───⊱✦⊰───
Барон Рифхогель в это время плеснул себе виски, уместное в потеплевшей гостиной, пригрелся в кресле подле камина и отыскал первую попавшуюся под руку книгу, чтобы ненадолго занять внимание. Взгляд Эриха пробежался по ее названию, затем по заголовку и нескольким абзацам первой главы, но в голове, как назло, так и не зазвучал сюжет любовного романа, который он удерживал в ладонях. Мужчина без труда угадал это задумчивое состояние – в последние недели оно посещало его часто, – и, устало улыбнувшись чему-то внутри себя самого, расположился более свободно. Он понял, что уже вряд ли вернется к чтению; поток мыслей, как всегда и бывало под такое настроение, затронул юную мисс Эстерхази. Каталина была упрямой, самоуверенной, – порой это забавляло барона. В ней он чувствовал олицетворение молодости и жизни, а потому не мог признаться, корил себя, но в глубине души не спешил желать, чтобы девушка становилась другой. Помимо бойкого характера, мужчина вспомнил и мягкую растерянность в глазах, скованность дыхания и движений, когда в промозглый вечер он накрыл ее плечи своим пальто. Вспомнил, как выделил несвойственные ей ранее ранимость и даже разумную сдержанность, – а может, Эрих просто не замечал этого прежде? Может, он так упрямо твердил себе о ее невоспитанности, что не разглядел обратные стороны Каталины? Барон проследил, как моментально потух один из огоньков в подсвечнике. Могла ли мисс Эстерхази погаснуть подобно ему: так же быстро растерять внутреннюю искру под его собственным гнетом – гнетом своего опекуна? И все же Эрих уже знал ответ. Каталина напоминала нежный, крохотный бутон цветка, впервые в жизни потянувшегося к солнечному свету. Она была невинной. И барону, в отличие от сброда юношей-одногодок девушки, совсем не хотелось лишать ее этого, не хотелось пачкать, осквернять чистоту. Он мечтал любоваться ею, стать единственным, кто сможет находиться рядом и быть для нее всем. Тут же мужчина почувствовал в душе и что-то иное – порченное, неправильное. То, что он явно не должен был ощущать по отношению к мисс Эстерхази. Эрих огрызнулся самому себе: он жаждал подарить осиротевшей леди опору и поддержку, хотел оберегать ее от глупостей, которые она раз за разом так стремилась совершать. Но это было не все. Не менее сильно барон Рифхогель желал сделать ее своей. Но подопечной ли?.. Хозяин поместья невольно ворошил воспоминания: дрожавшее девичье сердце; взгляд, просивший и требовавший одновременно; жар молодого тела. Каждый вечер барона неизменно настигали мысли, за которые он ненавидел себя. Эрих не просто хотел крови, он хотел попробовать ее кровь. Не насытиться жертвой, брезгливо отбросив обескровленную тушу в сторону, а припасть губами к теплой шее, одним кончиком языка коснуться нежной девичьей кожи и медленно, осторожно – боясь причинить боль, – сделать укус. Он хотел не только насладиться девушкой сам, но и чтобы она насладилась им. Барон Рифхогель нахмурился, и даже несколько глотков жгущего горло виски не успокоили его. Как он смел думать о своей подопечной, дочери доброго почившего друга, в подобном ключе? Как мог таить в себе такие мысли, порочные желания?... Стакан опустел; а вслед за этим чуть утих и кричавший в голове шум. Раз Эрих испытывал к Каталине столь бурные чувства, значит, у них явно был исток.───⊱✦⊰───
