привязанность

— Придурок, ты дышишь и то с трудом. — Гром держит его под руку, чтобы не упал ненароком. — Поздно метаться, Игорёш. — Олег называл его так крайне редко, особенно когда не было уже сил злиться. — Тебе совсем плохо, да? — закрывает за собой дверь на какой-то обшарпанный балкон этой богом забытой больницы. — А ты как думаешь? — усмехается, пока младший опускает его на табуретку. — Волче, ты заебал всё переводить в юмор. — рядом стекает по стене, пока к чёрной футболке прилипает пыль сыплющейся штукатурки. — А что еще мне остается? Сказали, что мне осталось жить от силы сутки-двое. — Олег. Я за тебе переживаю. Я, блять, этого тебе никогда не говорил, хотя знакомы мы еще со школы. — Мы ничего уже не можем сделать с этим. — стёр выступившие капли крови с пересохших губ. — Эти ублюдки уже всё сделали. — Они лишают меня тебя. Я найду их и отомщу. — Не нужно. Гром, послушай меня. Ты случившееся уже не изменишь, тебе самому не хило досталось. — он закашлялся и вытер новую кровь краем футболки. — Побереги нервы. — Будешь? — протягивает пачку сигарет, когда старший решает сесть ближе. — Давай, только раскури сам. — потирает переносицу, хмуря густые чёрные брови. — Хорошо. — Я тебя люблю. — опустил ладонь на чужую макушку. — Будь, пожалуйста, счастлив. — Хотелось бы мне сказать, что ты несешь хуйню, но просто не трать свои силы. — он передал сигарету. — Тебе тоже отнюдь не прекрасно. Я договорился о пересадке и переливании крови. Она всё ещё тебе нужна. Мне уже не надо, а тебе поможет. — Блять, я не могу так, волк. Ты говоришь о себе, как будто уже мертв. — закашливается. — Привыкай к неизбежности некоторых вещей. — Ты делаешь мне этим больно. Я никогда не говорил тебе о своей боли. Я старался не показывать, что мне плохо. — Ну и идиот. — усмехается, туша бычок о стену. — Я не стыдил бы тебя за этого. Я никого никогда не стыжу за эмоции. А прятаться за масками при близких — скорее попахивает абсурдом. — Ты можешь стоять? — Могу. Ради тебя я все могу. — Казалось бы, вроде осталось так много слов и чувств невысказанных, но так мало времени. — Самое время сказать, что у тебя на душе. — осторожно опускает подбородок на чужое раненное плечо, складывая руки на пояснице. — Я не умею говорить словами через рот. — Я тоже. Но ты сам сказал, что времени мало. Придётся. — Ты самый хороший человек из тех, кого я знаю. Еще с момента нашего знакомства так давно. Мне до сих пор странно то, что то, что происходит между нами можно назвать любовью. По моим ощущениям и чувствам, это так не называется. Что-то другое. Но именно ты научил меня по-настоящему любить. Странные зажимания по углам. Тайные объятия и поцелуи ночи без сна под разговоры. Это так необычно. Особенно, когда мы еще прятались от Юли. Ты драгоценный. И атмосфера курения и кофе где-то уже на рассвете на балконе общаги в одном пледе. Ты, блять, улыбался искренне. На выпуске из школы. Когда мы пошли в костюмах на речку. Я не знаю зачем несу сейчас весь этот бред. Просто чтобы облегчить мысли и душу, наверное. Ты прекрасный, Олеж. Со своими незначительными изъянами и тараканами. Но в этом есть весь ты. Весь в ссадинах и травмах после каждой драки. С кровью на руках. Чуть живее чем сейчас. В этом доме тебя любят. Тебя даже Гречкин уважает. Ты сумел на него повлиять, чего не удавалось никому. Ты — часть моей души. И никак иначе. Чёткий след в моей судьбе. Без тебя я буду совсем другим. Буду безумно скучать. Любить пока сам не закончусь. Я к тебе слишком привязан. Навсегда. Будто невидимой серебряной цепью. С толстыми звеньями. — осторожно сжал сухую мозолистую ладонь. — Игорь, ты мне важен и дорог. Даже не представляешь как. Я далеко не мастер слов. Я ценил, ценю и буду ценить каждые минуты и дни с тобой. Неловкий юмор, встречи и движения. Прикосновения. Даже та же самая первая ночь. Всё особенное и важное. Надеюсь, что это все не пустые слова. — прижимается взмокшим лбом к его, тяжело дыша из-за множественных травм грудной клетки. — Ты самый ценный человек в моей жизни. Я тоже к тебе привязан. Как верный цепной пёс. Только ты заслужил моего абсолютного доверия. Никому больше я никогда так не доверял. Не просри этот блядский шанс на нормальную жизнь. Не лезь во всё это. Не мсти за меня. Это ни к чему. Береги себя. Береги Юлю. Береги Кирилла. Они меня поймут. Сделай для них всё, что не успел и не смог сделать я. Я тебе доверяю это. Отдай