Трус

- Пусти меня! - Рей, я не дам тебе убить себя! - Оставь меня и катись! - Ты хочешь умереть на ее руках? Так? Динамик пролаял второе предупреждение. Как глас Божий. Джен… Руки ее потянулись к нему. Их пальцы соприкоснулись. Холодная ладонь. Ее слезы… Одна рука его сжимала руку Джен, другая - мамину руку. Он дотронулся до них. Исполнено. Исполнено, прежде чем рука Макврайса, неумолимого Макврайса опять опустилась на его плечо. - Отпусти меня! Отпусти! - Ты что, ненавидишь ее, друг? - рявкнул ему в ухо Макврайс. - Чего ты хочешь? Умирая, залить их своей кровью? Если тебе непременно надо, сделай это за поворотом, трус дешевый! Гаррати захныкал. Магическим громом прогрохотало третье предупреждение - ему и Макврайсу. - Ладно, - сказал он, не зная, слышит ли его Макврайс. Он уже шел. - Хорошо, хорошо, только отпусти меня, пока не сломал мне позвоночник. Он всхлипнул, икнул, утер нос. Макврайс осторожно отпустил его, но был готов схватить снова. Они вышли из Фрипорта. Они шли, шли, шли и шли, пока голубой туман окутывал их, толпа ревела, и Гаррати продолжал реветь. Они шли бесконечно долго, эти оставшиеся пара десятков отчаянных мальчиков, пока в конце концов слезы Гаррати не высохли, а вместо рыданий из горла вырывались только судорожные всхлипы. Пылающие ледяной болью ноги заплетались, туман в голове был ничуть не лучше стелящегося у дороги, и можно было только диву даваться, как в таком состоянии ему удавалось поддерживать четыре мили в час. А ведь предупреждения уже были вынесены, три гири, как и раньше, висели на его шее, и от смерти в лучшем случае его отделяли несколько секунд, вот только почему-то сейчас его это так сильно не тревожило - совсем не так, как это было еще полсуток назад. Ведь сейчас - и Гаррати, чья голова уже потихоньку начинала прочищаться (насколько это вообще возможно после четырех бессонных суток пути) после плача, осознал это с поразительной ясностью - помимо предупреждений на шее повисло и кое-что еще. Стыд. Он шел рядом с Макврайсом, но Макврайс после Фрипорта разговаривал исключительно односложно, а Гаррати почти не осмеливался заговаривать с ним. Он снова оказался в долгу, и ему было стыдно. Пит снова пожертвовал своей жизнью ради него, на нем ведь тоже мертвым грузом повисли три роковых предупреждения, и Гаррати знал, что не сможет отплатить ему тем же. Ушел Фрипорт. Ушла Джен. А надежда на выигрыш, это пустое, до одури наивное стремление, которое только сейчас начало по-настоящему разгораться в его охмелевшей от усталости голове, осталась. И никакие Мушкетеры по сравнению с ней уже не были важны. Осталось только эгоистичное лицемерие. И стыд. Конечно, как же можно забыть о папочке Стыде. Это вам не Стеббинс, его долбанный ангел-хранитель, костлявый Будда сия процессии уродов. Стыд не будет прятаться, идти позади всех: нет, он будет назойливо крутиться в желудке, заполнять собой все нутро, словно яд. Но все же, как Стеббинс, он будет бдеть и ненасытно выводить из себя. И не избавишься ты от него, как и от Стеббинса. Так и будет якорем висеть весь путь. О, Боже, я схожу с ума, - пронеслась в голове мысль так, будто бы еще не успела крепко обосноваться в его воспаленном мозгу. Стеббинс. Стеббинс, вот, кто поможет. Эта Гусеница из “Алисы в стране чудес”. Этот Белый Кролик. Клин клином, как говорится. Гаррати стал медленно отставать - проблематично, учитывая, что все уже подрастеряли запал и плелись с минимально разрешенной скоростью, но у него сложилось впечатление, что на этом этапе Прогулки солдаты уже не следили за спидометрами. Хоть на коленях ползи, хоть на животе - главное, передвигайся в нужном направлении. Сейчас уже не умирали из-за сбавления темпа. Сейчас умирали от Судорог и Безумия. Отставать, даже