Каталина отложила гребень, еще раз бросив в отражение немигающий взор: теперь можно было спускаться. Девушка закрыла дверь комнаты, в которой ей удалось многое осознать, и поняла, какой вопрос она задаст Эриху в ближайшую четверть часа. Темный молчаливый коридор выглядел очень таинственно. В искаженных без достаточного освещения лицах людей на полотнах Каталина смогла угадать лишь абсолютное равнодушие и безучастность; Эрих Рифхогель наверняка имел представление, кем они являлись раньше. Мисс Эстерхази подумала о том, как часто барон останавливался напротив картин и разглядывал столь знакомые ему мазки, погружаясь в омут своих воспоминаний: как перебирал их, смаковал. Хотел ли он не выбирать долгую жизнь? Приоткрытая дверь спальни, наверняка принадлежавшей Эриху, встретилась по пути совершенно случайно. Краем глаза девушка заметила большой книжный шкаф, из которого виднелись ряды толстых цветных корешков, но не стала вторгаться в личное пространство опекуна и просто прошла мимо. Под каблуками недовольно поскрипывали доски. Таившаяся внутри каменных стен дома загадка пленила Каталину, вызывала интерес. Примерно так же, как и его хозяин. Совсем скоро гостья преодолела лестничный пролет и оказалась в теплой гостиной. Мисс Эстерхази не знала, на какой срок дождливая погода загнала их в поместье барона, и едва ли догадывалась, насколько поздним был вечер: плотные шторы умело искажали время, а часы девушке так найти и не удалось. Лишь крошечное круглое оконце под сводом крыши выдавало мельтешение дождя в холодном сумраке. В кресле Каталина заметила освещенную огнем фигуру в опрятном тускло-сером костюме. Она впервые видела барона без верхней одежды: из-за того, что девушка нередко избегала его присутствия даже у себя дома, мисс Эстерхази не могла похвастаться таким опытом. Глухой стук шагов привлек Эриха. От внимания Каталины не ускользнуло и то, что барон прошелся по ее силуэту медленным, заинтересованным взглядом: изучил кружевной подол, почти касавшийся пола, закрепленную на стройной девичьей талии ленту под цвет наряда, красивые пышные рукава, а в конце задержал взор на чуть оголенных уголках плеч, – подобное платье было вполне в духе Одетты. Он улыбнулся. — Вам очень идет, Каталина. — Спасибо, — поблагодарила девушка, вдруг проникшись интимной атмосферой, к которой так располагала эта мрачная гостиная. Мягкое свечение камина позволило вмиг расслабить и тело, и голову, – последнее было очень уместно, ведь мисс Эстерхази предстояло начать весьма непростой разговор. — Прошу, садитесь на мое место, здесь ближе к теплу. Эрих хотел привстать с кресла, но Каталина торопливо остановила его: — Я согрелась, не стоит. Предпочту подальше от огня. — Девушка опустилась на краешек дивана, расположенного почти напротив. В комнате воцарилась тишина – ее перебивал лишь слабый треск дров. Как же Каталине не хотелось обрывать это спокойствие... Слова вертелись на языке, и она понимала, что рано или поздно их придется озвучить. Но здесь, перед ним, было слишком трудно. Барон завороженно любовался огнем – он не спешил развязывать диалог. Взгляд мисс Эстерхази пробежался по строгому мужскому профилю, широким плечам, кроваво-красному галстуку и стакану из-под алкоголя; Каталине больше не было нужды воображать его в отражении зеркала. Эрих Рифхогель находился прямо перед ней. Он был рядом, но так ли, как этого хотелось девушке? Секреты возвышались посередине защитной отвесной стеной: возможно, ею барон стремился отгородить дочь покойного друга от болезненной правды. Но Каталине преграда совсем не нравилась. Как они могли стать ближе, если между ними по-прежнему было столько тайн, о которых продолжали умалчивать? Сбоку от шторы мисс Эстерхази рассмотрела скульптуру летучей мыши, служившую подсвечником. Зверь, питающийся другими. Не отрывая от нее взора, произнесла тихим, нетвердым голосом – стараясь не акцентировать внимание на крайнем слове: — Как часто вам нужна кровь? Несмотря на недавно сделанные для самой себя выводы, она осторожничала, огибала тему, не спрашивала напрямую. Будто только