Навсегда

Martin — Мы садимся в самолет, — напряженно сообщила Мартину мама. — Как вы там? — Плохо, — честно ответил ей Мартин. — Просто жесть, как. Марко в реанимации, черт знает, что будет дальше… Немо в истерике, чуть капельницу себе не вырвали, плакали навзрыд, а им нельзя волноваться. Я хожу туда-сюда и никому не могу помочь. Это просто… Мартин не преувеличивал. От искренней, от души, ругани его удерживало только то, что он говорил с мамой. Во-первых, ругаться при ней было бы странно. Во-вторых, не хотелось пугать ее еще больше — хотя, казалось бы, куда уже? — Ясно, — мама и без матерных выражений все поняла правильно. — Скоро будем с вами… Боже, все так неожиданно, награждение, трофей, мы так расстроились из-за Марко… А потом темнота и эта осветительная штука летит на Немо… Марко мчится его…их спасать… И все это в прямом эфире. — Знаю, знаю, я тоже был просто в шоке. Сразу прыгнул в машину и помчался. Дания, к счастью, ближе, чем Хорватия… — Да, дорогой, как хорошо, что ты был рядом. Хотя бы ближе, чем мы… Ох, какой же кошмар. А что Немо говорит…говорят…? Что вообще случилось? — Я не спрашивал, — вздохнул Мартин. — Не думаю, что они видели больше, чем мы со стороны. Да и некогда было, они так винят себя и переживают за Марко, что аж до истерики. — Ни в чем они не виноваты, — твердо отрезала мама. — Так им и скажи. Марко, должно быть, их очень сильно любит, если… Почему только не сказал ничего… — Нечего было говорить, — хмыкнул Мартин. — Они не встречаются, ничего такого. Но, очевидно, влюблены друг в друга по уши, так что это вопрос времени… «Если это время будет», — подсказал зловредный внутренний голосок. Мартин отмахнулся от него. — Вот оно как. Ну, в любом случае… Какие они, Немо? Мартин вздохнул. Мама явно не хотела класть трубку, возможно, разговор хотя бы с одним из ее сыновей помогал ей успокоить нервы. — Хрупкие настолько, что притронуться страшно, — ответил он, описывая свою первую реакцию при входе в палату. — Худенькие, в груде бинтов и пластырей, бледные до синевы. Честно сказать, едва живые. Нога сломана в двух местах, губа прокушена насквозь, синяков не счесть… А думают не о себе, рыдают из-за Марко. Сейчас еле успокоились хоть немного. Как только меня выгоняют из реанимации, я иду к ним. Потом обратно. И так уже полсуток… Когда появились все, Мартину стало легче и сложнее одновременно. Их с Марко родители примчались сразу из аэропорта, не став даже заезжать в гостиницу. Они сменили его у постели Марко в реанимации, донимая врачей миллионом вопросов, ища защиты от жуткой действительности в деятельности. Буквально на полчаса позже них в больницу приехала Элла, сестра Немо, привозя с собой их отца, Маркуса Меттлера. Конечно, он не смог оставаться в Швейцарии и успел на первый же самолет в Швецию. С таким количеством родственников стало проще. У Мартина появилось время хотя бы выпить воды и что-то перекусить, сходить в душ, позвонить друзьям, которых он, ничего не объясняя, бросил в Дании. К тому же, все, не сговариваясь, стали действовать сообща. Мама при первой же возможности обняла Немо, уверяя, что они ни в чем не виноваты. Папа взял на себя обязанность по часам приносить всем чай и кофе с бутербродами. Элла с решительным видом заявила, что про прессу и вездесущих папарацци никто может не переживать. За какие ниточки ей пришлось подергать, чтобы все оставили их в покое, Мартин не представлял. Но факт оставался фактом — никаких новых фотографий и видео по телевизору не крутили, что уже было неплохо. Маркус держался дольше всех, практически не отходя от постели Немо и не желая ни с кем кроме них разговаривать. Но уже следующей ночью мама случайно обнаружила его у Марко, чуть ли не на коленях, благодарящим за жизнь Немо и умоляющим очнуться на трех языках. А сложнее Мартину стало потому, что пришлось считаться не только с собственным горем. Элла, как и Немо, плакала не таясь, трое родителей старались скрыть слезы, что удавалось откровенно плохо. Все старались утешить друг друга, приходящих Бэмби и Сильвестра… И, конечно, несчастных Немо, которым, по единогласному мнению всех врачей, переживать было абсолютно противопоказано — а они только этим и занимались. Последнее, к его собственному удивлению, лучше всего удавалось Мартину. По крайней мере, он мог уговорить Немо поесть и переодеться или вовлечь в беседу хоть на несколько минут. Так прошло трое суток. Состояние Марко стабилизировалось настолько, что его перевели из реанимации в обычную палату. В себя он еще не приходил, хотя врачи сказали, что снизили дозировку лекарств настолько, что он мог бы очнуться, если его мозг был к этому готов. Все понимали, хоть и не говорили — отсюда было два пути: жизнь или кома. По очереди Марко