Рубиновое крем-брюле

            Манон не отвечает.             Манон не отвечает.             Манон не отвечает.       Роди качает головой — возможно, она не слышит его звонок? Может, ей просто нужно больше времени, чтобы добраться до телефона? — и набирает номер по-новой, закидывая монетку в нужное место. Гудки идут, и, как ему кажется, он продолжает бормотать что-то, может, извинения или обещания, но голоса Манон все еще нет.             Манон не отвечает.             Манон не отвечает.             Манон…       Он сжимает пластмассовую трубку сильнее, чем стоит, и кровь бьет в его ушах набатом — это странное, но уже привычное чувство, с которым он должен смириться, если хочет продолжать отношения с Манон. Конверт с деньгами бережно зажат между пальцами, это труд всей его недели, все пережитые трудности и сложности, чтобы Маннон была счастлива. Он ощущает себя странно, когда прижимается лбом к стеклу, слушая уже приевшиеся гудки.       …       Ему нужно что-то сделать. Он ощущает, как вся сила, которая поддерживала его улыбку на протяжении недели, утекает как сквозь пальцы и заменяется привычным ощущением пустоты. Это странное, нейтральное ощущение в его груди, которое он изо всех сил пытался заглушить счастьем Манон, но которое не сработало. Это не работает. Он не работает? Было ли его недостаточно? Недостаточно денег? Дело все же в квартире, или…       Или дело действительно в нем? Он недостаточно заботился? Слишком сильно нажимал на нее? Его желудок сжимается сильнее, напоминая, что последние несколько дней он ничего не ел, одновременно из-за желания накопить деньги, а вместе с тем, потому что еда от его формально — бывшего — босса вызывала у него странное ощущение в животе и отбивала весь аппетит.             Манон не отвечает.       Роди хотелось бы сесть, но в телефонной будке нет места, чтобы сделать это.       Сердце Роди подскакивает к горлу, а позвоночник резко выпрямляется, с реально ощутимым хрустом, когда неожиданный стук в стекло разбивает ощутимую после гудов тишину в телефонной будке. Он все еще ощущает свое сердце в горле, когда панический взгляд находит удивленно смотрящего на него Винсента, одетого в свое дорогое коричневое пальто, и держащего в руках бумажный пакет с продуктами.       На улице значительно темнее, чем когда Роди пришел сюда.       Манон— Роди заставляет себя улыбнуться, с большей силой, чем стоит, прикладывая телефон к его месту. Его желудок причиняет ему боль, его сердце причиняет ему боль, но он улыбается, пряча конверт с деньгами в карман куртки и открывая стеклянную дверь.       — Эй, Винс! — ему кажется, что это звучит напряженнее, чем обычно, и Роди заставляет себя уменьшить это. Будь спокоен. Не нажимай на него. — Пошел за продуктами? Смена уже закончилась?       Глаза Винсента черные и глубокие, а залегшие под ними темные синяки от недосыпа и усталости кажутся почти слишком выделяющимися на фоне его бледной кожи. Каждая складка на его плаще кажется идеально-эстетической, каждый волос аккуратно приглажены в прическе — во всем этом все также нет ни капли жизни. Так отличается от Манон в этом вопросе, где Манон была живой и яркой, но никогда аккуратной.       Прекрати думать об этом. Прекрати думать об этом. Роди нужно просто позвонить Манон и все объяснить.       — … Да, я на самом деле занимался чем-то полезным, — Винсент отвечает с легкой насмешкой, его губы изгибаются в небольшой ухмылке, но глаза внимательно следят за Роди. Это тот взгляд, который последние два дня так нервирует Роди, но который он игнорирует с привычной для него легкостью. — Сейчас полночь, Роди.       Слышать свое имя от Винсента странно, но заставляет пустую грудь Роди наполниться странной горькой гордостью — смотри, он пришел от «Это Шеф», до того, что он сам обращается к нему по имени.       Но сейчас полночь. Роди моргает, пораженный этой новостью — он провел в этом месте, что, почти пять часов? Просто пытаясь дозвониться до Манон, бессильно набирая один и тот же номер? Насколько более жалким он мог бы быть?       — Да, конечно, я знаю это, аха, — он беспокойно потирает подбородок, неловко сжимая кожу между пальцами. Это немного неприятно, заземляющей. — Конечно, я знаю. Полночь. Уже поздно.       — …ты не выглядишь в порядке, — это не звучит как вопрос. Конечно, нет. — Иди за мной.       — Мне нужно позвонить, — он пытается заставить это звучать просто. Потому что, конечно, это просто. Просто позвонить.       — Я не повторяю дважды, Роди.       И он идет. Роди не бросает второго взгляда на телефонную будку, когда бредет за ним. ---       В ресторане слегка прохладно, и свет включен только на кухне. Из-за этого атмосфера кажется странной, слишком светло, но при этом слишком темно по углам, и холод бредет по рукам Роди. Здесь тихо, только слышно, как Винсент разогревает остатки какого-то мяса на плите, пока Роди сидит за столом, прислонив голову на руку. Тишина между ними простая, без неловкости и напряжения.       