интересовалась, не придавая значения ее сущности. Каталина так желала, чтобы он сам решил признаться, поделиться с ней этим бременем – хотя бы условно. Девушке показалось, что в полутьме глаза мужчины недовольно сверкнули, – или в них всего лишь отразился отблеск пламени? Не убьет же он ее? Не решит избавиться от свидетеля? Нет. Каталина не сомневалась в том, что была для Эриха Рифхогеля не самым последним по важности человеком. Мисс Эстерхази сделала глубокий вдох и прогнала нелепую назойливую догадку. Он не навредит ей. Она точно знает. — Вы же вампир, да? – повторила девушка уверенней прежнего. Каталина проследила, как барон, не отметив номер страницы, на которой остановился, одной рукой захлопнул книгу. Эрих напрягся так, как не напрягался уже долгое время. Но все же не без интереса уловил, что мисс Эстерхази была вполне спокойна для такой серьезной, рискованной беседы: не спешила сбегать, а, наоборот, сама делала первый шаг. Пускай и нетвердый, сомнительный. Если бы сказанную в следующую минуту фразу Каталина предпочла забыть или навсегда запрятать в своей голове, он бы нашел правдоподобную ложь на ее обвинение, списал все на горячность, возбужденность разума юной девушки, – наверняка. Но Каталина Эстерхази одним аргументом перечеркнула первоначальные планы барона. — Я видела вас тогда, в похоронном бюро, когда вы вонзали кол в тело упыря. Ваш взгляд светился желтым. Она действительно была почти невозмутима – только пропускавшее редкие удары сердце выдавало трепет, причиной которому был уже не страх перед хищником. Мисс Эстерхази переживала, что данный разговор мог ухудшить их с Эрихом отношения. Все же она слишком сильно страшилась их лишиться. Каталина всего лишь надеялась открыть занавес этой тайны, чтобы между ними не осталось секретов. Чтобы не осталось стены. — А еще в Брашове, в момент нашего разговора наедине, вы потянулись в повязке. — Девушка инстинктивно задела через рукав левое зажившее плечо, которое барон тогда так и не тронул. Может, ей не хватало этого касания? — Вы почти не удержались. Эрих закинул ногу на ногу, сцепил пальцы в замок; Она знала. Мисс Эстерхази теперь имела представление о том, кто на самом деле располагался перед ней. Вот только в ее тоне не слышалось ни обвинения, ни презрения, ни брезгливости. Лишь интерес, даже настойчивость. Однако уместна ли была столь резкая уверенность? Каталина правда понимала, к чему способен привести такой разговор? Девушка не ведала, через что за всю его долгую жизнь пришлось пройти барону. Он действительно был осторожен, опытен, благоразумен – и привязан к ней. А если бы перед мисс Эстерхази сейчас сидел не он, а молодой безрассудный вампир, видивший в каждом человеке лишь ценность обеда? В таком случае Каталина бы больше никогда не покинула гостиную. Девушка шла на неоправданный риск, сама того не осознавая. Мужчине захотелось продемонстрировать ей это – заставить пожалеть о дерзости, вынудить думать наперед. И тогда Эрих Рифхогель заговорил. — Верно, Каталина. — Барон не сводил с нее проницательного взгляда: желал, чтобы она в полной мере прочувствовала ответ, который так старалась из него вытянуть. — Кровь мне нужна нечасто. Казалось, мир мисс Эстерхази за одно мгновение перевернулся с ног на голову, а после – обратно. Она почти наверняка знала правду, поскольку до этого вынашивала ее внутри, но всего одно слово признания окатило ее приливом жара. Каталина попыталась взять себя в руки, чтобы не упустить момент. — А кем вы...? — Чьей кровью я питаюсь? — Эрих, отметив внутреннее волнение мисс Эстерхази от ее же вопроса, не отпечатавшееся на лице девушки, отразил в улыбке удовлетворение. Он был доволен ее непроизвольной реакцией. — В