Несправедливо. Невысокая брюнетка с прекрасными зелеными глазами давится слезами, пытаясь подняться на четвереньки. Очередная практика по рассечению титанических шей вновь обернулась издевками. Кто-то сбил её трос на подлете к дереву, и она улетела в густую крону, проехавшись всем телом по секущим веткам и в итоге рухнув наземь с высоты почти двух этажей.
Она не чувствовала левого колена, а ребра наоборот — жгло болью. Во рту собралась кровь. Кожа начала зудить и чесаться — порезы о ветки дали о себе знать.
Несправедливо. Йегер уже не сдерживается и ревет навзрыд, слыша, как её инструкторы и сокурсники улетают на УПМ все дальше и дальше. Вот и снова её бросают израненную в лесу. Без еды, воды, помощи. Оставляют дожидаться вечера, когда сменщики найдут её и отведут в разведкорпус, где она уже как родная.
Там Ханджи подлатает её, капрал отвезет обратно в кадетское училище, где все выждут пару недель прежде, чем снова начать «пакостить», как однажды выразился один их её инструкторов.
Шадис ей так и сказал: «Тебе здесь не место, уходи». Аргументировал он это тем, что она низкая, слабая, к тому же крайне активная, непоседливая. Эрен скрипела зубами, но возражать боялась.
Ведь там куча девушек, которые в сто раз хуже неё! Слабее, ниже! Но их тренируют наравне с парнями, не говоря ничего об их уязвимости. И не дают Армину как-либо помочь ей. Микаса погибла много лет назад вместе с матерью. Когда Бертольд и Райнер попытались ночью втихую научить Йегер управляться с УПМ, то их обоих жестоко наказали. Прилюдно.
Эрен Йегер стали избегать. Она превратилась в изгоя без объективной причины, от неё начальство буквально воротило нос. И с чего все началось? С того, что она заявила Киту Шадису, что хочет истребить всех титанов, а потому пойдет в разведывательный корпус.
Возвращаясь к реальности, стоит сказать, что девушка впервые получила настолько тяжелые повреждения от чьей-то подлянки. Она через боль, кровь и слезы опускается на правый бок и перекатывается в полусидячее положение. Трава под ней багровая, смятая. Прямо как её душа.
Она хочет стереть горячие слезы рукавом формы, но замечает, что оба рукава ободраны. Брюнетка задирает голову, чувствуя, как тянет спину, и замечает на самой нижней ветке обрывки окровавленной ткани.
Внезапно боль от предательства и несправедливости жалким суком сгорает в яростном пламени ненависти. Глядя на ткань там, наверху, Эрен кричит.
Хотя не так — она ревет, как взъяренный зверь, как титаны вопят, когда их ранят. Горло срывает, и она заходиться сухим кашлем. Крупная дрожь бьет худое, угловатое девичье тело. Брюнетка опускает голову и потухшим взглядом осматривает колено.
Жалкое и мерзкое зрелище. Коленная чашечка — она же надколенник — торчит вместе со своей связкой из-под лопнувшей кожи. Виднеется «голова» большеберцовой кости. Йегер тяжело вздыхает и слабо улыбается — кровь темная и не хлещет, как если бы была повреждена артерия. Хоть что-то хорошее. И странно, что при
таком повреждении «полноводные» сосуды остались целы.
Но улыбка блекнет. А ведь она бы не сидела здесь с поврежденной ногой, если бы инструкторы хоть как-то выполняли свои обязанности, а кадеты не были бы такими мудаками. А ещё этот ублюдок, Шадис, который подначивает всех остальных…
Она не знала, что делать. Солнце ещё высоко: в округе светлым-светло. Щебечут птицы, где-то бежит ручей. А Эрен истекает кровью среди многовековых деревьев.
Наверное, со времен падения стены Мария эта — одна из худших вещей, что с ней случались. Она беспомощно опускается на траву и стеклянным взглядом упирается в мельчайшие проблески неба: все заволокло зеленью листвы.
Через два часа она приходит в себя, потому что желудок, получивший с утра совсем немного еды, напомнил о себе. Эрен открывает глаза и вымученно трет лицо. Ей все осточертело до такой степени, что сама мысль о возвращении в кадетку вызывает головную боль.
