Прирученный теплыми руками

Невиллету было тяжко приводить в сознание свое ту мысль, что мягкие ладони обманщицы и вора, сбросившего дракона с собственного трона, были так милы его холодной душе. Он был уверен, что прекрасная дева, такая тщедушная и жадная до чужой любви, будет во веки веков противна ему от начала мягких стоп до кончиков пушистых локонов. Фурина криклива, говорлива в толпе и пуглива близ его статной фигуры. Не похожая на правителя, с лицом романтичной девицы и выражением усталой красавицы, Гидро Архонт казалась ему заботливой, но очень неумелой девой, что хотела бы спрятаться от мира за юбкой своей матери. Если бы у нее была таковая. Но почему же это слабое существо пленило его глаза? Отчего же к стопам, которые должен ненавидеть, он готов теперь припасть на коленях? Отчего те волосы, что следует рвать вклочья, дракон мечтает нежно пропустить сквозь собственные пальцы и ощутить мягкость? Невиллет полюбил ее добрые руки. И с высоты собственного роста глядел на Фурину, смущенно прикрывая восторг, рождавшийся глубоко в сиреневой радужке, черными своими ресницами. Невиллет так же, как и прежде видел страх Гидро Архонта, но почему же теперь подрагивание нижней ее накрашеной губки кажется ему чем то ужасным и неестественным? Чем то, отчего его губы непроизвольно сжимаются в тонкую линию и выдают нервность души и терзания разума. Теперь он не мог насмехнуться, глядя на бледную, полупрозрачную кожу с растекшимся по щекам болезненным румянцем. Обласканный ее блестящим в лунном свете взглядом, он предлагал ей свое верное покровительство. В один из непогожих дней, когда глаза Фурины были застланы вновь неподдельными слезами, а рот изгибался в кривой улыбке, на грани истерики Невиллет добродушно, заботливо предложил нежной деве укрыться за полами его судейской мантии и оставить все невзгоды на чужие крепкие чешуйчатые плечи. Но, глядя своими заплаканными аметистовыми глазами в расширенные зрачки дракона, давя больную улыбку, она, готовая сейчас свалиться в обморок от страха, предпочла отнять драконью руку и выйти вперед него, продолжая нести груз ответственности на своих хрупких девичьих плечах. Фурина боялась этого дракона. Она чувствовала силу его, отдающуюся в дрожании пальцев. Знала, как наполнялись сиреневые радужки дракона яростным огнем и алели в порыве неконтролируемого гнева. Навсегда запомнив этот удушливый взгляд, Фурина чувствовала себя прижатой ко дну водоема какой-то страшной энергией, силой, что недосягаема для ее поверхностного, человеческого сознания. Она думала, что ничего опаснее уже не встретит, по крайней мере, точно не вглуби знакомых драконьих глаз. Ошиблась. Сейчас, когда глаза дракона блестят как два ограненных сапфира, наполненные спокойной родниковой водой, она хочет раствориться в первозданных водах прямо перед ним. Фурина больше не может понять Невиллета. Теперь все не как раньше, не как когда чувство гнева, рожденного в душе обворованного и поставленного на колени дракона, обволакивало рептилью душу. Ярость униженного была ей понятна как день. Теперь же она боится, заходясь в непонимании. Что же нужно от нее этому дракону? Зачем так нежно предлагает он обидчице своей тень драконьего крыла как убежище от невзгод человеческой жизни? Зачем так бережно берет ее ладони в руки и одаривает поцелуем сухих своих губ? Фурина готова умереть от страха, когда Невиллет следует за ней тенью по темным коридорам, будто преследуя девичий покой. Ей было настолько страшно, что она была готова сейчас же взять все свои слова обратно и, запечатав их в глубине души, собственным мечом разрезать путы, держащие дракона взаперти, и отпустить на волю всю эту грозную элементальную силу. И будь что будет. ... Фурина зовет Невиллета в свой кабинет, укрывая меховой накидкой оголенные плечи. Вместе с вечером в залы Мермонии приходит и холодный ветер. Глядя в большие свои окна, Архонт проводит белой ладонью по лезвию острого, наточенного меча. Фурина дрожит от прдевкушения, и, хлопая ресницами, сжимая в руках плотную рукоять, слушает стук захлопнувшейся двери. Невиллет был так близок к ней, так невонысимо близок, что мурашки волной протекли по закрытой фурининой спине. Сглотнув зерна страха куда то вглубь желудка, Фурина медленно повернула свой теплый взгляд на высокую фигуру ее достопочтенного дракона. - вы желали свободы, дракон. Мечтали о морских глубинах и воле. - приближаясь к статной фигуре твердила Фурина. Она держала наготове собственный меч, такой блестящий и красивый, вид которого не заставил дракона и шелохнуться. - вы получите ее. И взмах лезвия разрезал воздух истошным свистом. Закинув меч за плечи свои, Фурина бросила тяжелый металл за спину своего дракона, будто роняя оружие на тяжелую кованую цепь. Невиллет, словно статуя, стоял неподвижно, когда за ним послышался треск небесных оков. Перед ногами упали светящиеся, некогда невидимые для него звенья чужого самоуправства, воля Селестии, расколотая только что руками рабы парящего острова. Фурина же лишь подняла его голову и ослабила ошейник из жемчугов на горле, пока в руке ее блестела ручка меча с разломанным напрочь лезвием. - теперь ты свободен, дракон, и волен что угодно делать в Тейвате. Иди же. Не жди более моих безумных приказов. Фурина стала перед ним, глядя в глаза его с надеждой и силой. А он, поникнув своей головой, наощупь нашел позади себя длинный остаток блестящей как звезды цепи, что была ему длинной по пояс, и, вытянув ее вперед себя, схватился за ремень собственного ошейника. Он стянул жемчужный поводок на своей шее крепче прежнего, оставляя отпечаток перламутровых морских даров на бледной своей коже, как метку. Невиллет, стоя на коленях, вложил в дрожащие руки Фурины остаток блестящей Селестианской цепи и, в ноги падая головой, шептал своей госпоже ужасные признания. - я сам затяну петлю на шее крепче прежнего, сам склонюсь к вашим прекрасным ногам, только, прошу, не отпускайте меня и позвольте вечно чувствовать ласку ваших нежных рук. Фурина боялась его. Он знал. Испытывала первобытный страх каждый раз, когда клала тяжелую голову дракона на дрожащие колени. Он видел все, когда молча глядел в напгуанные глаза и смотрел с высоты на сжимающиеся кулаки молодой госпожи. Невиллет понимал, что его древняя мощь ей кажется опасной. Но он не мог причинить ей боли. Не этим нежным рукам, и не этим ладоням. Фурина Невиллета не любила, а он готов был вырвать собственное сердце на потеху своей госпоже. Кто же мог знать, что теплые объятия заставят древнее существо сойти с ума от забытой ласки.