Киру кулон. — снял со своей шеи и повесил бережно на Грома. — Я не знаю как ты сам это будешь переносить, но, определенно, у тебя будет поддержка. Может даже получше, чем я. После операции будет сложно. Не лезь в передряги, возьми академ. Доучись нормально и пойди работать. Друзей может еще найдешь. Полюбишь. Будешь счастлив без меня, если со мной так и не смог построить счастье. — Мне никто, кроме тебя не нужен. — Игорь пытается незаметно смахнуть слезу, но старший перехватывает руку и осторожно стирает солёную каплю. — Без тебя моя психика пошатнётся. — Не бойся, ладно? Ты обязательно справишься. Ты сильный и стойкий. Как оловянный солдатик. Сам сказал, что я твоей душе. Значит всегда буду с тобой. Забери мои вещи. Всё, что поможет тебе пережить это всё. Тебе очень больно в душе. И так будет ещё долго. Пока ты не примешь и не отпустишь. Это абсолютно нормально. Так бывает с каждым, кто через это проходит. — Я не готов тебя терять. — Никто не готов терять близких людей. Ты привыкнешь. Не в смысле терять. А без меня. — Я не полюблю никого другого. — Не жертвуй будущим ради прошлого. Не зарекайся. Обязательно ты ещё встретишь человека, который тебя полюбит так же, как и я. Ты будешь счастлив. Я обещаю. — Хорошо. Я. Тебя. Ценю. — Взаимно, Игорёш. Волков целует в губы мягко, но будто бы завораживая, подчиняя себе. Грому пришлось придвинуться, чтобы обнять чуть крепче, но при этом не навредить. Боль в душе глушит всю физическую, какой бы сильной она не была. Перебитые в фарш органы не могут перебить боль скорой потери любимого человека. Особенно, когда тот станет донором, как только станет мёртвым. Врач сказал, что для облечения мучений Волкова после окончания переливания он введёт специальный наркоз, чтобы парень отключился безболезненно. Навсегда. Сейчас же приходится довольствоваться едва заметным теплом ладоней и колючей щекой, которой Игорь потирается об оголённую шею Олега. Целуются, обмениваясь кровью. Как будто пульс вот-вот замедлится, а потом сердце и вовсе остановится. Гром старается прижаться всё ближе, слегка причиняя дискомфорт старшему. Сейчас откровенно похуй, когда буквально остались считанные часы для такой тактильности. Нежность — это не про них. Постоянные прикосновения тоже. Но сейчас они как никогда необходимы друг другу. Оба раненные и почти безжизненные. Хотелось остановить это мгновение навсегда. Чтобы Волков не умирал. Чтобы не пришлось жертвовать собой. Просто любить и быть любимыми. Навсегда забыть о криминальных связях и драках, из-за которых они и оказались здесь. Оба при смерти. Олег лбом прижался к плечу и осторожно выцеловывал шею. Хоть в последние часы жизни показать Грому насколько он любим. Каждое прикосновение дарить с особым трепетом. Осознавая важность каждой секунды, проведенной вместе сейчас. Дешёвый табак на губах дает свою горечь. Игорь пальцами оттягивает пряди на загривке Волкова, чтобы заглянуть в затухающие карие глаза. Олег ни за что не хочет его отпускать. Ни на миллиметр. Чёрные футболки, кажется, насквозь пропитаны кровью. Старший шепчет что-то ласково на ухо, чтобы успокоить Грома. Прикосновения дрожащих пальцев под тканью где-то в районе лопаток. Игорь льнёт, поддаваясь умелым рукам, стараясь окончательно не впасть в истерику. Олег носом проводит от основания шеи до макушки и касается губами бережно затылка. Он ощущает все гематомы и переломы внутри. Зубы стискивает и не показывает виду. — Нам нужно идти уже. — едва выдавливает младший, поглядывая на часы. — Ещё минуту и идем. — Волков притягивает всем телом и ведет кончиками пальцев от макушки до копчика. Он хочет обнимать его ещё примерно вечность. Похуй на травмы и боль. Сейчас не это важно. Только любить. Любовь в моменте. Они едва соприкасаются губами и застывают. Поцелуй вечности. Игорь хмыкает еле слышно прямо в губы. Уже не может сдержать эмоций, хоть минут через пять придется просто это всё опустить на всю глубину души и не доставать. — Не вини себя ни в чём. Не ходи часто на кладбище. Поддержи Кира. Этот засранец хоть и показывает, что все ему безразличны, но всё равно привязался ко мне и вам. Ты моя самая ценная любовь. — проводит по волосам и отходит. — Хорошо. — Я оставил им контакты Юли если что. Ей написал, сказал не волноваться за тебя. Сам объявишься, когда встанешь на ноги. Ей, как сестре, тоже не стоит лишний раз трепать нервы. Она у тебя самая