескольких сантиметрах друг от друга, слишком близко, чтобы Мэттью мог разглядеть его без размытости. Мэттью не может поверить, что прошло уже несколько месяцев с того момента, когда Джиун впервые оказался к нему так близко, что его глазам пришлось сфокусироваться на его губах. Каким-то образом, чем ближе их тела, тем спокойнее Мэттью себя чувствует. Словно баланс сил меняется по мере того, как расстояние между ними сокращается. Когда они настолько близки, что достаточно лишь дернуть головой, чтобы их губы коснулись друг друга, разница в возрасте уже не имеет никакого значения. Джиун не хочет быть главным, когда они так близки. Всё для Мэттью. — Ты все время искал мой подарок, — начинает Джиун. — Постоянно спрашивал, мой ли это. — Да, я плох в догадках. И что с того? — Кажется, ты много думал о моем подарке, да? Джиун улыбается, наблюдая за тем, как Мэттью хмурится на него. — Эй, я просто спрашиваю. Ты это делал, не я. Так что, если кто-то из нас и ведет себя очевидно… — Я просто был взволнован, — оправдывается Мэттью. — Потому что до эфира ты все время говорил, мол, вот увидишь, мой тебя точно удивит. — И как, удивил? Мэттью поднимает руку, чтобы обхватить талию Джиуна, и кивает. Он чувствует, как мышцы Джиуна напрягаются под его прикосновением, замирая, словно он задерживает дыхание. — Он сейчас на тебе? Прежде чем Мэттью успевает ответить, Джиун наклоняется вперед и упирается носом в его шею. Мэттью инстинктивно откидывает подбородок назад, и Джиун глубоко вдыхает, проводя по мягкому контуру его челюсти. — Так и знал, — бормочет Джиун, проводя носом по тому месту, где Мэттью потер свое покрытое парфюмом запястье прямо перед уходом из компании. Мэттью вздрагивает. По его позвоночнику проходит холодок. — Это было так мило, как сильно ты его хотел, — продолжает Джиун. Он поднимает голову, и Мэттью чувствует холод без Джиуна на своей коже. — Хотел проверить, насколько сильно я готов баловать тебя на публике. — Это нечестно, — жалуется Мэттью. — Ты сам его расхвалил, я просто поддержал. Он крепче сжимает руку вокруг талии Джиуна и видит, как тот подавляет улыбку, позволяя Мэттью снова притянуть его к себе ближе. — Я лишь хочу сказать, что не только я тут очевиден, — пожимает плечами Джиун. — Не дуйся из-за этого. — Я буду дуться, потому что это неправда. — Хорошо, что ты мило дуешься. Джиун подносит кончики пальцев к его надутым губам, чтобы ткнуть в них, но у Мэттью на подходе новая жалоба. — Ты назвал меня цветком, хён. Что это было? Джиун опускает руку, выглядя очень довольным собой. — Разве это не было очень хорошо? — с гордостью отвечает он. — Нет! Это было чертовски банально, хён. Ты видел лицо Гонука, боже, его чуть не стошнило. Он пытался пнуть тебя под столом, но вместо этого пнул меня… Ни что из этого не может стереть улыбку с лица Джиуна. — Мне показалось, что это было довольно хорошо, — говорит он. — Единственное, было бы еще лучше, если бы я действительно подарил тебе цветы, а потом сказал, что ты самый красивый из всех. Он такой дурак. Мэттью стонет, Дживуни-хёёён, и зарывается лицом в подушку. Джиун слишком радостно хихикает над его реакцией, и со стороны Тэрэ раздается шорох. — Тсссс, — цыкает Джиун, продолжая хихикать. — Не шикай на меня, это твоя вина, — шипит Мэттью, поднимая голову. — Ты краснеешь, — говорит Джиун. — Где? — Ну, где еще? Твои щеки. — Это из-за подушки. — Да, конечно. Из-за подушки. Не из-за моих фраз. Джиун поднимает на него брови, и Мэттью тычет его в бок рукой, которой держит того за талию. Джиуну каким-то образом удается не вскрикнуть. Удивительно, что Тэрэ до сих пор не проснулся, учитывая шум, поднявшийся в комнате. Но, к счастью, Тэрэ снова успокаивается, и вместо того, чтобы ткнуть его в ответ, Джиун обвивает плечо Мэттью своей рукой. Мэттью принимает