***
Нелл осознала где и в чьей роли оказалась почти сразу, буквально с первого тычка иглой в предплечье. Девушка прочитала последнюю главу новеллы, уснула, и вот она здесь. Нет, она не желала ничего исправлять, попаданке и злодейке не сочувствовала, однако вот: словно вспышка тока, боль. Миловидная Эмили с веснушчатым носом и презрением в карих глазах. До этого Нелл жила обычной жизнью, отец был алкоголиком, но мать такая восхитительно-сильная, вытащила их обеих. Нелл восхищалась ей, своей матерью: вытянула съём квартиры, её обучение, все нужды. Такая сильная, волевая женщина. Нелл полагала, что и сама такая же, да только на проверку оказалась тепличным цветком. Далеко не Пенелопа из истории, пусть имя её было идентичным, но на этом схожести - всё. Её ломало место, в котором вокруг презрение и ненависть, в котором пренебрежение и даже... Да ладно, она много исекая читала, в этом романе и вправду ни одного человека на её стороне. Слуги издевались, Рейнольд фактически гнобил, потворствуя; Деррик смотрел, как на пустое место. Он хотя бы смотрел, в отличие от игнорирующего отца. - И что же вы сделаете, миледи? - улыбалась по-змеиному Эмили. - Никто не поверит вашему слову. Тем более молодой господин, вы ведь так много проблем ему доставили. - Ох, сколько же с вами мороки. Проклятие на славный род Эккартов, - бубнила она же, затягивая корсет. - Улыбайтесь. - покровительственно советовал дворецкий. - И молчите. Быть может, настроение господ не испортится от вашего присутствия. Пенелопа знала сюжет и помнила путь к идеальной концовке. Нелл же находилась на грани отчаяния, потому что такая вот тепличная. Проценты над головами её как-бы братьев были, но сил у неё не осталось. Ивенты отсутствовали, говорить девушка могла свободно, повседневность плыла резиновым временем. Нелл слишком глубоко во внесюжетке и боялась рисковать, меняя хоть что-то до описанных событий. Она ломалась утром, когда кровь точкой красила предплечье, ломалась, когда жевала чёрствый хлеб с водой. Когда вертела в руках крошечные столовые приборы, когда падала, потому что "неловкая" и "ну как же так, госпожа, новое ведь платье, хи-хи". Нужно быть идиоткой, чтобы полагать: недостаточное питание легко вынести. Нелл подросток, а ежедневно только кусок хлеба с водой. Ей нужно мясо, овощи, птица... молоко, зелень, рыба, всё это. Всё это отсутствовало несмотря на несметность богатств Эккартов, и Нелл была слаба настолько, что спала почти по 16 часов. Просыпалась, когда игла входила в предплечье. Падала, не заметив подножки. Падала в голодные обмороки. Она бледная не потому, что аристократка и худа не из-за волнений по фигуре. Полгода, за которые она поняла - нахрен канон. Выжила бы реальная Пенелопа, если бы её забросило за четыре года до событий игры?... Нет, Нелл не думала: может, и просто ради самоуспокоения, но нет, хрен бы даже она выжила. Нелл этих братьев даже ненавидеть не могла, потому что не имела таких же в реальной жизни; не переносила свою обиду сюда. Деррик был, был и Рейнольд. Говнюки, конечно, да только самые доступные: отца перехватить сложнее и страшнее. Этот герцог мог и попереть её, Рейнольд поднял бы шум, и Деррик таким образом оставался оптимальным вариантом. Итак, нахрен канон. Нахрен Каллисто, детей, войну; пусть всё начнётся иначе, но если Нелл не вмешалась бы тогда, уцепив Деррика за манжету, то просто умерла бы. Нелл не могла комфортно начать чересчур-реальную игру без первых вариантов ответа, они появятся к её восемнадцати. Больше трёх лет? Увольте! Потому, что "тихая госпожа" своей покладистостью только развязала слугам руки. Им нравилось отыгрываться на Нелл и девушка предполагала, что её разговор с Дерриком станет общественным достоянием, но не... Ей нужно было продержаться лишь два месяца. Два. Слуги тоже знали об этом. И помои, которые милостиво заблюрили в манхве, стали её ежедневными блюдами. Тычки участились, потому что один уже не будил: Нелл слишком обессилена и не просыпалась. Она должна быть