основном крупных травоядных, которые водятся в наших ближайших лесах. Порой употребляю охотничий улов, иногда отправляюсь на охоту сам. — А пробовали ли вы людей? — Каталина постаралась убедить себя в том, что участвовала во вполне скучной, будничной беседе, – и что ни о каком вампиризме речи не шло от слова совсем. — Разумеется. — Улыбка барона стала шире, но от нее девушка не почувствовала неприятной дрожи. — И убивал. Эрих давал ей ответы, не старался больше скрывать истину; он хотел насладиться реакцией на то, как Каталина получала желаемые ею сведения. Барон стремился заставить ее пожалеть о чрезмерном любопытстве, жаждал застыдить мисс Эстерхази опрометчивой игрой, которую она же и устроила. Нащупать слабое место и доказать: слепая уверенность никогда не доводит до добра – и уж точно не в одной комнате с вампиром. — Вас это пугает? Вы ведь догадывались, знали внутри себя правду, взращивали ее, тщетно пытались смириться. Иначе почему так долго ждали, прежде чем поделиться со мной вашими догадками? Барон попал в уязвимую точку Каталины. Все эти дни она действительно потратила на то, чтобы постараться переубедить себя в своей же вменяемости, найти логичный ответ. А затем, когда убежденность накатила крайней, самой разрушительной волной, – чтобы принять звериную суть ее опекуна и продолжить с этим жить. — Я не боюсь вас, — твердо проговаривая слова и даже веря в них, отозвалась девушка. — Вы не навредите мне. Эрих снова прожег Каталину взглядом, в котором не отразилось и намека на желтоватое свечение. Мужчина выжидал, желая проверить свою подопечную на стойкость духа буквально перед лицом опасности, – перед его лицом. — Вы так уверены в этом? — Да. Эрих Рифхогель хмыкнул и отвернулся к языкам пламени, усердно сжигавшим остатки дров в камине. Отчего-то улыбка на его губах задержалась дольше положенного. — Вам нет резона помогать мне, решать мои проблемы, а после использовать в качестве ужина. Это не имеет никакого смысла. Можно найти гораздо более доступную жертву. До слуха мисс Эстерхази донесся смешок. Но барон помедлил с ответом. Порой Каталина утопала в излишней решительности. Она могла сделать бойкий шаг, а следом провалиться в пропасть: мужчина совсем не хотел для этой юной девушки такой печальной судьбы. Но рано или поздно мисс Эстерхази ослушается его – как уже делала не единожды, – и тогда за свои поступки она будет вынуждена нести ответственность совершенно самостоятельно. Барон понимал: жизнь Каталины принадлежала только ей самой, и девушка должна научиться прокладывать себе наиверный путь – пускай даже на ошибках. Их Эрих был готов сгладить, помочь решить, однако не как воспитатель, а как друг, на которого она в трудную минуту могла положиться. Барону Рифхогелю больше не хотелось ее подловить, напугать, вынудить держаться от него подальше. Теперь ему было интересно: насколько далеко она готова зайти, оправдывая свои слова. Насколько готова проявить характер и лицом к лицу встретиться с последствиями? — Пусть так, — ответил Эрих, когда Каталина уже свыклась с голосом тишины. — Надеюсь, это не сыграет с вами злую шутку. Последняя фраза показалась девушке знакомой. При воспоминании о частых наставлениях мистера Эстерхази сердце на миг екнуло. — Вы были близки с моим отцом. Он знал? Барон опустил взгляд, но не задержал мимолетную тоску, дав ей сразу же раствориться в памяти. — Да. — Он верил вам. «Зря ты так категорична к Эриху. Он хороший человек. Если бы ты пообщалась с ним подольше, уверен, оценила бы его по достоинству», — прозвучал в девичьем сознании голос родителя. В тот день девушка впервые узнала о предстоящей поездке в Трансильванию. В голове Каталины сложился полный пазл: отец знал