***
Стоя за спинкой стула, который он занимал в течение всех двадцати лет своей жизни, невидящим взглядом он глядит на скатерть. Выходит, они больше не едят в столовой. Пока его не было, они создали себе маленькую традицию, интимную. Даже как-то обидно становится, словно он здесь гость. Хотя в сущности так оно и было. Он вздрагивает, когда до него доносится звонкий мальчишеский голос: -В столовой? Почему вдруг? Мать отвечает что-то, но Эйгон не слышит, что именно. Сказала ли она ему, что стоит быть осторожным? Подумать он над этим не успевает, так как уже в следующее мгновение в комнату залетает младший брат, заставляя губы невольно растянуться в улыбке. -Эйгон! - восклицает тот, бросаясь к брату в объятия, крепко обнимая за талию, чем вызывает у Эйгона заминку. Он не ожидал такого теплого приема, не после того, что сделал. -Привет, парень! - наконец, отмирая, он неловко отвечает на объятия, а после ерошит успевшие заметно отрасти волосы, - С Днем Рождения! Извини, что без подарка, - извиняется он. -Когда ты приехал? - не обращая внимания ни на что из сказанного, расспрашивает его Дейрон. -Утром. -А ты… -Твой брат здесь ненадолго, сегодня вечером он должен вернуться обратно, - вступает молчавшая до этого мать. -Значит, ты попадешь на мою вечеринку?! - улыбается радостно мальчик. -Боюсь, что ненадолго, милый, - говорит ему с сожалением в голосе мать. -Ага, - подхватывает Эйгон, - Но не раскисай, малыш! Слышал, ты в основном составе? - переводит тему он. -Ты знаешь? - удивляется младший, и Эйгон понимает его чувства, большую часть своей жизни Дейрон знал его как отрешенного ко всему брата, вечно прибывающего под кайфом, а если не под кайфом, то пьяным. Эйгон чуть заметно кивает, а после говорит: -Уверен, у тебя все получится, - он ударяет его кулачком в плечо, выходит неловко. -Спасибо. У тебя тоже все получится. Ты выглядишь лучше! - быстро находится тот, но Эйгон только прыскает. -Ой, да заткнись… - говорит он и тут же прикусывает язык, - Ты. Договаривает он на автомате, потому что в голове уже восьмилетний Дейрон плачет, стоя перед матерью, держа в руках осколки бывшей когда-то керамической свиньи: -Деньги пропали! - захлебываясь слезами, жаловался мальчик, а после наставив на Эйгона палец, прокричал, - Это ты! Я знаю! -Отвали, - отмахнулся он тогда. -Это ведь был ты? - с укоризной спрашивает мать, а после добавляет почти с усмешкой, - Кто еще-то! -Да врет он все! - возмущается тогда Эйгон, стремясь защититься перед матерью. -Не вру! Это ты врешь! - заспорил с новой силой младший брат. -Заткнись! - прорычал тогда он в гневе - не принимал уже несколько дней, и был более раздражительным, чем обычно. Двенадцатилетний Дейрон посмотрел на Эйгона с беспокойством. -Что-то случилось? -Нет, прости, задумался, - отмахнулся Эйгон с легкой улыбкой, а после приземлился на стул, - Расскажи мне, что у тебя… Договорить он не успевает, стремительной походкой по направлению к нему идет Эймонд, убийственный вид которого не предвещает ничего хорошего. -Что ты здесь делаешь? - на ходу требует ответа он, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. -Так, значит, ты приветствуешь старшего брата? - усмехается на это Эйгон, когда его уже хватают за грудки, поднимая. Он помнил, как они катались по полу в тот первый раз, когда он не хотел ложиться в рехаб. Он молил Эймонда отпустить его, сделать вид, что тот не знает, где он, что не видел вовсе. И в глазу брата ненадолго, но Эйгон усмотрел тогда сомнение. -Эймонд, - строгим голосом осаждает того мать, и Эйгон улыбается, глядя как младший брат, словно послушный мальчик, отпускает его кофту, а после резко отворачивается. Мать, между тем, говорит: -Твой брат проделал долгий путь. И хотя это был сюрприз для всех для нас, мы должны принять его и позаботиться о нем как должно, - назидательным тоном говорит она, словно не она час назад пыталась прогнать его прочь, как только увидела, - Он твой старший брат. -У меня уже давно нет старшего брата, - жестко припечатывает Эймонд, сверкая единственным глазом, и отворачивается от него, словно бы Эйгона здесь вовсе нет. -Эймонд… -У меня пропал аппетит! - быстрой походкой он следует к выходу, но в дверях встречается с Хелейной. Та привычно молчит, замерев на пороге. Эйгон видит, как сестра таращится на него, и он не совсем уверен, как правильно истолковать этот ее взгляд. -Милая, - пробует мать, но Хелейна не обращает на нее никакого внимания, и лишь молча проходит в столовую и садится за стол, как ни в чем не бывало. Эйгон смотрит на сестру неотрывно, ждет чего-то, но ничего не происходит. Перед ней ведь стыдно больше всего. С ней была совсем другая история. Неприятнее. Грязнее. -Давайте уже завтракать, - говорит мать тогда, и они медленно начинают рассаживаться по местам, - Эймонд, - просит она все еще стоящего рядом с выходом сына, и тот, нехотя, но все же садится за стол. -Сначала молитва, - напоминает она, но обращается будто бы только к Эйгону. Он смотрит по сторонам, Эймонд уже сложил руки в молитвенном жесте. А еще сказал, что аппетит у него пропал! Ничего не оставалось делать, как последовать примеру младшего брата. -Отец наш небесный, - произносит мать, и Эйгон кривится на этих словах, он уже и забыл, каково это. Он открывает глаза, следя за членами семьи, лицо матери безмятежно, пока она благодарит бога о еде на столе, а после просит его о ниспослании милосердия, а после Эйгон слышит свое имя и неожиданно встречается с ней взглядом, но та ничего не говорит ему, лишь припечатывает, - Аминь. Давайте есть. Эйгон ворошит вилкой омлет и изредка поглядывает на сестру. Но та все также не смотрит на него, ни на кого не смотрит, сидит, уткнувшись в свою тарелку. -Какие планы у всех на сегодня? - пытается поддержать беседу мать, чтобы избежать неловкой паузы, повисшей за обеденным столом. -Я хочу пойти в конюшни, можно? - подает голос сестра, при этом все также не поднимая взгляда. -Конечно, милая, - улыбается мать, а после обращается к следующему по старшинству ребенку, - А у тебя какие планы до игры, дорогой? -Не треснуть одного блудного сына по роже, - отзывается брат. -Эймонд! - одергивает того мать. -Что? - тогда переводит свой взгляд с Эйгона на нее брат, - Почему ты вообще впустила его, мам? Разве он здесь не за тем, чтобы своровать что-то и купить на вырученное себе дозу, как это было все прошлые разы? -Он приехал на день рождения брата, - пытается зачем-то выгородить его она, хотя ясно, что она не поверила ему. -И где же твой подарок? - вздергивает бровь Эймонд, снова обращаясь к нему. -Меня ограбили, - тянет он неуверенно, поглядывая на мать. -То-то на тебе нет всех этих твоих цацок, хотя я не удивился бы, узнай, что ты и их продал, - усмехается брат, - Признаться, на этот раз грабители выбрали верную