приглашение прижаться к его груди. Когда они обнимаются, спорить гораздо интереснее. — У тебя еще есть ко мне вопросы? — Наверное, десяток, — улыбается Мэттью. — Целый букет жалоб. — Целый что? Ох, это было на английском. — Типа, очень длинный список, — объясняет Мэтью. — Готов написать книгу со всеми претензиями, которые у меня к тебе есть. Это, похоже, радует Джиуна. — У меня есть одна жалоба, связанная с тем, что ты сегодня сказал, — говорит он. — Правда? — Да. Это было жестоко. — Жестоко? — удивленно повторяет Мэттью. Он не может понять по тону Джиуну, серьезно тот или шутит. Сарказм не всегда поддается переводу. — То, что ты сказал насчет лисёнка Чжанхао, — шепчет Джиун, маска серьезности сходит, и Мэттью расслабляется. Шутит. — Ты сказал, что будешь обнимать его во сне. — Ох, ты ревнуешь? — Очень. — Это потому что я не соглашаюсь на отношения? Джиун фыркает. — Лисенок не считается за измену, если мы не встречаемся, — напоминает ему Мэттью. Он подавляет смешок, наблюдая за тем, как от смеха дрожит тело Джиуна. — Тогда встречайся со мной. Я разрешу тебе оставить его как запасной вариант, — шепчет Джиун. — Хорошая попытка, — морщит нос Мэттью. Боже, как же ему хочется перевернуться и впиться в него губами. Хочется залезть под одеяло и спутать их тела, чтобы они так и пролежали всю ночь, как одно целое. Тэрэ, наверное, даже не станет возражать. Смех Джиуна утихает, его ребра перестают дрожать под рукой Мэттью. Его широкая улыбка медленно спадает, а черты лица возвращаются в свое невозмутимое состояние. Всё, что он делает сейчас, — смотрит на Мэттью и ждет, когда тот снова начнет свою игру. Он более чем готов к тому, чтобы с ним играли снова и снова, и Мэттью обычно с удовольствием этим пользуется. Но сегодня день рождения Мэттью, и этот день был таким длинным. Он больше не хочет играть с Джиуном. Он просто хочет быть с ним. — Хён, — шепчет он, касаясь щеки Джиуна. — М? Он проводит большим пальцем по легкой щетине Джиуна. — Я бы хотел, чтобы мы могли отпраздновать по-настоящему, — бормочет он. Мэттью понимает, что об этом не может быть и речи. Он допускает, что они могли бы дождаться, пока все лягут спать, и вместе улизнуть в ванную, но, честно говоря, он предпочтет просто пообниматься в удобной кровати и признать свое поражение в достижении чего-то большего, чем поцелуи. Остальное может подождать, пока они не отчаются по-настоящему. На долю секунды Джиун проводит языком по губам, увлажняя их. — Я тоже, — шепчет он в ответ. — Но я просто рад, что ты здесь. — Что ты имеешь в виду? — Я думал, что ты можешь сразу пойти спать, и я буду скучать по тебе. Мэттью бы так никогда не сделал. Не тогда, когда его мысли весь день, на протяжении всех съемок клипа, эфира, встреч и съемок, стремились к этому моменту — моменту, когда они наконец-то останутся наедине вдвоем. Ну, наедине вместе с Тэрэ. — Никогда, — просто отвечает Мэттью. — Тебе никто ничего не говорил после эфира, да? В компании? — Нет, никто, — признается Мэттью. Какими бы очевидными они ни были, они, видимо, все еще находятся в категории зарабатывания денег, а не в категории кризиса. И если бы их химия была проблемой, WakeOne просто не позволили бы Джиуну присоединиться к эфиру Мэттью. Они же не знали, что он будет тактилен и кокетлив и.