и все равно попросил старого друга при необходимости взять на себя опекунство. Значит, и она в нем не ошиблась. — Поверю и я. Мисс Эстерхази ощутила на себе тяжесть серо-голубого, напоминавшего осколки серебра взора. Ей нужно было подтвердить ценность собственных слов и для барона, и для самой себя. В доказательство доверия девушка поднялась с мягких подушек дивана; сделала навстречу шаг, второй, следом третий, – ей даже не пришлось настраиваться. Ее тянуло к нему, и лишь сейчас, подле мужчины, заняв его внимание, она распознала, насколько сильно. Это перечеркивало любые осторожность и страх: заинтересованность, любопытство слишком пагубно влияли на Каталину. Но кроме увлеченности мисс Эстерхази угадала кое-что еще – самоупрек. Как маленькая девочка, чувствовавшая вину за свое капризное поведение, она приблизилась к креслу, где располагался барон. — Извините, я порой вела себя как ребенок. Мне не стоило. Эрих наклонил голову вбок, обдумывая девичье признание. Если он и знал, что рано или поздно разговор про его тщательно сокрытую жизнь между ними произойдет, то даже не надеялся услышать слова извинения: Каталина была не той девушкой, которая спешила ими поделиться. — Вы многое сделали для меня, а я держалась лишь за старые обиды. — Она досадно замолчала, понимая: фразу стоило сказать куда раньше. — Все в порядке. — Эрих улыбнулся более расслабленно. — Я рад, что вы к этому пришли. И на душе мисс Эстерхази полегчало. Однако не только из-за принятия своей ошибки, но и поскольку разговор об истинной природе барона прошел спокойно. Откровение ничего между ними не меняло – не увеличивало дистанцию. Каталина поймала себя на незначительной, но такой теплой радости: ведь она не хотела отдаляться, а желала стать ему ближе, роднее, дороже. Грохот грозы и настойчивое пение дождя доносились издали; они не тревожили девушку и вампира, упрятанных в полутьме гостиной. Каталина вспомнила шквал мыслей, настигший ее в комнате второго этажа: это придало нужный настрой. Напомнило, для чего она сейчас стояла перед ним так близко. Девушка ухватилась за данную уверенность. Раньше ей не удавалось растолковать чувство, проникшее в сердце, но теперь Каталина могла сказать точно: этому мужчине хотелось подчиниться. Она жаждала ощутить его влажные клыки на своей шее, полностью оказаться во власти барона, сдаться мужской силе. Ранее в его присутствии мисс Эстерхази всегда представляла себя жертвой, – теперь же она желала вновь прочувствовать это. Уже абсолютно осознанно. Каталина пришла к главному выводу: она хотела вывести его из себя, но отнюдь не рассердить. Хотела доказать, что и он был способен дать слабину перед тем, что покоилось внутри него самого. Дать слабину перед ней. Она шла на настоящую глупость и понимала это как никогда. Всю свою юность мисс Эстерхази воспитывалась отцом в умеренной строгости и нравственности. Любые дерзости и слишком вызывающие поступки в отношении противоположного пола были запрещены ради ее же репутации. Но сейчас Каталина отреклась от каждого из этих устоев, больше не беспокоясь ни о благочестии, ни о мнении окружающих. Какое значение имел свод жестких и категоричных правил, если она находилась подле небезразличного ей мужчины? Если уже окончательно выбрала его и не желала менять решение? Каталина, опасаясь промедления, смогла опуститься на бедра Эриха и зацепиться за широкие плечи прежде, чем барон дернулся от их мгновенного сближения. Мужчина выпрямил спину и резко схватился за талию подопечной – вероятно, чтобы через секунду оттолкнуть от себя вышедшую из ума Каталину. Но сплетенные фигуры девушки и барона лишь застыли в свете огня. — Каталина... — сквозь зубы процедил хозяин дома, и