Важное в будущем

Холодно, думает он, открывая глаза. Недовольно морщится, поворачивает голову и несколько секунд просто смотрит, размышляя. Ему нравится вид расчерченного шрамами голого плеча, взлохмаченных волос, не стянутых в высокий хвост, утонувшего в жестковатых покрывалах тела. Гэшу Линь упивается звуком тихого дыхания и не замечает, что на губах давно расплылась улыбка. Ночь в полевом лазарете приятнее, чем он думал, когда в твоей кровати спит и сам доктор. Точнее, это он забрался в постель доктора, и без того тесную и всколоченную от постоянных недосыпаний ее владельца. Он помнил, как Цзиянь реагировал сперва – удивленно, вскинутыми бровями, дрожью в пальцах, плотно сжатой полоской губ. Но никогда он не отказывал и с восхитительной покорностью уступал, хотя, судя по наблюдениям, к чувственным удовольствиям пристрастия не имел. Как и сам Гэшу Линь. А сейчас он смотрит на обнаженное плечо и думает, что это решение было удивительно правильным. Что ему нужно еще. Что когда Цзиянь проснется и заметит, как цветисто разукрашена его шея, он будет смущен и недоволен. Что у него снова не найдется слов и желания возразить, только взгляду не будет хватать прямоты, а голос сделается на полтона тише. С каким же удовольствием Гэшу Линь упивается этим чувством. Ладонь бессовестно опускается Цзияню на спину, не на чернеющую на бледной коже метку, но совсем рядом. Он поглаживает, трогает с уверенностью собственника и отодвигает мешающие темные волосы. Потом опускает голову и оставляет легкий быстрый поцелуй на чрезмерно чувствительной коже прямо поверх метки. Только после этого Цзиянь просыпается. Он недовольно ворчит, чувственно выгибается, но избежать прикосновения не может. Гэшу Линь тихо и коварно смеется ему в спину. – Генерал… – бурчит смущенный доктор куда-то в подушку. Забавно решительный, трогательно добрый и похвально ответственный. Но Гэшу Линя привлекают не только его личные качества и даже не крепкое подтянутое тело, идеальное для рейнджера, готового снова и снова поднимать свое оружие. Вдыхая теплый запах его кожи, он закрывает глаза, посмеиваясь на несерьезные попытки выбраться из-под одеяла, и неожиданно нащупывает его руку и переплетает с ним пальцы. Цзиянь снова застывает, и это опять вызывает усмешку. Он упрям, силен и достаточно вынослив. Он делает другие выводы и ценит совсем иное. Его путь будет отличаться, вероятно, очень сильно. А это значит… Искра, затерявшаяся в чужих криках, чужой боли и бессмысленных потерях. Их так много, этих имен, они все давно лишились важности. Кому есть дело до списка из сотни, тысячи погибших? Кто их всех запомнит? Он ведь сам такой, и сам знает, что когда придет его черед, тьма поглотит и его имя, его свет и его смысл. Только… возможно, не для него. – Генерал, вы… Улыбка делается шире. Пальцы с небывалой нежностью ласкают запястье Цзияня, и Гэшу Линь улыбается. Слишком приятно ощущать себя действительно особенным. Он снова оставляет легкий поцелуй на его плече, а затем все же неохотно поднимается, разминая затекшие конечности. – Что, будешь корить меня за то, что прямо с утра мешаю работать? – с вызовом и, конечно, в шутку спрашивает он. – Мне давно пора на обход, я уже слишком задержался. В зале сейчас восемь пациентов, и я… – Девять, – поправляет его Гэшу Линь. И хмыкает, потому что его сразу же понимают верно. – Генерал, ваша рана была перевязана еще вечером. С вами абсолютно все в порядке. Он тоже поднимается, первым делом собирает рассыпавшиеся по спине волосы. Метка слишком чувствительна, неудивительно. Гэшу Линь наблюдает, сам-то одежду почти и не снимал. А когда Цзиянь завершает, то снова хватает его за руку и целует – быстро, грубовато, почти агрессивно, словно желая напомнить о себе и своем присутствии, даже если в этом и нет особого смысла. – Отпускаю, – с усмешкой сообщает ему Гэшу Линь, убирая руки и улыбаясь на то, как Цзиянь снова украдкой поправляет волосы, вытирает раскрасневшиеся губы, а потом торопливо натягивает одежду. Начинать день с отличного настроения так же приятно и полезно, как и с важных вложений в свое же будущее.