с тремя предупреждениями, в любом случае было недолго: их ряды поредели. Они растянулись на дороге цепочкой, каждое звено которой в любой момент могло сломаться, и не было уже ни группок, ни обособленных одиночек, ведь они все превратились в таких, а как известно, если все особенные, не особенный никто. Зато сформировалась пара, когда Гаррати наконец достиг Стеббинса; примостился по его левую руку и зашагал, словно всего пару часов назад и не был разъярен на него настолько, что в пылу момента пообещал дойти аж до Виргинии. Боже, не допусти, чтобы это произошло. - Гаррати, - кивнул Стеббинс невозмутимо, словно и он не помнил своего обещания идти до самой Флориды. - Приятно знать, что тебя не расстреляли. Ну как, встретился со своей девушкой? Гаррати рассеянно кивнул. Слова не лезли из глотки - он понятия не имел, что сказать. Как сформулировать свой запрос во Вселенную, которая в этот момент сузилась для него до одного только Стеббинса, этого неутомимого заводного кролика в дурацких темно-красных штанах. Но Стеббинсу вообще его слова нужны не были, причем никогда: он как будто видел его как открытую книгу, читал мысли, словно хренов телепат. Может, так и было - черт, кто же теперь узнает? - Макврайсу, кажется, опять пришлось спасать твой зад. - Да, - наконец произнес Гаррати, и собственный хриплый голос зазвучал откуда-то далеко-далеко. Он подумал, что теряет сознание, и на секунду почувствовал облегчение, но быстро отогнал эту мысль, наотмашь ударил себя по правой щеке - Стеббинс тихо рассмеялся - и мгновенно почувствовал себя лучше; облизнул потрескавшиеся губы и продолжил: - Послушай, Стеббинс, что мне делать? - А мне-то откуда знать? - Стеббинс насмешливо изогнул бровь, и Гаррати почувствовал новый прилив гнева. - Ты знаешь. Ты всегда знаешь. Мы, кажется, это уже обсуждали, как пить дать. - Ну, - Стеббинс провел рукой по просаленным волосам. - Может, и знаю. Но где гарантии, что я не буду подшучивать над тобой так же, как подшучивал по поводу Олсона? Гаррати не спешил отвечать. Толпа поредела, и теперь по окраинам дороги тянулись только небольшие островки из зрителей. Он упер вгляд в Макврайса: тот шел, обхватив себя руками и свесив голову на грудь, словно дремал на ходу. - Не нужны мне гарантии, - наконец пробормотал Гаррати, не отрывая глаз от облепленной потной рубахой спины Макврайса. - Не нужны мне гарантии, Стеббинс, я просто хочу знать, что мне делать. Костлявая рука Стеббинса без предупреждения - он лишился на них права - с глухим хлопком опустилась ему на задницу. Гаррати подпрыгнул, едва не сбился с шага, но сумел продолжить равномерно поднимать и опускать ноги; сердце екнуло от ужаса. Зато он почувствовал, что все еще живой. Стеббинс противно хихикнул: - Например, вот это. - Да ты… - Гаррати задохнулся, понятия не имея, как оформить свои эмоции в слова. - Да пошел ты к черту, что за хрень?! - А что, - Стеббинс хмыкнул и безразлично пожал плечами. - Тебе же стыдно, я правильно понимаю? Знаешь, иногда это - очень хороший способ борьбы со стыдом… - Да какой способ! Я тебе не маленький ребенок! Или ты тоже думаешь, что мы с ним любовники?! - Как бы тебе сказать, Гаррати… - Стеббинс в задумчивости потер подбородок пальцами. - Я так не думаю. Это просто очевидно. Гаррати не ответил. Он отвернулся и, не оглядываясь на заливающегося тихим злорадным смехом Стеббинса, зашагал вперед. Ноги принесли его к Макврайсу сами собой. Тот не сказал ни слова, бросил на него быстрый взгляд - Пит все же не спал - и снова опустил голову. Гаррати показалось, что он жалеет, что спас его; или хотя бы просто, что он к нему пришел. - Знаешь, - начал Гаррати; голос против воли зазвучал как-то визгливо, будто он еще не до конца сломался или хозяин