жертву. Жаль, что то был не маньяк. -Довольно, Эймонд, - звонко ударяет приборами о тарелку мать, - Вон из-за стола, - строго приказывает она. И на памяти Эйгона такое впервые. Не сосчитать, сколько раз это его вот так вот позорно выгоняли из-за стола, но чтобы Эймонда - идеального сыночка? -С радостью, - тем временем говорит брат, поднимаясь со своего места, а после бросает на Эйгона убийственный взгляд, - Тебе здесь не рады, - напоследок бросает он, словно это и без того не было достаточно красноречиво. -А я рад, что ты приехал, - в оглушающей тишине шепотом роняет Дейрон, как только Эймонд уходит. -Насчет подарка, - Эйгон мнется, - Я пришлю тебе новый, обещаю! - говорит он, словно он уже не тот человек, который вообще подарков ни разу никому не дарил. Мать была абсолютно права, ведь он даже не всегда помнил, что у кого-то из них был день рождения. А ведь говорят, что тяжело забыть день, в который ты испытал сильные эмоции. А Эйгон испытывал их всякий раз, как ему с улыбкой сообщали, что у него появилась сестричка или новый братик. С какой ненавистью он смотрел после на рыдающего монстра, которого укачивала вновь и вновь на руках мать, приговаривая: -Бог послал мне больное дитя. С такой же ненавистью на него самого смотрела старшая сестра. Эйгон смутно помнил ее длинные белые волосы и задорный смех. Со временем Эйгон научился понимать ее чувства. Стоило ему притаиться за косяком, ведущим в детскую, следя за тем, как мать возится с Хелейной, та шикала на него, прогоняя прочь. Он думал, что так не продлится долго, все это лишь пока сестра беспомощный младенец, но и через время ничего не изменилось: стоило ему сказать что-то, отчего эта мелкая дура начинала плакать, мать оттаскивала его за ухо и злобно шипела: «Твоя сестра больна. Имей совесть!» А когда появился еще и Эймонд, все стало только хуже. Потому, что если у Хелейны перед ним было врожденное преимущество, то Эймонд показал, что достаточно просто стараться лучше. И так Эймонд стал маминым новым хорошим мальчиком, а Эйгону осталась лишь роль изгоя. К моменту же рождения Дейрона он и вовсе охладел, сдался. Мать вспоминала о нем лишь в двух случаях, если он где-то облажался или когда он заболевал. Первым способом он пользовался так долго, что не успел заметить, что это перестало работать, прежде чем обнаружил второй способ, который оказался гораздо действеннее - перед болезнью мать сдавалась всегда, кроме тех случаев, когда он симулировал по глупости. Но пришел он к этому не сразу, наткнулся случайно, пока выполнял «план А». В тот судьбоносный день, налакавшись виски, он сел за руль своего порша, который ему подарил на шестнадцатый день рождения отец, вопреки желанию матери. Справедливости ради, он не только напился, еще и покурил какой-то фигни, а после поехал на вечеринку, но, не проехав и пары миль, не вписался в поворот и угодил в кювет. Как результат: несколько сломанных ребер, нога, сотрясение мозга и еще всякое по мелочи. Когда он пришел в себя, и к нему пустили посетителей, мать была так зла, но одновременно с этим едва не плакала от облегчения. Тогда она приходила к нему каждый день, а когда его выписали, порхала вокруг него как пчелка. Но этот случай стал роковым не только поэтому, ведь именно тогда ему и выписали против болей в ноге оксиконтин. Тогда все и началось… Заметили они, конечно же, не сразу. Сначала казалось, что это все просто баловство, ведь все это было и до этого. Травка в школьном туалете, пару «молли» на вечеринке, дорожка кокаина на пятничных посиделках с друзьями. Однако после аварии все это завертелось так быстро, совсем скоро превратившись в то, что он не мог продержаться и дня, не наевшись при этом с утра обезболивающих. Больной отец сыграл в этой истории не последнюю роль, дал ему последний подарок или последнее проклятие, смотря как посмотреть. Ведь пока труп его отца лежал в соседней комнате, он с радостным видом высыпал таблетки из его пузырьков. Вообще он редко вспоминал об отце. Но стоило вернуться, как воспоминания нахлынули с новой силой, не только о нем, обо всем. Оставшееся время за завтраком проходит спокойно, Дейрон рассказывает ему о чем-то, пока они сидят в гостиной, как все те разы когда он сидел на кресле закинув ноги на подлокотник пялился в телефон, ожидая воскресных походов в церковь, на которые уже совсем скоро его перестали приглашать. Но в этот раз все, о чем может думать Эйгон, это о глазах напротив, о тех же самых глазах, что когда-то смотрели на него со страхом. Эйгону казалось что он все еще мог видеть его отблески даже сейчас, как бы сильно Дейрон не пытался скрыть это за широкой улыбкой. Экономка тенью двигалась вдоль шкафов, Эйгон знал, что это мать приставила ее следить за ними. Поделом ему, наверное. Вскоре появляется и она сама, с ног до головы собранная: в приталенном зеленом пальто, держащая в руках сумочку Hermes. -Нам пора выезжать, надо заехать в церковь, потом в магазин, докупить все к празднику… -она останавливается на полуслове, когда обращает на него взгляд, - Почему ты еще не одет? - недовольно спрашивает она, а после уже гораздо мягче обращается к Дейрону, - Милый, нам с твоим братом надо ехать, ты пока подготовся к празднику. Она нежно гладит его по голове, когда он пробегает мимо, а после ее взгляд вновь сосредотачивается на Эйгоне: -Ну? -Погоди, я, что, должен ехать с тобой? - удивляется он. -Ты же не ожидаешь, что я оставлю тебя тут одного? - хватая со столика перчатки, говорит она, даже не смотря на него. -Почему одного? -С младшими братьями и сестрой, которыми ты мастерски манипулируешь - все равно что одного, - объясняет она как неразумному. -Боишься оставлять меня с ними? Насколько же ты мне не доверяешь? Но мать ничего не отвечает, ей и не надо говорить ту фразу, которую он слышал не раз и не два: «Ты сам виноват в том, что потерял доверие». Цыкнув, Эйгон все же надевает на себя серую дутую куртку, которую носил в последний раз в старшей школе. Он невольно задумывается над тем, куда подевались его вещи, которые оставались в апартаментах. Выйдя на улицу, он даже поеживается, удивительно, как он так долго выдержал, будучи в одной только худи и босиком. Водитель матери сдержанно приветствует его, на что Эйгон невразумительно бормочет что-то и быстро садится в машину. -Сначала в церковь, - дает указание мать, и после ее слов автомобиль мягко сдвигается с места.***