тихой и не поднимала шум. Нелл брезгливая до рвоты, от того выливала помои прямо в окно. Нелл питалась дикими яблоками и мятой, это насыщало ещё хуже, чем хлеб, но остальные растения в саду стопроцентно несъедобны. Она просто надеялась, что вода оставалась водой, несмотря на мерзкий привкус и пенку. Нелл не позволяла себе задуматься ещё и об этом, так как попросту сошла бы с ума. Её руки болели сильнее с каждым днём, тело в синяках-пятнах от частых падений. Девушке больно ступать на правую ногу, но она стоически не хромала, когда посещала четверговые обеды со всей семьёй. Нелл держала осанку, улыбалась вежливо. Ковыряла безынтересно еду, ловила редкие взгляды Деррика из под опущенных ресниц. Она так хотела съесть этот ароматный стейк, сочный овощной салат, желе дурацкое, но молчала. Деррик поглядывал, да не заметил филигранного издевательства прислуги. Она почти не злилась. Нелл всё ещё в выигрыше по сравнению с повседневностью: она пила молоко во время бесед семьи, а потом кофе с восхитительной дозой сахара. Ей так сыто после, девушка боялась всерьёз, что гастрит заработала. Или язву. РПП. Шесть четверговых обедов спустя Эмили толкает Нелл с лестницы, но они летят кубарем вместе. Сучка изворачивается так, что калечится в основном Пенелопа, и всё это действие под ноги Деррику. Нелл просто... она не успевает разинуть рта, как Эмили плетёт что-то вроде: "ах, миледи не понравился мой взгляд, она замахнулась, но оступилась, и я так пыталась-мойгосподин-так-пыталась её спасти!" Эмили хнычет, её руки подраны, прислужье платье тоже; губа кровит, и слёзы, и... Нелл больно дышать. Она лишь мельком поймала взгляд возвышавшегося Деррика, он помог ей встать и так говоряще выдохнул. Устало. Он смотрел, как на грязь под ногами, как смотрела Нелл на помои ежеутренние. И вся боль в ногах, где наверно перелом, в предплечье и рёбрах, она просто гаснет под болью душевной. - Ты подняла шум, - сказал Деррик. Девушка кивнула. Слева в рёбрах кололо, глаза слёзы застили от обиды, потому что Нелл знала, знала что это значит. - Прошу прощения. - Нелл склонила голову. - И почему я ожидал иного? - он пробормотал себе под нос; его пальцы на её предплечьях давили на старые раны. - Оставайся в комнате, пока не научишься сдержанности, присущей семейству Эккарт. Я отправлю тебе лекаря, - кинул взгляд на Эмили. - Проводи её и убедись, что ближайшие две недели Пенелопа не выйдет. Он не видел, потому девушка закусила губу. Зажмурилась, подумала - охренеть, подумала - да проще повеситься, но всё же кивнула. Деррик ушёл, предсказуемо разочарованный. Ограничился домашним арестом, а слёзы Эмили высохли, как по волшебству.***
У Пенелопы три перелома и лишь бог ведает, как она умудрилась дойти до комнаты. Деррика гложет вина и сомнение; он топит это под кипой бумаг и расчетных книг, на тренировочном плацу, но две недели спустя идёт к ней в комнаты. Она упала, переломалась, но в итоге и звука не проронила пока её служанка размазывала слёзы по лицу. Он сказал, что Пенелопа подняла шум, однако... Девчонка была тиха несмотря на слом в ноге, предплечье и ребре. Она... Пенелопа так его путала. Он не мог не смотреть за ней, пусть мельком и безынтересно, когда видел на совместных обедах: девушка ковырялась апатично в пище, но налегала на напитки. Глупое стремление к чрезмерной худобе, нездоровая тенденция, ну да Деррику как не было дела, так и нет. Просто Пенелопа придерживалась соглашения. Он уважал людей, держащих слово, осознающих собственное место и не усложняющих ему жизнь. В последние месяцы - даже учитывая инцидент с падением - девчонка была именно такой. Поэтому он кивает прислуге перед дверью, она склоняется, открывает путь в комнаты Пенелопы. Девушка в полусне переводит взгляд на него и, кажется, не узнаёт пару добрых секунд. Эмили зажигает лампы в то время, как Пенелопа всё ещё не может проснуться. Она выглядит пьяно, слабо и измотанно, но Деррик всё же отсылает служанку из комнаты. Она просила разговор наедине, и будущий