драгоценная. — Знаю. Идем. — крепко сжал его ладонь. // Они лежат на соседних кушетках, сжимая ладони друг друга. Переливание будет длиться ещё пару минут. Игорь смотрит в потолок, стискивая зубы, пытаясь принять неизбежное. Олег старается забрать его дрожь в теле на себя. Всё плывёт перед глазами. Раз. Два. Три. Волк погружается в сон. Сознание теряется. Гром, чувствуя ослабевшую хватку, лишь сильнее сжимает чужие пальцы. Ему самому вводят наркоз. Поворачивает голову на возлюбленного, но уже не замечает никаких движений. Горечь на языке и пронзительная душевная боль. Препараты начинают действовать и веки опускаются. Они никогда не будут прежними. // Игорь начинает отходить от наркоза. Голова ещё слишком тяжелая, чтобы думать о чём-то. Подташнивает. Он оглядывает палату. На удивление чистая. Он судорожно цепляется пальцами за поручни, пытаясь подняться, но ничего не выходит. Дышать чуть легче, чем до этого. Он потерялся в пространстве и времени. Понятия не имеет сколько времени прошло с операции. Легкий стук в дверь. Вошёл какой-то врач. — Игорь, вы уже пришли в себя? — Типа того. — Как вы? — Тошнит и немного побаливает голова. — Это нормальное состояние после наркоза. Вы довольно крепкий парень. — Сколько времени прошло с операции? — Почти сутки. Вы, наверное, хотите есть? — Не особо. Я могу навестить Олега? — Вы же знаете, что он… — парень оборвал его на полуслове. — Что он мертв. Да. Я бы хотел его увидеть. — щурится и потирает переносицу. — Я боюсь, что это не пойдет вам на пользу. — Да плевать мне на пользу. Мне это нужно. Пожалуйста… — руками закрыл лицо в отчаянии. — Всего на час. — Я попробую что-то сделать. — Через сколько меня выпишут? — Около недели, если анализы будут в порядке. — Я хочу под свою ответственность уйти через два дня. — Это невозможно. — Меня не волнует. Иначе я сбегу. — попытался резко встать. — Вам лучше не делать резких движений, иначе швы могу разойтись. — Я сам решу, что мне лучше. Отведите меня к Волкову. Или я подниму на уши всю больницу. // В морге была звенящая противная тишина. Ха. Какой же ещё атмосфере там быть. Пришлось пройти мимо всех мертвецов, чтобы добраться до маленькой комнатки с Олегом. Его оставили одного. Один на один с Волковым. Защемило неприятно в груди от чувств. Он провел кончиками пальцев по щеке. Мертвый холод. Игорь усмехнулся истерически. Больно. Так хотелось почувствовать родное дыхание. Прямо до дрожи. Передернуло. Пальцы будто прошибло током. Дышать снова тяжело из-за гнетущей атмосферы. Прижался лбом к плечу Олега выдыхая все эмоции. Держать себя в руках давно нет смысла. Слезы бездушно катятся по щекам и разбиваются о мутно-зеленый кафель. Ему не хотелось заканчивать всё так. Смертью одного из них. И кроме него никто не знает ещё. Родных у Волка нет, а из близких только Кир, да сестра Грома — Юля. Им тоже будет плохо. Мелкий словит триггеры. Мороз будто исходит изнутри и окутывает всё тело. Хоть так заморозить эмоции. Заебался испытывать слишком много всего. Они из-за него в это дерьмо вляпались. Из-за него Волков упал с высоты, а потом его добивали ногами как псину подзаборную. Так, что едва дышать мог. Легкие чуть там не выплюнул. А теперь у Игоря чудом уцелевшая селезёнка Олега и часть его печени. По своей глупости он остался без любимого человека. Слёзы капали на Олега, как будто разъедая. Глупый. Глупый. Глупый. В глубине души он никогда не сможет его отпустить. Даже те особенные, пусть и незначительные поцелуи, которыми Волков отвлекал его буквально от любой боли, начиная спустя месяц после знакомства. А это, между прочим, было в десятом классе. Он буквально с трепетом относился к нему, хотя почти не показывал этого. Зачастую проявлял это в каких-то бытовых поступках и едва заметной заботе. Когда пошел на работу и в ВУЗ на заочное, лишь бы обеспечить нормальный доход и не быть зависимым от кого-то. В свои двадцать забрал отвратного пацана из детдома, который, впрочем, пробыл там только месяца два. Сынок какого-то богатенького депутата, которого нашли убитым. Гром краем ухом слышал, что тот ставил на уши детский дом почти каждый день. Игорь понимал, почему Волка тянет в детдом, так как тот вырос там, хоть и каким-то образом выбился учиться в обычную школу на последние два года, хоть она и находилась неподалёку. Только вот подопечного, Кирилла Гречкина, он на дух не переносил. С этим приходилось мириться, если Олегу