Как подстричь когти вашему вампиру

Иногда Узи ловила себя на мысли, что Эн сделал её слабой. Она всегда гордилась своей прямолинейностью и честностью; она старалась говорить ровно то, что думала, даже если люди обижались и ненавидели её (это происходило намного чаще, чем хотелось бы). Вокруг неё, по её мнению, были одни фиалки, неспособные выдерживать критику. Но, по какой-то причине, рубить правду-матку Эну в лицо было совсем не весело. Она пробовала. Во-первых, он принимал её мнение как что-то практически непогрешимое. Узи убеждала себя, что дело в его… ну, скажем так, социальной неопытности. Нельзя же считать любую чушь руководством к действию! Во-вторых, когда он обижался, он совершенно не мог это скрыть. Узи привыкла к себе (железобетонное выражение лица, взгляд исподлобья, стиснутые челюсти — натурально сейф, из которого не вырвется ни одна эмоция, ни единое проявление слабости), к другим людям (Лиззи — плотная упаковка из яда, ехидства и насмешки, Долл — невыразительное лицо, прячущее все её мысли и чувства; отец — отец просто отворачивается). Она совершенно не привыкла иметь дело с человеком, который не способен держать лицо. Когда Эн обижался, он выражал это даже не взглядом, не голосом — всем собой. Губы его едва заметно кривились, брови вздрагивали, он сутулился, стараясь занять как можно меньше места; голос становился тихим и хриплым. “Да, Узи. Я понял.” “Хорошо.” “Так точно.” Последний ответ Узи ненавидела больше всего. В нём было слишком мало Эна, к которому она привыкла, и слишком много парня, который прятался у него внутри. Забитого, привыкшего к подчинению, измученного голодом и чувством неполноценности. Мальчика-без-имени, которому оставили только одну букву (Узи и это ненавидела; но Эн не отзывался на полное имя вообще, поэтому приходилось терпеть). Стоило представить себе, как он опять съежится и начнёт односложно со всем соглашаться, как самые простые вещи превращались в запутанные. Узи не хотела на него давить, но и быть деликатной не умела совершенно; иногда она решала это просто — молчала и не обращала внимания на его ошибки, но иногда это было невозможно. Скажем, сейчас. Эн сидел на кровати, глядя на собственную руку остановившимся взглядом. Его ноздри раздувались. Узи знала, что он чувствует — одновременно жажду и сожаление; хочет облизнуть пальцы, но не решается это сделать; знала, что все его силы уходят на то, чтобы не показать клыки. Она была такой же… с поправкой на то, что у неё не было за плечами долгих лет игнорирования себя. — Ты помнишь, о чём мы говорили раньше? — спросила она наконец. Эн вздрогнул, вжимая голову в плечи. Закусил губу удлинившимися клыками. Его посветлевшие от жажды крови глаза мерцали, словно перегорающая лампочка. — Да. Узи поёрзала. Разодранное бедро невыносимо чесалось: демоническая сила неторопливо заживляла повреждения. — Напомни мне, пожалуйста. — “Никакого секса, если ты голоден”, — процитировал Эн едва слышно. — “Если ты голоден, скажи мне. Мы решим эту проблему”. Отлично. Он это запомнил. Осталось приучить его следовать этим правилам. — Ты мне ничего не сказал. — Узи вздохнула. — Я полезла к тебе, а ты не сказал мне ни слова, и в результате начал царапаться. Эн молчал; выражение лица у него было самое покаянное, как будто он вот-вот расплачется, глаза влажно блестели. Но он не извинялся, нет. Узи помнила его рассказы: за извинения Джей всегда наказывала его вдвойне и втройне. “Мне не нужны твои извинения. Мне нужно, чтобы ты подчинялся”. Она приложила много усилий, так что теперь при виде собственных косяков Эн замирал, как испуганное животное, и просто ждал, когда его накажут. Отсутствие системы наказаний, кажется, его фрустрировало. Он определённо не понимал, что делать со своими ошибками, если его не побили или не лишили еды. Сейчас его медленно начинало крупно трясти, и Узи не могла на это смотреть. — Давай ты помоешь руки, — тихо сказала она. — И потом вернёшься сюда. Хорошо? Он не пошевелился. Его длинные узкие зрачки