герцог его обеспечивает. - Деррик? - она тиха, - Ты мне снишься? Почему-то его горло давит боль. Точно сонная, пусть "брат" сменился на "молодой герцог", но Пенелопа никогда не звала его по имени. - Нет, я здесь. И готов выслушать, - он заложил руки за спину. Пенелопа бледная, её коралловые пряди только оттеняют. Она в ночном платье хлопковом, тоже белом, и выглядит словно призрак самой себя. Где злость в её глазах, где буйство волос, где ярость жестов? Сплошные острые углы. Деррик смотрит, она смотрит в ответ и с каждой секундой становится всё сложнее. Специфический запах целебных мазей в воздухе. - Я ведь подняла шум, молодой герцог. М, - она сглотнула сухим горлом, всмотрелась серьёзнее. - Спасибо, что проявили милосердие. Он хмурится; её десять минут идут. Деррик не видит в комнате кувшина с водой и стакана, в который её можно налить. Он не видит сока, молока или чая: ничего, что должно присутствовать у постели молодой аристократки. Аристократки семьи Эккарт. Деррик беспокоится, но молчит. - Мне проще показать, - выдохнула она. и спустила плечо ночного платья. Деррик даже не осознаёт возмущение прежде, чем видит россыпь мелких синяков. Девушка выуживает руку из рукава полностью, не по размеру эта одежда, и он садится к ней на кровать, сам каменеет. Сам становится острее, касается пальцами отметин. Он не- - Что это, Пенелопа Эккарт? - он процедил сквозь зубы. - От чего такие отметины? Как- Она шикает, обрывая его, и Деррик послушно смыкает губы. - Эмили где-то прячет иглу. Я не знаю... никогда не видела, куда она её убирает. Меня так будят, молодой герцог. - она чуть отдаляется, выуживает и вторую руку; Деррик аккуратно помогает, больше не думает о приличиях, потому что Пенелопе сложно из-за шины; ей больно, но он должен видеть. - Я не просыпаюсь по первому зову: прислугу подобное утомляет. Девушка перед ним почти в неглиже, удерживает ночное платье рукой под горлом. Её руки в мелких отметинах, таких частых, что у него голова кругом. Пенелопа - леди этого дома, первого после императорской семьи. Она, с ежеутренними истязаниями, в более явных синяках по предплечьям, как будто шин мало, мало фиксации вокруг рёбер; он не. Он просто. - Как давно? Пенелопа отвечает, и это убивает его. Его отец некомпетентен, Рейнольд пренебрежителен, но они оба не имеют значения потому, что девушка перед ним, Дерриком; ждёт смиренно, а зелень её глаз - самая яркая в его жизни - тусклая, что пожухлая трава. Он аккуратен, и ведёт по отметинам пальцами. Девушка напротив него сидит, совсем близко, и доверяет. Доверяет, ему. - Что-то ещё? Её десять минут так давно позади, когда девушка заканчивает рассказ. Она прерывается на середине, потому что "молодой герцог, не поднимайте шум" и "вы ведь не поверите, если не увидите сами" плюс "сохраните всё как есть, хотя бы до семейного обеда". - Мы позовём тебя на завтрак, - он чеканит, но тихо. - И я увижу всё сам, если это так важно для тебя. Я не накажу Эмили до срока, если это важно для тебя, пусть. Но будь готова завтра, я не буду ждать четверга, зная, что тебя морят голодом и истязают ежеутренне. Он свернёт шею Эмили голыми руками, в темницах герцогского имения, рядом с пойманными изменниками. Он, возможно, прежде заставит её исколоть себя самостоятельно, а потом придушит так, что она потеряет сознание. Эмили очнётся, и он повторит. Затем снова. - Хорошо, я буду готова, молодой герцог. - её губы неуверенно дёрнулись в улыбке; лишь краями, но это радует его. сильная. Он словно заворожен её измученностью, практически пытками, которые та вынесла. Деррик помнит то своё "будь тихой в течение месяца" и её "в течение двух". Она упала с лестницы и истончилась так, что страшно, просто ради того, чтобы он выслушал. Деррик так чертовски виноват, он никогда не чувствовал себя настолько паршиво. Так разрозненно. Он знал: прислуга пренебрегает Пенелопой, но никогда не представлял подобных масштабов; Деррик даже мысли не допускал, что посмеет. Девушка перед ним такая