Chubby art

Роман Фёдорович сидел в университетском буфете, наслаждался книгой и попивал сладкий лавандовый раф из бумастикового стаканчика. По расписанию у него было окно, поэтому никакие шумные студенты не отвлекали его от дела, которое лежало в основе его работы: преподавании литературы. Последнее время он довольно остро чувствовал, что его тяготит холостяцкое одиночество, и поэтому старался всё время отвлечься на что-то. Спорт, которым ему частенько советовали заняться, чтобы сжечь пухлые бока, ему не нравился, поэтому он предпочитал интеллектуально отдыхать. - Что читаете? - послышался вдруг знакомый голос. Роман поднял голову и увидел, как напротив него садится красноволосый молодой человек, ставя на стол раскрытую упаковку доширака, видно, уже наполненную кипятком: из-под крышки шёл густой пар. - Здравствуй, Данте, - поприветствовал парня Роман, - опять прогуливаешь? Данте, не торопясь отвечать, поудобнее устроился на жестком столовском стуле, достал японские палочки для еды, собираясь, очевидно, ждать предписанные производителем доширака 7-10 минут, и мудро изрёк: - Голос истины противен слуху. - Какой предмет? - усмехнулся Роман, откладывая книгу и подпирая подбородок мягкой рукой. - Политология, - ответил Данте и добавил, - политика - сплошная ложь в интересах дела. Роман сделал глоток из стаканчика, отмечая про себя, как всё-таки остроумно этот ленивый студент умеет выкручиваться. Вот бы он с такой же тщательностью подбирал под темы сочинений фрагменты из произведений, а не заливал бумагу словесной водой и рассуждениями не по делу. - Ты, кажется, спросил, что я читаю. Это Оноре де Бальзак. Вспоминаю классику, - продолжил Роман, с любовью переводя взгляд на старый томик. - Тот, кто, обращаясь к старому, способен открывать новое, достоин быть учителем, - заключил Данте, снимая пластмассовую крышку с упаковки лапши. Пару минут они сидели молча, занимаясь каждый своим: Данте принялся с почтительным удовольствием вкушать свой до безобразия простецкий обед, а Роман вернулся к книге, однако вскоре отложил её снова и принялся рассматривать своего собеседника, пытаясь уловить, где же конкретно в нём прячется то манящее обаяние истинного философа, которым был наполнен его образ. У Данте был здоровый цвет лица и крепкое телосложение; видно было, что он много времени проводил на улице. Одет он был весьма необычно, но его стиль не противоречил правилам университета. Легкий льняной пиджак неплохо сочетался с красной водолазкой в оранжевый ромбик, делая Данте похожим на представителя творческой профессии. Такой вид деятельности, однако, ему не особо был близок. Он больше был похож на учёного, довольствующегося размышлениями о жизни в общем, не вдаваясь в подробности. Дар красноречия и самодостаточность привлекала к Данте других студентов, поэтому он редко проводил вечера не на какой-нибудь тусовке. В целом от Данте веяло здоровьем и счастливой молодостью. Ромео, давно принявший то, что можно испытывать влечение не только к противоположному полу, отмечал для себя, что ему очень нравится этот молодой философ. Он бы, пожалуй, даже переспал с Данте, если бы тот сам предложил. На такие мысли наталкивало осознание того факта, что между ними уже давно начали пробегать искры: на парах они обменивались взглядами, на переменах противоречивыми порой мнениями об искусстве, а в переписке комплиментами. Роман чувствовал, что между ними что-то возникает. Как бы то ни было, а отношения преподавателя со студентом могли быть травматичными. Особенно для формирующейся психики студента. Хотя было видно невооруженным глазом, что слова "травма" и "Данте" связывало только то, что они рифмовались... - Слушай, Данте, - нарушил благословенную тишину Роман, - а тебя почему так родители назвали? Очень уж имя нестандартное. - Вы читали "Божественную комедию"? - спросил Данте, не отвлекаясь от еды. - Да, конечно. Великое произведение. - Так вот, мои родители были медиевистами. - Что ж, это многое объясняет, - прокомментировал Ромео, имевший много знакомых историков, - тебе очень подходит это имя. - Имена, которыми одаривают младенца родители, часто отражают желание видеть его в будущем тем или иным, - ответил Данте на комплимент тонко подобранной цитатой, а потом чуть улыбнулся и прямо спросил, - скажите, а как вы относитесь к той категории людей, которые в "Божественной комедии" помещены на седьмой круг ада и на третий пояс за то, что якобы совершали насилие над естеством? Я лично считаю, что с высшей точки зрения это нисколько не хуже, иногда даже лучше форм так называемого «естественного» поведения. - Ох, боюсь, эта тема не для университетской столовой, - прервал его Роман, - а с чего такой вопрос? - Нет беды тяжелее незнания удовлетворения: томимый страстью не уснёт на мягком ложе; удовлетворивший её сладко уснёт и на шипах. Это личный интерес. - Почему ты спросил это именно у меня? - Вы кажетесь мне наиболее продвинутым в этих вопросах преподавателем. Втайне каждый из нас хотел бы, чтобы тот, кто нам интересен, думал бы точно так же, как мы. Ромео с удивлением приподнял бровь. Уже прозвенел звонок, и столовая начала наполняться людьми. - Это удивительно, что ты так открыто об этом говоришь. - Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги. - В чем-то я с этим согласен. Кладя загорелую руку на стол рядом с рукой Романа, Данте задумчиво произнёс, смотря преподавателю в глаза: - Предлагаю обсудить предложенную мной тему вечером в более неформальной обстановке. Что скажете насчет "Аполлоновых угощений" сегодня в шесть? Ответ Романа, сказанный Данте, вернувшемуся к доеданию доширака, не был услышан немым наблюдателем, издалека заинтересовавшимся этими двумя, но от взгляда серых глаз не ускользнула довольная улыбка, которая расцвела на лице молодого философа следом за произнесенными преподавателем словами.