был на грани истерики. Гаррати прокашлялся, собрался с мыслями (опять же, насколько это было вообще возможно) и начал заново: - Знаешь, эм… спасибо, что оттащил меня. Макврайс хмыкнул. Ни кивнул, ни даже посмотрел на него: глаза его все еще были уперты в шоссе под ногами. - И за прошлый раз… тоже, - неуверенно пробормотал Гаррати спустя несколько секунд тишины, за которые Пит так и не ответил. На этот раз Макврайс все же окинул его усталым взглядом: - Да на здоровье. Он произнес это так бесцветно и тоже устало, что Гаррати понял: Макврайс выдохся, даже на нем, наконец, сказались эти четыре дня пути. Наверняка во Фрипорте на то, чтобы его остановить, он использовал едва ли не последний запас сил. Не последовал совету 13. Осознание этого окатило Гаррати ледяной водой, дало пощечину, и стыд накрыл его с новой силой. - Я… Пит, прости меня. - За что? - спросил все так же апатично. - За что, Рей? Это ты устроил все это дерьмо? Или, может, ты затащил меня на Прогулку? - О господи, Пит, ты же понимаешь, что я имею в виду! - взорвался Гаррати. Вся ситуация конкретно действовала ему на нервы, и хотелось как можно скорее избавиться от этого липкого и омерзительного чувства стыда. - Извини, что тебе пришлось удерживать меня от того, чтобы я ринулся в толпу! Извини, что тебе пришлось оттаскивать меня от мамы и Джен, чтобы меня не застрелили прямо у них на глазах! Извини, что повел себя как трус! Извини! Извини меня! Воздух в легких кончился, и он замолчал, и повисла такая тишина, что Гаррати показалось, что он может слышать треск прячущихся в коре деревьев цикад. Молчали все: изможденные Идущие, немногочисленные теперь зрители, которые, кажется, даже дыхание затаили в ожидании продолжения, молчал он сам. Молчал Макврайс. Молчал и смотрел на него то ли с жалостью, то ли с осуждением. Потом вдруг поднял руку, хлопнул его по плечу - совсем не так сильно, как во Фрипорте, но Гаррати все равно рефлекторно вздрогнул - и сказал: - Забыли, друг. - Нет, я… Пит, прости, - как в лихорадке продолжал бормотать Гаррати. - Я… этого всего не должно было быть. Мы не должны здесь быть. - Знаю. Не то место, не то время. - Пит, а… - щеки горели от стыда, а голос упал почти до шепота; Гаррати заставил себя говорить громче - но не слишком громко, Боже, не слишком громко - и завершил фразу: - Ты все еще хочешь меня отдрючить? Брови Макврайса вздернулись, а губы изогнулись в жалкое подобие улыбки. - Это типа в качестве извинения? Рей, успокойся, я не собираюсь забирать у тебя девственность, пока мы тут весело проводим время у смертного одра… - Я не о том, - буркнул Гаррати. Собрался с мыслями, преодолел смущение - хуже ведь быть не может, все уже и так думали, что они втихаря надрачивали друг другу, - сказал: - Свою девственность я тебе не предлагаю. Но если тебе будет легче, можешь, ну… отшлепать меня? Получилось до того жалко, что как только слова сорвались с его губ, Гаррати тут же понял: хуже быть все-таки может. Ну конечно, может - Прогулка доказывала это каждый раз, стоило только зачатку этой мысли сформироваться у него на подсознании. Какой же я идиот. - У меня, наверное, крыша едет, - сказал он практически сразу, потому что сожаление, как и стыд, расцвело в нем мгновенно. Разница была в том, что, в отличие от стыда, опознал его Гаррати тоже мгновенно. - Ну, ты понимаешь, от усталости… боже, да что я тебе рассказываю, - Гаррати неловко рассмеялся, пытаясь снять хоть толику повисшего между ними напряжения, но не помогло: Макврайс продолжал смотреть на него все так же - устало, выжидающе и слегка удивленно. Практически сверлить взглядом. - Извини меня, - повторил он и попытался отойти от него, но был остановлен - и снова, снова рука Макврайса на его плече, в который