хрупкая, почти просвечивает. Худая, усталая, в бездне и ужасе его семьи. Он... высокомерно думал о милости Эккартов относительно неё, но читает в глазах: мне бы лучше на улице. Он читает в глазах: за что? И ненавидит себя совершенно по-новому. Он ненавидит сильнее, видя благодарность в её тусклых глазах. Видя, как они едва-едва набирают яркость. - Никто и никогда тебя больше так не унизит, - он практически прорычал. - Прости мне моё пренебрежение, Пенелопа, но клянусь честью Эккартов: никто. И никогда. Она улыбается, чуть кривится, и Деррик понимает: слишком сжал руки на её предплечьях, на россыпи болючих синяков. Он кусает губы, едва не тонет в смеси ненависти и жалости, крестит руки на груди. - Спасибо, - Пенелопа склонила голову. Господи, он убьёт Эмили ещё мучительнее, за всю эту доверчивость и покорность, за весь погасший свет её глаз, за слабость рук и вялость жестов. Он убьёт её, он, возможно, убьёт половину штата поваров если Пенелопа захочет; если это вернёт ей хоть каплю сил.***
Нелл, в инвалидной коляске, словно в замедленной съёмке глядела, как заполнялись яростью льдистые глаза. Деррик смотрел молча, очевидно, ничего не сказал отцу и Рейнольду, но как только заметил в её руках это... посмешище, эти пособия по этикету для самых маленьких, он перевернул стол. Деррик не кричал, он смурная туча. Он говорил и резал словами, Рейнольд и отец рядом с ним, а потом с ней. Вечером, когда её катят по коридорам имения к комнатам, Нелл понимает, что резал Деррик не только словами. Она знает, откуда он идёт и знает, что завтрак кончился семь часов назад. Его китель в бурых разводах, галстук, рубашка, штанины, обувь. Капли крови на его лице, но руки чистые, словно в насмешку. Она так щемяще благодарна, что боится это выразить. Нелл полагает: и не нужно, потому что он невесомо касается её макушки пальцами. Ерошит ласково. Никто и никогда, - обещают его глаза. Нелл заворожено переводит взгляд вверх - 27% над его головой кричаще-огромны.***
Внушение было сделано ещё там, в подвалах и за Пенелопой носятся, словно та золотая птица. Вокруг неё забота и внимание, его младший брат назойливой мухой, отец - суровой данностью. Деррик становится мрачной константой, потому что недостаточно. Она блеклая, поправляется, но когда он приносит ей браслет из русалочьих слёз, то не видит восторга. Пенелопа любила драгоценности и лоск, но не реагирует ни на серьги из океанового камня, ни сейчас. Только склоняет покорно голову. Венок на её макушке из фрезий - подарок его брата. И почему теперь Пенелопе нравятся такие нелепости? Рейнольд мешает, но уходит, потому что чувствует момент. Деррик оборачивает колье из белого золота и хризолита вокруг её шеи, щёлкает застёжкой. Ворот её платья высоко, такое закрытое и... серое, девчонка на фоне словно пятно краски на белом холсте. Пуговицы, перламутром, переливаются на солнце. - Для леди семьи Эккарт венок на голове нелепость сущая. Украшай себя приличественно статусу. - он провёл по её затылку пальцами, её кожа мурашками покрылась; забавно - Приличественно себе в том числе. Фрезии пошлее роз. Нежная привязанность, ничего не значащий и лёгкий цветок; он не выражает индивидуальность его носительницы, словно Пенелопа может быть одной из толпы. Девушка ведёт по камням ожерелья пальцами, поднимает взгляд. Деррик поражённо прикрывает глаза: да, юные аристократки должны носить скромную одежду, но Пенелопа так кричаще прекрасна. Он давится осознанием, что скромность одежд лишь делает девушку ярче. Пламя для глупых мотыльков. Ей 14. Что будет через два года? Четыре? - Спасибо за заботу, молодой герцог. Вы подбирали камни под цвет глаз? - хризолит самого насыщенного оттенка под её пальцами. Деррик тянет губы в улыбке, и шире, когда она склоняет голову к плечу: венок с её головы падает на землю. - Да, но они блекнут в сравнении. Изумруд высшей огранки поблекнет, Пенелопа. - он ведёт указательным по линии её шеи, вверх, по челюсти. - Ты недостаточно питаешься. Она, конечно, набирает