замолчано

бойко знает, что у медсестры глаши сегодня выходной, а ещë знает, что врач лежит этажом выше и в ближайшее время вниз не спустится. бойко знает, а потому нападает на обессилевшую и только очнувшуюся дееву, как коршун на падаль. кусает сухие, бледные губы с остервенением бешеной собаки и блуждает руками по укрытому телу, почти уподобляясь безумному насильнику. решает оставить все-все разговоры и вопросы на неопределëнное потом. деева отвечает слабо – такого тëплого приëма встретить совсем не ожидала – они едва успели поприветствовать друг друга –, что, впрочем, и к лучшему. бойко лезет под колючее лазаретное одеяло, которым она накрыта по самую шею, и собака возле койки предостерегающе рычит, но бойко на это внимания не обращает и надеется, что эффект неожиданности позволит деевой, без сознания пролежавшей по меньшей мере с несколько недель, хоть как-то испытать возбуждение, а после – закончить. что конечно маловероятно, но бойко хочется верить. деева дышит тяжело, едва участившееся дыхание набирает ещë больший темп. грудь вздымается в ритм хаотичным движениям бойко, дорвавшейся до драгоценного лакомства, что звучит довольно пошло, однако иначе не обзовëшь. но по факту – урывающей последние моменты отчаянной близости, судорожного дыхания и бормотания. – нет времени... олесенька. совсем нет времени, – тихо проговаривает бойко, выпуская весь воздух из лëгких и напирая всем телом, но стараясь не налегать слишком сильно, не смея запамятовать о положении деевой. – сейчас приедут сюда к нам смершевцы... целая стая... бойко выдыхает деевой на ухо, также судорожно, выжимая себя всю. тело еë пульсирует, пульсирует в такт биению сердца, дыханию и шëпоту деевой, расползается румянец соизмеримо румянцу деевой, торопливые и глубокие вздохи – вместе с деевой. и финишная прямая – тоже с деевой. изнемогающей от нетерпения и конвульсивных подëргиваний под тем же лазаретным одеялом деевой. – тише, тише, сестрица. ну всë, потерпи, – бормочет полную бессмыслицу бойко, прямо как маленькому ребëнку перед болючей инъекцией, глазами пытается выцепить тощую линию подбородка и кончик острого носа – то, на что хватает обзора –, зарываясь в шею подруги. та пахнет потом и немного землëй. и гораздо сильнее залежавшейся кровью на гимнастëрке и медицинским спиртом, но это ничего, совсем ничего, бойко мил любой запах тела деевой, запах тëплого, гонящего по венам и артериям кровь тела. – сейчас всë закончится... ...и всë заканчивается, а на смену беззвучному стону и застывшему вдоху приходит довольный, хоть и ошарашенный выдох, а за ним новый сипящий вдох. – ну ты даëшь, – хрипло усмехается деева. – товарищ майор. – ...снежанка. последнее слово – обращение толькомеждуними – деева произносит чуть погодя, с томным, с примесью радости от встречи, горячего удовольствия, омывшего согревающей волной продрогшую в холодном полуподвальном помещении дееву, и лëгкой боли придыханием. – даю, – просто отвечает бойко, улыбаясь-скалясь, кажется, во все двадцать семь – зубы мудрости бойко вытащили ещë до службы в армии по контракту, а один – выбили в пьяном дебоше. деева вся румяная, совсем как молодая, ещë розоватая помидорина, и этот хаотичный румянец – словно на здоровом теле, что, конечно же, не так. впереди долгий путь, но главное – что деева живая, а остальное, конечно же, поправимо. и уже выехавшая оголтелая стая смершевцев в том числе – бойко не впервой с такими общаться, она вывезет, обязательно справится. даже если в этот момент где-то там, далеко, вовсе не здесь, не сейчас и не с ними, не с ней, под те же слова происходит что-то страшное-страшное. и грустное, и разочарованное, и вынужденное, и невыслушанное, и больше нет и не было задыхающихся пауз и одурелого тыканья в шею носом, да и фраз произнесено гораздо больше и совсем не тем тоном. а после беззвучного вдоха и длинного выдоха никакого очередного вдоха не следует и не последует никогда. а застывшие глаза, словно нарисованные тусклой акварелью на тонкой бумаге, больше не взглянут беззастенчиво, бойко, безбоязненно и безмерно нежно.