там счастливы вместе мы будем с тобою

Морской бриз влек за собой запах соли и водорослей, проникая в каждую щель старинной церкви Каперны. Стены, покрытые мхом и вековым известняком, были свидетелями множества исповедей и тайн. Сколько эти стены видели, сколько знали. Они впитали в себя и радости, и горести, и слезы, и чаяния. Они стояли уже так долго, что вполне могли считаться живыми. Тихо скрипнула дверь, когда Ассоль вошла внутрь. Её маленькие руки тряслись, а глаза были полны слёз. Её шаги отозвались эхом по каменному полу, вторя неслышному сердцебиению самой церкви. Максим же стоял перед алтарем, его силуэт терялся в полумраке, а взгляд, устремленный на распятие, казалось видел лишь пустоту. — Святой отец, — начала Ассоль тихим, дрожащим голосом, — я больше не могу… Мне кажется, что мой капитан никогда не придёт. Максим повернулся к ней, и в его глазах отразилась та же усталость, что и в её словах. Он подошёл к ней, его собственное сердце было полно тяжелых дум: — Бедное дитя, ты всегда была символом надежды для нас всех. Твоя вера в капитана давала и мне силы ждать… — Но я устала, святой отец, — прошептала она, — устала верить в чудеса. — Ассоль, моя дорогая девочка, я понимаю тебя. Я и сам устал… Моя любовь, что вынуждала меня ждать, стала похожа на нож, который каждый день безжалостно режет мне сердце. Я хочу помнить, хочу верить, что он вернётся, но… Он замолчал, словно боясь высказать вслух свои самые тёмные мысли. Ассоль подошла ближе. — Но «что», святой отец? — …но волны времени стирают его образ из моей памяти, так облизывает гальку морская волна, пока не сделает ее совершенно гладкой, — продолжил он, взгляд его сделался больным и тусклым, — боюсь, что настанет день, когда я не смогу вспомнить цвет его глаз или тепло его рук, — Максим вздохнул, — мы все устаём, дочь моя. Но иногда, именно когда мы перестаём ждать, происходит чудо. Ассоль подняла на священника глаза, ища утешения в его словах. — Вы действительно верите в это, святой отец? Едва зажегшийся взгляд Максима вновь потускнел. — Я… я хочу верить, Ассоль. Но каждый день без него делает мою веру всё слабее. — Тогда почему вы всё ещё здесь? Почему продолжаете ждать? — её вопрос был наивен и прямолинеен, какими только могут быть вопросы детей. Максим вздохнул, его взгляд скользнул по пустым скамьям церкви. — Потому что ожидание — это всё, что у меня осталось. Это мой способ сохранить его в моём сердце. Ассоль взяла ладони священника в свои. — Святой отец, пока мы помним, любовь жива в наших сердцах. Вы думаете, он вернётся? — надежда вновь зажглась в её глазах. — В глубине души я всё ещё надеюсь, — печально улыбнувшись, признался Максим, но в его голосе, вопреки тоске отразившейся на лице, звучала светлая искренность, — пока мы помним, есть надежда. И пусть моя память становится всё тоньше, я буду держаться за каждый осколок, каждый момент, что мы когда-то разделили… я продолжу ждать. Ведь ожидание дается легче, когда ты ждешь не один. Ассоль улыбнулась сквозь слёзы, в её сердце вернулась капелька веры. — Тогда я тоже буду ждать, святой отец. Вместе с вами. В глазах Максима мелькнула благодарность. — Помолись со мной… — попросил он и Ассоль кивнула. Они стояли рядом, две души, объединённые общей болью и тихой надеждой. Солнечный луч преломился в витражах, тихо прошелестел ветер, и казалось, что сама церковь вздохнула.

* * *

Рассвет едва коснулся стен, когда Максим начал утренние приготовления к службе. Свет свечей мерцал на темных стенах, создавая иллюзию движения в окружающей священника каменной неподвижности. Максим расправил свое облачение, разглаживая складки. Раньше ему помогал с этим Алекс. В те дни, когда он еще был рядом, каждое утро, каким бы темным оно ни было, начиналось с улыбки. С каждым движением, с каждым словом молитвы, Максим пытался воскресить в памяти образ своего любовника. Но воспоминания ускользали, как песок сквозь пальцы. Он слишком долго ждал, это терзало его душу и сердце, как и бесконечные молитвы, на которые никогда не будет ответа. Сколько было этих молитв… Темные стены церкви давили, будто они вобрали в себя весь вес его одиночества. А море, величественное и бескрайнее, видное с утеса, где стояла церковь, шептало ему о свободе, призывало последовать за Алексом в неизведанные дали или же отправиться на дно. Но Максим оставался. Он выбрал ждать, страдать и сомневаться, ведь даже мучительное ожидание было лучше забвения. Когда утренние тени начали танцевать на алтаре, дверь церкви скрипнула, тихо вошла Ассоль. Её появление стало лучом света в темноте, в которую раз за разом погружался Максим, стало напоминанием о том, что даже в самые тяжелые моменты есть место для надежды. — Святой отец, — позвала она, подходя к священнику, — я пришла помолиться… и подождать с вами. Максим улыбнулся, и в его сердце на мгновение вспыхнула искра — искра, которая напомнила ему, что пока они вместе, они не одиноки в своем ожидании.