вес, но всё ещё на диете; длительные голодовки не сказались добром на желудке Пенелопы. Деррик понимает, но каждое напоминание режет его собственным мечом. Её ключицы всё ещё острые, как и скулы. Пальцы, как веточки. - Это неправда. - отвечает она. - Кроме еды я либо сплю, либо как сейчас на прогулке... Которая проводится сидя из-за этого кресла. Вы ведь знаете. Деррик многое знает. Августовское солнце ласково касается его тёмной макушки, цветит её карминовую, он-почти подобрал сотый синоним к десятку её маленьких улыбок. Неуверенные улыбки, скованные жесты; спокойная, как речная заводь - Деррику нравится такая Пенелопа, но причины её изменения он ненавидит. И потому, занятый сверх меры, он организовал занятость и ей. Девушка вполне аккуратно ела, приятно интонировала. Скромность в сочетании с внешней яркостью оружие почти абсолютное, но Пенелопа путалась в количестве вилок и ложек, в видах ножей и бокалов. Он занял её изучением застольного этикета; она выздоравливала и совершенствовалась день ото дня. Деррик был мрачной константой, но позволял ей видеть ещё более редкие, чем её, улыбки. Он хвалил её успехи, пусть девушка словно никогда... Впрочем, она действительно никогда не изучала этикет углублённо, однако на его фоне, даже на фоне Рейнольда, достижения были смехотворны. Вопреки всему, её маленькие шаги очаровывали Деррика сильнее, чем могли бы большие. Он искупал вину, окружая её вниманием и заботой; этим точно не было показательное неодобрение компании Рейнольда, но в конце концов. Его брат довольно груб и несдержан, а Пенелопа ранимая. Не лучший выбор учитывая их прошлое. Через два месяца девушка избавилась от шин и фиксирующих бинтов, а ещё через пару недель уверенно ходила. Конечно, она утомлялась, но ничто не могло помешать Эккартам запланировать её день рождения. Громкий бал на пятнадцатую весну.***
Она улыбнулась, заходя вслед швеям столичного ателье. Деррик кивнул, удалился куда-то, а Пенелопа заранее сжала зубы: её братья отвратительно популярны в столице. Настолько же популярны, насколько ненавидима она, даже несмотря на второй год затишья. Социальный изгой, это положение семья планировала поправить праздником, однако для него требовалось платье. - Самое прекрасное для моей дочери, - констатировал герцог. - Скромное, но изящное. - кивал Деррик. - Просто избей их всех, если не оценят, - фыркал Рейнольд. - Я помогу прикопать идиотов, потому что кем надо быть, чтобы не-? Это не комплимент, если что. - он мялся, злился и смущался одновременно. - Ты всё ещё бесишь меня, просто меньше и, ну. - балабол, прости его кто-нибудь. - Мы Эккарты, с этим стоит считаться. Деррик защитил её, он так хорошо справился. Нелл правда верила, что одним платьем обойдётся; можно и перетерпеть. Да, шесть подгонок, швеи подкуплены кем-то из поклонниц её братьев или рода в частности, но такие маленькие иголки, по сравнению с шилом Эмили - что комариный укус. Она даже не морщится первые пару раз, на третий тоже. Только после, когда руки Деррика на её талии, когда они вальсировали, восстанавливая её навык, замялась. Кусала губы. "Шаг, шаг, шаг," - он считал над её ухом. спокойный, выделил время несмотря на тотальную занятость, на все дела, которые спихнул отец на наследника. "Поворот, в сторону, в другую. Умница. Шаг," - им играла скрипка с фортепиано, где-то сзади ранее высокомерный дворецкий и новый шеф-повар; где-то на фоне её личная служанка, сдувавшая с неё пылинки. Она кусала губы, отвыкла от дискомфорта иголочного, но держала ритм. "Ты будешь сиять," - он улыбнулся одобрительно, и девушка не смогла проигнорировать это. Деррик редко улыбался, холод его глаз в такие моменты становился теплее. Оттаивал и, пока она глядела на метаморфозы, он смотрел на её губы. 57% Лайра, её личная служанка, помогла снять платье за ширмой и покинула комнаты. Оставила наедине с пятёркой столичных швей. Шесть подгонок на обычной ткани, только потом выкройка и шитьё из заказанной. В процессе обрезы ткани крепят на