Когда они подъезжают, он хочет подождать в машине, но мать не дает ему никакого выбора, бодро командуя: «За мной!». Так он оказывается в просторном помещении местной церкви, где раньше он бывал почти каждое воскресенье. Здесь почти ничего не изменилось с тех пор, только заменили обычные окна на витражи и, кажется, обновили панели. -Отец Юстас, - тем временем приветствует местного пастора мать, с которым они все равно что друзья: они вместе ведут много проектов, что неудивительно, учитывая, что входит в комитет при церкви. -Миссис Таргариен, рад Вас видеть, на встречу комитета? - с улыбкой отвечает она, а после замечает замечает он ковыряющего носком кеда паркет Эйгона, - О, Вы не одна? -Да, Вы, вероятно, помните моего старшего сына Эйгона? - мать немного торопится, что выдает в ней нервозность, еще бы, вероятно, она страшно стыдится его. Единственное пятно на всей ее белоснежной репутации. -Конечно, как я мог забыть! - еще бы можно было забыть знаменитого на весь их ничтожный городишко наследника уважаемой семьи Таргариен, ставшего маргиналом, -Как твои дела, мальчик мой? - наконец, обращается и к нему пастор. -Все в порядке, спасибо, - тянет в ответ Эйгон. -Когда ты в последний раз исповедовался? - становясь серьезнее, в следующее мгновение спрашивает мужчина. -Давно, - расплывчато отвечает Эйгон. -Миссис Таргариен, Вы не против, если мы поговорим с Эйгоном, пока Вы будете на собрании? - неожиданно спрашивает тот у матери. Эйгон бросает взгляд на распятие, что переливалось позолотой впереди у алтаря, моля Бога, о котором не вспоминал так давно, чтобы она отказала. Но его молитвы ожидаемо не были услышаны, еще бы от такого грешника как он… -Конечно же нет, - с улыбкой отвечает мать, - Напротив, я рада, что Вы за ним присмотрите, пока я занимаюсь делами, так мне даже спокойнее. Сказав это, она цепко хватает Эйгона за рукав куртки: -Веди себя прилично! - сквозь зубы говорит ему она, а после вновь одаривает святого отца мягкой улыбкой, прежде чем уйти в сторону коридора, ведущего в пристройку. -Пройдем? - тем временем спрашивает пастор, указывая Эйгону в сторону исповедальни. Блондин садится на деревянную скамью и поднимает взгляд: сквозь деревянную решетку он видит лишь профиль святого отца. -Итак, грешил ли ты в последнее время, сын мой? - раздается голос мужчины, сидящего за ширмой. -Еще спрашиваете, - не удерживается от усмешки Эйгон. -Тогда покайся, сын мой, - говорит ему святой отец, игнорируя неподобающее ситуации веселье. -Если я начну, то боюсь, мы застрянем здесь надолго, - вновь обращает все в шутку Эйгон. -Давай начнем с первой заповеди, - терпеливо говорит пастор, - Верен ли ты нашей вере, нашему Господу? Не преклонялся пред ложными идолами? -Казалось бы нет ничего проще, да? Но даже здесь я умудрился облажаться, - хмыкает Эйгон, - Моим личным божеством были наркотики, больше меня ничего не волновало. -Я понимаю, - кивает за решеткой мужчина, а после аккуратно спрашивает, - Упоминал ли ты имя Господа нашего всуе? -Ух, - выдыхает парень, - Да, и много. -Был ли непочтителен к отцу своему и матери? - продолжает тем временем святой отец. -Даже больше, чем просто непочтителен, - наверное, это даже самое малое, чем он провинился перед ними. -Лжесвидетельствовал ли против ближнего своего? -И такое было, да, - соглашается он. В какой-то период свой жизни все, что выходило из его рта было ложью. -Завидовал? - еще бы. Он даже сейчас продолжает делать это, всю жизнь завидовал старшей сестре из-за любви отца, младшим из-за матери. -Да, - однако, ограничивается он лаконичным ответом. -И ты раскаиваешься во всех своих грехах? -Да, - Эйгон зачем-то еще и кивает, когда произносит это. Ему кажется, что он в самом деле раскаивается. -Пятнадцать чтений богородицы и пять раз «Отче наш» каждый день в течение недели, - выносит решение святой отец. - и это кажется настолько ничтожным наказанием за все, то что он сделал, что даже неловко. А ведь забавно то, что святой отец пропустил самое главное. Ведь спроси он, нарушил ли Эйгон шестую заповедь, ответом было бы «да». Ведь в смерти отца есть его вина. А седьмая заповедь? Оргии на вечеринках, секс за наркотики, чего только не было… Про восьмую и говорить не стоит: таблетки отца, украшения матери, коллекционные предметы и редкие ценности, даже те несчастные деньги из копилки Дейрона. Эйгон нарушил буквально каждую заповедь. Разве можно было все это исправить одним лишь чтением молитв? Разве поможет искупить грех не пред Богом, но пред теми, с кем он так жестоко поступал в течении столького времени и продолжает поступать? Отодвинув красную занавесь прочь, он быстро выходит из кабинки, наскоро бросая слова благодарности святому отцу. -Тебя что-то расстроило? - окликает его святой отец, прежде чем Эйгон успевает скрыться. -Ага, - не оборачиваясь, отвечает он, - Я сам. -Мы все совершаем ошибки, Эйгон, - старается приободрить его мужчина. -Вы-то уж точно совершили их гораздо меньше моего, - говорит он. -Бог милостив. -Я знаю, это и пугает, - отвечает он, - Разве я не заслуживаю самого худшего за все, что сделал? - и наконец, оборачивается. -Разве ты уже не расплачиваешься за это? Мать возвращается совсем скоро после этого, она благодарит пастора Юстаса и даже ведет недолгую беседу с ним. Прежде чем они уходят, пастор благословляет его, а матери говорит, что в этот раз все обязательно получится. Та лишь улыбается, кивая его словам. Эйгон знает, она не верит в это ни на йоту.***
Следующая их остановка - магазин, и пока мать стоит возле стеллажей, выбирая между яркими фольгированными колпаками и простыми глянцевыми пастельных цветов, Эйгон уныло разглядывает открытки на крутящемся стенде. На одной обнаруживается зеленый динозавр, держащий в коротеньких ручонках подарочную коробку. Эйгона почему-то это позабавило, из-за чего он отправляет открытку в тележку. -Зачем это? - не скрывается от нее его действия. -Подпишу для Дейрона, - пожимает плечами Эйгон, продолжая крутить стенд. Мать на это ничего не отвечает, зато спустя паузу спрашивает: -Какие лучше? - держа в руках два набора колпаков. -Блестящие, - отвечает он, едва бросив взгляд. -Почему? -Потому что они темнее, те будут выглядеть слишком по-девчачьи, - аргументирует свое решение Эйгон. -В самом деле? -Ага. Лицо матери выражает явный скепсис по этому поводу, тем не менее в корзину все же отправляются фольгированные. Они идут вдоль стеллажей, Эйгон катит впереди тележку, и со стороны они напоминают самую обычную семью, мать периодически велит ему остановиться, высказывает недовольство, пока он балуется, катаясь, навалившись на ручку тележки, просит не скакать и проявить терпение. У одной из полок Эйгон останавливается сам и хватает огромную пачку чипсов «Читос», легким движением руки закидывая в корзину. -Хватит есть всякую гадость! - в этот момент раздается позади голос матери. -Только не говори, что собираешься кормить толпу десятилеток одной лишь правильной едой? - усмехается он, оборачиваясь. -Дейрону исполняется двенадцать, - как бы между прочим замечает она. -Я знаю! - возмущается он, - Это просто выражение такое. -И ты будто бы сейчас не для себя их положил? - игнорирует сказанное им женщина, продолжая о своем. -Ну, я планировал стащить парочку, но… -Детям это не нужно, там же сплошные канцерогены. Как и тебе! - добавляет она и кладет пакет обратно на полку. -Да я уже полгода питаюсь одними овощами и фруктами. Детокс-смузи уже в печенках у меня сидят! - жалуется он. -После всего того времени, что ты травил себя, это тебе только на пользу, - замечает мать. -Что будет от простых чипсов? - откровенно начинает ныть Эйгон, и встречает ту самую реакцию, которая, как правило, следует за этим. -Хватит, - жестко обрывает она. -Вот ты всегда такой была! - бурчит он себе под нос, но от матери это не скрывается. -Какой? Заботилась о твоем здоровье? - поднимает бровь она. -Запрещала все на свете! -Только это не помешало тебе делать все это за моей спиной. И смотри, к чему это все привело? Может, все-таки не зря запрещала? И конечно, она снова права.***