Она садится на зад и поджимает ноги, потирая виски. И только открыв глаза, она поняла, что колено цело и почти невредимо. Девушка тупо уставилась на исходящую паром кожу, что почти затянулась, и не смогла и писка из горла выдавить.
Эрен опасливо окинула взглядом руки, которые тоже оказались целыми и невредимыми. Дыхание ускорилось, и по телу потёк страх: ледяной, липкий и тягучий, как патока, мерзкий до невозможности, он сдавливал грудь. Перед глазами заплясали звезды, а слезные озера увлажнились.
Девушка вскакивает, не чувствуя и толики боли. Словно и не рухнула с огромной высоты на приличной скорости. Будто и не разрывала колено. Она раненым зверем озирается вокруг, сжимает плечи руками, пытаясь защититься от кого-то. Возможно, от самой себя. Слезы градом стекают по худому лицу. Эрен хрипит и, медленно попятившись назад, падает в кусты.
Под ней что-то хрустит, и брюнетка, начиная паниковать, осознает, что на ней нет ни чехлов для лезвий, ни УПМ. Страх сменился едва ли не первобытным ужасом. Плакать сил уже нет, Эрен вцепляется руками в волосы и сжимается в комок. Шадис от неё даже мокрого места не оставит.
Она опускает глаза на бедра, и рядом с правой ягодицей замечает кучку странных ягод. Стрелой в сознании проноситься мысль, что они почти сто процентов ядовиты. Йегер опускает плечи и, вообще не думая, рукой загребает пять или шесть крупных плодов и махом проглатывает.
Она давиться и заходится кашлем, удивляясь: эти ягоды настолько плотные, что даже не лопнули во рту и горле. Вероятно, недоспелые. Но её это не останавливает: девушка встает на четвереньки и собирает все ягоды, что попались ей на глаза.
С фанатичным блеском она съедает одну за другой, набивает отравой желудок, и улыбается почти блаженно — если это поможет избежать треклятого Шадиса, то она готова хоть пол-леса сожрать. Когда плоды исчезают с земли, а в руке остается последний и самый большой, размером, наверное, с большой палец, она останавливается.
Это не ягода. Не фрукт. Эрен даже при всем желании не сможет сказать, что это. Оно мягкое, но при этом полупрозрачное, под редкими проблесками солнца сияет, как алый драгоценный минерал, который многие годы назад подарили её отцу в качестве благодарности. Она на миг пугается, что наелась камней, но после думает, что так даже лучше. Подольше проваляется в больничном крыле, если вообще выживет. В медицине она была слаба.
Она вздыхает, заглатывает последнюю «ягоду» и улыбается, падая на спину. До прихода смены ещё куча времени, потому что те приходят ближе к закату.
Эрен Йегер думает, что засыпает, но на деле — теряет сознание.
Сама по себе Йегер невысокая, худая и угловатая; вспыльчивая и неаккуратная. Но черты у неё женственные, красивые, сколько бы она это не отрицала. По телу девушки поползли, словно татуировки, плавные узоры кувшинок и ликорисов — черные и багровые, движущиеся медленно и лениво.
Веки поднимаются, а за ними не прекрасные серо-зеленые глаза, а пронзительно лиловые, равнодушные и внимательные. Эрен будто становится немного выше, наливается упругостью грудь, округляются бедра, по телу расползается мягкость — небольшое количество жира, скрывающее худобу и угловатость.
Она поднимается. Короткий взгляд на одежду вызывает омерзение, и сначала она хотела взмахом руки соткать из проклятой энергии кимоно, но после поняла, что не понимает язык своего сосуда.
Древнее проклятие оглядывается, пораженно осматривая гигантские деревья. Она видит образы из памяти этой милой девушки и с печалью понимает, что ей придется спасать свой сосуд от жестоких людей и с нуля учить неизвестный для неё язык, так как она снова попала в другой мир.
Она задирает голову вверх и щурится, пытаясь высмотреть УПМ и лезвия. Не видно. Резким толчком девушка пробивает под собой землю, образуя кратер и тем самым уничтожая следы своей крови.
Сама по себе она летать не умеет, как некоторые маги из её прошлой жизни, но техника спокойно позволяет её теням-татуировкам пронзать реальность, образуя опору для маневрирования. Что-то вроде местного устройства, только топливо — негативные эмоции, которыми этот мир просто кишит.
