А вот Руслан мог.
И снова он думает об этом почему-то. Сам не заметил, как пальцем пролистал чаты вниз и нашёл старый, ещё не удаленный, без аватарки. Сам невольно зашёл туда, начал читать старую переписку. Он правда сам не сразу осознал, чем занимается прямо сейчас. Надпись под ником "был(-а) давно" делала только хуже, ещё раз напоминая о том, что ничего не вернуть уже. От этой мысли становилось больно, под ребрами зуд странный появлялся. Столько времени уже прошло с того момента, а он всё никак не может отпустить эту ситуацию. Всё ещё цепляется за неё и постоянно думает о том, есть ли подобное у Тушенцова. Или он уже забыл? Вряд ли забыл, но вспоминает то хоть иногда, возможно?Скучает?
Когда наконец Кашин осознал чем занимается последние пол часа, почти сразу же отложил телефон в сторону. Подняв глаза чтобы осмотреть помещение вокруг, он вдруг понял, что почти ничего не слышит, в глазах всё размыто и как-то странно скучно и серо. Будто в каком-то кинофильме старом, снятом дерьмово. Он поднялся на ноги, пытаясь отбросить в сторону глупые мысли. Всё так же как и было, а он просто навязывает себе глупости. Навязывает себе опять, что эта потеря значит для него что-то. Что-то настолько важное, что воспоминания о ней все краски из его жизни выжигает. Нет, не может он в двадцать с лишним лет с ума сойти... Идёт на кухню, чувствуя себя будто в трансе, тупо глядя перед собой. Звуков дождя уже не слышит. Прошёл может? Но зайдя на кухню замечает, что на улице всё так же ливень сильный, ещё и небо иногда сверкает от молнии. Но звуков молнии он не слышит, лишь тонкое жужжание в голове и сердцебиение своё. Такое происходило у него иногда. Но он старался как-то огородить себя от подобных приступов, реже заходить в соц сети и вообще забыть обо всём, что связано с Русланом.Ему так стыдно, что он скучает.
Но какие-то придуманные его глупой рыжей головой установки в груди не позволяли попытаться примириться с Тушенцовым. Если честно, он сам толком уже не помнил причину ссоры. Просто в груди всё ещё неприятный осадок остался. Да и мысли забиты были тем, что Руслан ужасный человек, ничего хорошего в жизнь Кашина не приносил, делал только хуже. Даня выпил стакан воды залпом и тяжело плюхнулся на стул, протирая лицо руками. Холодный пот выступил на коже. Он пытался выйти из своего странного состояния как можно быстрее и не натворить глупостей во время него. Похлопал себя по щекам и наконец обнаружил, что вновь слышит как дождь тарабанит по стеклу. И в глазах всё стало чётче, чем было. Даже цвета вернулись в норму вроде. Кашин бессильно склонил голову набок. Он явно устал от этого всего. Жизнь стала такой дерьмовой, когда их общение закончилось. Ему не хотелось признаваться себе в том, насколько плохо всё было. Он пытался жить как и раньше, пытался быть обычным человеком, занимался музыкой и всячески отвлекал себя от прошлого. Но снова и снова возвращался к исходной точке, с влажными глазами перечитывая переписку с одним и тем же человеком, страдая от приступов бессмысленности и серости всего вокруг. Он надеялся хоть во сне забыть обо всех этих трудностях своей жизни. Поэтому как можно скорее улёгся на кровать, пытаясь отогнать навязчивые мысли, пытающиеся проникнуть в его голову настойчиво и не дать уснуть нормально. Как обычно. Но наконец сон всё же забирает его и позволяет расслабиться телу, обычно напряжённому в течении всего дня. Сначала перед глазами приятно темно, в голове пусто и наконец долгожданное спокойствие позволяет на секунду почувствовать себя живым. Но вновь очертания чужой квартиры формируются перед глазами. И силуэт знакомый посреди комнаты. Лицо непонимающее, с карими щенячьими глазами. Он на ребенка похож, хоть характер у него и дерьмовый пиздец. Даня неосознанно тянется, чтобы коснуться татуировки на чужой шее и смотрит так мягко, будто давно мечтал сделать это. Сначала кажется, что всё хорошо, если бы не эта растерянность на лице Руслана, которая напоминает Кашину о том, что это просто воображение рыжего и наяву такого быть не может. Темноволосый во сне похож на статуэтку, застывшую навсегда на месте, холодную и мёртвую. У Дани по коже мурашки, когда он отдергивает руку и отступает назад, пытаясь найти выход из этой квартиры воспоминаний, которые он хотел бы забыть и вычеркнуть навсегда из своей жизни. Даня открывает одну дверь за другой, но кажется все пути ведут его в одну и ту же комнату. Рыжий дышит тяжело, его зрачки расширились, и он наконец садится на пол, опуская руки бессильно по обе стороны от своего тела. Не убежать ему от этого, вот о чём говорит этот сон. Тушенцов так и останется в его воспоминаниях, такой же холодный и молчаливый, и сколько бы Кашин не бегал, не получится у него просто избавиться от него.Ему не убежать.