-У тебя кровь, - Эйгон касается пальцами носа, а после смотрит на руку на руку, та в самом деле в крови, - Снова принимал, да? Алисента Хайтауэр сверлила его своим излюбленным взглядом, предназначенном только ему одному: смесь из разочарования и осуждения. Словно она сейчас заплачет, но при всем при этом так, что заплакать стоило бы ему, но уже от стыда. Такой же взгляд был у нее и после. Много раз. Вишневый конфитюр стекает на бумажную подкладку. Эйгон переводит взгляд на идеальный срез шоколадного пирога, а сразу после на воздушную шапку, увенчанную ягодным венком, десерта «Павлова». -Он прекрасен, - говорит мать, разглядывая торт в пластиковом прозрачном коробе. Эйгон отвлекается от разглядывания витрины с пирожными и тоже обращает внимание на вынесенный торт. Тот большой и прямоугольный, с фотографией улыбающегося мелкого Дейрона и красивой надписью «Счастливого двенадцатого дня рождения». Эйгон, глядя на него, не удерживается от едкого: -Вот это ты подготовилась! - присвистывает он, - Шикарный, - говорит он девушке, которая вынесла его, та лишь улыбается. -Что в этом плохого? - удивляется мать, тон ее голоса мягкий, будь они наедине звучало бы иначе. -Ничего, - пожимает плечами он, - Просто для меня ты не делала того же. -Делала, ты просто не помнишь, - с улыбкой отвечает она, бросая взгляд при этом на сотрудницу кондитерской, - Торт выше всяких похвал, спасибо! - говорит ей мать, а после берет пластиковый короб в руки. Эйгон обгоняет мать, чтобы открыть перед ней стеклянную дверь. -К чему это было? - высказывает она, стоит только им покинуть кондитерскую, - Тебе досталось даже больше внимания, чем твоим сестре и братьям. Водитель открывает пассажирскую дверь для матери, пока Эйгон идет к противоположной. -Да ну? - продолжает он, как только садится в салон автомобиля. -Ты мой первенец, - говорит она ему, смотря прямо в глаза, - Когда-то у друг друга были только мы, только я и ты во всем мире. Все это было, просто ты этого не помнишь. Ему хотелось, чтобы она рассказала больше. Рассказала о том времени, что они провели только вдвоем, и о котором помнила лишь она сама. -Правда? Это было эгоистично с ее стороны. Какая разница что все это было, если помнит об этом только она? Она оборачивается к нему, задерживаясь взглядом на его лице: -Ты был у меня такой хороший мальчик. И что с тобой стало? - это все, чего он удостаивается по итогу.***
Оказавшись дома, они сгружают все покупки на кухне, и как только Эйгон хочет уйти, поднявшись по старой привычке в свою комнату, мать сразу же останавливает его: -Куда? - требовательно интересуется она. -Хочу посмотреть свою комнату. Может, найду что-то получше этого, - говорит он, оттягивая край толстовки, - Я ненавидел эту школу! -Чего ты хотел после того, как тебя выгнали из Хэрроу? Ну, да. И вновь играет старая пластинка. -Эймонд бы без проблем поступил в Итон. Почему его ты никогда не хотела спихнуть в школу-интернат? -Не начинай, Эйгон, - только отмахивается мать, - Лучше помоги подготовиться к празднику, вот, - она наугад пихает ему упаковку воздушных шаров, после чего отворачивается, намекая, что разговор окончен. А когда он находу стаскивает с себя куртку, направляясь в гостиную, она бросает ему в спину: -Будь на виду. -Да блять! - не выдержав, шипит он под нос. -В этом доме будь добр следить за своим языком! -Да, мэм, - тянет он, закатывая глаза, пока она не видит. Время в подготовке к празднику проходит незаметно, и вот уже совсем скоро в дом начинают стягиваться первые гости. -Подождешь во флигеле? -Ты стыдишься меня? Я же чист! - разводит руками он. Неужели она настолько ненавидит его, что не хочет даже видеть на дне рождении его брата? -Я знаю, - кивает она, - Но я все еще помню, на что ты способен. Так что я не могу рисковать, я несу ответственность за этих детей перед их матерями. -Ты что думаешь, что я наврежу им? - да, он натворил многое, но думать, что он сможет причинить кому-то вред, кажется, что это слишком. -А как же «будь на виду»? - вновь обращается к проверенной стратегии он, - Или оставишь со мной няньку? Кого на этот раз, мистера Коля? - издевательски тянет он но, заметив материн взгляд, осекается. Про Коля это он зря. В последний раз, когда он поднял эту тему, закончилось все не очень красиво. Интересно, как теперь обстоят их отношения? -Хочешь испортить Дейрону праздник? - быстро переводит тему мать, - Забыл, через что ему пришлось из-за тебя пройти? Ах, да. В самом деле, забыл. Она, как и всегда, права. В самый первый раз нашел его именно Дейрон. Пришел со школы и увидел старшего брата, заходящегося в жутком треморе в луже собственной рвоты. Он же ехал вместе с ним в карете скорой помощи, а после сидел в приемном покое, дожидаясь матери, которая была с отцом на очередном сеансе химиотерапии. В последующие разы Эйгон больше не совершал таких ошибок, то есть не принимал дома. Косяк в школе, дорожка кокаина на вечеринке, инъекция героина в машине. Вся его жизнь состояла из совокупности столько-то граммов чего-то где-то, иногда еще и с кем-то… -Подождешь во флигеле, - припечатывает мать. И так он снова оказывается здесь. Для Эйгона флигель кажется этаким местом ссылки, тюрьмой. Это все равно что отдельный мир. Здесь есть все: своя столовая, гостиная, ванная. Эйгон мог бы жить здесь в изгнании, если бы ему разрешили вернуться. Совсем как отец когда-то. Отец… Это место пробуждает в нем те самые воспоминания, которые он пытался похоронить как можно глубже в себе. Воспоминания о том, как он, пока мать не видела, стоял подростком - обиженным подростком шестнадцати лет над хрипящим телом своего отца, что напоминал полусгнивший труп, пока тот спал, накаченный всеми этими лекарствами. -Если ждешь от меня любви или милосердия, то ты его не получишь, - медленно протянул Эйгон, глядя на лицо отца, на открытый рот, издающий предсмертные хрипы, - Пусть его