Оскверненные

Беловласый, голубоглазый, имеющий мягкие, белые перья ангельских крыл, и прекрасный, пробивающий даже абсолютную тьму, свет, исходящий от золотого нимба, парень, что всегда был на стороне ‘’добра’’, но было ли это то, что ему действительно нужно? То, к чему тянула душа? То, в чем можно найти неприкосновенную, желанную, столь нужную гармонию, покой, умиротворение? То, благодаря чему можно испытать весь спектр эмоций? Ответ крайне разочаровующий и нежеланный, тот, что сложно признать - нет. Душа тянула в преисподнюю, к брюнету, хотелось сорвать свои прекрасные крылья, раскрошить нимб, упасть прямо в его объятия, почуствовать на теле его руки, что схватили бы грубо, не церемонясь, сразу бросившие бы на кровать, резко сорвавшие бы его одеяния и взявшие бы тело, ангельске-чистое, грубо, грязно, запачкавши и осквернивши его святую плоть. Да, это то, чего он поистине желал. И он делал. Раз за разом, терпя нестерпимую, прожигающую насквозь боль, он сдерал свою кожу, вместе с остатками ангельской души, вместе с собственным ликом, падал в агонии к своему черту. в его цепкую хватку. Хватало, конечно, ненадолго. Рай всегда забирает свое назад. Но рай ли это, если его не желать? Накаджима не желал. Термин ’’рай’’ в своем изначальном происхождении, означал для него вечность. Вечность, проведенную с брюнетом. Вечность в его грубых руках. Вечность быть вдалбливаемым в кровать, стол, будь что, плевать, главное, что бы вдалбливал грешник, нужный грешник, конкретный грешник. Падая вновь и вновь он прогибался под похотливыми, черными глазами, в которых полыхало пламя. Чувствуя, как руки с длинными когтями бродили про его нежной коже оставляя царапины, часть из которых, вероятно, останеться с ним навеки. Чувствуя как наглые клыки кусают его сладкую шею, роняя за собой красные метки. Чувствуя его пламенное дыхание. Чувствуя биение анафемского сердца. Чувствуя похоть. Чувствуя его - Акутагаву Рюноскэ. А затем вспархивая назад на небо, не по своей воле, естественно, лишь контролируемый силой Господней, поднимающей назад, в столь нежеланные рай. Плывя по волнам сего проклятого сатириазиса они сливались воедино регулярно, изо дня в день, из мгновения в мгновенье. Беловолосый - лишь один из, он не единственный, но при этом самый ценный экземпляр в коллекции брюнета. Сам же черт ничей, как бы не старался ангел забрать его себе, бесс не может принадлежать кому либо, кроме себя самого, как ни крути. «А может всё таки выйдет?» - мелькает в сознании белокурого из раза в раз. Выйдет. Но как, если он даже не может быть рядом абсолютно всегда? Можно ли перевестись из рая в ад? Ответ прост - можно, но лишь через сделку с одной из грешных душ, это связывание двоих, бес привязывается к душе ангела, поглащаа её, привязывая чистого к себе, словно сажая на цепь, светлой стороне больно, для неё все это чертовски опасно, от грешника начинает зависить жизнь ангела, это сложное переплетение, которое может обернуться ужасными последствиями. Связь вечна. Не изменить. Не передумать. Не переждать. Упав, как и всегда, в клешни проклятья, Ацуши, ухмыльнувшись, сразу понял, что бес уже в курсе, что тот хочет лишиться души. Без лишних вопросов обладатель бездонных глаз, что сейчас, кажется, стали ещё более темными, а пламя в них разыглалось, как никогда прежде, кинул ангела на землю, а затем, сорвав с него одеяния и взяв вожделенное тело грубо и жестко, доставляя необычно много приятной, жгучей боли, начал вычерчивать неизвестные ангелу иероглифы и символы на груди его своим когтем, оставляя глубокие, рваные царапины, попутно лишь ускоряя темп своих толчков и всё чаще ударяя по простате, заставляя голубоглазого, уже считающегося павшим, ангела, стонать, как послядняя сука, которой он, собственно, и являлся, хотел являться, желал являться, вот он - смысл, извиваться, словно уж на раскаленное сковороде наблюдая через полузакрытые глаза как демон, в свою очередь, грубо шепчет что то на невиданном языке. Это продолжалось ещё безумно долго. Как никак отвязка души от одного тела и привязка к другому, которая при этом должна ещё и сохранить лишаемому души разум и трезвое сознание ума - не легкая работа, которую бес выполнял как никогда аккуратно, потому что этим голубоглазым он дорожил, как ничем больше. Черт привязался. Такое не часто бывает. Всё. Готово. Крылья спали, приземлившись на пол уже пеплом, а нимб, с оглушительным звоном, треснул, а затем взорвался, разлетаясь, словно пыль во все стороны. Теперь Накаджима грешник. Оскверненный, замаранный, грешник. Такой же, как и Рюноске.