мисс Эстерхази впервые разглядела в его глазах намек на полное замешательство. Она в целом впервые смотрела в них так близко. — Что вы творите?.. Вместо ответа Каталина прижалась к плотной ткани дорогого костюма, потянулась в сторону, к уху мужчины, – к счастью, сейчас барон был слишком озадачен, чтобы что-либо предпринять. Девушка понизила голос и полоснула кожу Эриха разогретым дыханием, из-за чего тому пришлось тотчас сжать челюсть от вспыхнувшего внутри пламени. Однако это пламя имело совсем не гневное происхождение. — Я доверяю тебе, Эрих. Оголенная перед бароном шея его подопечной вынудила мужские пальцы надавить на воздушную ткань платья, которая в районе живота девушки предупреждающе натянулась. Эрих услышал бег крови по ее сосудам так громко, как никогда прежде; почувствовал насыщенно приторный вкус девичьей алой жидкости, даже не прикасаясь к идеально нежной коже. Все, что мужчина столь долгое время держал в своих мыслях, больно ударило в голову. И Каталина – глупая неосторожная девчонка, – только поспособствовала этому. — Я хочу, чтобы ты попробовал ее: мою кровь. Насладись ею. И, поймав до ужаса ледяной взгляд, мисс Эстерхази добавила: — Пожалуйста, укуси меня. Жар распространился по всему ее телу, особенно остро кольнув область декольте, – ведь именно на нее девушка желала обратить внимание барона. Не в силах сказать что-либо еще, Каталина принялась рассматривать каждую черточку лица Эриха. От напряжения и до того острые скулы стали выразительнее; поджатые губы и хмурая складка меж бровей выдавали, какая борьба разыгралась в сознании мужчины. А его глаза.. Раньше желтые огоньки в них мисс Эстерхази видела издалека, но этого хватало, чтобы пробудить в девушке истинный ужас; теперь же бледные золотистые переливы радужки не напугали, наоборот: потребовали ее глубокого, изучающего взора. Барон Рифхогель сейчас не злился, не пылал яростью – он только ощущал проснувшееся внутри нечто, которое было неотделимой частью его самого уже очень долгий период. И вдруг в тишине поместья шепотом прозвучало лишь одно слово, но оно показалось громче и пронзительнее любого крика: — Талиша... Девушка замерла в нескольких дюймах от лица Эриха. Так к ней в последние годы обращался только отец. Однако он пользовался сокращением и при гостившем бароне, поэтому Каталина не удивилась тому, что Эрих знал домашнее прозвище. Непривычно было слышать это его голосом. Барон мог спихнуть с себя девушку, подняться с кресла и покинуть комнату в угрюмом молчании, которое стало бы для Каталины самым страшным на свете наказанием. Но он не сделал этого. Она оказалась в его руках по собственной воле: пожелала прочувствовать на себе хватку мужских ладоней, угодить под прицел взора хищника. Каталина сама провоцировала его на то, чего Эрих очень сильно страшился. Он боялся утратить контроль над своими действиями, а девушка же была готова довериться ему, – и ее веры хватало на них обоих. Барон Рифхогель обещал себе, что он больше никогда не пойдет на поводу у необдуманных поступков. Но сегодняшний вечер стал прямым доказательством: слово "никогда" лучше не употреблять вовсе. Ему было несложно опомниться, взять себя в руки даже в самый потерянный и упущенный момент, – но не с Каталиной. Понимание накрыло девушку и вампира одновременно: они хотели одного и того же. Из-за приоткрытого рта барона мисс Эстерхази увидела очертания зауженных белых клыков, которые выступили совсем близко к ней. Эрих сомкнул веки и сделал жадных вдох, будто легкие за раз лишились всего кислорода – он втянул настойчивый, дурманивший запах подопечной; его мужчина старался не замечать с самой их первой встречи, но чем сильнее они с Каталиной сближались, тем