тебе выказывает твой другой ребенок - любимая старшая дочь, от меня ты его не получишь. Я никогда не прощу тебя! Он знал, что если бы мать узнала - она бы ударила его, с кривившимся лицом сказав: «Как ты можешь говорить такое своему отцу?». Ирония судьбы или нет, но Визерис Таргариен умер тем же вечером, однако Эйгон об этом не знал. В это время он уже напивался с друзьями, запивая экстази диким количеством водки. А узнал только в день похорон, когда мать, увидев его, выразила лишь омерзение, после чего твердо заключила: -Ты с нами не пойдешь. Останешься дома. -Разве это не событие для всей семьи? - хмыкнул он тогда. -Не в таком виде, Эйгон, не в таком состоянии, - только покачала головой она. На кладбище он все-таки пришел, дед буквально за шкирку притащил его, напялив костюм и солнечные очки в пол-лица. Старшая сестра, бросив взгляд, не сказала тогда ни слова. Они все потеряли отца, но эта стерва вела себя так, словно это была только ее трагедия. А может, так оно в сущности и было, теперь думал Эйгон. Но все было честно. Ведь отец его не любил, с чего ему любить того в ответ? Конечно, есть видео и фотографии, как отец играет с ним маленьким, Визерис Таргариен улыбается на этих снимках. Эйгон на них тоже улыбается. Кажется, что когда-то он действительно был дорог отцу. Но что же случилось потом? Почему все так изменилось? Было ли это виной Эйгона или виной его отца? -С тобой побудет Эймонд, - отвлекает его от рассуждений мать. Брат стоит в дверях позади матери, всем своим видом показывающий, как он недоволен всей этой ситуацией. Можно подумать, он один! -Ты серьезно оставишь меня здесь одного с ним? - начинает тут же возмущаться Эйгон, - Он же меня убьет! Или это твой план избавиться от меня таким образом? -Не неси ерунды! - отмахивается она, даже не глядя на него, а осматриваясь по сторонам, -Вы же найдете, чем заняться, мальчики? -Ну, конечно, мама, - с жутковатой улыбкой отвечает на это Эймонд. Ох, знала бы мать, каков на самом деле ее хороший мальчик Эймонд! Эймонд - личный Эйгонов Авель. И в этом отголоски давно услышанного: -С ним всегда были проблемы. Хорошо, что у меня есть ты, Эймонд, - прошло столько лет, а эти слова матери так и не забываются. -И вот мы снова здесь, - нараспев тянет тем временем брат, присаживаясь на диван, сложив ногу на ногу. Попал так попал. Они сидят в тишине достаточно времени, чтобы Эйгон успел посчитать количество квадратов с розетками на потолке, цветков на обивке дивана, и даже элементов живой природы на картинах. В конце-концов, его терпение не выдерживает и он бросает решительный взгляд на младшего брата, что в это время преспокойно читал какую-то, очевидно нудную, книгу: -За что ты меня так ненавидишь? - без предисловий начинает Эйгон. -А что мало поводов было? - удивляется тот в ответ, даже не поднимая взгляда. -Это ведь началось задолго до этого, - Эймонда и до проблем Эйгона с наркотиками нельзя было обвинить в любви к старшему брату. -Ты еще спрашиваешь? - теперь тот все же откладывает книгу в сторону, - Ты и сам меня терпеть не мог! - обвиняет он. -Я-то понятно, детская ревность, все дела… - отмахивается Эйгон, прекрасно зная, что перевод стрелок в этом случае очень даже оправдан. -А ты думаешь, младшие дети не ревнуют к страшим? - вздергивает бровь младший брат. -Зачем? Вам же достается все внимание! -Младшим братьям никогда не заслужить того, что получают первые сыновья лишь по праву рождения, - твердо проговаривает Эймонд. -Ты про наследство? Меня его в любом случае лишат, если уже не лишили… -Дело не в деньгах, - перебивает брат. -А в чем тогда? - в чем вообще Эйгону можно было позавидовать? Это Эйгон всегда был тем, кто завидовал. Любимая маленькая звездочка Эймонд, и при всем этом такой скромняга. Всегда почтителен, вежлив, и даже поддерживает разговоры со взрослыми на нудных светских вечерах, пока Эйгон заливал глотку тем, что удавалось стащить из бара. Мать и так не уставала радоваться своему умнице-разумнице второму сыночку, за его успехи в учебе, спорте, творчестве, что уж говорить о том, когда Эймонд лишился глаза. Эйгон тогда, укурившись в хлам, выпал из реальности, заснув на шезлонге возле бассейна, в то время как мелочь решила устроить бои без правил. Когда случилась трагедия, именно ему попало первым. Мать влепила ему такую пощечину, что у него онемела вся левая часть лица. -Где был ты? Ты должен был следить за ними, как самый старший! - отчитывала его она, едва стоящего на ногах. -А где была ты? - ляпнул он тогда в ответ, еще не совсем в себе, чтобы контролировать свою речь. И тогда она ударила его еще раз. Так или иначе, после этого мать принялась опекать Эймонда с удвоенной силой, и, казалось бы, с таким же рвением игнорировать Эйгона. -После всего ты так и не понял… - Эймонд едва глаза не закатывает. -Чего? - в самом деле не понимает он, глядит на брата и едва ли не хлопает глазами. -Она уходит от меня ради тебя. Она покидала каждого из нас все это время, чтобы быть с тобой. Мама выбрала тебя, хотя любой бы на ее месте тебя уже оставил. Твои бесконечные реабилитации… Ты знаешь, сколько она ходила по врачам, чтобы найти того, кто бы мог помочь тебе? Ты ничего из этого не видел, не замечал, валяясь в очередном неадеквате. Когда ты проводил недели в притонах, она плакала каждую ночь, думая, что тебя уже нет в живых. Мы слышали это. Ты нет! Ты был так сосредоточен на себе и своих выдуманных страданиях одинокого ребенка, что не замечал очевидного. Ты просто чертов эгоист! Эйгон молчит, пораженный внезапным откровением младшего брата. -Знаешь, иногда мне кажется, что она уже устала бояться, что ты умрешь. Так что, если ты планируешь продолжать, то лучше тебе уже сделать это! - бросает он. Значит, для Эймонда это всегда выглядело так? -Это бред. Мать все время тряслась сначала над Хелейной, потом над тобой, а после и над Дейроном, ей никогда не было до меня дела, если только дело не касалось того, чтобы придраться ко мне по какой-то очередной причине! -Продолжай верить в эту иллюзию, что сам себе выдумал. Продолжай поддерживать этот образ обиженки! -Что ты знаешь? - начинает злиться Эйгон. -А что знаешь ты? - парирует брат, и даже угрожающе поднимается. -Что вы опять не поделили? - звучит строгий голос матери сбоку от них, из-за чего они оба как-то резко сдуваются, стыдливо отступая друг от друга, с детства ничего не изменилось. -Держи, - мать ставит перед Эймондом тарелку с кусочком торта на ней, - Это тебе, - говорит она, а вторую протягивает Эйгону, - А это твое. -Спасибо? - тянет он в ответ, несмело принимая дар в руки. Так неожиданно с ее стороны. -Пришла проверить, не прикончил ли он меня? - решается на шутку он, но уже в следующий момент жалеет, встречая ее взгляд, -Что насчет кучи десятилеток, оставшихся в