раз за этот день. - Нет уж, стой, - глухой, слегка хриплый голос, будто он только что проснулся или разом выкурил пачку сигарет. Хотя пачка его - та ушла вместе с Олсоном. Не было у него ни сигарет, ни возможности нормально поспать. А вот хрипотца в голосе была. - Ну, в смысле, иди рядом. Останавливаться-то нам теперь нельзя, - Макврайс истерически хохотнул, и Гаррати понял: тот по какой-то причине тоже нервничал. Гаррати послушно зашагал прямо, и Макврайс убрал руку с его плеча - пока. - А теперь объяснись. Гаррати растерялся. Как это - объясниться?.. - Что объяснить? - Что ты понимаешь под “отшлепать”, - и вот теперь на его губах играло уже не подобие, а самая настоящая ироничная ухмылка, точно такая же, как где-то на старте три дня - то есть, целую вечность - назад. - Рей, я не могу взять, сесть на бордюр, перекинуть тебя через колено и отшлепать как ребенка или сексапильную девицу. Черт, даже если бы у нас не было предупреждений, это представление продлилось бы максимум две минуты, после чего нас бы застрелили. А у нас их по три. - Я в курсе, - раздраженно, хотя больше не из-за его слов, а из-за собственной нервозности, бросил Гаррати. - Я и не имел в виду… - Ну так и что же ты имел в виду? Гаррати хотел промолчать, но взгляд Макврайса сверлил его череп и продолжал сверлить даже тогда, когда он отвернул голову. - Не знаю, - наконец, смущенно признал он. Макврайс вздохнул, кажется, разочарованно, и Гаррати поспешил добавить: - Разве нельзя делать это, продолжая идти? - Рей, зачем оно тебе? - спросил Макврайс с отчетливой жалостью в голосе. - А разве вы, извращенцы, не любите вытворять всякую подобную ересь? - попытался отшутиться Гаррати, но Макврайс лишь хмыкнул. - Ну, я не то чтобы против. Просто правда не понимаю, зачем тебе это. - А я не понимаю, на кой черт тебе понадобилось спасать мою жизнь, - пробормотал Гаррати, так и не оборачиваясь на него. - Сколько раз это уже случилось, трижды? А отплатил я только за первый. Разве тебе не сподручнее было бы избавиться от очередного противника? Макврайс снова хмыкнул, помедлил, а потом вдруг весьма отчетливо хлопнул его по когда-то обтянутой, а теперь уже просто свободно болтающейся в джинсах заднице. Гаррати вздрогнул, залился краской и все-таки с опаской посмотрел на него. Взгляд Макврайса оставался пронизывающим и внимательным. - Тушé, - произнес он и замахнулся вновь. Ладонь повторно ударилась о левую ягодицу, ровно на то же место, куда пришелся и предыдущий удар, и Гаррати снова вздрогнул. Совсем не так, как едва ощутимый шлепок Стеббинса: Макврайс гораздо сильнее. И бил он с оттягом, будто бы вдумчиво, изучающе, на секунду после удара задержал руку на его заднице, словно силясь ощутить что-то сквозь плотную джинсовую ткань, и снова поднял в воздух. Гаррати невольно зажмурился, и рука впечаталась в него в третий раз, теперь по другую сторону, задержалась, взметнулась вновь, вернулась в четвертый. Симметрично, неспешно и жаляще, несмотря ни на защиту из джинсов и белья, ни на усталость Макврайса: руки-то у него, как Гаррати убедился не далее чем во Фрипорте, оставались сильными и при желании хозяина безжалостными. Хотя Макврайс, судя опять же по тому, с какой свирепой мощью он сжимал его плечо, оттаскивая от Джен, сейчас как раз таки сдерживался. Гаррати снова прикрыл глаза, пытаясь игнорировать шелестевшие среди группок зрителей перешептывания, настороженные взгляды других Идущих, которые, кажется, окружили их и исходили теперь отовсюду, и собственные навязчивые, кричащие мысли о том, что происходящее было какой-то чертовщиной. Он знал, что все это было - как было и осуждение, которое Гаррати успел прочитать в глазах Паркера, когда узнал, что группа считает их с Макврайсом