***

- Как я выгляжу? - спросил Данте у своего соседа по общажной комнате. Отвлекшись от книг, Куромаков (такая фамилия была у соседа) бросил оценивающий взгляд на Данте и ответил: - Достаточно представительно. Куда идёшь? - На романтическую встречу, - ответил Данте, перекидывая через плечо ремень бордовой кожаной барсетки. Куромаков учился на специалиста по управлению правовыми рисками, поэтому приходилось много зубрить. И много подозревать нехорошего. - Надеюсь, не с Романом Фёдоровичем? Я видел вас сегодня в столовой, а зная твои необычные вкусы... Данте по-доброму усмехнулся. - Истина жестока, но ее можно полюбить, и того, кто ее полюбил, она делает свободным. Куромаков возразил: - Но из-за подобного нарушаются нормальные учебные отношения, оценки становятся необъективными, другие студенты, которые это видят, все понимают, и такой дурной пример развращает! Подумай, какой вред ты принесешь окружающим! - Надобно хранить истину в тайне, чтобы избежать её опошления. Превратный смысл легко придать чему угодно злостным толкованием. - Легко сказать. Это, конечно, не моё дело, но я бы посоветовал тебе воздержаться от этой связи. Будут последствия. Данте, который уже стоял в дверях, лаконично ответил: - Редко судьба препятствует мудрому. И удалился из комнаты, оставив Куромакова с его книжками и полезной все же иногда осторожностью.