гостиной? -Кристон везет их в боулинг. И эти дети - ровесники твоего брата, им не десять, - вновь напоминает она, никак не желая признавать шутки. -Какая разница? -В самом деле, для тебя никогда не было никакой разницы, странно было думать, что что-то изменилось с тех пор, - замечает Эймонд. -Я бы знал об этом, если бы вы хоть иногда звонили и приезжали, писали сранные письма, как в древности, например! - он переводит взгляд с брата на мать, - Почему ты ни разу не навестила меня? Что тогда, что сейчас? -А ты хотя бы знаешь, каково видеть, когда твой ребенок страдает? - вопросом на вопрос отвечает она. -И долго это будет твоим оправданием? - не выдерживает он. Это похоже на одну и ту же, раз за разом проворачиваемую, манипуляцию. -Не говори так, словно тебе одному все это время было тяжело! - начинает заводиться и мать, переходя в наступление, - Шесть лет, Эйгон! Прошло шесть лет. Шесть лет страданий, шесть лет надежд, шесть лет страха… -Я знаю, - перебивает он, не в силах слушать это. -Иногда мне кажется, что ты не знаешь, - качает головой она, - Для тебя это все словно сон, ты не видел того, что видела я! Что видели мы! - она бросает взгляд на Эймонда, который лишь выражает молчаливую поддержку: «Об этом я и говорил». -Чего ты хочешь от меня? Я же сказал, что мне жаль! -Тебе всегда жаль, - фыркает Эймонд, - Но что изменят твои сожаления? -Разве твой Бог не велит тебе прощать? - игнорируя брата, обращается он к матери. -Эйгон… -Я знаю, - перебивает он, - Что причинил вам всем много боли, о чем сожалею, и буду сожалеть, вероятно, до конца своей жизни, даже если она будет недолгой… -Не говори так! - становиться серьезной мать. -Это не секрет, - усмехается Эйгон, - Все мы знаем, что я закончу в луже собственной блевотины в какой-нибудь подворотне или в кабинке общественного туалета… -Не смей… - угрожает она, но он ее не слышит. -Ты уже однажды хотела, чтобы я умер, так какая теперь тебе разница? Удар оказывается слабым, и он поворачивает голову скорее по инерции, чем из-за приложенной силы. Она бьет, а потом смотрит с жалостью. Словно ей жаль. А после ее лицо вдруг становится равнодушным. Так и теперь. Она быстро берет себя в руки. -Как ты смеешь говорить мне такое? - на выдохе произносит она, поистине оскорбленная. -Но это же правда, - отвечает как ни в чем не бывало Эйгон, - Рейнира говорила, что ты раздумывала о том, чтобы сделать аборт. Правда в том, что всем было бы лучше, если бы он умер. Даже ему самому. В этот момент в своем сознании он видит мать, сошедшую с ренессансной пьеты. Ей бы пошло! Мать-героиня, стоически пережившая потерю сына, после всех тех лет, что она сражалась вместе с ним. Об этом могли бы написать в таблоидах! -Ты валялся в моих ногах, моля о дозе, - убийственно тихим тоном говорит мать, медленно повышая голос, - Ты хоть знаешь, насколько это ужасно наблюдать за страданиями своего ребенка? Я успела тысячу раз подумать о том, чтобы сдаться. Мое сердце разрывалось, я столько раз в голове проматывала тот сценарий, в котором я ищу дилера в какой-нибудь подворотне, потому что когда мать видит, как ее ребенок страдает, она готова сделать все, чтобы ему стало лучше! А знаешь, как ужасно, когда ты знаешь, что если поступишь так, то это лишь приблизит твоего ребенка к смерти? Не знаешь ведь? Эйгон молчит, слушая ее откровение. -Ты ненавидел меня, - продолжает она, - Но я знала, что смогу справиться с твоей ненавистью. Пусть ты возненавидишь меня, думала я, но только будешь жить. Я молила об этом Бога. Можешь ли ты представить себе, чтобы мать молила Бога о том, чтобы ее собственный ребенок возненавидел ее? Знай же, что так бывает. Я делала это! Когда она заканчивает, в комнате повисает пугающая тишина. Мать наскоро смаргивает собравшиеся в уголках глаз слезы, а после обращается к Эймонду: -Мы завезем тебя на игру, а после поедем в центр, - сказав это, она спешит уйти. -Тебе не обязательно делать это, - бросает ей вслед Эйгон. Не после всего сказанного. Если ей настолько тяжело его видеть, то он обойдется. Обходился все это время и еще обойдется! -Просто хочу удостовериться, что ты не выпрыгнешь из машины на ходу, - отвечает она, не оборачиваясь и не останавливаясь. Подумаешь, было-то всего один раз. Обязательно теперь всякий раз припоминать об этом? -Видишь? - тем временем, тянет Эймонд. -Что? - наконец, обращает на него внимание Эйгон. -Она всегда выбирает тебя.***
Эйгон глядит на следы вечеринки в гостиной: фольгированные воздушные шары, разноцветные растяжки, конфетти, стол, заваленный подарочными коробками и пакетами. Он как некстати вспомнил о несчастной открытке, которой хотел откупиться. Так жалко. Тем не менее, он все же находит ее, а после лаконично подписывает своим именем и добавляет дату. Даже если и жалко, пусть так, учитывая, что они не успеют попрощаться, как следует. Думая о прощании, он вспоминает о Хелейне. Он так и не успел поговорить с ней, а ведь перед ней он виноват больше всех. Можно попробовать постучаться к ней в комнату, но та вряд ли окажется там. Даже в детстве она все время торчала на заднем дворе или в песочнице, наблюдая за всякой живностью. Подумав об этом, Эйгона осеняет. Кажется, за завтраком упоминались конюшни. Эймонд давно ушел, мать зря понадеялась, что тот останется сидеть верным щеночком рядом с ним. А Талия с другой горничной как раз начали заниматься посудой. Дождавшись, пока обе из них скроются на кухне с горами тарелок, Эйгон умело, как делал то сотню раз до этого, бесшумно выскользнул через стеклянную дверь в гостиной на задний двор, а оттуда со всех ног припустил в сторону конюшен. Гончие заметили его издалека, те в вприпрыжку, игриво побежали за ним, словно бы преследуя, но при этом не нападая, как если бы они сопровождали его, но при этом соревновались в беге наперегонки. Неподалеку от конюшен он тормозит, позволяя собакам наиграться и налаяться вдоволь, Эйгон гладит их по мохнатым мордам и с удовольствием слушает шумное дыхание, пока их шершавые языки облизывают его ладони. Для них у него, к сожалению, тоже ничего не было припасено. В полутемные помещения конюшен Эйгон уже заходит один, но сначала никого не видит, лишь после замечает открытые дверцы одного из стойл. Однако идет не к нему, а совсем к другому, почти в самом конце. К стойлу, где должен был стоять его собственный конь. Солнечный глядит на него тоскливым взглядом, из-за чего Эйгон ощущает укол вины. Он позабыл о своем питомце на долгие годы, и стыдно признаться, однажды в пылу отчаяния, когда ему нужны были деньги на новую дозу, даже подумывал продать его. Арабская чистокровная несомненно ушла бы за большие деньги, даже если бы пришлось продешевить, продавая в спешке. Славно, что он все же не успел исполнить это намерение. -Прости меня, - говорит он, почесывая