действительно нравилось. Спустя пару месяцев Кир начал уважать Волкова и даже прислушиваться, что воспитателям в детдтоме просто не удавалось сделать. Напряженные отношения с другими домочадцами время от времени сглаживались и всё же шли на спад. Уживаться под одной крышей было безумно сложно, но, смотря на то, как вкалывает Олег, учась, работая, воспитывая и поддерживая отношения, хотелось просто поддержать и как-то помочь. В тех же самых спорных моментах с мелким. Уставший Гром после универа сам ходил в школу разбираться за драки Кирилла, чтобы не грузить старшего еще больше, да и понимающе избавить от нотаций. Подросток каждый раз скрипел зубами, встречаясь на кухне или балконе с Игорем. Особенно когда курил. Они привыкли к друг другу со временем, но так и не переносят на дух иногда друг друга. Юля и Олег были скорее связующими. Скверный характер обоих усложнял быт. А теперь придется сглаживать углы самим. Он не представляет реакцию Кирилла на произошедшее. Волков был единственным человеком, который им правда дорожил. Да, Игорь его любит, но по-своему. Не бросит его не за что, сколько бы мелкий его не бесил. Не настолько он уж и черствый и бессердечный. Пацану нормальная жизнь нужна, а не сломанная, разбитая вдребезги судьба. Швы тянули. В груди колко ныло. Он целовал его, пока слёзы стекали на чужое лицо. Его мертвыми губами он узнаёт всю боль. Из последних сил он заставил себя отодвинуться и выйди. Больше так не может. В палате он стёк по стене на пол и отпустил внутреннего себя. Холодные жгучие капли касались ран и ссадин, которые ещё не успели заклеить бинтами и пластырями. Пальцы судорожно охватывали затылок, а воздух выбило из лёгких. Его больше нет. Рядом никогда не будет. А Игорь обещал жить. Ради них обещал. Сил нет. Любовь к Волку заставит его жить дальше. Даже когда будет казаться, что выхода уже нет. Даже, если Волк мёртв. Он просто обязан. Ради Кирилла. Ради самого себя. Захлебываясь кровью, ползу на свет горечиИз места, где уже не помогают врачиГде на луну выть волком хочется Где каждое слово другого едко колется. Где мир не осязаем и утонул в дымуГде терпкое сознание держит разум в пленуОтсюда, кажется, давно нет выходаДороги, вымощенные плиткой, напрочь вымыты. Я бьюсь как ворон, лишь с одним крыломВесь мир погрязнет в желчи вязкой смолы костромБеги, чтобы не быть пленным,Беги здесь, напроломОбраз в голове с военнымСердце делает перелом. Здесь Ангел угасал во тьмеЗдесь кофе остывал на кухонной плитеВ золе и пепле испачканы все перьяОтравленные ядом все в памяти мгновения. Утёс. Скала. Шторм в море.Одинокая лодка разбивается на берегу в прибое. Душа утонула в тоске по человеку. Ты не здесь. Ты не рядом.Чёрные чернила выбили твое имя на хрупком веке. // Домой Гром вернулся дня через четыре из-за некоторых осложнений. Непривычно. До сих пор не может принять мысли о его отсутствии. Не сможет сказать об этом. Но придется. Лгать в этой ситуации будет невыносимым для всех. Дома пахло освежителем воздуха. Какой-то хвоей. И парфюмом Кирилла, который он достал непонятно откуда. Его это не особо успокаивало, но ничего другого не оставалось. Юлиных кроссовок не было в прихожей. Парень сбросил кожанку на тумбу и рюкзак куда-то в угол. Во рту противно пересохло. Голова слегка кружилась. Он стянул с себя футболку, не рассчитывая на то, что дома кто-то есть. Бросил мрачный взгляд на свое отражение в зеркале и невольно сморщился. Швы. Гематомы. Синяки. Шрамы. Как будто Франкенштейн. Ужасно. Игорь побрел на кухню за водой, слегка пошатываясь. С равновесием было всё плохо. Концентрации даже не хватало, чтобы оглядеть кухню. Пальцы судорожно вцепились в графин с водой. Осушил его до дна. Стёр капли воды, которые текли по шее. — Игорь..? — голос Кира тихий и взволнованный. Гром ставит сосуд на стол и сам опирается на столешницу, соображая как в тумане. До него с трудом доходит, что перед подростком картина полуживого человека, которого буквально не было дома почти неделю. — Где Олег, Игорь? — пытается заглянуть в глаза, попутно спрыгивая с подоконника. — Его… — произносит протяжно на выдохе. — Его. Больше. Нет. — каждая буква выходит из уст с трудом. Кирилл подходит к нему осторожно. Боится, что старший оттолкнёт его. Да и его вид определенно оставляет желать лучшего. Хочет коснуться руки, но останавливается в паре сантиметров. Не решается на резкие движения и в принципе что-то