вздрагивали. — Эн. Тишина. — Неро. С тем же успехом она могла поговорить с мебелью. — Принести тебе пакет с кровью? Он тяжело, с шумом втянул в себя воздух. — …пожалуйста. — Его голос был настолько тихим, что Узи еле-еле расслышала. — М-можно я… — Можешь слизнуть, — устало сказала она. — Что уж теперь. Эн снова глубоко вздохнул и сунул пальцы в рот. — И сколько дней ты не ел на этот раз? — спросила Узи немного позже, когда Эн наконец смог оторваться от пакета. — Только не ври. Я думала, ты меня сейчас сожрёшь нахрен. — Точно… не помню. — Эн облизнул губы своим длинным, слегка раздвоённым языком, от вида которого у Узи снова вылетели из головы все приличные мысли. Остались неприличные. — Месяц?.. — О Боже. — Я не хотел просить у Ви. Но охотиться здесь… Я тоже не хотел. Ах, ну да. Хуже вампира только вампир, которому совестно охотиться. Эн не скрывал, что не хочет нападать на людей в районе, где живёт Узи. Во-первых, это были её охотничьи угодья; во-вторых, Эн был сентиментален, как школьница после двухсот глав сёдзе-манги, и страшно переживал, что непреднамеренно сядет Узи на шею. С его точки зрения, просить у неё еду означало быть плохим бойфрендом, слабым и бесполезным. Узи клацнула зубами с досады и заметила, как Эн сжался от этого звука. — Пожалуйста, не сердись, — сказал он совсем тихо. — Я… просто немного переоценил себя. — Ты разорвал мне бедро. Он слабо улыбнулся, показывая окровавленные клыки, и по какой-то причине Узи это показалось чертовски милым. И привлекательным. Если бы он не был так голоден, она позволила бы ему себя укусить сегодня. — Я могу как-нибудь, ну… искупить вину? — кончики его ушей покраснели. Сама невинность. — Может быть, продолжим с того места, где мы остановились? Узи хмыкнула. — С такими когтями? Чувак, ты меня разорвёшь. — Оу… Он выглядел откровенно разочарованным. Узи поманила его к себе: — Ну-ну. Иди сюда. Эн отложил пакет и придвинулся ближе, виляя хвостом. Глаза его снова потемнели — хороший знак. — Хороший мальчик, — прошептала Узи и поцеловала его в губы, слизывая с них кровь. Привкус железа заполнил её рот, заставил зажмуриться от удовольствия; целоваться было хорошо, но целоваться с кровью всегда было в два раза лучше. Их языки сплелись, Эн слабо застонал ей в рот, положил горячие, тяжёлые ладони ей на плечи — очень осторожно, чтобы не задеть когтями. Когда Узи разорвала поцелуй, глаза у Эна были по-шальному чёрные, с безразмерными зрачками. Краснел он как девственник, словно для него это всё было в первый раз — ушами, щеками, плечами. Его пальцы подрагивали, как будто он боролся с желанием их сжать. Некоторое время Узи ещё любовалась его растерянным и возбуждённым выражением лица, а потом мягко сказала: — Давай я подточу тебе когти? — Что?! Эн уставился на разложенные на простыне инструменты не без опасения. Его хвост метался туда-сюда. — Что ты собралась делать?! — Решить нашу проблему радикально, — сказала Узи. — Странно, что я не додумалась до этого раньше. — Я-я… Судя по его выражению лица, он готовился не иначе как подороже продать свою жизнь. — Почему эти… щипцы? И… что это? Узи хотела рассмеяться, но потом вспомнила — ах да, Джей и её ужасная изобретательность. И сдержалась. — Я не сделаю тебе больно. Эн едва заметно подался назад. — Да не трусь ты! Это кусачки. И напильники. Не трогай их, кстати, а то весь набор перепутаешь. Запоздало ей пришло в голову, что им стоило, по крайней мере, одеться. Это позволило бы Эну чувствовать себя не настолько беззащитным; а сейчас он, вероятно, против воли перебирал в голове все существующие неправильные способы использовать кусачки на вампире с практически совершенной регенерацией. И знание, что Узи никогда раньше не делала ему намеренно больно, явно не слишком его спасало. Узи медленным (чтобы не пугать лишнего) движением взяла кусачки с простыни. Пощёлкала ими. Провела их кончиками по ладони. — Смотри, ничего страшного. Не веди себя, как ребёнок. — Я… — Он громко сглотнул слюну. — Можно я постригу их