endless maze

Минхо не любит ругаться и тем более не любит давить на то, что он альфа, чтобы кого-нибудь урезонить — он даже омег в течку успокаивает иначе, не голосом и не силой, — но с Чаном иногда по-другому просто нельзя. С ним сложно. Он перфекционист и трудоголик, и, когда они стали ближе, Минхо смирился, потому что это было легче. Переделывать кого-то вообще занятие неблагодарное, а Чан, если бы не эти его черты, не оказался бы там, где он сейчас. Но если он недосыпает или плохо ест, или тонет в сваленных на него задачах, он перестает видеть все вокруг, и Минхо бесится от его упрямства. Разговоры не помогают. Шутливое «хён, не засиживайся допоздна» — тоже. Чан только дергает головой, сам, мол, разберусь. И разбирается. Сомнительными методами. Минхо ждет. Минхо не лезет долгие две недели, надеясь, что хоть в этот раз вмешиваться не придется. Но Чанбин ловит его после одной из репетиций — Чан уже успевает смотаться в студию, будто почувствовал тяжелый взгляд Минхо на себе, — и Минхо все понимает по одному только усталому вздоху. — Я так больше не могу, — говорит Чанбин, со странной опаской прислоняясь лбом к его плечу. Минхо фыркает и притягивает его ближе, обнимает сам, раз уж Чанбин почему-то не решается. — Я его убью в этой студии, и неделю еще никто ничего не заподозрит. — Ну, неделя — это слишком много. — Ладно. Дня два у меня точно будет, чтобы свалить из страны и сменить имя. Начну карьеру заново, возьму другой псевдоним. Ты же меня не сдашь? Минхо тихо смеется: — Я подкину тебе на билеты. Все настолько плохо? — Отвратительно. Теперь вздыхает уже Минхо. Чанбин обычно не жалуется и старается справляться своими силами. Ну или рычит, как самый настоящий альфа, но на Чана это не действует — Чанбин младше, он может рычать сколько угодно, все равно не поможет. — Я поговорю, — кивает Минхо. Напоследок он треплет Чанбина по влажным от репетиции волосам и, собрав вещи, плетется в студию, на ходу подбирая нужные слова. Толку от этого, оказывается, никакого. Стоит открыть дверь, как остается только чистое раздражение и желание за шкирку вытащить Чана на свежий воздух — на щелчок замка Чан никак не реагирует и поворачивается, лишь когда Минхо спрашивает в третий раз: — Что-то срочное? Чан смотрит на него непонимающе первые пару мгновений, потом, оглянувшись на монитор, хмурится и заметно закрывается, пряча эмоции за надоевшей Минхо маской «у меня все нормально, не надо волноваться». Его круги под глазами Минхо видел еще в зале. Такими темпами ему ни один тональник не поможет, и визажистки опять будут вздыхать, что они себя не берегут, и усиленно работать кисточками. Минхо бы с радостью пару этих кисточек засунул Чану куда поглубже. — Мелочи остались, — говорит Чан и снова обращает все внимание к ноутбуку. — До завтра не подождёт? У нас первый свободный вечер, даже ты можешь отдохнуть, а не торчать тут до рассвета. Чан — как удивительно — дергается, явно на конструктивный разговор не настроенный. Минхо злится. Это его упрямство… Раздражает. — Не подождет, — бросает Чан. — Кто сказал? Чан прищуривается, глянув через плечо, и показательно недовольно поджимает губы. Минхо вскидывает бровь. Что за ребячество? — Я сказал. Ну конечно. — Чанбин говорил… — Что «Чанбин»? — огрызается Чан. — Я с собой насильно никого не тащу. — Вот уж спасибо. — Минхо усмехается. — О себе ты не подумал? Чан резко кликает мышкой, бурчит что-то себе под нос. Потом, вздохнув, оборачивается к Минхо всем телом: — У меня все нормально. Я не устал, сил много. В чем проблема, Минхо? О, Минхо бы в красках ему объяснил, в чем проблема, только это бесполезно. Они ругались на эту тему столько раз, что у него уже кончились аргументы. — Да ни в чем. Ты просто опять делаешь какую-то херню, потому что все видят, как ты устал, но ты никого не слушаешь. Видишь, все в порядке. Никаких проблем. Он старается говорить ровно, но даже сам слышит, как напряженно звучит его голос. Они не делят территорию, не делят омег — таких конфликтов у них никогда не было, — но вот это, по ощущениям, ближе всего. И Чан откровенно заводится — у него на шее жилка дрожит, пальцы с силой вцепляются в мышку, и пахнет от него ярче, настойчивее, Минхо улавливает его злость. И отвечает на нее своей. — Спасибо за заботу, — ворчит Чан. — Я сам разберусь. Минхо не любит ругаться. Минхо предпочитает жить вообще без ссор, но почему надо быть таким придурком, он просто не понимает. Он пересекает студию в два широких шага. Оказывается перед Чаном. Тот, подняв взгляд, смотрит так, будто ждет, что Минхо на него сейчас как минимум наорет, а как максимум — ударит. Минхо ожидания не оправдывает — тянет его к себе, дернув за подлокотник, и, рыкнув, кусает чуть ниже плеча. Сначала не сильно, но чем активнее Чан пытается вырваться, тем крепче он сжимает зубы. Минхо обычно не теряет контроль, не пытается задавить. Но Чан иногда просто вымораживает своим непробиваемым упрямством. — Больно, блядь, — шипит Чан, но даже так прежнего раздражения в его тоне не слышно. Минхо отпускает его, но не отходит. На всякий случай. — Еще раз спросишь про мои проблемы? — интересуется он, чуть наклонив голову. Чан обиженно потирает место укуса и качает головой. — Тогда повторю: там что-то срочное? — Нет. И сразу скажу, что до завтра оно может подождать. Минхо удовлетворенно кивает. Чан, вздохнув, сохраняет проект, над которым работал, выключает ноутбук, собирает зарядник и прочие кабели в сумку. Минхо наблюдает за ним с дивана, готовый укусить снова, если Чан вдруг резко вспомнит, что что-то не сделал. К счастью, таких ошибок Чан не совершает. — Что, домой меня под ручку поведешь? — фыркает он. — А надо? Ты по дороге планируешь сбежать? — Нам все равно в разные стороны. — Чан пожимает плечами. — Переночуешь сегодня у меня. — Минхо… — начинает Чан, но Минхо скалится, и Чан неожиданно смеется, легко и весело: — Ты так на Сынмина похож, когда он щеночка изображает. Минхо хмурится, вспоминает — и смеется вместе с Чаном. — Будешь хорошо себя вести, и я щеночка тебе изображу. — Котом ты мне нравишься больше. — Чан садится рядом, мягко пихает Минхо в бок, а когда тот, возмущенный, поворачивается к нему, целует. Минхо отвечает больше по привычке, чем потому что ему правда хочется целоваться. Он все еще немного раздражен, и то, что Чан откровенно подлизывается, его больше смешит, чем успокаивает. — Спасибо, — искренне произносит Чан, отстранившись. — И перед Чанбином извинись. Он тебя убить обещал. — Я что-нибудь придумаю, — обещает Чан. Позже ночью, когда они наконец оказываются вдвоем в комнате Минхо, он кусает Чана снова, но на этот раз — без раздражения. И Чан уже не жалуется.