Волшебство любви

На Лондон медленно, но верно надвигалась ночь, окрашивая весеннее небо из пронзительно-голубого цвета, от которого начинали слезиться глаза, если смотреть на него слишком долго, в густой темно-синий оттенок, исперщеный крапинками звезд. Все больше окошек в окружающих домах загорались теплым желтым светом, что невольно создавало атмосферу уюта и домашнего тепла, дарило тепло очага и неизменный аромат традиционного английского чая. В каждом крохотном элементе этой светящейся мозаики дышала жизнь — это были дружные и любящие семьи, собирающиеся за ужином после трудного дня; одинокие молодые девушки, искренне мечтающие о прекрасном принце или, наоборот, карьере, которая несомненно вознесет их на вершину мира и откроет перед ними все двери; беспечные юноши, лишь недавно вырвавшиеся из родного гнезда и твердо уверенные в том, что именно они способны покорить всю обозримую вселенную; преисполненные мудрости и опыта английские старушки, чьими спутниками были смешные породистые собачонки или холеные кошки, ленивые и смотрящие на всех свысока; седовласые старики, курящие старые просмоленные трубки, покачиваясь в кресле-качалке перед бормочущим телевизором. На извилистых английских улочках постепенно зажглись фонари, даря мягкий свет спешащим домой людям, бегущим по плиточным тротуарам или стоящим в пробках, характерных для этого часа. Засверкали иллюминации многочисленных магазинов, кафе домашней кухни и пабов, привлекая уставших англичан и туристов насладиться горячей едой, холодным пивом и отличной музыкой. Все эти современные магазины, как бы парадоксально это ни звучало, прекрасно гармонировали со старинными домами, ревностно хранящими историю своей прекрасной страны, скелетов в шкафах и призраков на чердаках и в подвалах. Лондон всегда был и остается тем самым волшебным городом, будто сошедшим со страниц книги сказок, как, впрочем, и вся Великобритания, с ее старинными замками, интереснейшими музеями с богатой историей, кэбами, запряженными лошадьми, которые сейчас существовали исключительно для иностранных гостей, и таинственными туманами по утрам. Не удивительно, что именно этот город стал колыбелью для сказки, охватившей абсолютно весь мир со скоростью сверхзаразной эпидемии. «Гарри Поттер». «Мальчик, который выжил». Сперва появились книги. Казалось бы, кому в век интернета, фильмов на любой, даже самый взыскательный вкус, и компьютерных игр нужна очередная сказка? Но, как оказалось, именно она нужна была всем, от мала до велика. Эти книги разошлись немыслимыми тиражами, безудержно покоряя миллионы сердец людей всех возрастов каждый день. Книги покупали в магазинах, скачивали из интернета и распечатывали на домашних принтерах, брали в библиотеках, одалживали у более удачливых друзей, выменивали на самые дорогие, как казалось до этих пор, вещи, переводили на все известные языки мира, как профессионалы, так и любители, едва освоившие переводчик. Книги обзавелись сотнями и тысячами пародий, плагиатов и просто написанных «по образу и подобию» историй о таких же подростках, как и знаменитый на весь мир очкарик. Книжная лихорадка развернулась с немыслимой силой. Вслед за книгами, как и следовало ожидать, появились фильмы, и бешеный ажиотаж, еще не успевший схлынуть, мгновенно возрос в немыслимых масштабах. В магазинах появился мерч, раскупаемый фанатами в огромных количествах. Причем, подросткам, в большинстве своем, было все равно, являлся ли он официальным, или сделанным трудолюбивыми жителями далёкого Китая. Фигурки любимых персонажей, одежда всех видов, украшенная различными принтами, «волшебные палочки», косплей-костюмы для разного рода фестивалей и конвенций, канцтовары с изображениями любимых героев, плакаты и многое-многое другое. И, разумеется, видеокассеты и компакт-диски с фильмами, которые смотрели и пересматривали семьями, независимо от пола и возраста. Годы шли, и волшебная история «Мальчика, который выжил» начала постепенно утихать, но сказка, вырастившая целое поколение, оставалась жить в сердцах и умах, занимая свое, особенное место, которое никто и никогда не смог бы занять. В душе каждого человека, который вырос после появления этой вселенной, так или иначе оставалось место для чуда. И именно тогда случился еще один Большой