сам? Пожалуйста… — Ага, щас. Я свои инструменты никому не даю, сам знаешь. Ну-ка, протяни руку. Эн зажмурился и заколотил по постели хвостом, но подчинился. Его рука тряслась, как будто он в самом деле опасался, что Узи сейчас вздумает отхватить ему полпальца. Решение пришло само собой. Узи перевернула его кисть ладонью вверх, подула, поцеловала в самый центр — там, где кожа была всего нежнее. Эн замер. Даже его хвост замер. — Давай договоримся, — прошептала Узи, всё ещё касаясь его ладони губами. — Я буду очень ласковой. Буду тебя гладить и целовать. Хорошо? Она знала, что сейчас её дыхание — горячее, как у всех одержимых, — дразнит его кожу. Эн такое обожал; пытался скрыть, но Узи уже давно заметила — если подышать ему за ухо, а потом туда поцеловать, он сразу же раскисал и едва ли не начинал мурлыкать. Какая удобная слабость. — Я подточу тебе когти, и ещё немного подрежу на левой руке, — продолжила она. — Чтобы ты мог спокойно трогать меня где угодно. Окей? — То есть… — медленно начал Эн. — Ты сможешь совать в меня пальцы, сколько вздумается, — фыркнула Узи. — Соглашайся. Тебе же это нравится. — М-мхм. Трястись он перестал. — Я бы всё-таки предпочёл сделать это сам. — Вот когда обзаведёшься собственными инструментами, тогда делай что хочешь. А пока они мои. Эн вздохнул и наконец демонстративно отвернулся. — Ладно. Только, пожалуйста, побыстрее. — Это уж как повезёт, — ухмыльнулась Узи. Если бы год назад ей сказали, что она будет вот так вот с кем-то возиться, выстраивать доверительные отношения, играть в “ты мне — я тебе”, чтобы постричь одному чрезмерно упрямому и дурному вампиру когти, она бы этому предсказателю оторвала голову и сказала, что так и было. И всё-таки ради Эна она вела себя, как слабачка. Искала выражения помягче, учитывала его закидоны, выспрашивала, как он себя чувствует. Следила, ест ли он (впрочем, это у неё не очень получалось). Вместе с ним искала то, что нравится ему, и что нравится им обоим. Эн почти ничего о себе не знал. Неудивительно, учитывая, что он много лет провёл с амнезией и в компании Джей с её садистскими наклонностями. Он много знал о том, как положено, но ничего — о том, что нравится лично ему. Так было во всём. В одежде, в выборе фильмов на вечер, в сексе. Кто-то должен был быть с ним рядом, пока он открывает себя заново, и по какой-то причине это оказалась Узи. — Н-не трогай, — пробормотал он, когда Узи ради забавы подула ему на сгиб локтя. Его аж тряхнуло. — Щекотно. Щекотки он боялся ужасно, так что настаивать Узи не стала. В конце концов, за последнюю четверть часа она открыла для себя множество других возможностей. Оказывается, у Эна были ужасно чувствительные запястья и вообще руки. С ума сойти, учитывая, что он этими руками вообще-то обычно кого-то разрывал в клочья. По какой-то причине, мысль о том, что у него такие нежные ладони и подушечки пальцев, и он ощущал ими всё — горячее мясо, стекающую по ним кровь, — заставила Узи мысленно взвыть. Она представила себе, как Эн облизывает пальцы — длинный, тёмный, раздвоённый язык обводит подушечки, ловит стёкшее на ладонь, вылизывает между пальцами. Картинка вышла очень, очень горячей. Она поёрзала. — Всё в порядке? — Эн покосился на неё блестящим, тёмным глазом. Его расширенный чёрный зрачок был обведён тонким янтарным контуром радужки. — Ага, — сказала Узи задумчиво. — Слушай… — А? — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя очень красивые руки? Эн от удивления развернулся к ней лицом. Щёки его заметно покраснели. — Красивые? — Да ладно, — Узи даже отвлеклась от аккуратной шлифовки когтя на большом пальце. — Ты же не можешь не знать… — Никто. Оу. — Почему красивые-то? — спросил Эн секунду спустя, явно озадаченный. — Они обычные. Серьёзно?! У него были самые красивые кисти рук, какие Узи когда-нибудь видела. Крупные, но узкие, жилистые, с худыми длинными пальцами и заметно выступающими венами на тыльной стороне ладони. Когти на этом великолепии смотрелись скорее как безумный маникюр, чем как орудие