любовниками, и как были солдаты караула, которые теперь с повышенным вниманием следили за ними. Гаррати знал, что все это было, но постарался проигнорировать, отбросить даже не в дальний угол сознания, а просто мимо него, и сосредоточиться на ритмично отбивающих его задницу шлепках Макврайсовой руки. Потому что отвлечься от них было выше его сил. Выше его сил было игнорировать глухое шуршание ткани при ударе. Выше его сил было не замечать растущую болезненную теплоту на коже. Выше его сил было пытаться отпихнуть подальше от себя эти лишние несколько секунд, на которые ладонь Макврайса задерживалась на его пятой точке, настойчиво прижималась и мягко оглаживала подушечками пальцев, и, черт возьми, выше его сил было не обращать внимание на нарастающий от этих прикосновений тягучий жар в своем паху. И стыд, который не отпускал ни секунды, но теперь был направлен не на собственную трусость, а на абсурдность ситуации. С другой стороны, а разве вся Прогулка не была еще более абсурдной? Рука била, била и била, а они шли, шли и шли, и тот факт, что они так ни разу и не сбились с шага, можно было назвать разве что промыслом Божьим. Предупреждения выдавались, но как-то рассеянно и не им, да их бы и не предупреждали больше, и Гаррати подумал, вот странно было бы - быть застреленным в таком положении, пока тебя шлепает другой участник (вот уж из чего точно бы вышли скандальные новостные заголовки), но карабины молчали. Гаррати приоткрыл глаза и покосился на Макврайса: у того на лице застыло каменное, крайне сосредоточенное выражение, он будто даже и не заметил, что Гаррати на него смотрит, а уставился куда-то в пустоту перед собой, и если бы не его равномерно поднимающаяся и опускающаяся рука, глядя на это непроницаемое лицо можно было подумать, что он, подобно Олсону, впал в кататонию. Рей закусил губу и стыдливо опустил взгляд. Легкая по сравнению с пробитыми гарпунами икрами и истоптанными в кровь ступнями жужжащая боль в заднице все же немного перетягивала на себя внимание, снимая агонию в икрах и ступнях с основных ролей. Главным образом потому, решил он, что она была новой, неизведанной и такой постыдной. Не менее постыдным был и появившийся внизу его живота зачаток удовольствия - как тебе понравится если ты пройдешь по улице без одежды пожалуйста мама не заставляй меня пожалуйста Пит - и удовольствие, которое, вне всяких сомнений, испытывал и Макврайс. Из этого своеобразного транса их вывели все-таки карабины. Оба встрепенулись, оба чуть не остановились, и оба рефлекторно продолжили идти вперед, стоило только понять, что дула были направлены не в их сторону. Избавили от страданий Клингермана. О, старина Клингерман, мучиться тебе теперь вечно от приступа аппендицита в Царстве мертвых. Лицо Пита дрогнуло и с него начало стремительно спадать это каменное выражение. Он одернул руку, словно от раскаленной плиты. На щеках заиграл легкий румянец, но это еще что: у самого Гаррати лицо заалело. - Ну что, как ощущения? - немного помолчав, смущенно хохотнул Макврайс. Гаррати невпопад кивнул. - Я вот, как ты понял, вдоволь поизвращался, - саркастично протянул он. Гаррати вдохнул в легкие воздух, раскрыл рот, но так и не придумал, что сказать. Лицо у него было пунцовым. В конце концов, спустя несколько секунд тишины, Макврайс сам избавил его от этой необходимости: - Ну, ладно, поразвлекались и хватит. Мы сюда умирать пришли, как-никак. И, так и не дождавшись его ответа, Макврайс отшатнулся от него, как от прокаженного, набрал скорость и отошел на несколько ярдов вперед. Снова обхватил плечи руками и уронил голову на грудь, будто всей этой сцены и вовсе не было. Гаррати не знал, что и думать. Откуда-то сзади слышался тихий смех Стеббинса. Прогулка продолжалась.