фигуре иголками, и все разы это было терпимо. Портнихи просто довольно мерзко попадали рядом или в те же точки. Нелл чувствовала удовлетворение, видя, что они разочарованы отсутствием реакции, но в этот раз всё же вскрикнула. Та самая боль, швейное шило Эмили. В правом плече запульсировало и Пенелопа дёрнулась, но её удержали. - Простите, молодая госпожа. Я так неаккуратна, - промямлила неискренне одна. - Прошу, не двигайтесь и мы закончим быстрее. Господи, четвёртая подгонка - думала Нелл - всего две ещё, всё хорошо, всё хоро- Но потом боль режет правый бок, такой же укол чуть ниже лопаток, и ещё раз. Нелл стонет измученно, она ведь отвыкла, чёрт возьми, потому что Деррик был... Он был, а теперь- Пятёрка вокруг неё замирает, когда дверь распахивается и её названный брат шагает внутрь мрачной тенью. Он здесь, и глазами нетающие льды Антарктики, его правая рука на эфесе меча. Нелл не может смотреть на лицо Лайры там, испуганной, на лица рыцарей семьи. Она глядит на Деррика, который коротко режет(пока лишь голосом) - Все вон, - и за спину, рыцарям. - Из имения их не выпускать. Сюда никого не впускать. Пенелопа, - он делает шаг, и полы его кителя в такт режут воздух. - Мы поговорим когда я вернусь. Дождись. Она кивает. Нелл на постаменте, чтобы портнихам было удобнее - они установили нехитрую смесь дерева да ткани, пока та переодевалась - но Деррик кажется скалой в сравнении. Девушка чувствует себя меньше, чем есть, но ей комфортно и она, как будто, спрятана за этой скалой. В безопасности, даже когда Деррик покидает её комнату. Даже если он покинул комнату, чтобы зарезать всех пятерых, Нелл плевать. Она ждёт, потому что обещала, и Лайра обрабатывает уколы-будущие-синяки, причитает что-то. Нелл дожидается, успев переодеться и перекусить чем-то сладким с кухни, когда Деррик появляется на её пороге. Он сменил китель, но девушка не слишком думает об этом. - Я не хотела волновать и отвлекать вас, - сказала она, стоило Лайре выйти за дверь. - Вы заняты, а я искренне верю, что мнение высших кругов изменится после открытия бала. Это... Она сглатывает, когда он подходит ближе, опускается перед ней на колени. Холод и тьма в его глазах, там же знание. Большее, чем она располагала, потому что он винил себя. Это не было для Нелл секретом, вот только она всё ещё не ненавидела. Деррик... был не худшим, учитывая отца и Рейнольда. Учитывая горничных, дворецкого, кухонных работников и то, как он помог ей в итоге даже со швеями. - Неоправданная, вопиющая жестокость от низшего класса, которую ты проигнорировала. Почему ты не заступилась за себя, Пенелопа? - он мягко перехватил её ладонь, сжал в своей. - Насколько глубокие раны нанесла тебе наша семья, раз ты даже не подумала защититься? Девушка панически улыбается, думает - нет, думает - всё совсем не так. А потом замирает соляной статуей: да, она не ненавидит Эккартов, но они всё же ранили её и... достаточно глубоко. Не ненавидит Деррика, но слишком ценит его расположение, чтобы так нагло забирать... - Мне жаль, - искренне расстроилась она. - Простите, молодой герцог. Но... у вас так мало отдыха из-за подготовки праздника, репетиции танцев. Конфликт со столичными швеями, определённо, заберёт много времени... Я не хотела тратить больше, чем вы мне давали. Он смотрит пронзительнее, чем девушка способна выдержать. Тепло его руки так обволакивающе вокруг её пальцев, к которым Деррик склоняется. 59% над его головой. - Ты можешь забрать всё моё время если тебе грозит опасность. Если тебя ранят. Если пытаются унизить, - губы коснулись костяшек её рук трепетно, легко, но будто с обещанием. - Ты можешь найти меня даже из прихоти, пока это нужно тебе. Пока помогает. Её рука в его дрогнула; кажется, Нелл и сама тряслась, потому что он говорил что-то невозможное, что-то настолько сильное, что ей почти не осмыслить. - Пенелопа, я рассчитываю, что мы поняли друг друга. Не вынуждай меня лишать тебя воздуха, прогулок и балов вне моего сопровождения. - он провёл большим пальцем по лицевой стороне её ладони, выпустил из рук. Нелл чуть наклоняется к нему, улыбается увереннее и кивает. Смотрит, и ни одной капли крови ведь нет на Деррике, но почему же ей плевать, даже если они были? Почему ей приятно слышать подобное... обещание защиты, даже учитывая озвученные альтернативы? Нелл прикрывает глаза, шепчет "мы поняли друг друга, молодой герцог." Она не понимает, но планирует разобраться как можно скорее.***