* * *

В день когда в порт Каперны зашел белый корабль с Алыми Парусами, Максим был бесконечно рад за девочку, что так долго ждала своего капитана. И теперь ей воздалось сторицей за её ожидание, за её боль и страдания. Но едва силуэт корвета растаял в утренней дымке, Максим понял, что вместе с Ассоль этот корабль увез что-то из него самого. Кажется этим что-то была его надежда. Усталость навалилась на него с новой силой, его вера, как и память, истончилась. Голос моря, прежде заглушаемый, стал как никогда громче. Море, грозное бушующее, звало Максима и в шуме волн ему чудился забытый голос Алекса. Вечерняя служба закончилась раньше обычного, прихожане суетливо разошлись по домам — на Каперну вот-вот должен был обрушиться шторм, а значит надо убрать сети, вытащить лодки, да подкинуть побольше дров в очаг, чтобы в сухости и тепле пережить непогоду. Максим стоял в тени своего алтаря, словно последний страж у врат забытого храма. На душе у него было муторно. Сомнения и тоска бурлили в нем как грозное море, и поднимали со дна его души обиды и страхи. А каждый удар сердца напоминал о бесконечных днях ожидания и надежд, которые рассеялись, словно дым, словно образ корвета с Алыми Парусами в рассветном тумане. Максим тушил свечи. Одну за другой. И с каждой затушенной свечой в его сердце угасало что-то важное. Буря за стенами уже разошлась не на шутку. Ветер свистел, пробираясь в щели, гремел раскатистый гром, дрожали ставни. Последняя свеча дрогнула под натиском непогоды. Язычок пламени колыхнулся на сквозняке, и Максим, следуя слепому наитию, закрыл пламя ладонью, не давая свече угаснуть. Внезапно раздался стук, настолько мощный и тревожный, что он отозвался эхом в пустой церкви. «Это лишь ветер», — подумал Макс, но сердце его испуганно сжалось. Стук повторился, настойчивый и требовательный. Максим взял недопаленную свечу и направился к двери. Вдруг кто-то незадачливый решил найти спасение от бури в стенах храма. Первое, что увидел Максим, отворив дверь, яркий свет молнии, на мгновение ослепивший его. Грохот, пронесшийся следом, заглушил лихорадочное биение его сердца. На пороге, окутанный бурей, стоял Алекс. Вода лилась с него ручьем. Он выглядел почти так же, как и в день, когда Максим последний раз проводил его в море. Почти так же. Что-то неуловимое изменилось в нём. И дело было даже не в седой пряди, затерявшейся в смоляных кудрях, не в бороде, что делала Алекса старше. «Он и должен быть старше», — напомнил себе Максим, жадно вглядываясь в любимое лицо. Свеча в его руке дрожала. — Макс… — голос Алекса смешался с ревом бури, с шумом волн, разбивающихся о каменный утес. Вот он — тот, кого Максим так долго ждал, кого звал в своих молитвах все эти годы, кого так алкала его душа — стоит пред ним. Сердце Максима затрепетало от радости. Вновь злая молния прорезала небо, ветер бросил сырости в лицо. Грозовой отблеск исковеркал тени и сердце священника вздрогнуло, но на этот раз от страха. — Как? — единственное, что смог произнести Максим. — Я не мог оставить тебя, — ответил Алекс. Его голос звучал глубоко и грустно. Так шепчет море на закате, когда вместе с последним лучем солнца уходит и надежда. Алекс протянул к Максиму руку, но тот не спешил касаться чужой ладони. На память тут же пришла одна из сказок старика Эгля: «Там нет ни разлуки, ни боли, там раны залижет вода…» Максим был уверен, что ладонь Алекса будет не такой, какой она представлялась ему в воспоминаниях. Да и не помнил он уже жара чужих касаний, словно всю его любовь забрало себе море… — Макс… — повторил Алекс. Сердце Максима пропустило удар. В любимых синих глазах плескалась штормовая волна. Возможно Эгль был прав и сказки его действительно сбываются. Максим шагнул вперед в распахнутые двери и свеча в его руке, дрогнув, погасла.

* * *

На утро в Каперне недосчитались десятка лодок, а несколько человек пропало без вести — их слизала морская волна. Но народ поговаривал, что волны тут не причем. В конце концов, как море могло забрать вдову сгинувшего много лет назад рыбака? Старушка редко покидала свой дом, да и был он у самого рынка — нет такой волны, чтобы смогла облизать его каменный фундамент. А вот со священником все было куда прозаичнее. Шторм был столь лютый, что утес, на котором стояла церквушка, обвалился, утягивая за собой добрую треть здания. Алтарная часть не пострадала, как и ризница со всей утварью. А священника, видать, прибрал к себе его Господь. Так говорили люди. Один только Эгль молча вздыхал и отводил печальные глаза от некогда святых развалин. Но никто не придавал этому значения. В Каперне жизнь текла как всегда…