Крыса

В действиях Нигеля никогда не было четкой последовательности. Никогда нельзя было наверняка понять, что он чувствует и о чем думает, но всегда было ясно – крыша у него поехала ещё при рождении, когда мать, первый раз увидев смазливое личико, хорошо так ебанула свёрток с сынишкой о пол черепушкой вниз. То, что этот чмырь не понимал концепт человеческих эмоций, как таковой, Саки понял ещё давно. Садистский блеск в глазах у пацана не исчезал, когда очередная жертва моральных надругательств со слезами на глазах сползала по стенке вниз, умоляя прекратить хоть на секунду; когда после очередной череды выкриков и язвительных фразочек молодая учительница выбегала из класса; когда Теркель в походе достал из мешка гниющий кошачий труп. Саки, в целом, не осуждал. Травля слабых – неплохой способ выпустить пар, если ты озлоблен на мир, и неважно, кто делает это с тобой за компанию. И до поры, до времени, было весело. На наклонности Нигеля было весьма просто забивать, и Саки без лишних проблем видел в нём человека даже тогда, когда его там не было. А потом Нигель увидел у гаражей крысу. — Дивись, кого зловив! Бедное животное, что он сжимал между пальцев слишком сильно, жалостно вырывалось и пыталось укусить тонкую руку. Саки, не предвещая беды, глухо усмехнулся. — Ты нахуя у бомжа питомца спиздил? — Ща прикольнемся. – Нигель, мерзотно скаля зубы и хихикая, присел на траву меж гаражей и ладонью вжал до одури испуганную крысу в землю. Саки напрягся в плечах и недоуменно наклонился ближе. — Нигель? Есть вещи, которые нельзя принимать. Которые нельзя оправдывать, и которые не позволяют оставлять без внимания моральные принципы Саки. Унижать слабаков в школе – это одно. Слабаки в школе могут собраться с мыслями и ответно послать тебя нахуй. Унижать животных – это другое. Животное не может сказать тебе ни слова. Но это то, что какие-то люди никогда не смогут понять. И тогда Нигель достаёт из кармана отцовский нож. Внутри неприятно ломается что-то, важнее костей. — Нигель, пусти крысу. — Та нi ссы, ща відпущу... Уебок ухмыляется и лезвием тянется к пушистому дрожащему животу. На этом моменте кончается всякое терпение. С Нигелем не работали воспитательные беседы и уговоры. Это была ещё одна его особенность – донести что-то до нестабильного мозга можно было только насилием, болью и запугиванием. Так уж воспитали. Поэтому приходится силой впечатать его в стенку соседнего гаража, выхватывая из рук оружие. — Ты совсем идиот? Шипит, гневно пялясь в зелёные глаза. — Відпусти, еблан! Саки подставляет выхваченный нож к чужому кадыку вплотную. Кончиком касается кожи, но не ранит её даже чуть-чуть: не позволит себе тронуть кого-то, кто даже физически не может дать отпор. Он – не Нигель. — Страшно, что ли? — Отойди! — Крыса тоже не смогла бы вырваться. Пацан вырывается, извивается, и, если честно, правда напоминает мелкое вшивое животное с острой формой бешенства. Саки угрожающе втыкает в покрытие стенки нож в миллиметре от Нигелевской шеи и отпускает ублюдка на пол. — Тронешь животное – набью ебало. Нигель обиженно шмыгает носом. — Моралфаг хрiнов. — Захлопнись.