***

- Спасибо за вечер, Данте, - сказал Роман, когда они вышли из ресторана примерно в восемь вечера, - ты специально подгадал, чтобы мы попали на живую музыку? - Для полного совершенства надо, чтобы подготовка была труднее самого дела. - Если бы ты так к занятиям готовился! - Лучше худо исполнять свой долг, чем хорошо - чужой. Роман засмеялся, а потом они вместе пошли к ближайшему спуску в метро. В тот поздний час людей в вестибюле, а затем и в вагоне набралось совсем немного. Данте задремал, сидя вплотную к Роману на обтянутом бурой кожей длинном сидении. Тот сначала оглядывался, но потом позволил себе расслабиться. Вероятность встретить знакомых в таком нелюдном месте была ничтожно мала. Однако... Есть у небес постыдный обычай: радость увидев, её погубить И сумасбродною волею ближних в безмерное горе её обратить. Перед самым закрытием дверей на очередной станции в вагон просочилась зелёная субстанция по кличке Варвар - его в университете знали все, а он в свою очередь знал многих. Этот недоучка-гитарист был платником и еле сводил концы с концами, поэтому промышлял попрошайничеством, воровством, а ещё вандализмом: однажды он изрисовал все фотографии на доске почёта черным маркером. Добавил гордостям университета рожки, хвосты, усы, вторичные половые признаки и прочие непотребства. Никто не знал, как ему это удалось, но подозревали, что он остался в университете на ночь. Как бы то ни было, этот парень был явно из "породы Мухортовых". Оглядев вагон на предмет людей, гипотетически способных пожертвовать ему денег за халтурную перепевку, Варвар сразу узнал преподавателя литературы и того гея-раздолбая с философского. - Какие люди! - отсалютовал он им и приготовился исполнять песню группы "Глисты". Роман заранее закрыл уши руками.

***

Выйдя из вагона, Роман и Данте переглянулись. - Я его помню, - выдал Роман, - он с "информационной безопасности". Мошенник будущий. И он нас увидел и узнал! - Всякое неприятное событие неожиданно, - ответил Данте слегка нервно, - но неожиданность — необходимая часть жизни, ведь если бы мы точно знали будущее, оно стало бы прошлым. - О нашей встрече может узнать весь университет. Это очень серьёзно! - Честного человека можно подвергнуть преследованию, но не обесчестить. - Ты вообще слышишь, о чём я говорю? - Да. Положение наше незавидное, но я не вижу в этом повода для паники... Страх все истолковывает в худшую сторону. - Меня могут уволить, а тебя вынудить отчислиться! Данте молчал. Видно было, что он тоже напуган. Как бы правдоподобно не выглядело его вечное равнодушие, но вылететь из универа он явно боялся. Смотря на потерявшегося Данте, Роман подумал: "Да, ситуация не очень. Но чего я ожидал? Риски были с самого начала. Так почему бы, если страшное уже случилось, не оторваться на полную?" - Данте, - обратился он к студенту после недолгого раздумья, - может, не будем всё-таки волноваться раньше времени? Данте чуть улыбнулся, возвращая самообладание. - Человек, который с самого начала ведет себя достойно, избавлен от угрызений совести. - В таком случае... - начал Роман, - зови меня Ромео.

***

Забывая в порыве о возможном будущем, Данте целовал Ромео, пока тот открывал квартиру. Любовь - это то, что запрещает слова и речи. Так зачем сходить с дороги, которую сам искал? - Ромео, - шептал Данте, когда они зашли, - Как будем? - Давай не будем пока рисковать. Может, между бедёр? Смазка есть. - Неспешность — есть истинная мера всех важных вещей. Идёт. Уже в небольшой спальне, когда Ромео снял рубашку, обнажив полный белый живот и круглую грудь, Данте сказал: - Когда мы прекрасны, мы прекраснее всего без нарядов. Огромное преимущество межбедренного секса перед анальным было в том, что к нему не надо было готовиться, и страсть, такая нужная в момент забытья, разгорелась с новой силой. Вставив между сочных ляжек смазанный член, Данте начал аккуратно двигаться. Ромео, сводя ноги посильнее, чтобы они достаточно крепко сжимали чужой пенис, ублажал себя. Отвлечься на грязь казалось таким сладким, что после долгих минут активных фрикций они оба кончили. - Мудрый не ведает печали, - сказал Данте, когда они лежали вместе на кровати после всего, - ведь радости полон мир для того, кто смотрит на всех без вражды и предубеждения. Ромео нашёл, что если бы они рассорились после выхода из метро или разбежались в страхе, то у них не было бы такого классного, пусть и банального секса. Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет.