Дурные сны

Больше всего Франческо ненавидел бессилие. Не мочь остановить свои же руки во взмахах столько раз, что хватило бы убить двадцать человек. Кровь быстро растекалась по освященным плитам, тело падало глухо, уже неживое. Не мочь удержать самого себя на веревке, когда выкатываются из орбит глаза в попытке вздохнуть; не предотвратить последнего позора обнаженного раскачивающегося тела. Франческо вовсе не благоразумный разбойник, он проклинал бы повешенных рядом, но им это тоже уже было все равно, минутой раньше или позже веревка всем им стала последним земным имуществом. Предвидение он ненавидел тоже. Зная все, что будет дальше, но не в силах вырваться, он смотрел глазами птиц на то, как кровь грязнила в канавах воду, как затевались на улицах страшные игры с тем, что когда-то жило, говорило, держало перо, меч, конские поводья, — отрубленные головы и руки становились потехой для обезумевшей толпы, кровь пятнала стены и лица. Цветущий город превратился в бойню, дышал кровью, дурным запахом потрохов и тлением. По жаре все стремительно гнило, но обращалось не в честный прах — в слизь, кишение червей. Что-то, в чем станет уже почти неузнаваема человеческая плоть, — кость, мясо, требуха, — так и не обретет пристанища, разойдясь клочками; что-то брезгливо спихнут в кое-как вырытую яму. Скоро их начнут рыть во множестве, наспех — чума и засуха поторопятся собрать дань с тех, кто выжил. Те, кто играл с тленом, сами скоро превратятся в тлен. В наказание за десятки новых могил — раскопают ту, где и земля еще не улеглась. От ужаса немо завоет душа, пока птицы примеряются к брошенным, уже неузнаваемым останкам... *** — Франческо! Франческо?! Франческо застонал и упал в подушку лбом. — Опять кошмары? — сонный Джулиано погладил его взмокшие волосы. — Все то же? — Да, — Франческо потянулся к нему, живому, всем лицом и телом зарылся в него, сражаясь с жуткими видениями. — Сходи еще раз к психологу. И я тебе не дам больше столько работать, это все твой годовой баланс! Месяц потом плохо спишь! — даже ворчание Джулиано сейчас бальзамом лилось в уши. — Хорошо, — смиренно согласился Франческо. И правда, которую весну подряд в апреле его мучали кошмары, а психолог разводил руками и предлагал поработать над отношениями с дядей и привычкой все контролировать. — Все хорошо. Ну сколько можно, сколько мы уже вместе? Почти семь лет! Я с тобой, и со мной все в порядке, даже мениск не болит, — шептал Джулиано. — Плюнь на все, в воскресенье поедем на виллу. Поцелуй меня, Франческо. Франческо потянулся к нему вслепую: темнота была лучше, чем безжалостное солнце видений. Руки и губы не лгали: они сплетались, смыкались с губами и руками Джулиано, и ужас наконец уходил. Совсем проснувшийся Джулиано оседлал его и погладил. — Неужели тебе так глубоко запали в сердце наши старые ссоры? Ну ладно, мне было едва восемнадцать и я не ожидал, что мне понравится парень, но ты-то был старше и должен был быть умнее! — Я люблю тебя, — Франческо ответил невпопад и поерзал под ним, поддавшись возбуждению. Джулиано удовлетворенно фыркнул, приподнялся и направил в себя член. Секс был совсем недавно, перед сном, и двигаться было легко. Но Франческо медлил, не спеша приподнимался и придерживал Джулиано, пока еще хватало сил оттягивать оргазм. Потом пришла сонная истома — простая, без видений. Франческо был бы рад увидеть сон про любовь, но Джулиано никогда ему не снился просто так — только в апрельских кошмарах. Зато он их и прогонял, когда будил Франческо. К началу мая, как обычно, все прошло — но больше никогда не повторилось. Может, вышел какой-то срок? Франческо этого не знал, но чувствовал, как будто наконец отпущен.