Не бери меня в церковь

Не за что было Дане раскаиваться, он даже не верил в Бога, а Бог делал вид, что его не существует — так и тёрлись в одной вселенской площади, закрыв глаза и уши. Никакого везения по жизни, никакой помощи и милостыни, всё самому, выгрызая зубами, зато — кармы тоже никакой. Если Даня где и огребал, так только по собственной огромной глупости, без просчётов ему не садились на хвост, задалбывая сиренами и мигалками, не объявляли в розыск и даже не задавали вопросов поддельным паспортам. Но в церковь он припёрся всё равно, как самый настоящий грешник. Рыжий-рыжий, конопатый, убил парочку служителей из кольта, а потом прикопал лопатой. Ладно, может ему и следовало бы исповедаться, чтобы перед вратами Ада его не спросили, не слишком ли он ахуел. Церковь встречает его родным ощущением тошноты от извечного запаха ладана. Он смещает кобуру с пояса к спине, чтобы спрятать за курткой, и идёт между осевших скамеек и осуждающе глядящих икон. Маленькие сморщенные бабушки пугающе молятся, сбивая колени, и, Даня чувствует, крестят его в спину. Бессмысленно, конечно же. Бог его не покарает, но и не простит. У них с Богом вечный абьюзивный игнор. Неловко оглядываясь по сторонам, пытаясь в отсветах свечей найти того, кто ему нужен, Даня не замечает, как его находят первым — пальцы вцепляются в локоть и тянут за собой меж рядами скамеек. Со спины Руслан ничем не отличается от других священников, разодетых в одинаковые рясы, поставь таких в ряд и хер выкупишь, где кто. Даня даже на пару секунд напрягается, пока его не заводят через арку в отдаленное подсобное помещение. Здесь к ладану добавляется раздражающая пыль и запах плесени, что вместе служит отличным рассадником мигрении. Хоть бери и башку откручивай. — Тебе реально нравится в этом ходить? — спрашивает Даня, как только дверь за ними закрывается. Из света здесь — маленькое грязное окошко под потолком и несколько свечей, которые Руслан зажигает. — Это моя работа, — он бесстрастно пожимает плечами и, повернувшись к Дане, излишне скрупулезно начинает поправлять рясу. — Тебе что-то не нравится? Откровенно говоря, Дане не нравится всё, начиная от этой долбанной покосившейся церкви и заканчивая тем, что Руслан здесь торчит. Словно в мире больше нет других занятий. Нет, Даня всё знает и понимает, криминал крышует церковь, церковь крышует криминал, Руслан — засланный казачок, следящий за сделками, Даня — пришёл сюда за оружием, а не распинаться о собственных фи, и ему было бы глубоко насрать, если бы не одно но. Ему не насрать на Руслана. — Тебе больше идёт без этой хуйни, — начинает Даня, за что получает пальцами по губам. — Не матерись. — Ну охуеть, — за что получает ещё раз. Это профдеформация? Дальше Руслан скажет, что всевышний их слышит и обязательно пошлёт Дане подножку, чтобы он полетел мордой в асфальт и выбил себе все зубы. И Даня пойдёт ставить свечку за его рассудок. Но пока Даня только показательно закатывает глаза и лезет за спину, доставая свой кольт. — Мне нужны на него патроны. Руслан смотрит пару секунд и понятливо кивает, разворачиваясь к захламленным стеллажам. Хорошая конспирация. Просто глядя со стороны, Даня никогда бы не сказал, что среди этих отсыревших коробок, связок церковных свечек и каких-то книг, прячется оружие. Руслан роется в этом уверенно, лезет куда-то к стене, отфыркиваясь от пыли, и очень крупно вздрагивает, едва не приложившись затылком о полку, когда Даня укладывает ладони ему на бока. — Что ты делаешь? — вполне рационально спрашивает он, не отрываясь от пыльной темноты. — Трогаю тебя, — спокойно отвечает Даня, подходя ближе. — Тебе что-то не нравится? Руслан молчит. Партизан нашёлся. Как о херне трещать — так он первый, а как о важных вещах — так язык проглотил. Даня качает головой и смещает ладони к животу, сцепляет их крепким замком и тянет на себя, заставляя вынырнуть из тесного плена коробок. — Ты мешаешь мне, — вытягиваясь по струнке ровно — спина прямая, руки по швам, — Руслан говорит, едва поворачивая голову. — Пусти. — Ты не сказал, что ты против. И не говорит снова. Хмурится, чуть ведёт плечом, очевидно недовольно вздыхает, но ничего не говорит. — Скучал? — спрашивает Даня, холодным с улицы носом утыкаясь Руслану за ухом. Вот он — скучал. По-тупому, по-девчачьи романтичному, как в сопливых романчиках, где вздыхают о любви, глядя в окно. Только Даня смотрит в прицел винтовки или из засад, и специально тратит весь магазин в ноль, чтобы была очередная причина вернуться. Руслан, видимо, его лирики не разделяет. Почти обидно. — Я на службе, — говорит Руслан, выходя из состояния анабиоза — поворачивается окончательно, смотрит глаза в глаза, как человек, а не античное изваяние, поставленное ради красоты, и у Дани выключается всё критическое