большее. — Его. Блять. Больше. Нет. — голос срывается и почти сипит. — Игорёш. — тянет совсем как Олег. — Ты бредишь. — подходит всё ближе и вскоре обнимает. — Нет. Кир. Он умер. И я чуть не… — почему-то прижимает к себе юношу, несмотря на физическую боль, и утыкается носом в белобрысую макушку. — Я… Мне жаль… — Гречкин не мог сейчас сообразить ничего больше. — Это всё из-за меня. — сжимает ладонь до побелевших костяшек, отчего корочки на ранах лопаются и выступают капли крови. — Нет. Нет. Нет. Ты ни в чём не виноват. — тихий осипший голос. — Он из-за меня в это полез. Из-за меня. — Игорь… Тебе нужно отдохнуть. Идем. Он тянет за собой старшего в спальню. Стягивает с него убитые джинсы и приносит чистую одежду. Спортивные штаны Гром неохотно, но надевает сам, а футболку всё-таки натягивает младший. Приходится укладывать Игоря в кровать и накрывать пледом, потому что он сам кажется уже не в состоянии. Дрожь по телу неприятная, ковкая. Тягучая, вязкая и скользкая отчаянность. Игорь почему-то позволяет мелкому делать всё, что тот хочет. Он распутывает слипшиеся от крови пряди волос. Щетина отросла сильно. До Грома уже доходит осознание, а до Кира нет. Старший жмурится сильно и сжимает кулаки, но блондин спешит разжать их. Лишняя трата сил. Дышать сложно. Воздух будто накалён. — Он хотел, чтобы это было у тебя. — стягивает с шеи кулон в виде клыка и протягивает мелкому. — Дыши, пожалуйста. — прячет в ладони вещицу. — Тебе стоит поспать. — стирает пот со лба. — Кирилл. — поднимает взгляд на него из последних сил. — Я не смогу заменить тебе его. Прости меня за это, блять… — Игорь, не загоняйся. Ложись спать. Я буду с тобой, если нужно. — на самом деле Гром понимал, что мелкому пиздец как больно внутри. Только виду не подаст. — Я хуевый человек. Очень. — Можно я тебя буду трогать? Только если тебе будет комфортно. — Ты и говоришь такие слова. Я поражен. Можно, Кир, можно. — наверное, первый жест доверия за эти три года. — Не кори себя. — Можешь остаться рядом? — Могу. — внутри у Грома что-то сжалось до терпкой боли и одного слова. — Ты правда хочешь обо мне заботиться? Зачем? — Потому что он тебя любит. Любил. — Ты не должен из-за этого стараться испытывать похожие чувства. — Может я и веду себя как мудак, но это не значит, что я не привязался к тебе. Я тобой дорожу. — осторожно коснулся губами горячего лба. — Я обещал не оставлять тебя одного. Я сдержу обещание. — закутался в плед и подтянул колени к груди. Гром уснул спустя минут пятнадцать. Когда Кир держал его ладонь в своей и просто лежал рядом. Дыхание успокоилось, а Игорь инстинктивно не хотел отпускать. Абсолютно не было желания думать о том, что Волкова больше нет. Старший совсем безжизненный и израненный. Как волк или шакал. Без Олега сложно вывозить будет. Почти невозможно. А еще Юле сказать… Волк же ей как второй старший брат. Гречкин придвинулся ближе и провел ладонью по спине Грома. Тот неожиданно вздрогнул, и Кирилл одернул руку как от огня. Боялся, что навредил. Но увидел сморщенный нос и ощутил сжатую руку и немного расслабился. Боль теперь их общая. Переживать всем вместе придётся. // Когда Игорь проснулся, младшего рядом уже не было, на часах перевалило за полночь, а Юля сидела рядом. Она ничего не говорила. Просто приобнимала брата за плечи. Склонила голову на плечо. От девушки пахло сладко. Выглядела уставшей, в какой-то растянутой футболке. После учебы и работы наверняка не легла спать. Хоть и очень хотелось. А ещё хотелось быть со старшим рядом. Ей по горло хватило вида растерянного и поникшего Гречкина, чтобы понять, что происходит тотальный пиздец. Они поговорили с мелким, но совсем немного. Бередить раны нет желания, особенно когда они больше походят на открытые переломы души. Те, которые не подлежат заживлению и исцелению. Только заражение. Никто в этой семье не был тактильным от слова совсем. Два грозных парня, девушка, которая может убить одним лишь взглядом, и порой очень эгоистичный подросток-переросток. Юля позволяла себе иногда какие-то объятия, а Кир ненавидел всяческие прикосновения. Что уж говорить о Громе и Волкове. А в этот вечер Кирилл ненавязчиво касался Юли, обнимал. Ему остро не хватало заботы. Не хватало каких-то нареканий Олега. Строгости к себе. Всего, что было с начала попечительства. Всё будет другим. Теперь уж всегда. // Гром всё же уговорил сестру лечь спать, сказал, что скоро вернётся, а сам ушел на кухонный балкон. Там на полу сидел блондин и крутил в руке пачку сигарет. Игорь молча опустился рядом. Кажется слишком близко. Младший вытянул одну сигарету и инстинктивно предложил парню. Тот выцепил пальцами одну и шумно выдохнул. Последняя. Потянулся к подоконнику за зажигалкой, и та с треском упала на пол рядом. Руки противно дрожали. — Давай я. — Гречкин поднес свою зажигалку и зажёг пламя. — Спасибо, что ли… — в этот момент он прокрутил у себя в голове все разы, когда Волков отчитывал подопечного за курение, хоть и давал деньги, чтобы если он уж и курит, то хоть нормальные сигареты. — Всё это абсурдно, да? — истерическая усмешка. — Я тоже не хочу жить в этой реальности. В реальности, где нет его. — Ты же не сделаешь ничего с собой? — Я может и долбоёб, но на кого я вас двоих оставлю. Пообещал — значит буду рядом. До конца. Сколько смогу. Блондин наклонил голову, будто хотел положить её на чужое плечо, но тут же поднял. — Я… Извини. — встретился с чужими тёмными глазами. — Да ладно. Жмись сколько хочешь. Если тебе это нужно. Кир, я не собираюсь тебя отталкивать. — младший всё же опустил голову на мужское плечо, чуть придвинувшись. — Я не настолько дикий и колючий. — Всё слишком хуёво. Почему он.? — Травмы, несовместимые с жизнью. — Ты же с ним попрощался? — в голосе мелькнула скромная надежда. — Да, Кирь. Жаль, что вы не смогли увидеться. Ты в его толстовке. — подмечает невзначай. — Я сниму, если ты против. — Дурачок совсем, Кирь. Я не вправе тебе что-то запрещать. Почему ты ведешь себя не как всегда? — Потому что устал от этих масок. Могу же я побыть настоящим хоть немного. Или в нашей ситуации мне тебя сейчас слать нахуй? Ты же тоже строишь из себя чёрствого, потому что так проще. — За что нам, блять, всё это. — Не знаю. — затушил окурок о пепельницу. — Надо это как-то пережить. — Ты вообще я не знаю как держишься. Сначала отец, пусть он был и тот ещё отморозок. Потом Волк… — взял неожиданно, но крайне бережно за руку в знак поддержки. — С трудом. Хотел бы я сказать, что мне похуй. Но уж точно не на Олега. — Ты выкурил всю пачку. — Это вторая была. — Возьмешь потом деньги в тумбе. Купишь ещё. То, что тебе нужно. Идём спать. Тебе уж точно нужно. Завтра никуда не собираешься? — взглянул за окно на звёздное небо. — Нет. Не хочу никого видеть. — Идём. — поднялся на ноги и протянул руку. — Побудешь со мной? Иначе меня съедят эти мысли. — Буду. Пока не уснешь. Потом к Юле пойду. — Спасибо. Спасибо за то, что не ограждаешься. Какой бы мразью я ни был. — Ты ещё ребёнок, Кир. Совершай ошибки и учись на них. Твоя жизнь ещё только впереди. — Точно не хочешь оставить кулон себе? Всё-таки ты с ним знаком больше. — Олег сказал, что это твоё. Значит он должен быть с тобой. Иди сюда. — Гром обнял его крепко, сам того не ожидая. — Не знал, что ты так умеешь. — случайно ткнулся носом в плечо. — Я же обязан хоть тебя не подвести. — Не подведёшь. — пальцы Игоря осторожно провели по блондинистым прядям, будто боясь обжечься. // Прошло два дня с возвращения Грома. Вчера были похороны. Всем, мягко говоря, было трудно и плохо. Привычно активный Гречкин совсем поник. Привязанность к человеку слишком била по сердцу. Юле было чересчур больно смотреть на двух парней, которые потеряли самого близкого человека. Игорю хотелось выть и много пить. Сестра позволила ему выпить половину бутылки коньяка, Киру только стакан, а сама пригубила немного. Старший проснулся только ближе к часу дня. Голова гудела, но не от алкоголя. Он сонно потер виски и натянул футболку на голое тело. Синяки потихоньку заживали. Но не душевные раны. Те только кровоточили сильнее. Смольный гной смешивался с кровью и застывал на коже. Засыпанной пеплом сотен выкуренных дешёвых сигарет. Привычно встал и подошёл к настенному календарю. Олег его вёл и записывал что-то важное. Тринадцатое число. Что-то красным подписано. Красными чернилами. Пришлось пару минут разбирать надпись. — Бляяять… — шумное и отчаянное. День рождения Кира. Совершеннолетие. Всё выпало как нельзя хуже. Юноша вчера сидел в тихой истерике. Потому что не мог совладать со своими эмоциями. Да и в этом доме никто не осуждал за них. Все всё прекрасно понимали. Только Гречкин морально от похорон ещё не отошёл. И вряд ли в скором времени отойдёт. Не только он. Гром тихо вышел в коридор и заглянул в щель двери комнаты Кирилла. Тот лежал неподвижно и сверлил потолок