навестили все, Мартин пошел сразу вслед за родителями. Марко выглядел получше, хоть и до сих пор был бледным, но хотя бы не безжизненным. Ожоги начинали заживать, врачи сочли возможным перевернуть его на спину. Дышал он самостоятельно, хоть и с кислородной маской, а писк приборов свидетельствовал про спокойный, размеренный пульс. Мартин подошел и осторожно взял его за руку, садясь на стульчик рядом. Он проделывал это бесчисленное множество раз за последние трое суток, но впервые при этом они с братом остались наедине. В реанимации постоянно была толпа народу: врачи и другие пациенты. И, хотя никто старался друг другу не мешать, настоящей приватности не было. — Мы не сможем без тебя, Марко, — сказал Мартин, просто и без обиняков. — Никто из нас не сможет. Мама с папой с ума сойдут, если потеряют старшего сына… Твои Немо окончательно утонут в депрессии, обвиняя во всем себя… А я… Прости меня, я очень часто был полным идиотом, требовал и ждал от тебя невозможного. Спорил с тобой, по поводу и без — хотя, наверное, это обычное дело между братьями… Я не знаю, что сейчас сказать тебе. Просто… Просто вернись, пожалуйста. Ты нам очень нужен. Мне очень нужен. Мартин требовательно уставился на бледное лицо, ожидая чуда. Но Марко даже не шелохнулся, не шевельнув ни единым мускулом, полностью игнорируя его слова. Это было нерационально, но Мартин ощутил злость. — Да черт тебя дери! — воскликнул он и сжал прохладные пальцы чуть ли не до хруста. — Я что, зря всем твержу: Ты. Знал. Что. Делаешь? Сам принял решение рискнуть! Ты не можешь после этого… Просто не посмеешь! Впервые за эти дни на его глазах вскипели слезы. Мартин раздраженно стер их. Марко так и не пошевелился… Когда Элла и Маркус тоже ушли навестить Марко, Мартин вернулся в палату Немо. Они тоже выглядели относительно лучше: большую часть бинтов с них сняли, остался только гипс на ноге, пластырь на порезе от кубка и капельница. Ее бы тоже можно было вынуть, если бы Немо так упорно не отказывались от еды, уверяя, что их тошнит. Мартин мог уговорить их что-то съесть не чаще раза в сутки, что, конечно, было недостаточно. Впрочем, сейчас они хотя бы не плакали, хотя глаза оставались покрасневшими и припухшими. — Мартин, — сказали они, когда он вошел. — Я… Я хотели бы увидеть Марко. Пожалуйста. Мартин предвидел такую просьбу и не удивился. Да это и не было плохой идеей — кто еще, как ни человек, ради которого Марко оказался в такой ситуации, мог заставить его вернуться? — Хорошо, — ответил Мартин, и глаза Немо удивленно расширились. Они явно ожидали протестов. — Спасибо, — тихо откликнулись они. — Спасибо, что понимаешь. Против просьбы Немо не возразил никто. Мартин сам поднял их с постели, не позволив заниматься этим Маркусу — с тяжеленным гипсом Немо были явно ему не по силам — и усадил в кресло. Капельницу из их руки врачи все же решили вынуть. Он отвез их в палату Марко и вышел за дверь. Но не ушел совсем — просто не смог. В глубине души он был уверен, что его брат откроет глаза уже через несколько минут — пылкие мольбы Немо могли бы вернуть с того света самое черствое сердце… Не говоря уже о Марко, которому они были дороги настолько, чтобы рискнуть жизнью. Мартин притаился за дверью, вслушиваясь в каждое слово. — Марко, — шепнули Немо едва слышно. — Зачем? Зачем ты так? Со своей семьей, со всеми, кто тебя любит? Почему ты решился рискнуть своей жизнью ради моей? Я не стою того, никогда не стоили… Ты не знаешь этого, но я… Я однажды почти дошли до того, что хотели умереть. Ненавидели себя, свое тело, свой голос… Мечтали о другой, следующей жизни. С тех пор все стало лучше, но… Такие мысли не проходят зря, нельзя так думать. Вот я и получили по заслугам. Но ты… Ты вмешался. Почему, Марко? Не успел подумать как следует, оценить риски? Из чувства долга? Или… Или я тебе небезразличны? — тихий голосок надломился, Немо всхлипнули, так потерянно и жалобно, что у Мартина защемило сердце. — Если так, то… Пожалуйста, позволь мне сказать тебе, что твои чувства взаимны. Дай мне шанс поблагодарить тебя, взглянуть тебе в глаза… Пожалуйста, очнись. Мартин не сразу осознал, почему у него мокрые щеки. Зря он взялся подслушивать, признание Немо было сильнее, больше, интимнее, чем он ожидал. Но он не смог бы сдвинуться с места, пригвожденный этой искренней, безыскусной мольбой. Как же мог Марко остаться к ней равнодушным? Прошла секунда, две, три… Но монотонный писк монитора не оставлял сомнений — его брат все еще пребывал глубоко в себе. У Мартина перехватило дыхание. Если это не смогло заставить Марко вернуться, то что вообще сможет? Если он не ответил ни единым сбившимся вдохом на мольбу человека, чью жизнь оценил выше своей… Не значило ли это, что… Что он не мог ответить?