…Когда Тэлбот склоняется так, что его дыхание обжигает щёку, Кошон ждёт усмешки — по-английски высокомерной, мол, не забывай, чьи деньги спрятаны у тебя за пазухой, не забывай, что ты сейчас раб не только божий, но разве это не выгодно нам обоим?..
Или шёпота, такого же обжигающего: «Жанна должна умереть».
Спасибо, дорогой англичанин, а то ведь я забыл, зачем мы встретились.
Вместо этого Тэлбот сжимает плечо (
будь одежда тоньше — впился бы ногтями в кожу), ловит за подбородок (
только попробуй брезгливо отвернуться, епископ) и целует, прихватывая нижнюю губу, прикусывая её, словно не зная, что не всё в этом мире надо брать силой. Глупый англичанин, иногда достаточно просто попросить: вдруг твой партнёр и не думал сопротивляться?..
Кошон обнимает его за шею, подаваясь навстречу.
Смотри, я весь твой, меня не надо заставлять;
не думай, что я пришёл на встречу исключительно из-за Жанны;
я, конечно, француз, но я — не Франция, ты можешь забыть про грубую силу — если ты так умеешь.
О, надо же, он умеет.
Он ослабляет хватку дрожащих от напряжения пальцев, гладит плечо, почти не вцепляясь в скользкую ткань, второй рукой обнимает за пояс, и по тяжёлому дыханию слышно, как непросто ему даётся нежность.
Он проводит языком по губам, проникает в рот — медленно и настороженно, как полководец, который не ждал, что город решит не сражаться, а сдаться, и теперь входит в распахнутые ворота почти не дыша, готовый в любой момент снова рубить, колотить и хватать.
Он на мгновение ловит взгляд — и хмурится.
«Где тут подвох, епископ?»
«Подвоха нет, дорогой англичанин. Здесь предают не нас — предаём мы».
Их языки соприкасаются; Кошон ведёт рукой по шее Тэлбота, зарывается пальцами в волосы под беретом, гладя против шерсти — бесстрашно заигрывая со зверем. Жаль, не снял перчатки, а сейчас не хочется отвлекаться: вдруг солдаты…
Нет, глупая мысль: они не посмеют вмешаться.
Просто не хочется.
Кажется — Тэлбот не сдержится, всё же укусит. Но — не кусает, лишь крепче прижимает к себе, и крест давит на грудь, будто призывая: очнись, вспомни, кто ты! А он и не забывал.
Он — епископ, он дал обет безбрачия, чтобы не делить свою любовь между Господом и женщиной. Но как насчёт Господа и мужчины, и не просто мужчины — англичанина, с которым ты только что танцевал танго?..
И чьи острые, звериные клыки чувствуешь языком.
«С каждым днём мы всё дальше от Бога», — думает Кошон. Но в действительности, если бы кто-то спросил, он объяснил бы: любовь к Господу и любовь к человеку настолько разнятся, что глупо считать, будто тот, кто любит одного из них, не сможет так же всем сердцем полюбить второго.
Будто не могут с равной силой зачаровывать и крест — и бархатный берет; и образ распятого Иисуса — и англичанин, с ухмылкой поигрывающий мешком с монетами; и прикосновение губами к гладким иконам — и поцелуй с живым человеком, чья щетина колет подбородок.
Тэлбот всё-таки кусает — снова за нижнюю губу; по-звериному зализывает место укуса и, отстранившись, демонстративно вытирает рот. В глазах у него — сущие черти.
— Ну вы, французы, и выдумщики.
— При чём тут мы?
— Так это же ваш известный французский поцелуй.
— У нас, — с достоинством возражает Кошон, поправляя крест, — он называется английским.
Тэлбот разражается громким смехом, и он смеётся тоже. И замирает, когда Тэлбот поправляет прядь его волос, слегка задевая ухо грубыми пальцами.
— Но мы целовались довольно по-французски.
— Да что вы? — приподнимает брови Кошон. — И как же, по-вашему, должен выглядеть английский поцелуй?
Ухмыльнувшись, Тэлбот снова сжимает его плечи (
кости вот-вот затрещат), обнимает так, что крест наверняка вжимается в грудь им обоим, а на рёбра давит мешок с деньгами…
…вспомни, зачем ты здесь;
вспомни, на что ты согласился;
одумайся, очнись, ещё не поздно!..
…и кусает за шею, не волнуясь о том, что кровоподтёки в таком странном, интимном месте вряд ли украсят епископа.
Кошон, вцепившись одной рукой в его плечо, другой комкая берет, усмехается.
Что ж, если английский маршал умеет быть нежным, то и он, епископ, с удовольствием продемонстрирует грубость. Только вначале снимет перчатки — с ними всё-таки ощущения совершенно не те.