стеклянным взглядом. Хотелось зайти, но старший всё же повременил. Тревожить сейчас было страшно. Юля что-то готовила на кухне. Виду не подавала, но было тяжело. Какая-то помятость прослеживалась на её лице. Осознание било слишком сильно и беспощадно. — Доброе утро, Игорёш. — Нет. — всё же решил обнять её. — Завтракать будешь? Есть блины. — Наверное, только парочку. Аппетита совсем нет. — Из-за всего? — И это тоже. У мелкого день рождения. Восемнадцать, блять. Ты помнишь об этом? — Нет. — Я и сам про это забыл. Календарь Волкова напомнил. Чё делать я уже не понимаю. Атмосфера и настроение вовсе не праздничное. Жалко его. — Кира сейчас любое ненавязчивое внимание поддержит. — Я даже не представляю что ему нравится. А уж тем более подарок. Он лежит на кровати и пялит в потолок. — Не пытайся вылезти из кожи вон. С ним нужно поговорить. Через рот. Ему больше, чем просто наше присутствие не нужно. Предлагаю купить чего-нибудь и посмотреть кино. Это хоть немного отвлечёт его и нас. — За тортом сгоняю что ли. — Игорь растерянно почесал затылок. // Вечером Кирилл лежал на большой кровати между братом и сестрой. Два фильма смотрели еще нормально, а потом начало клонить в сон. Половина йогуртового торта стояла на кухне, а рядом с ними на тумбе в коробке лежало несколько кусочков острой пиццы. Обстановка, конечно, странная, тем более для восемнадцатилетия, но и это вполне устраивало. На середине третьего фильма Пчёлкина всё же выключила телевизор. — Не знаю как ты, а я пойду спать. Мелкий, вон, уже уснул. — бросила взгляд на Гречкина, который спал, упираясь лбом в громовское плечо. — Может разбудить его? — Пусть спит уже здесь. Не тесно, тепло и ладно. Тревожить его не хочется. — Тогда доброй ночи. — поцеловала его в лоб, а после закрыла за собой дверь. Гром немного отодвинул Кира от себя и укрыл пледом. Понимает, что у мелкого жизнь по пизде идёт откровенно. Не стал уже двигаться, когда тот инстинктивно придвинулся ближе, к теплу. Слишком много боли на душе, чтобы его ещё отталкивать и физически, и морально. Младший сжал его руку во сне. Игорь уснул минут через двадцать после ухода сестры. Унять все размышления было сложно, но сонливость, даже несмотря на отдых до полудня, взяла верх. Сквозняк теребил занавески и приятно охлаждал комнату, хоть по коже и бегали мурашки. Атмосфера безумия и абсурда уже царила в этом доме, но ночью бороться с ней откровенно не было сил. // На время старший не смотрел, но кажется прошло около часа с того, как он уснул. Открыл глаза, ощущая шевеление где-то сбоку. На краю кровати сидел Гречкин, завёрнутый в одеяло и смотрел в окно. Встал потом на ноги, всунул ноги в тапочки и сделал пару аккуратных шагов. — Ну и куда ты собрался? — Гром поднялся на локтях. — Я к себе. Мешаю здесь. — Дурачок. — подвинулся на кровати и потянул Кирилла за руку. — Быстро упал и лёг спать. Никому не мешаешь. Уснул же здесь нормально. — заставил лечь обратно. — Ты уставший. — упал на свою подушку. — Ты ведёшь себя как будто я маленький несамостоятельный ребёнок. — Ты просто ребёнок в моих глазах. Спи, Кирь. — Спасибо что ли за день рождения. — Мне кажется, что от него только дата относится к празднику, а остальное жалкое подобие. Тем более в этих обстоятельствах. — Я буквально вам никто. А вы со мной так нянчитесь. — Дурной ты ребёнок, Кирилл. Ты часть нашей семьи, какой бы странной она не была. — Как бы плохо это не звучало, но хоть одна проблема решилась. Не нужно теперь новой мороки с попечительством. И это… Я же могу остаться здесь хотя бы ненадолго? Я потом съеду, обещаю. Хочу поступить в универ, попытаться хотя бы. Подработку найду. — Заебал глупости говорить, Кирь. Ты здесь будешь жить столько, сколько будет нужно. И сколько захочешь сам. Тебя никто отсюда не выгоняет. Это твой дом. Наш дом. Ты здесь был есть и будешь своим. — Не хочу вас напрягать. У вас и так проблем хватает. — Сейчас ты напрягаешь только свой и мой мозг. Спи и всё будет в порядке. Утром поговорим, если так хочешь. — Ладно. Доброй ночи. — Доброй ночи, ребёнок. Кирилл вновь ткнулся лбом в мужское плечо и завернулся в одеяло. Игорь явно был не против, а так спокойнее что ли. Чтобы не снились кошмары. Чаще всего они его преследовали во времена пребывания в детском доме, а потом несколько месяцев после переезда к Олегу. Тот иногда ждал в его комнате, пока Гречкин уснёт. Уже не маленький был. Стыдно было за