мышление. Он подаётся вперёд, врезаясь ртом в рот, и толкает Руслана чуть в бок, чтобы копчиком упёрся в заваленный хламом стол. Целует нагло, требовательно, толкаясь языком меж губ. Руслан строит из себя неприступного первые несколько секунд, потом оттаивает, закидывает руки на плечи, пальцами лезет в волосы — сжимает крепко, засранец, — и тянет ближе к себе, начиная отвечать. Языком по языку, прикусить, зализать, не дать отстраниться. У Дани с такого безотказно срывает крышу — без шансов теперь сбежать, и Руслан это прекрасно знает. И нарочно кусается, царапая зубами нижнюю губу. — Скучал, — подводит итог Даня шёпотом прямо в чужой рот, затыкая Руслана новым поцелуем прежде, чем тот успеет сказать какое-нибудь душное нравоучение. Ради этого стоило, парочку раз чуть не сдохнув, вернуться обратно в город. Конечно, если приспичит, Даня может достать патроны в любом другом месте, у него знакомых дилеров столько, что даже смешно. А он притащился в глушь. Типа по протоколу — сделки только с посредниками, оружие только из заверенных мест, патроны — сорок пятый калибр. За стенами слышна служба. Даня, отчаянно путаясь в ткани, настойчиво лезет ладонями Руслану под рясу. — Что ты опять делаешь? — тот лениво упирается ладонями в грудь, слабо, очевидно для вида, пытаясь от себя отстранить. — Ты башкой совсем поехал? Конечно, поехал. Давно ещё. Нормальные такими вещами не занимаются. Нормальные под Богом ходят, а не просят его перестать делать невыносимую поебень и отъебаться. Даня нащупывает край брюк, находит ширинку. Руслан предупреждающе шлёпает его ладонью по плечу, пытается заглянуть в глаза — видимо, ищет там совесть, — но быстро сдаётся. И правильно. Наконец-то. А то будто одному Дане это надо — всё похабно-человечное. — Только быстро, — говорит Руслан, и Даня согласно мычит. Быстро, так быстро. Ладно. Не то чтобы он рассчитывал на что-то (пришёл с презервативами и одноразовым пакетиком смазки в заднем кармане). — Тогда помоги мне, — он кивает вниз, на свою ширинку, и Руслан понятливо тянет к ней руку, вжикает молнией, сразу касаясь пальцами сквозь бельё. Охуенно. Очень жаль, что нужно быстро. — Точно быстро? — спрашивает Даня, подходя вплотную. — Точно. И он снова целует Руслана — говорить им больше незачем, всё обсудили. Даня оттягивает резинку белья, чтобы пальцами обхватить полувставший член, плотно проводя по нему кулаком. Руслан от этого мелко вздрагивает и рвано выдыхает, начиная целоваться агрессивнее. Он делает так каждый раз, когда не хочет застонать. И Даня бы возмутился, не будь они в полной народа церкви. У самого Дани стоит примерно с момента, как Руслан запер их в этой душной кладовой. А ведь мог просто спросить, что нужно, и по тихой вынести, например, на задний двор. План был хорош, но дал трещину. Даня толкается бёдрами, когда чувствует мозолистые пальцы Руслана. По ним он скучал тоже. А ещё по его рту, насаживающемуся на член, но сегодня, видимо, ему не светит даже такое. Одновременно надрачивая и крепко удерживая возле себя за бедро, Даня поцелуями спускается с губ к шее, носом пытается отодвинуть в сторону воротник рясы — выходит хреново, но Дане плевать, он прикусывает и втягивает в рот кожу там, где достаёт, целенаправленно оставляя после себя след, на что получается недовольное шипение. — Прикроешь чем-нибудь, — сбито выдыхает, целуя в оставшийся синяк. Жаль, здесь слишком тускло, чтобы рассмотреть его нормально. Зато, у Руслана теперь стоит так крепко, что можно завидовать. Даня задирает его шмотки выше, так, чтобы можно было прижаться членом к члену, мазнуть головкой по головке, вызывая табуны мурашек. Словно подростки — вставляет почти также, а от тяжёлых шагов за дверью — и вовсе вдвойне. У Руслана от темноты и возбуждения зрачок расползается во всю радужку.. — Ты знал, что больше похож на какого-нибудь демона в теле священника, чем на самого священника? — Даня спрашивает, снова возвращаясь к губам, но не целует, а лишь едва касается их своими. — Если тебе нравится трахаться с потусторонним, так и скажи. Даня говорит: — Мне нравится трахаться с тобой, — и Руслан так сильно кусает его за губу, что во рту появляется привкус крови. Кончают они в разнобой. Сначала Даня, вжимаясь головкой Руслану в ладонь, а потом Руслан — после долгих движений кулака. Руку приходится вытирать о листы с какими-то письменами. Даня поправляет и застёгивает штаны, глубоко вдыхает пыли с сыростью и, словно в коротком раскаянии, помогает Руслану поправить его рясу. — Я зайду через неделю. Мне нужен будет автомат и несколько полных магазинов на него, — говорит, забирая из чужих рук бедную коробочку патронов. Проходя по залу обратно на выход, ему кажется, что осуждающие взгляды стали ощутимее. Матерь Божья, ему совершенно не стыдно.