Он кружил её в вальсе на балу, в её пятнадцатую весну. На ней хризолитовый комплект подаренный, платье бордо: летящее, изысканное, но скромное. Она сверкала в его сторону улыбкой, всё ещё слишком тонкая в талии, до сих пор не вытянулась ростом. Волнующе дышала куда-то в ключицы даже на каблуках. Он помнил, как неохотно передал её главе герцогского дома, а затем своему брату. Искал глазами гранатовую макушку. Деррик думал, что его руки словно созданы под её стан, самое лучшее место для Пенелопы Эккарт. Он никогда не вычеркнет её из рода. Однажды, гуляя по саду, они слишком увлеклись дискуссией о возможностях магии; неспешный разговор увёл их с привычной тропы и начальной темы. Её пятнадцатая весна стала осенью к тому моменту; слухи вокруг стихли. Пенелопа появлялась на балах в сопровождении семьи, они забирали все её танцы, потому что разве кто-то достоин вести эту девушку, если не Эккарт? Они первые после императорской семьи, в конце концов - защита и опора легитимной власти, так разве это создание найдёт приют в ином доме? Она будущая герцогиня и это несомненно. Ничего большего, но и меньшего. - Магов слишком мало и времена их могущества прошли. Это невозможно, Пенелопа: в свой расцвет именно они подавляли и уничтожали. - он выдохнул, чуть сжал её ладонь на своём локте. - Эпоха мира насчитывает лишь десяток лет - промежутками, а не периодом. Передышками после кровопролитий. Она недовольно хмыкает в ответ, хмурится. Деррик чуть склоняет голову, думает: ну кого я из тебя леплю? Подобные разговоры не для названных сестёр, они для отцов и сыновей, для братьев, для- - Но дети-маги не виноваты, - упрямо давила она. - Они родились с даром и преследуются только поэтому. Неправильно убивать только за наличие способности, молодой герцог. Она упрямо игнорирует его имя, зовёт по титулу. Теперь это кажется лишним, ему иногда хочется чтобы её голос протянул - Деррик, а знаешь - вместо привычного официоза. - Дети-маги вырастут и объединятся. Время от времени это и происходит: гибнут люди, так же неправильно. Обычные дети, если хочешь, используются для устрашения и давления. - он всё ещё поглаживал её ладонь. - Либо мы правим империей Инк, либо маги и всегда вопрос будет стоять о тирании одних над другими. - Но не- - стойкая, но оборвалась. Они действительно далеко ушли. Деррик смотрит на её лицо, теряющее упрямство и красящееся болью. Она узнаёт эти голоса раньше, чем они могли бы увидеть владельцев в паре метров от дома прислуги. - Если она ему "дочка", конечно. - голос женский, стар и брюзжит - Герцог уж больно доволен с ней рядом, а молодой господин, ты видела? Небось перед обоими ноги раздвигает, и начала ещё в четырнадцать, срамовщица. Пенелопа сжимает руку на его локте. Она никогда не должна была даже касаться подобной грязи, тем более здесь, где она так- - Пойдём, - девушка потянула его назад. - Не надо, молодой герцог. Мужчина качает головой, оставляет её, просит - жди, и являет себя сплетницам. Карла и Помона, обе женщины служат Эккартам так давно, но перед глазами Деррика темно от злости и желания рубить головы. Он цедит "уволены. обе. без выходного пособия и шанса работы на любой аристократический род. увижу завтра - и отправитесь на встречу Богу." Деррик не слушает их извинения, он пошёл назад, по следам ушедшей Пенелопы. Девушка не пряталась, только глубже ушла в сад и стала словно ещё меньше. Он обещал ей, он клялся, что никто и никогда её не унизит, но все языки не укоротишь и головы не снесёшь тоже, пусть ему и хочется. Пенелопа невинна и Деррик