это, но поддержка Волка перекрывала неловкость. Теперь кошмары его преследуют в реальной жизни. Немного другие, но всё равно слишком пугают. Сейчас Игорь его пытался заменить. Неумело, но хоть как-то. Он вообще мало что смыслил в воспитании и чём-то подобном, но главным было хоть что-то попробовать. Иначе моральное состояние всех будет ещё долго оставаться в пиздеце. Поодиночке никак. // Прошло пять месяцев. Снова драка. Снова больница. Снова травмы. Черепно-мозговая. Кома. Клиническая смерть. Сознание. Боль. Наркоз. Операция. Осложнения. Прошло две недели. Смерть. Очередная смерть. Слёзы. Истерика. Бессонные ночи. Кладбище. Гроб. Могила. Обещал же. И вроде как выполнил. Но система дала сбой. Необходимая самооборона стала роковой ошибкой. Они возвращались домой с Юлей поздно. Гром шел чуть поодаль, какой-то срочный звонок. Сестра была в летнем платье чуть выше колен. Игорь обернулся лишь на девичий крик о помощи. Два парня рядом с Юлей. Потом всё как в тумане. У парня амнезия, а младшая в шоковом состоянии мало что соображала. Заявление в полицию. Попытка изнасилования. Трещина в черепе. Юля сидела в палате днями и ночами. Только Кир её мог вытащить домой поесть и поспать нормально. Хотя их норма — это уже давно скорее отклонение. Теперь они стоят на похоронах втроём. Юля, еле держащаяся на ногах. Гречкин, пытаясь держать себя в руках и не давать волю потоку беспорядочных мрачных мыслей. И его парень, с которым он познакомился в университете. История искусств объединила. Девушка держит крепко Кира за руку и глотает терпкие слёзы. Удушье и нехватка кислорода. Судороги. Мурашки. Обида на судьбу несправедливую. Рядом с надгробия на них с улыбкой смотрит Волк. От этого еще больнее. Когда они остаются втроём, то оседают на бетонные ступени. Холодно. Страшно. Страшно так жить. Кирилл прячет в своих объятьях девушку от мира. Осторожно гладит по волосам. Боль всё равно общая. Потеря Игоря среди их спокойной жизни как гром среди ясного неба. Гром. Он действительно как и обещал устроил спокойную жизнь. Не лез в передряги. Берёг здоровье. Даже питаться нормально начал. Учёбу подтянул и спортом занялся. Время свободное как-то нужно было коротать. С Кириллом играл во всякие настолки и даже на выставки ходил. Странное зрелище: Игорь ходит в музеи, по которым его таскает Гречкин по учёбе. А теперь опять всё оборвалось. Неожиданно и чертовски плохо. Начало казаться, что счастьем в этом доме никогда не запахнет. Слишком много несчастья. Меньше чем за полгода они потеряли двоих близких и чересчур дорогих людей. Сон не шёл всю ночь. Под утро Юля уснула в объятьях Кира, потому что по-другому было слишком беспокойно. Подушку можно было выжимать от слёз. Гречкин держал себя в руках только ради неё. Когда почувствовал мерное дыхание и понял, что девушка спит, то сам дал волю эмоциям. Солёные капли бесшумно катились по щекам. Он вздрогнул от лёгкого поцелуя в макушку сзади. Парень пришёл и погладил его по плечу. Блондин тихо всхлипнул и подвинулся. Его относительно новый друг всё же остался с ними на ночь. Да и Кир просто не мог его прогнать. Гречкин осознал насколько сильно привязался к Игорю за всё время. И в принципе. Как после детдома начал привязываться к людям. И без трудностей. К Олегу. К Игорю. К Юле. К своему парню. Всего за пару месяцев. В глаза ее глядел стеклянные, Взгляд ловил лишённый смысла.Стихи читал ей безымянныеТишина как купол в воздухе повисла. Все мысли вслух сказать не смог я,Чтоб темноту сменить в душе на мрак ты не смоглаДостичь сознания твоих чертог яПытаюсь вновь и вновь, чтоб все спалить дотла. Ведь кнопок "удалить" и "поместить в корзину"В разделе "память" я не наблюдалА может стоит просто изменить картину?Разбить стекло кривых давно зеркал. — Эй. Отпусти эмоции. — юноша лёг сзади и потрепал волосы слегка. — Доверься. — уложил корпусом и головой к себе на грудь и вновь поцеловал макушку. Слёзы катились не переставая. Щекотно на шее и колко в душе. Горечь на языке противная. Кир не хочет больше никогда привязываться к людям. Потому что их слишком больно и нетерпимо терять. Привязанность только травит душу. Колючими и едкими шипами бередит её. Как будто проволока обволакивает сознание слишком туго. До того, что дышать становится невозможным. Привязанность делает только хуже. Но без неё не может жить ни один человек. Привязанность наделяет существование хоть каким-то смыслом.