шею своего коня, - И ты, - оборачивается он на сестру, которая в это время пыталась незаметно уйти, - Тоже прости. Хелейна ничего не отвечает, но останавливается, вновь касаясь теплого бока своей седой лошадки - ее Мечта. Им подарили их в одно время, ему было двенадцать, ей десять, Эймонду из-за увечья коня так и не досталось, зато тот нашел верного друга в старой псине - добермане, что привезли от Веларионов. -Хелейна, - зовет тогда Эйгон снова, пробуя завладеть внимание сестры. Та все также не смотрит на него, но неожиданно заговаривает: -За что? -За то, что я доставал тебя в детстве, за то, что был настоящим придурком по отношению к тебе, и потом… - он сглатывает, прежде чем продолжить, - За то, что случилось на вечеринке. В тот же момент голова его начинает гудеть, словно он воочию вспоминает тогдашний скандал. Это случилось когда он был на первом году старшей школы. Они с друзьями каким-то невероятным образом оказались в списках гостей вечеринки старшеклассников у Тирелла в поместье. Все должно было пройти по высшему разряду: выпивка, красивые девчонки, и не только из их школы, и, конечно же, наркота. Эйгона преимущественно привлекало последнее, однако первые два пункта тоже были ничего. Все было бы классно, не заставь мать взять его с собой Хелейну, которая тогда еще училась в средней школе, однако, стоило признать, выглядела довольно взросло для своего возраста: высокая и фигуристая, но с интеллектом ребенка. Мать сделала это лишь потому, что не представляла себе истинных масштабов вечеринки, думая, что это милая посиделка с близкими друзьями, так как она хорошо относилась к семье Тиреллов, а еще беспокоилась о Хелейне, которая всю дорогу сидела дома, даже на каникулах. Придя на вечеринку, он познакомил ее с одной из одноклассниц, скинув тем на самым на нее, а сам почти сразу же с приятелями свалил в сад, где в лабиринте из живой изгороди они закинулись парочкой экстази. И пока он ловил кайф, совсем забыл о том, что его младшая сестра осталась там одна, ведь та сучка Кейтлин ее бросила, свалив сосаться с кем-то в хозяйскую спальню, в то время как беспомощная Хелейна стала объектом внимания каких-то уродов, которые, окружив ее, начали приставать, и, может быть, в итоге ждала бы беда, не случись с ней припадка. Те придурки, напугавшись, быстро отвалили, а все гости вечеринки стали свидетелями тем событиям, все, кроме него самого. Эйгон увидел лишь то, что было после: вернувшись в особняк, расфокусированным взглядом окинул фигуру сестры, запуганную, сидящую у стены, сжавшуюся в комочек. -Это не твоя вина, - говорит тем временем сестра. Еще бы, Хелейна никогда не держала зла, ни на кого. Наверное, просто не умела. Было даже жалко, он-то ее ненавидел большую часть детства: глядя на ярко-розовое сморщившееся личико, похожее на усохшую виноградину, мечтал придушить ее. -Моя, - стоит на своем он. -Тебе не нужно мое прощение, - отвечает Хелейна, - Тебе нужно свое прощение. С этим я помочь не могу. Никто не сможет. В этом она права, мать в конечном счете ничего не узнала об этом, по крайней мере, об истинных масштабах случившегося, а вот сам Эйгон, казалось, простить этого себе так и не смог, когда, конечно, был не под кайфом, а случалось это редко. -Он скучал по тебе, - подает голос Хелейна вновь, бросая быстрый взгляд на Солнечного. -Это ведь ты заботилась о нем все это время, - Эйгону не нужно подтверждение, он знает и так, - Спасибо тебе. -Я тоже, - говорит она. -М? - поднимает взгляд на нее Эйгон, не понимая, к чему это. -Я тоже скучала, - говорит она тогда. -Почему? - это же так нечестно, он просто этого не заслуживает, она должна была возненавидеть ее, - Я же все это время так ужасно поступал по отношению к тебе. -Мы семья. В груди как-то странно тянет, и становится так тошно от собственной гадости. Он медленно переставляет ноги, ступая по ярко-зеленому ковру газона, пока идет обратно к дому. Злость Эймонда, ее легко принять, и, наверное, где-то даже приятно, ибо его грех заслужил наказания, потому так паскудно не встречать его и здесь - чужое милосердие только сильнее заставляло его внутренности гореть. Потому что это всегда грех - наказание - покаяние - прощение, и никак иначе. Хотя милосердие со стороны сестры было, возможно, даже большим наказанием, чем что-либо еще. Когда входная дверь скрипит, в коридор выглядывает не на шутку встревоженная мать, которая тут же накидывается на него: -Ты где был? - свирепо выговаривает она, - Бегал к дилеру, покупал очередную дозу, да? Я так и знала! Тебе нельзя было доверять! Алисента Хайтауэр быстро преодолевает расстояние до него, а после больно вцепляется в его замерзшие запястья, закатывая рукава, а после берет его предплечья в свои руки, вытягивая, оставляя отметины от стальной хватки побелевших пальцев, чтобы увидеть исколотые вены, но видит лишь застарелые шрамы. -Посмотри на меня, - требует она, заглядывая в глаза, пытаясь рассмотреть, увеличены ли зрачки. -Это не то, что… - пытается спорить он, но замолкает, наблюдая за тем, как мать тянется пальцами к ушам и смотрит на него, пока снимает с себя изумрудные серьги, которые уже в следующий момент вкладывает в его ладонь. -Возьми их и уходи! -Зачем это? - смотрит он на поблёскивающие в его руке драгоценные камни. -Все эти твои разговоры о том, как ты скучаешь, о том, что ты так одинок - очередная ложь! Манипуляции! Мне не стоило верить тебе! - ее лицо искривляется в гримасе отвращения и боли. -А я еще переживала о тебе, - говорит она, глядя на синяки, оставленные восемнадцатилетним им в районе вен после героиновых инъекций, и это спустя неделю после успешно пройденной реабилитации, - Выходит, что не из-за чего. А может и наоборот, - спустя мгновение уже совсем равнодушно тянет она. -Мам… -Не называй меня больше так. Ты мне не сын, - отрезает она. И голос ее холоднее, как никогда до этого, - Это стыд для всей нашей семьи, - говорит она себе под нос, но так, чтобы он непременно слышал, и в этом «ты - стыд для всей нашей семьи». -Я не просил этого! - отвечает он тогда, не в силах мириться с этой несправедливость, - Я пытался, но этого не было достаточно ни для тебя, ни для отца! -А я? Я просила этого? -Ты хотя бы знаешь, как тяжело быть твоим сыном! - кричит он ей в лицо. -Я никогда не хотела быть твоей матерью! - гневно выговаривает она в ответ. Это потом до нее дойдет смысл сказанных ею слов и она попытается отмотать назад, придумать оправдание правде, которую только что озвучила: -Моя мать умерла, когда я была совсем юной, моложе тебя. Мне было пятнадцать. Мой отец едва ли показывал хоть какие-то признаки любви, все, что его волновало - бизнес. Я не знала, как это быть любимой. Может быть, потому что я не знала, каково это быть любимой дочерью, я и не знаю, как стать любящей