Взрыв, а именно — совершенно новые фильмы по полюбившейся франшизе — «Фантастические твари». И вновь покатилась волна, подобная смертоносному цунами, которая в один момент захлестнула весь мир. Первые два фильма неустанно обсуждались в каждой точке земного шара, где люди спорили до хрипоты о достоинствах и недостатках этих кинокартин. И третью часть с замиранием сердца ждали абсолютно все, от поклонников до противников, в предвкушении очередных многодневных обсуждений как в интернете на различных платформах, сайтах и соцсетях, так и при личных встречах. Премьеры легендарной третьей части с точно таким же замиранием сердца ожидал и Хью Дэнси, уже третий день живший в тесном номере одной из небольших лондонских гостиниц, стоившем непомерно дорого для подобного жилища — уж слишком много народа в эти дни устремилось в столицу Соединенных Королевств, чтобы если не попасть на премьерный показ, билеты на который были полностью раскуплены еще очень давно, так хотя бы издалека посмотреть на актеров, которые обязательно должны были присутствовать там. Некоторых из них Хью даже знал лично, например, Эдди Рэдмейна и Дэна Фоглера, которые когда-то были его партнёрами по съемкам. Но он, разумеется, ждал встречи вовсе не с ними, а с совершенно особенным для него человеком, которому досталась одна из главных ролей в этом фильме. Мадс Миккельсен. Дэнси, как ни старался, так и не смог полностью разобраться в своих чувствах к этому человеку. Он ненавидел его и любил одновременно. Ненавидел за то, что вот уже на протяжении нескольких мучительно-долгих лет после окончания съемок сериала «Ганнибал» не мог вырвать его из своего сердца и души, оставшись при этом в живых. За то, что завороженно смотрел абсолютно все фильмы, где снимался этот великолепный актер, покорявший всех без исключения зрителей, даже появляясь на экране не в главной роли. А порой — когда играл антагониста — этих персонажей фанаты, по совершенно не поддающейся объяснению логике, любили особенно сильно — настолько обаятельными и харизматичными получались злодеи, в чей костюм влезал этот невероятно талантливый человек. За то, что иногда просыпался весь мокрый от поступившего пота, как его персонаж Уилл Грэм в период болезни, и дрожащий, будто в лихорадочном ознобе, тяжело дышащий и смущенный, словно сопливый подросток, переживающий период пубертата, потому что видел во сне ТАКОЕ, что не описывали даже самые смелые фикрайтеры. За то, что, как мелкий воришка, крался по ночам в ванную, чтобы подрочить на быстро тающие обрывки сна, до крови закусывая изнутри многострадальную щеку, чтобы, не приведи Господь, не услышала чутко спящая жена. За то, что периодически читал фанфики как с участием их персонажей, даже из разных фильмов, так и про них лично — актеров. «Ганнигрэм», «Спейс догс», «Мадэнси» и многие другие, в зависимости от неуемной фантазии авторов, — все эти слова, которые ни за что не расшифровал бы непосвященный человек, каждый раз заставляли его смущаться и лихорадочно краснеть, при этом тщетно пытаясь скрыть это. За то, что все еще, несмотря на прошедшие годы, с замиранием сердца открывал электронные письма от Брайана Фуллера в трепетном ожидании заветных строчек вроде «Нам дали добро на четвертый сезон, вылетай в Торонто немедленно!». Но в них, как всегда, были лишь искренние поздравления с премьерой очередного фильма или сериала, или же с праздниками — Рождеством, Днем Рождения и прочими датами. В конце концов, за то, что он потерял самое дорогое, что, как ему казалось, должно было у него быть — свою семью. Но в последнем он не был уверен — все случившееся можно было назвать лишь абсурдной чередой совершенно нелепых обстоятельств. Клэр с каждым днем все больше и больше времени уделяла сыновьям, отвлекаясь на мужа лишь для того, чтобы закатить очередной, уже неизвестно, который по счету, скандал. Ее раздражало абсолютно все — что Хью пришел слишком поздно или рано; что работает слишком много или мало; что не уделяет достаточно времени жене, которая, «пожертвовав карьерой, подарила ему детей». Золотой середины для нее не существовало в принципе — любая мелочь, о которой муж даже не задумывался, вызывала волну агрессии, шипения сквозь зубы или, когда мальчики были в гостях у родственников, полноценную