убийства. — Святая невинность, — фыркнула Узи. — Жду не дождусь, как ты меня этими пальцами выебешь. — Узи! — Что не так-то? Я говорю, что думаю. — Это… грубо, — сказал Эн мягко. Вид у него был, словно у романтической барышни, впервые в жизни увидевшей эксгибициониста. В смысле, совершенно шокированный. — Ужасно грубо. — Ой-ой, святая невинность оскорблена в лучших чувствах, — Узи хихикнула и поцеловала его в костяшки пальцев. — Скажи ещё, что не собираешься это делать. — Ну не в таких же выражениях… — Ну извини, как умею, так разговариваю. Кстати, я закончила с левой рукой, можешь радоваться. Подточу правую — и всё, ты свободен… а нет, не свободен. Ты мне кое-что задолжал. Эн тоскливо вздохнул. Зато, по крайней мере, этот спор заставил его наконец расслабиться; Узи чувствовала, что его руки больше не так напряжены. Да и хвост теперь мирно покачивался за плечом, поблёскивая серебристой шерстью у основания жала. Вот эта деталь казалась Узи невозможно восхитительной. Единственное, чем можно было полирнуть такого мистера совершенство, как Эн — это добавить ему дикости. Шерсть с этим чудесно справлялась. Такая же платиново-светлая, как волосы, она проступала на руках выше запястий, спускалась от затылка по хребту, покрывала хвост. Узи невольно скользнула взглядом по его животу, отслеживая блядскую дорожку — всё из той же серебрящейся, неуместно мягкой шерсти. Посмотрела ниже. Присвистнула. Эн залился краской до корней волос. — Ага. Я гляжу, на самом деле тебя мои матюки не смущают. — Дело не в них. — Рассказывай! — Я-я просто… — он вздохнул, и Узи успела увидеть, как он нервно облизывает нижнюю губу. — У меня просто запястья… — Хм-м, — протянула она, продолжая подпиливать очередной коготь. — У тебя встал, потому что я целую твои руки? Ну и кинки. Она очень надеялась, что Эн понимает, что она шутит. Меньше всего она хотела бы стыдить его всерьёз. — Ну, не только. — Давай-давай, рассказывай. Мне всё равно нечего делать. Ещё три когтя. Эн склонил голову набок, слегка щурясь. Что-то в его выражении лица подсказывало, что Узи благополучно зашла в приготовленную ей ловушку и сама же её захлопнула. — Ты голая. — Ага. — И заигрываешь со мной. — Молодец, заметил. — И вся обстановка… очень интимная. Потрясающий выбор слов. Узи оценила. Крайне вежливый способ описать ситуацию “мы сидим на кровати абсолютно голые, я стригу тебе когти и рассказываю, как разрешу трахнуть себя пальцами, а в промежутках целую самые нежные места рук, потому что знаю, что с шеей и ушами это всегда отлично срабатывает, и стоило попробовать”. Вслух она сказала только: — Да уж. — Так что дело не только в руках, — тихо закончил Эн. — Вообще… во всём. Наступила тишина, долгая и по какой-то причине умиротворяющая. А потом Эн добавил контрольный в голову: — Узи, я… Спасибо тебе. Она сделала вид, что очень увлечена его когтём. — И прости, что поранил. Мне стоило быть внимательнее к… — он запнулся, — к себе и своему чувству голода. — Да всё уж. — И за когти тоже спасибо… Хотя в начале это было пугающе, — фыркнул он. Узи молча сидела, глотая все слова, которыми могла бы ответить. Эн извинился. Извинился, как нормальный, не зашуганный человек! Она опасалась, что сейчас расхохочется от радости, а Эн решит, что она над ним издевается, так что сидела, кусая губы, и пыталась думать о чём-нибудь другом. О том, что они оба чертовски возбуждены, например. О том, что осталось доточить один коготь, а потом она уберёт инструменты и… Что “и”, она даже не могла определиться. Она хотела Эна всего, с ног до головы, зацеловать, загладить. — Знаешь, — сказала она наконец, — мне давно стоило эти несчастные когти постричь. Узи намотала на руку хвост и потянула, заставляя Эна откинуться назад. Её губы уткнулись в мягкую шерсть на его загривке, и она запустила туда зубы — не до крови, так, играючи. Звук, который Эн при этом издал, балансировал где-то на грани между рычанием и стоном. — Давай, — прошептала она ему на ухо. Он вздрагивал от её дыхания, покрываясь