Роди больше не работает на Винсента.       “Всегда будет место для официанта.»       Он больше не работает на него. Он работал на Винсента, в его кафе La Gueule de Saturne, только временно и только ради денег, чтобы получить шанс привлечь внимание Манон к себе снова. Он сделал все для этого. Винсент неплохо платил, по 5€ в час, и за почти восемь часов рабочего времени он собирал 40€. Очень неплохо, Роди считает.             Только Манон не отвечает.       Манон не отвечает, и Роди остается один до момента, пока Винсент не находит его и не приводит в ресторан.       Белая тарелка с тихим звоном была поставлена прямо перед лицом Роди, слегка землистый, сладкий запах проникает в его нос, и томящее чувство голода привычно пропадает при одном взгляде на содержимое тарелки. Мясо яркое, почти бледное от идеальной прожарки, и брусничный сок выделяется более темным цветом на нем. Несколько ягод аккуратно лежат рядом, как и лист салата, и это выглядит восхитительно, эстетически-прекрасно, и…       Абсолютно несъедобно.       Роди не понимает, как другие люди могут есть это. Конечно, оно выглядит вкусно. Оно пахнет вкусно. Но в этом нет ничего похожего на любовь, ничего, что могло наполнить их грудь восторгом от еды. И что это за еда, если она не заставляет тебя чувствовать себя хорошо?       — Ешь, эти остатки все равно никуда кроме мусорки не пошли бы, — Винсент ставит вилку рядом, его взгляд скользит по рукам Роди. — …Ты выглядишь уставшим. Я принесу вина. В любом случае, это лучше подходит к мясу.       — Знаешь, тебе не обязательно, я в любом случае плохо ем… — Винсент не слушает, кажется, решив, что лучшая политика в отношении слов Роди — игнорирование.       Это срабатывает. Потому что, конечно, Винсент знает как обращаться с неуверенностью и капризами — потому что это были капризы, не так ли? — Роди лучше, чем кто-то другой. Может, это было связано с тем, что как владелец кафе, ему пришлось научиться обращаться с людьми?       Бледные и тонкие пальцы держат два бокала с легкостью и привычностью, и когда они оказываются на столе, Винсент также легко наливает вино. В этом что-то есть, будто он привык наливать вина на двоих, с той легкой грациозностью, которую ты видишь на видео.       — Ну же, — Винсент садится напротив, закидывая ногу на ногу — в этом жесте ни капли женственности, но строгий расчет. Глаза задумчиво щурятся на него. — Ешь.       Роди не хочет есть. Он голоден, но не ощущает аппетита по отношению к мясу, которое ему приготовил Винсент. Но Винсент смотрит на него, это пристальный взгляд, который Роди не может проигнорировать, поэтому берет вилку и осторожно разрезает ею кусок мяса, напрочь игнорируя нож.       Мясо отделяется легко. На нем немного брусничного сока, и он заставляет себя не думать о том, какой будет вкус: все его инстинкты кричат о том, что это будет ужасно, что вкус будет резиновым и лишенным тепла, несмотря на то, что мясо только-только было разогрето. Но под внимательным взглядом черных глаз он аккуратно кусает мясо, стягивая с вилки — капли сока стекают по губе, и он подбирает их быстрым движением языка, после чего начинает пережевывать.       Вкус не резиновый. Мясо не холодное. Мясо сладкое и вкусное, брусничный сок немного горький и придает мясу пикантный вкус.             “Я не могу продолжать смотреть, как ты разрушаешь хоть какое-то подобие прогресса, которого достигаешь, пытаясь сделать меня счастливым, это утомительно-»       Роди ощущает себя замерзшим.       — Роди? — голос Винсента едва слышен сквозь шум в ушах Ламори. — Роди. Ты плачешь.             “-это утомительно-»       — Вкуснее, — Роди бормочет под нос, смотря на мясо. Почему-то оно слегка расплывается перед его глазами. Он не замечает, как Винсент замер. — Это намного вкуснее, чем я думал. Ты пробовал?       — …я не чувствую вкуса, — напоминает Шарбонно, но берет вилку с рук Роди, и на самом деле использует нож, чтобы отделить для себя кусочек. Каждый его жест четкий и грациозный, но разбивается в целом усталым видом. Он пробует собственное блюдо, тщательно пережевывая, и его глаза кажутся странными, когда он смотрит на Роди.       — Вкусно, правда? Это ощущается…       — …как победа, — губы Винсента растягиваются в улыбке. — Мне нравится это. У этого вкус победы.       Роди не думает, что это победа. Он все равно кивает, ощущая себя странно внутри, впервые не думая о том, насколько болезненно молчание Манон. ---       Чья-то фигура смотрит на них из окна морозильной камеры. Они не видят.