истерику с битьем посуды и визгливыми воплями. И, разумеется, каждый чертов раз она выворачивала все именно таким образом, чтобы виноватым оставался Хью, уже несколько лет, с первой беременности жены, тянувший всю семью на себе в финансовом плане. Последней каплей, как назвала это Дэйнс, стало имя «Мэсс», которое она услышала ночью от спящего мужа, отвернувшегося от нее со сне и страстно обнимающего подушку. Не сдержавшись, она от всей души отвесила ему хлесткую пощечину, от которой Хью подскочил, как ужаленный, и безмолвно уставился на жену сонным и осоловевшим взглядом, уронив на пол одеяло. Возбуждение, которое Клэр услышала в его голосе, тут же подтвердилось, стоило ей бросить один-единственный взгляд на область ниже пояса — муж был в полной «боевой готовности», но сейчас, а, вполне возможно, уже задолго до этого, объектом его внимания была отнюдь не она, а его чертов датский дружок, которого Дэйнс откровенно ненавидела. Скандал, который развернулся той ночью, был сравним, разве что, со взрывом ядерной бомбы — Клэр, в ярости нарезая круги по их общей спальне, рвала и метала, не давая мужу сказать ни слова. Да и что он мог ей ответить, когда оказался в прямом смысле слова пойманным «на горячем»? Даже что-то соврать было невозможно — особенно после того, как жена мерзким пищащим голосом передразнила его слова. Хью все это время чувствовал себя абсолютным подонком, мысленно ругая свое неуемное воображение и длинный язык. Она снова и снова повторяла, сколько она сделала для их семьи в целом и для него в частности, несколько раз упомянула, что родила ему детей, хотя могла бы продолжать сниматься в кино, неоднократно припоминала все старые грешки мужа, которые, впрочем, сводились к одному и тому же выводу — Хью не ценит ее усилий как жены и матери. Накричавшись и сорвав голос до хрипоты, Клэр схватила свои подушку и одеяло и выбежала из спальни, закрывшись в детской — там стоял удобный диван, на котором она спала раньше, когда мальчики были младше и им требовалось круглосуточное присутствие матери. В ту ночь Дэнси был уже не в состоянии заснуть. Он понурившись сидел на краю кровати, беспрестанно прокручивая в голове все те колкие и жестокие слова, услышанные от жены сегодня, несчетное количество раз курил, широко открыв окно, но при этом почти не чувствовал холода, который еще сохранялся в самом начале весны. В его груди нестерпимо больно сжималось что-то невыносимо горячее, не давая ровно дышать, глаза застилали слезы, периодически оставлявшие обжигающие дорожки на его щеках и терявшиеся в отросшей щетине, а пальцы рук дрожали, рискуя уронить тлеющий на конце сигареты пепел на ковер или подоконник. И, конечно же, горел адским огнем отголосок пощечины, которой одарила его Дэйнс. Как ни странно, он прекрасно осознавал, что страдает сейчас вовсе не от того, что невольно причинил боль любимой женщине. Нет. Он уже довольно давно понял, что живет с Клэр, скорее, по привычке, чем из любви. Разумеется, это ни коим образом не касалось их детей — своих сыновей Дэнси любил больше, чем кого-либо в своей жизни. Именно они, а никак не жена, стали для него теми самыми огнями маяка, к которым он возвращался домой каждый вечер. Его мальчики, с самого их появления на свет, были практически смыслом всей его жизни. Он легко прощал им проказы и шалости, баловал донельзя, каждый раз вступая в перепалки с недовольной женой, щедро засыпал подарками, даже не задумываясь о их стоимости. А сейчас… Сейчас он чувствовал и понимал, что Дэйнс из чувства мести вполне способна сделать все возможное, чтобы лишить его единственной радости в жизни. Утром в спальню зашла Клэр с покрасневшими глазами, осунувшаяся и будто бы еще больше поблекшая. Не давая мужу даже открыть рот, чтобы сказать хоть слово в свое оправдание, она сухо сообщила, что через два часа уезжает к своим родителям, естественно, вместе с сыновьями, а документы на развод вышлет позже, со своим адвокатом. Осознав, что он сейчас услышал именно то, чего боялся и о чем думал еще пару часов назад, Хью поспешно подошел к жене и осторожно коснулся рукой ее плеча. — Клэр… Я прошу прощения. Я понимаю, что сделал тебе больно, но… — «Но»? — Дэйнс истерично засмеялась, отбросив руку мужа с такой брезгливостью, будто бы ее коснулось