… что Мэттью будет тактилен и кокетлив в ответ. — Ты же… не расстроен по-настоящему? Из-за всех… жалоб? Мэттью оскорблен тем, что Джиун вообще считает нужным спрашивать об этом. Он уже должен понимать, что его жалобы — это лучшая часть. — Хён, — говорит он, стараясь интонационно придать слову законченность. — Нет. — Да, я так и думал, — уверенно говорит Джиун. — Иначе мне бы пришлось научить тебя новому слову. — Какому? — Лицемер. — Ладно, я знаю слово «лицемер», — возражает Мэттью, хотя на самом деле он его не знал. По крайней мере, не смог бы с ходу его вспомнить. — Это хорошее слово, — говорит Джиун. — Именно им ты будешь, когда в следующий раз назовешь меня очевидным. — Ты даже ничего не сказал про мой худший момент сегодня, — признает Мэттью. Джиун улыбается. На мгновение его глаза расширяются, удивленные тем, что Мэттью действительно признается в чем-то, но это мгновение проходит прежде, чем Мэттью успевает начать жалеть о том, что стал об этом говорить. — Каким был твой худший момент? — спрашивает Джиун. — Когда я начал говорить за тебя, — хихикает Мэттью. Если честно, это было чертовски рискованно с его стороны. На самом деле, это было так же очевидно, как и все, что весь день делал Джиун. — Когда я сказал весь этот бред про то, что лисенок — это твой подарок. Это было так… так… — Так очевидно, — заканчивает за него Джиун. Его глаза сжимаются в маленькие полумесяцы, пока он широко улыбается. — Черт, это было так очевидно. Что ты там говорил, что-то о том, что я хотел бы, чтобы ты думал обо мне, когда меня не будет рядом? — Что-то вроде того, — говорит Мэттью. — Я не думал. Это было так глупо. — Это было почти как разоблачение. Я бы абсолютно точно сказал тебе те же самые слова. — Да, потому что ты одержим. — Нет, потому что я люблю тебя. Джиун обхватывает Мэттью за шею и притягивает его голову к своей груди, прежде чем тот успевает вымолвить ответ. Он уже произносил эти слова ранее, много раз. Он даже говорил их во время эфира, но было не так. Не в одиночестве, не наедине, не в темноте. Все это меняет ситуацию, и мысли Мэттью замирают. — Ты выглядел так мило в этом берете сегодня, — тихо говорит Джиун. Он, наверняка, знает, что только что заставил сердце Мэттью биться в панике, и эти слова должны его успокоить. Или, возможно, Джиун ничего не замечает. Ему свойственно быть таким иногда. — С-спасибо, — шепчет Мэттью. На секунду всё, что он слышит, это спокойное дыхание Тэрэ в другом конце комнаты. Ему интересно, затаил ли дыхание Джиун. Мэттью точно да. — Ты забыл поругаться на меня за кое-что еще, — шепчет Джиун. — За что? — Мэттью удивленно поднимает голову обратно, чтобы взглянуть Джиуну в лицо. — Открытка, — говорит Джиун. — То, что было написано на лицевой стороне. Он смотрит на губы Мэттью, но не двигается, чтобы поцеловать. В конце концов, Мэттью главный, когда они так близко. — Я не хотел ругаться на тебя за открытку, — выдыхает Мэттью. — Она мне понравилась. — Я так и знал, — облегченно выдыхает Джиун. — Да. Мне… понравилась открытка. Это самое большее, что он сейчас может сказать в ответ, но он думает, что Джиун знает, что скоро настанет его очередь услышать это. Мэттью слишком труслив, чтобы сказать эти самые слова прямо сейчас, и Джиун любит его достаточно, чтобы понять. Он видит, как тот начинает улыбаться, и Мэттью закусывает губу, чувствуя, как горят его щеки. Любовь не достаточно сильное слово, чтобы выразить его чувства по отношению к открытке Джиуна. В ней было написано столько всего, что Мэтью никогда не смог бы подобрать слова ни на корейском, ни даже на английском. Теперь мы в одной лодке. Когда ты будешь чувствовать усталость, я буду грести сильнее. Доверься и следуй за мной. Всё это было написано неаккуратным почерком Джиуна на открытке с надписью I love you на лицевой стороне. Это было так в стиле Джиуна: все эти красивые слова, пронизанные искренностью, дарящие Мэттью то, в чем он даже не подозревал, что нуждался. Мэттью не мог перестать улыбаться, когда закончил читать. Даже сейчас, думая об этом, он чувствует, словно вот-вот расплачется, а он не может этого допустить. — Но ты написал неправильно, кстати, — добавляет Мэттью. — Слова спереди были... по длине, не по ширине. Слова по вертикали и горизонтали для него не существуют. — Упс, — пожимает плечами Джиун. — Тебя это