Мысль о том, что сон поможет избавиться от всех страданий теперь кажется глупостью бессмысленной. Всё стало только хуже. Но, справедливости ради, сны такие посещали его крайне редко. И когда это происходило, на утро приходилось собирать все силы, чтобы избавиться от мыслей о том, как проще было бы просто закончить это всё раз и навсегда. И не мучаться больше никогда. Усталые глаза, которые когда-то были ярко-голубыми, давно уже приняли серую окраску. На лице молодом и свежем раньше, теперь красовались темные мешки под глазами. Даня взглянул снова на Руслана и смотрел так долго и пронзительно, будто взглядом умоляя его наконец сдвинуться с места и сказать что-нибудь. Но это затея идиотская, конечно. Тогда Кашин пытается проснуться. Поднимается на ноги, сначала просто щипает себя, потом пытается головой трясти сильно и заканчивается всё тем, что он ей о стену со всей дури бьётся. Но зато это отлично помогает. Глаза резко открываются, он приподнимается на локтях на кровати, жадно хватая губами воздух. Пытается прийти в себя будто это был самый ужасный кошмар в его жизни. Хотя так оно и было. Самое страшное, что он мог увидеть в своей жизни сейчас – это до боли знакомый силуэт, от одного взгляда на который сердце сжималось и обливалось кровью. В глазах опять мутнеет, и Кашин чувствует себя истощённым настолько сильно, что смысла больше ни в чем уже не видит. Ни в своей музыке, ни в своих знакомых, ни в своей жизни. Он устал бездумно жить во всем этом дерьме, каждые пару недель возвращаясь к одному и тому же. К тому, что ему приходилось выводить себя из состояния безумно сильной тоски и потерянности. Просто таким тупым это всё кажется. Будто он ребенок маленький. Неужели сам не понимает, что никто не мешает ему просто вернуть всё. Но он понимает, что как было уже не будет никогда. И мысль о том, что это все из-за него, убивает изнутри сильнее даже, чем воспоминания о щенячьих карих глазах, смотрящих так растерянно. Даня поднимается на ноги дрожащие, хватаясь то за шкаф, то за стену, пока бредёт бессмысленно в сторону ванной, в кромешной темноте. Ничего вокруг не слышит снова. Слышит только голос знакомый в голове, который шепчет что-то невнятное. И эти знакомые нотки лишь укрепляют очертания чужого лица в его голове. Дойдя до ванной он на раковину опирается, пытается в зеркале своё отражение разглядеть, но видит лишь парня с карими глазами, тёмными короткими волосами и татуировками на шее и руках. В ушах звон стоит стеной, уже даже сердца не слышно, а может и не бьётся оно просто больше вообще. Мысль об этом кажется правильной. И тогда волна забирает его полностью. Он не вылезет из этого теперь. Нет, оно уже поглотило его. Он боролся, но бороться дальше не имеет смысла уже. Не будет всё как прежде никогда. Кашин умер в тот день, когда их пути с Русланом разошлись, а то, что осталось от него сейчас – было оболочкой, пустой внутри, но пытающейся жить дальше. Нет места такому существу в этом мире. В мире должны жить полноценные люди, а не марионетки, заложники своих воспоминаний. Его руки ищут что-то. Он то сам не видит почти ничего, перед глазами пусто уже. Наконец натыкается на то, что так отчаянно искал сейчас. Даже не понимает, как дрожащими пальцами достает из бритвы лезвие, не обращая внимания как оно на пальцах порезы мелкие оставляет из-за его неаккуратности. Плевать на пальцы, зачем они ему теперь. Кашин, чувствуя слабость в коленях, опускается на пол, пока лезвие в его руках будто само находит нужное положение, само двигается. А он и не кричит даже, будто подтверждая, что сам всего лишь кукла бесчувственная. В темноте не видно, как всё вокруг принимает тёмно-бордовый окрас. На глаза пелена лезет, и кажется, что вот оно, наконец обретённое спокойствие. Тело обмякает постепенно на полу, лезвие из рук выпадает. Дыхание есть ещё, оно не угасло пока что полностью. Но вокруг так спокойно наконец стало. Так тихо. Так хорошо. Но, пока сердце ещё не остановилось до конца, от одного избавиться не получится...Скучает он всё ещё.