труднее становилось это испытание. Девушка пугалась того, насколько странно сейчас себя вела; барон, отвечавший на ее нежность, зачаровывал. Но через мгновение голову покинули все мысли: пальцы Эриха нашли застежку, и рубиновое украшение спало с мисс Эстерхази прямо на ее колени. Сердце неистово выпрыгивало из груди, а легкие горели, – Каталина с ужасом поняла, что позабыла, как дышать. Он услышал. Он сделает это. В его висках пронзительно запульсировало, когда барон Рифхогель положил руку на стройную девичью шею и приблизился к мелко дрожавшей от кровотока коже. В районе уха Каталина обожглась учащенным дыханием Эриха. Во рту девушки пересохло. Ее на миг словно коснулись два тоненьких острия иголок, а вместе с тем что-то влажное и теплое. После резкой, отчетливой боли мисс Эстерхази зажмурилась и шумно выдавила из себя воздух, нервно сжала пальцы на мужских плечах, – его клыки были в ее шее. В области горла возникло легкое онемение, и боль ослабла, уступив тяжести от прикосновения зубов. Каталина с ясностью поняла: узкие струйки красной жидкости покидают ее. Тело Эриха под мисс Эстерхази заметно напряглось, желтые глаза спрятались за прикрытыми веками; он и подумать не мог, что его жажда девушки была столь велика. Невыносимо сладкая, ароматная и необходимая кровь Каталины ощутилась у него на языке. Захотелось никогда не забывать этого чувства, – не забывать нежной, смущенной мисс Эстерхази в его руках. Следующие головокружительные эмоции накрыли ее волной – наверняка это было побочным эффектом укуса. Каталина, прежде чем почти утратить возможность здраво мыслить, успела задаться вопросом: каждый укушенный испытывал их или только те, кто был привязан к вампиру так сильно, как она? Мисс Эстерхази захлебнулась в водовороте совершенно диких, непредсказуемых впечатлений: через клетки девичьего организма пробежали сотни горячих искр, особо приятно обжигавших шею; грудь пробрало волнение, походившее скорее на трепет; а в районе талии, ниже живота – там, где Каталина раньше никогда не ощущала ничего подобного, – тягуче заныло. Девушка потянулась к барону с новым усилием, чтобы позволить ему сильнее прильнуть к горлу, и даже осмелилась запустить пальцы в его волосы. Все эти вспыхнувшие внутри чувства были крайне инородны, имели не человеческую природу. Впрочем, прижатый к ее шее вампир и так красноречиво доказывал, в какую бездну проваливалась Каталина. Мучительное желание смешалось с экстазом, и она забыла обо всем прочем, как о чем-то абсолютно мелочном: об охоте на нежить в Трансильвании, о гнусных родственниках, строивших козни не только ей самой, но и опекуну, о новой самостоятельной жизни, к которой теперь девушка была вынуждена приспосабливаться, – это все осталось где-то далеко за пределами поместья. Весь мир отошел на второй план, кроме Эриха Рифхогеля. Кроме ее барона. То, как он был властен над ней сейчас, не давая и шанса на неподчинение; то, как она наклоняла шею, чтобы ему стало удобнее и приятнее, как млела в его жесткой хватке – таяла в мужских руках подобно восковой свечке; то, с каким удовольствием позволяла сотворять с ней такое под пристальным взглядом пламени и с каким счастьем принадлежала только ему и его клыкам... Все это целиком и полностью лишало Каталину рассудка. Буквально сводило ее с ума. Мисс Эстерхази никогда не представляла существование такого рода удовольствий, затмевавших все остальное.. И она не сомневалась: то, что в данную секунду происходило между ней и бароном, было глубже и интимнее, чем какая угодно другая близость. Каталина не смогла сдержаться, чтобы не застонать. Нежный, чувственный звук, который так полно описывал ее состояние, разрезал тишину гостиной и вынудил