мурашками. — Давай, придурок, сделай что-нибудь. — То, о… о чём мы говорили? — Да. — Она засмеялась. — Или нет. Сделай, что хочешь. Чего ты хочешь? — О-о… Эн развернулся к ней, против света. На его полускрытом тенью лице глаза горели, словно расплавленное стекло. Он коротко облизнул губы. Навис над Узи, держа её за плечи. — Можно, пожалуйста, тебя уложить? Узи утвердительно замычала: слов не нашлось. Руки Эна были горячими и тяжёлыми, и он в кои-то веки держал её без всякой робости, крепко сжимая пальцами. Раньше он бы эдак её просто расцарапал. Эн мягко толкнул её в плечи, на простынь, навалился сверху, крепко сжимая её бедра коленями. От него пахло немного кровью, немного шампунем — холодный, горьковатый запах, — и очень сильно чем-то его собственным, особенным, от чего рот наполнялся слюной. Обострённое обоняние ловило каждую ноту, разделяло, анализировало: немного пота, немного запаха смазки, немного самой кожи — живой, чистый аромат. Узи зажмурилась. Ей хотелось его укусить. Ей хотелось его поцеловать. Эн прошёлся губами и языком по её шее, ключицам, по ложбинке между грудей; прижался ртом к соску, облизывая и посасывая, слегка царапая острыми зубами — очень хорошо, очень сладко; его хвост метался туда-сюда, оказываясь постоянно в совершенно непредвиденных местах — то между ними, где-то на уровне живота Узи, то за её головой, то обвивался вокруг её ноги. Потом хвост оказался в промежности — горячий, гибкий, — и Узи аж скрипнула зубами. Это было как раз то, чего ей не хватало — немного стимуляции. Эн обоими руками прижимал её за плечи к постели, целовал её грудь, его хвост совершенно недвусмысленно гладил её между ног; было немного слишком и в общем-то в самый раз, Узи смотрела куда-то вверх, мимо растрёпанных платиново-серебристых волос, на потолок, и никак не могла сообразить, что же именно видит — было совсем не до того. Потом Эн выпрямился, с этой его устрашающей, непринуждённой лёгкостью поднял её подмышки, как кошку, и усадил себе на колени. Узи позорно пискнула, чувствуя, как его член упирается прямо ей в низ живота. По телу прокатилась волна дрожи. Она почувствовала, как Эн целует её в плечо, в ухо, в щёку, услышала его шёпот — можно, можно?.. Она кивнула. Потом Эн по-дурацки долго возился с упаковкой презерватива. Старательно затупленными Узи когтями её вскрыть было больше нельзя; он несколько секунд озадаченно рассматривал пакетик, прежде чем Узи не выдержала и не вскрыла сама. — Наконец-то ты не сможешь распарывать вещи когтями, как дикарь, — сказала она с полным удовлетворением. — Смотреть было невозможно. Он хмыкнул. Забрал у нее презерватив, занялся им сам; руки его двигались с привычным старанием не повредить, не задеть лишний раз когтём. Узи хихикала. Ей было интересно наблюдать, как Эн обнаруживает, что теперь чуть-чуть менее опасен для всего окружающего — включая, собственно, презервативы. Узи даже была не уверена, что им это всё нужно. Но, к сожалению, она так и не смогла найти ничего о фертильности вампиров и одержимых, а её собственное существование как бы намекало, что лучше не рисковать. Эн, наверное, думал о том же самом, потому что всегда был точно так же педантичен. Иногда Узи думала, что они скорее всего одинаково осознавали свою жизнь как череду сумасшедшего, в разной степени пугающего и травмирующего дерьма, и боялись завтрашнего дня одинаково. Но завтра наставало, за ним ещё завтра и ещё — при должной осторожности, предусмотрительности и менеджменте крови, — и всё было не так уж и плохо; они были в своём роде счастливы, только немного безумны. Она приподнялась, направляя член в себя, и медленно на него опустилась — без спешки. Эн издал нечленораздельный звук, уткнулся ей в волосы, слегка раскачиваясь; теперь от него почему-то ещё и пахло мокрой шерстью, чем-то диковатым, неправильным; на плечах вздулись жилы, как будто он отчаянно сдерживался — не сжать слишком сильно, не причинить боли, не навредить. — Всё хорошо, — сказала Узи, прижимаясь к нему всем телом. — Всё