матерью. Бред, думает про себя Эйгон. Для Эймонда, Хелейны, Дейрона только такой ты и была все это время, а если не была, то хотя бы пыталась. -Беременность тобой отрезала мне последние пути к отступлению. Ты знаешь, я вышла за твоего отца, только потому что твой дедушка этого хотел. Мне было восемнадцать, я только поступила в колледж, думала, сколько передо мной открыто путей и дорог, а что в итоге? В девятнадцать я уже стала твоей матерью. Нам грозило банкротство, так что я сделала то, что должна была, ради своей семьи! -Ты не святая, - устало тянет он. -Но и ты не мученик. -Он был со мной, - робко звучит голос Хелейны где-то позади. -Что? - все еще будучи в запале повышает Алисента голос на дочь, а после осекается, - Извини, милая. Твой брат был с тобой? - доходит до нее смысл сказанного. -Да, - подтверждает сестра, - Мы были в конюшнях. -Ты заставил свою сестру сказать это? - бросает свирепый взгляд на него мать, истолковывая все по-своему. -Он не заставлял, это правда! - чуть настойчивее, как будто бы даже раздражительно, добавляет Хелейна. -Довольна? - Эйгон вкладывает драгоценности обратно в безвольную материну ладонь, а после срывает с крючка куртку, - Я буду на улице, - а после выходит за дверь. Его пальцы мерзнут и он прячет их в карманах, жалея о том, что ни в одном низ них даже не найдется обычных сигарет. Мысль о бензодиазепинах стала настойчивее чем прежде, прочно заседая в голове, вместо того, чтобы возвращаться снова и снова, как это было раньше. Доктор Стоун был прав, общение со средой оказывает не самое терапевтическое действие. -Эйгон, зайди внутрь, ты замерзнешь, - просит мать, тихонько, ей, должно быть, жаль, но она никогда не признается в этом. Он мог понять ее злость, но дело уже давно было не в ней. Где та любовь, о которой они так настойчиво говорят? Почему все видят, а он нет? Реабилитации, хождения по больницам - он слабо помнит все это. А ломки… это все равно что американские горки. Вот в один момент он валяется у нее в ногах и молит о дозе. -Мамочка, - упрашивает как маленький мальчик, - Я буду хорошим, мамочка! Пожалуйста! А в следующее мгновение: -Ты настоящая сука! - кричит он ей в лицо, - Ненавижу тебя! Ненавижу! Слюна, пот, мольбы, стенания, проклятия, было все. Но она осталась глуха. А потом когда, наконец, наступала тишина, приходила его настоящая мама. Та самая, что сидела при нем в лихорадке, подкладывала компрессы из льда, промокала от пота лоб. Гладила его по волосам. Пела колыбельную. Приговаривала: -Спи, я никуда не уйду. Когда ты проснешься, я буду рядом, - сидела рядом, пока он уснет, крепко держа за руку, совсем как в далеком детстве. Значит, было? -Почему ты была добра ко мне только тогда, когда я едва ли мог запомнить это? - спрашивает он у нее, все еще смотря на лесополосу, темнеющую вдалеке. -Добра? - переспрашивает она, - Что ты имеешь в виду? -Во время ломки, когда ты оставалась рядом, даже когда я кричал, что ненавижу тебя, - оборачивается он, - Я смутно помню, как ты украдкой вытирала слезы, хотя пыталась казаться строгой… -Это лучшее, что я умею. Ухаживать, - поясняет она легко, - Я заботилась о твоем дедушке Джейхерисе, потом был твой отец, и ты… Мне нравилось это. Только тогда я чувствовала себя нужной. Особенно тебе, - на этих словах она касается своей теплой рукой его щеки, вглядываясь в свои собственные глаза, такие же серые - он ее точная копия, - Ты так быстро перестал нуждаться во мне. А после ее рука исчезает, и Эйгон открывает глаза, но мать уже отвернулась, обняла себя руками и проговорила тихо-тихо: -Мне так нравилось, что я тебе нужна. Однако, это неизменно значило, что ты страдаешь. Одно не может быть без другого, так что нужно было тебя отпустить. Вас всех… Эйгон смотрит за тем, как она медленно начинает идти обратно к дому: -Через десять минут выезжаем, будь готов.***
Эйгон рассматривает пейзажи за окном, утопающие в вечернем тумане. Совсем скоро он вновь окажется один на один в своих фешенебельных апартаментах с групповой терапией на завтрак, личными консультациями на обед и со СПА на полдник. Вспоминается разговор трехгодичной давности, когда он покидал родной дом, чтобы впервые пройти реабилитацию в одной из лучших клиник страны, в тот день его также сопровождала мать. Эйгон помнил, как она, не в силах терпеть его молчания, вызванного обидой на всю эту ситуацию, сказала: -Хватит дуться! Я делаю это потому, что должна. Это единственный шанс, чтобы спасти тебя! Все это ради тебя! Имей хоть немного приличия быть благодарным… -Вы просто хотите от меня избавиться, - ответил он тогда, в самом деле думая так. -Это неправда, - качает головой мать, прикрыв глаза, словно пытается убедить себя, не его, - Мы сделали для тебя все. Он рассмеялся, хотя на глазах выступили слезы, предательски выдавая его истинные чувства. Его слегка потряхивает, голова соображает слабо, тело ломит. -Все, кроме любви. -Не говори глупостей! - сердится она. -У отца была Рейнира, у тебя - Эймонд, Хелейна и Дейрон. У меня не было никого. Почему? -Когда ты был маленьким, - начинает вдруг совсем о другом она, - Ты много плакал, а я была юной дурочкой и не знала ни одной колыбельной, поэтому я просто мычала себе под нос незнакомый ритм, что просто приходил на ум, и тогда ты успокаивался. -Зачем ты говоришь мне это? - не понимает Эйгон. -Потому что люди не рождаются со способностями быть родителями. Я ничего не умела, когда ты родился, я еще не знала, как быть матерью. Я не знала, что мне делать. Я не знала, что мне делать со своей жизнью, когда мне доверили другую! Да и ты никак не помогал. Ты был сложным ребенком, постоянно плакал, потом будто бы специально трепал нервы, а теперь еще это… -Ты меня любишь? - обернувшись, вдруг спрашивает он. -Дурачок, - вместо ответа говорит она с улыбкой, хотя и секунды промедления было достаточно, чтобы все понять. Вот, что она сказала ему тогда, семнадцатилетнему, еще в сущности мальчишке. Но теперь он даже благодарен за эту правду. -Я стал твоим разочарованием. -Если бы не эта авария… - снова пытается начать мать. -Это случилось бы так или иначе. Если это тебя утешит, то ты ничего не могла с этим поделать. Это не твоя вина, что я стал таким, - говорит он. -Иногда я думаю, что моя. На некоторое время наступает тишина, Эйгон поглядывает на уже знакомую серую ленту дороги впереди, совсем скоро он лишится этой возможности, поэтому решается все же спросить снова: -Был ли шанс, что ты бы когда-нибудь меня полюбила? - спрашивает он, став старше, может, совсем чуточку мудрее, а может и наоборот, учитывая, какой вред его мозгу нанесли все те препараты, что он успел принять с тех времен, - Будь я хорошим ребенком, послушным? Не стань я таким, какой я сейчас... Мать улыбается как-то скорбно, прежде чем говорит: -Дурачок.