Эриха оторваться от девичьей шеи. Желтого свечения не было. Потеплевший серо-голубой взгляд показался ей столь притягательным, манившим: барон бы ни за что не навредил Каталине, не пересек бы черту дозволенного, которую определила она сама. С клыков Эриха, окрашивая уголки его рта, стекали две тоненькие кровавые дорожки; ускоренное дыхание доказывало – он и сам давно сдался этому взаимному влечению. Взор барона загипнотизировал мисс Эстерхази, на миг обязал остановиться. Мужчина понимал, что именно они творили, насколько неразумно забывались. И тем не менее не мог прекратить, – он никогда и ничего не жаждал так сильно, как сейчас девушку перед собой. Ему хотелось подарить ей не только весь окружавший это место мир, но и, что казалось нелепым, самого себя. Однако Каталина сделала этот маленький, и все же смелый шаг за него. Она провела ладонью по мужскому лицу, пачкая подушечки темно-бордовой жидкостью, медленно – чтобы завлечь барона, — очертила большим пальцем нижнюю часть его приоткрытого рта. И не заботясь ни об их с Эрихом непозволительно тесном положении, ни о своей крови на его подбородке, припала к желанным губам барона. Внутри распространился металлический привкус, когда мужчина жадно, стремительно ответил на поцелуй. Слабые попытки Каталины, прежде не имевшей в этом опыта, ничуть не помешали барону взять инициативу на себя: жар его губ, влажность языка и уже такие родные объятия ладоней на бедрах снова сплели их воедино. Девушке показалось, что она непроизвольно задела острые концы клыков, которые оставили на ее чувствительной коже крошечный след. Но Каталина не стала тревожить Эриха – совсем не подала вида. Легкое покалывание весьма скоро переросло в уместный для поцелуя импульс. Мисс Эстерхази, принимая ласку барона, ухватилась за недавнее воспоминание, и в голове снова раздались проникновенные слова Эриха. Девушка мысленно улыбнулась – она выполняла его пожелание. Каталина жила: радовалась, разочаровывалась, злилась, любила, чувствовала, дышала. Сейчас все эмоции слились в единый важный для нее поток, – она действительно жила, и по-настоящему ощутить ей это удалось именно с ним. Как же в данный момент девушка желала слушаться его, выполнять любые просьбы, – не идти наперекор, дать возможность защищать ее; а потому мисс Эстерхази без пререканий вновь позволила Эриху вести. Чувство безопасности накрыло Каталину с головой. Она не могла объяснить, почему барон отвечал ей, почему шел навстречу такому опрометчивому решению. Но девушке это слишком сильно нравилось, чтобы она зря предавалась размышлениям вместо простого наслаждения им. Каталина очень аккуратно погладила контур его лица, и поцелуй мягко прервался. Мисс Эстерхази, успокаивая биение сердца, до сих пор не верила: неужели происходившее было не приятным до мурашек, приторным сном, а более, чем осязаемой реальностью? Теперь она всецело принадлежала барону, а он – ей. — Эрих... — Каталина первая нарушила тишину и попробовала уже знакомое имя на вкус. После сегодняшнего вечера оно приобрело иной, сладковато-терпкий оттенок. — Останься. — Барон не дал ей договорить, настойчиво напомнил о непогоде снаружи; но в его порыве мелькнуло что-то еще: глубинное, искреннее. — Не хочу, чтобы ты покидала это место так поздно. Не могу отпустить тебя. Дождь мирно стучал по крыше, убаюкивая и девушку, и вампира. Ночь обещала быть долгой. Каталина успела кивнуть лишь раз, прежде чем поймала себя на счастливой улыбке, – улыбке, которую наконец без сомнения дарила только ему одному. Она расслабилась в горячих объятиях барона, стерла со своих губ размытый кровавый отпечаток. Так вот каково это было: оказаться под властью небезразличного ей Эриха фон Рифхогеля.