искренне не понимает, как кто-то вообще способен вообразить её в подобном образе. Ни раньше, ни сейчас: никогда. - Пенелопа, - он с трудом сглотнул ком в горле. - Как давно эти женщины говорят подобную мерзость? Он вдумчивый, потому что торопиться некуда. Девушка, очевидно, переживала о ненужных вещах, но со временем Деррик узнает их все. Это вопрос доверия, пусть всё ещё шаткого, но прежде всего - пройденных бок о бок лет. У них годы впереди, он знал. Он должен быть мягок и терпелив к девушке, которую ранил в том числе и сам. И потому Деррик не торопился, подходил, оглядывая её внимательно: пошитое в бутике пальто из меха белой лисицы, сапожки кожаные; голова прикрыта шалью, как и волосы, всё же багреющие сквозь кремовую пряжу. Самые зелёные глаза на свете без следов слёз, но усталые. Мутные. И, когда он рядом и мягко потянул её к себе за подбородок, девушка поддалась. - Нелл, - улыбнулась она внезапно. - Зови меня Нелл, пожалуйста. - Пенелопа, - выдохнул он, не дав перевести тему. - Как давно- Пенелопа словно качнулась ему навстречу, руки сцепила за его шеей. Потянула к себе ближе, у них всё ещё кошмарная разница в росте и теперь поддался он. Деррик не мог не поддаться, пусть и не понял сразу: Пенелопа его целует. Она целует его, и внутри него кипит коктейль из страха и обожания, она целует, но господь его прости - девушке всё ещё пятнадцать лет. Она так многое доверила ему, разве мог он забрать больше? Она прижимается, но минутами ранее слышит отвратительнейшую грязь, и провались Деррик на месте, если она- - Пенелопа, - он сглатывает, отстранившись. - Пенелопа, прошу, тебе лишь пятнадцать лет. Ты запуталась, разве ты можешь- Он обрывает себя сам, глядит на её глаза туманные. Взгляд куда-то в небо над его головой, а потом обратно к глазам, к его губам. Согревает их тёплым дыханием. - Нелл, - он шепчет, он почти беспомощен. Это почти жалко, Пенелопе пятнадцать, но Деррик - будущий глава Эккарт, раздавлен её действиями. Своими предположениями о том, почему вообще девчонка вот так коснулась его после- - Но я могу, - она так рядом губами с его ртом приоткрытым. - Деррик, ты слушал, заботился и можешь оттолкнуть меня, конечно, но разве я смогу хоть кого-нибудь кроме тебя полюбить? Захотеть? Это так давно между нами мелькает, мне нравишься ты, мне нравится то, какой ты рядом со мной. - короткий поцелуй, словно касание крыльев бабочки. - Деррик, я уверена, что ты тоже ко мне тянешься, эта женщина, она... не права, конечно, но только отчасти. Поэтому я поцеловала тебя сейчас. Он молчит, бегает по её лицу взглядом, по спокойствию изогнутого рта, по румянцу застенчивому на щеках. Деррику 21 и он знает: Пенелопа права. Он тянется и тянет её к себе довольно давно, он лепит из неё не наречённую сестру, а наречённую невесту. Это правда, которую он хотел скрыть от самого себя, но дорога выстлана, только вступили они слишком рано. Рано? Деррик задыхался от неё и когда той было 14. Он никогда не ощущал пропасть между ними, не в этом плане. Нелл слишком притягательна. И всё же молчание сбивает её уверенность. Руки на его шее напрягаются, пальчики застывают. Улыбка зрительно словно ломается, но Деррик, он- - Мы можем вернуться к "молодому герцогу". - настороженно прошептала она. - Боже, если я всё же ошиблась, прости меня. Пожалуйста, я- Он накрывает её рот рукой, касается губами лба. Пенелопа восхищает, сильная и смелая: нашла мужество для признания раньше него, но он всё ещё не уверен в том, что это и для девушки истина. Он не уверен, что она не путается, потому что ограничена Эккартами и их прислугой. - Мы вернёмся к "молодому герцогу", - он вдохнул запах её волос. - Но только до твоей шестнадцатой весны. Девчонка нервно смеётся в его руках, кажется, едва сдерживает брань на языке. Он тоже много чего сдержал: Пенелопа выбрала худший момент после вспышки ярости, после насильного успокоения. Она бросила его в омут тогда, когда Деррик бы не выплыл. Ему, впрочем, не было важно: главное, чтобы выплыла она.