хорошо, слышишь? Всё просто отлично. Вместо ответа он поцеловал её в ухо, мокро облизывая его языком. Это было глупо, щекотно, но приятно. Узи качнула бёдрами — вполне неприкрытая провокация; но Эн никуда не торопился, целовал её, гладил по бокам, едва не мурлыкая. Его глаза были полуприкрыты, клыки почти сравнялись с человеческими. — Ага, — пробормотала Узи наконец, ёрзая на нём. — Я понимаю, ты ловишь кайф, но эээ… — Не терпится, да? — он обжёг её шею шёпотом. — …Да. — О-окей. Эн распахнул глаза — чёрные-чёрные от зрачков, словно чернила расплылись по светлой радужке. Сжал бёдра Узи, с нескрываемым наслаждением запуская в них затуплённые когти. И сразу взял темп, от которого Узи почти взвыла; слишком быстрый, слишком неумолимо неизменный, такой, от которого никуда не деться. Восхитительный. Чуть-чуть чересчур, как раз так, как нравилось им обоим. Узи зажмурилась, наслаждаясь моментом; на каждом толчке она прогибала спину, давила мурлыканье (она в некотором роде гордилась тем, что умеет прятать хвост и не мурлыкать, даже когда хочется; у Эна такой роскоши не было). Внутри было горячо, и от чувства заполненности поджимались пальцы на ногах. Хвост Эна скользнул жалом по её спине — очень нежно, не царапая, скорее щекотно. Узи завела руку за спину и поймала его. — Всё, теперь он мой, — прошептала она. Пальцы Эна на её ягодицах на мгновение сжались сильнее. Она добавила: — И ты тоже мой. Ей хотелось сказать что-нибудь ещё — сейчас, пока ей было хорошо, пока его член ходил внутри неё, как поршень, и горячее и ослепительное поднималось по хребту; но в голову лезли одни ругательства. Она перебирала их, одно за другим, как чётки, и почему-то совершенно зациклилась на мысли, что Эн не заслуживает её матюков — даже если он сто раз тупая псина, забывающая позаботиться о собственном благополучии. Вернее, именно поэтому. Дурной, травмированный, одновременно сентиментальный, как институтка, и циничный хищник при том. Не умеющий себя защитить и готовый сдохнуть, защищая тех, кем дорожит. Краснеющий от ругательств и потом бесстыдно затрахивающий Узи до скулёжа и попыток расцарапать ему спину. Человек-противоположность. Придурок. … Узи шевельнула губами, называя его по имени. — Я люблю тебя, — прошептала она. И снова назвала имя: прямо в зацелованную, нежную, чувствительную раковину уха. И тут, конечно, Эн сам себя разоблачил. Узи и раньше не верила в этот дурацкий спектакль — с тем, что он имя своё так и не вспомнил, и отзываться на него не может; но теперь все стало ясно, как день. Эн кончил, сжимая её в объятиях и шипя сквозь стиснутые зубы что-то подозрительно нецензурное. (Узи поклялась себе, что не будет его за это дразнить. В конце концов, он рано или поздно должен был научиться у неё плохому.) — Прекрати, — прохрипел он, когда его наконец отпустило. — Прекрати. И так больше не делай. Пожалуйста. Узи хмыкнула и снова шепнула ему в ухо: — Почему, Неро? Он подышал немного, успокаиваясь. Потом смущённо пробормотал: — Ну, когда ты так меня зовёшь… — М-м? — Это имя перестаёт казаться идиотским, — почти расстроенно сказал он. — А это плохой знак. Я его вообще-то никогда не любил. Не знаю, почему ты решила, что мне нужно на него отзываться. — И поэтому ты делал вид, что его не помнишь? — спросила Узи всё так ему же в ухо. Это не надоедало. Её дыхание и голос возле уха заставляли Эна сладко вздрагивать каждый раз. — М-м. Да. — Вместо того, чтобы просто попросить меня перестать?.. Вместо ответа Эн предпринял отчаянную попытку её с себя ссадить. Безрезультатно; Узи вцепилась в него и не собиралась слезать. — Ну-ну, не так быстро. — Да хватит, — простонал он. — Извини, я не выдержал. Это было внезапно, и… — Ну, я подожду. — Узи хихикнула. — Ты мне всё ещё должен. Она аккуратно прикусила его ухо — в меру больно, в меру нежно. Эн неровно выдохнул и всё-таки наконец её с себя спихнул. — Хватит, — сказал он. Щёки у него были совершенно пунцовые, на ухе наливался краской след от укуса. — Что ты там говорила насчёт моих пальцев?