насекомое. — Какое может быть «но», Хью? После всего, что между нами было, после того, как я родила тебе двух ДВУХ! сыновей, я должна смириться с тем, как ты по ночам выстанываешь имя своего так называемого «лучшего друга»? Будь хотя бы честным с самим собой, если на большее ты не способен! Теперь можешь делать все, что хочешь — пересматривать по кругу все его идиотские фильмы или своего обожаемого «Ганнибала», читать эти мерзкие графоманские писульки, которые ты даже не удосуживаешься удалять из истории браузера, ездить на встречи, где собираются ваши с ним малолетние поклонницы. Можешь даже пригласить его сюда и трахаться с ним на нашем семейном ложе, если тебе так уж неймется! Я не сомневаюсь, что он точно не будет против такого предложения от тебя, если учесть, какую мерзкую гадость он выкладывает в своем Инстаграме. В общем, делай, что хочешь, а меня оставь в покое! Выплюнув эти слова, вонзившиеся в сердце Хью тысячами раскаленных стрел, она резко развернулась и вышла из спальни. Следующие два часа Хью сидел в одиночестве, чутко прислушиваясь к тому, как Клэр собирала вещи. Вышел он лишь тогда, когда услышал звонок от таксиста, который приехал, чтобы забрать его жену и детей. К чести Дэйнс, она не сказала ни слова, когда он обнимал на прощание сыновей, но сама от объятий, и даже прикосновений, демонстративно отстранилась, ограничившись лишь едва заметным кивком в знак прощания. С тех пор прошел месяц. Хью пил по вечерам, но никогда не забывал о том, что у него есть работа — режиссер бы однозначно не стал терпеть на съемочной площадке нетрезвого актера, много думал о том, что было и что будет впереди. Как и обещала Клэр, скоро с ним связался ее адвокат, предложивший обсудить все условия. Пробежав документы беглым взглядом, Дэнси поставил свою подпись и поспешно распрощался с ним, ссылаясь на сильную занятость на работе. Как ни странно, после подписания всех необходимых бумаг Хью почувствовал себя свободным человеком. Разумеется, он очень тосковал по своим детям, несколько раз звонил Клэр с одной лишь просьбой — позволить ему поговорить со старшим сыном, чтобы еще раз услышать его невнятное бормотание и сказать, как сильно папа любит их. В этом Дэйнс не могла ему отказать, хоть и нехотя, она позволяла ему пообщаться с сыном, но исключительно по телефону — от личных встреч она отказывалась, придумывая все более нелепые причины. К сожалению, младший был еще слишком мал, чтобы отвечать отцу, но Хью надеялся, что хотя бы ради детей, Клэр не разорвет с ним все контакты. Пожалуй, за все произошедшее Хью действительно не имел права винить Мадса, в конце концов, обаятельный датчанин не был напрямую виноват в том, что произошло. Да и сам Дэнси не мог в полной мере возненавидеть его — любовь, и даже, скорее, одержимость к этому человеку не позволяла ему этого сделать. Он любил Мадса так сильно, как только мог, тоскуя каждый день по тому времени, когда они работали вместе на съемках. Именно поэтому он снова и снова пересматривал заученный наизусть сериал, периодически останавливая воспроизведение на особенно важных для него сценах. И смотрел, смотрел, смотрел в любимые глаза на экране, не в силах оторваться. Эта любовь сжигала его изнутри, не давая ни секунды покоя. И Миккельсен даже не пытался сделать ничего, чтобы облегчить его страдания. Он продолжал периодически писать ему короткие сообщения в стиле «Как жизнь?» или скидывая очередной фанарт, увиденный им на просторах сети. Хью, чтобы не вызвать лишних вопросов, продолжал отвечать на них в своей старой манере. Конечно, порой, особенно когда он был нетрезв, ему приходила в голову мысль позвонить Мадсу, рассказать обо всем, что случилось, и, набравшись смелости, пригласить его к себе в гости. Но, осознавая, что чертов секс-символ Дании действительно не упустил бы такого шанса, и вполне мог нарисоваться у него на пороге на следующее же утро, хотя бы для того, чтобы лишний раз подразнить его, Хью так и не решился сделать это. Что, впрочем, не помешало ему приехать в Лондон, заплатить баснословные деньги за третьесортный номер, и ждать неизвестно чего. Завтра… Завтра день премьеры, и завтра он придет к тому самому кинотеатру, где состоится показ. Завтра он увидит Мадса Миккельсена. А дальше… Дальше будь, что будет.