волнует? — Ничуть, — говорит Мэттью. Он наклоняет голову, опускает глазам к губам Джиуна и наблюдает, как Джиун немедленно реагирует, словно его натренировали. Его подбородок нетерпеливо наклоняется в другую сторону, готовый к тому, что Мэттью начнет их соединять. Только Мэтью не подается в его сторону. Пока что. — Что такое? — дразнит его Мэттью, облизывая губы. — Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — Не дразни, — ноет Джиун. — Разве не ты должен целовать меня, в мой день рождения? Почему я должен иници- Мэттью не успевает договорить, как губы Джиуна встречается с его губами. Он выдыхает, позволяя Джиуну забрать весь воздух из его тела, пока тот вдавливает его глубже в матрас, а его голова закрывает свет от лампы. Мэттью чувствует, как его мозг очищается. Язык Джиуна легко скользит по его губам, и Мэттью слишком охотно отвечает на его прикосновения, впиваясь пальцами в волосы Джиуна, чтобы получше захватить их для поцелуев, которые, он надеется, ждут их впереди. Он не умеет строить из себя недотрогу, особенно когда начинаются поцелуи, а Джиун уже поддается, впуская Мэттью всё глубже и глубже, и его бедра тяжело опускаются на бедра Мэттью, когда он ложится на его тело своим. Мэттью проводит одной рукой по шее Джиуна, проводя кончиками пальцев по его коже, и Джиун выдыхает настолько резко, что это похоже на свист. — Тише, — бормочет Джиун. — У нас зрители, помнишь? — Тогда целуйся тихо, — возникает Мэттью, оттягивая голову Джиуна назад и легко проводя зубами по его нижней губе. Он чувствует, как она напрягается, когда Джиун улыбается. — Ты вкусный, — шепчет Джиун. — Как и говорил. Он наклоняется, чтобы снова поцеловать Мэттью, и тот хмурится. — Что я говорил? — Ты вкусный. У тебя вкусное тело, помнишь? Черт возьми. — Ты не должен меня дразнить, — хнычет Мэттью. — Корейский сложный. — Это было слишком мило, — воркует Джиун. — И слишком правдиво. Он снова опускает голову, но в этот раз Мэттью останавливает его, положив руку ему на грудь. — Нам нужно перелечь, — указывает он, максимально стараясь превратить шепот в приказ. — Повернись к нему спиной, чтобы он первым делом не увидел это, если проснется. — Умно, — шепчет в ответ Джиун, слезая с Мэттью и ложась на бок. — Выключить свет? — Еще лучше. Он наблюдает за тем, как Джиун нащупывает выключатель лампы и щурится, глядя в ее тусклые блики. — Нам нужно встать в шесть, — говорит Мэттью. — Пятнадцать минут день рожденьческих поцелуев, и потом я должен пойти спать. Он хочет, чтобы Джиун начал возражать, и тот не подводит. — Ты потратил столько времени сегодня, докапываясь до меня, а теперь даешь мне всего пятнадцать минут на потрогать тебя? — Двадцать, — уступает Мэттью. — Я могу остаться на двадцать минут. Он хотел бы остаться на всю ночь, позволить объятиям Джиуна усыпить его. Когда Джиун находит выключатель, комната погружается в темноту, и атласная рука снова ложится на грудь Мэттью, притягивая их тела друг к другу. Мэттью чувствует его теплое дыхание на своих губах, когда опускает голову обратно на подушку, и вдруг Джиун снова зарывается в его шею, вдыхая его собственные духи. Мэттью обхватывает руками шею Джиуна, прижимаясь к нему так близко, насколько это возможно, и закрывает глаза. Это был такой долгий день, и он наконец-то чувствует, что всё закончилось. Наконец-то спокойно и безопасно. — В следующем году я попытаюсь найти способ снять нам отель, — шепчет Джиун. — В мой день рождения? С моим расписанием? Удачи с этим. — Ладно, не в день твоего рождения, — настаивает Джиун. — Когда-нибудь в мае, я сделаю так, чтобы это случилось. — Как скажешь, — хмыкает Мэттью. — Доверься и следуй за мной, да? Он находит в темноте губы Джиуна и прижимает их к своим. Лучший день рождения, наконец-то. Если только Тэрэ будет спать еще двадцать минут.