Оказавшись на уровне ветвей, «Эрен» принялась выискивать компрометирующие несостыковки: обратной техникой возвращала сучья в первоначальный вид и стирала следы крови. Найти чехлы с лезвиями так и не удалось. Зато сам УПМ нашелся, пусть и не целиком. Впрочем, обратная техника на то и обратная, что возращает предмет в предыдущее настоящему состояние. Правда, для людей там немного другие правила, но не будем об этом.
Буквально через полчаса активного лазанья по гигантским деревьям проклятие почувствовало, что сосуд готова прийти в себя. Она вернула тело на поляну и предусмотрительно разложив обрывки ткани и УПМ возле себя, легла на спину.
Йегер очнулась рывком, будто утопающая, выбравшаяся на сушу. Она хватала ртом воздух и не могла надышаться. Перед глазами все ещё стоял невероятной красоты дворец, в который она попала во сне. Доселе она не видела подобной архитектуры и растений, а одежды хрустальной прислуги, сопровождавшей её весь сон, вводили в ступор. То были буквально широкие халаты, вышитые шелком и золотом. Но выглядело, всё, конечно, волшебно.
Йегер слабо улыбается, опирается руками на траву и не совсем понимает, что произошло. Поляна разворочена, а рядом лежат УПМ вместе с обрывками ткани. Она протягивает руку к устройству, чтобы надеть, но на тыльной стороне ладони неожиданно появляется глаз.
Девушка замирает, пялясь на лиловую радужку зрительного органа, который по всем законам мира не должен там находиться. Она и не думает пугаться — ей кажется, что у неё просто галлюцинации, ведь она нажралась не пойми чего.
И даже когда под глазом, почти на запястье, появляется рот, она молчит. Моргает и спокойно делает то, что собиралась изначально — подбирает и надевает УПМ. Благо, что ремни все на месте и целы. На удивительным образом зажившие колено и руки тоже не обращает внимания. Поддернутая дымкой безразличия апатия делает свое дело.
— Привет, — рот растягивается, причиняя очень странные ощущения, напоминающие почесывания. Эрен вздрагивает, окидывает взглядом руку и хмурится. — Моё имя — Кагаяку Иши.
Рот кривится в очень даже искренней улыбке, а у девушке по спине бегут табуны мурашек, хоть лицо остается по-прежнему безразличным. Эрен сглатывает и кивает. Мини-лицо говорило очень странно, картавя звуки и путая ударения, но в целом она поняла, что было сказано.
— Привет, — отвечает через какое-то время Эрен и снова молчит; лиловый глаз моргает, и диалог продолжается, — меня зовут Эрен Йегер.
Снова тишина. Глаз и рот рассасываются, и внутреннее напряжение спадает. «Дожили. С рукой разговариваю. Уж лучше бы насмерть отравилась, чем галлюцинациями тешилась», — пытается думать Эрен, но в голове — муть и туман, откуда-то звучит красивый, глубокий и тяжелый женский голос, говорящий на языке, который Йегер никогда прежде не слышала.
Брюнетка массирует виски и поднимает глаза на небо, хоть его за листвой почти не видно. Стало чуть темнее в округе, но до смены всё ещё далеко. Она обессилено падает на траву и начинает рассматривать кратер в земле. И только тогда понимает, что раньше его не было.
— Нет бояться. Я была делать его, — с такой фразой на щеке снова появляется мини-лицо, и Эрен визжит во всю мощь своих отнюдь не слабых легких.
Описывать истерику девушки и отчаянные попытки проклятия успокоить её смысла нет. Одна орала как не в себя и пыталась расцарапать места, где появлялся глаз, вторая сначала пыталась хоть как-то говорить, а потом просто бегала по телу от ногтей.
— Так… ты — моя галлюцинация? — устало хрипит сорвавшая горло Эрен уже вечером, после пары часов игнорирования глаза. — Которая… как там тебя… Кагаяку Иши? Если я не ошибаюсь.
— Всё верно, — отзывается проклятие, появляясь уже в виде живой куколки из черного гранита. Естественно, маленькой — с ладошку, — я нет знать ты язык. Я буду учить. Мне нужен источник знания и время.
С трудом, но Эрен поняла, что от неё хотят.
— Тебе нужны книги? У нас в кадетском училище есть библиотека. Когда вернусь туда, могу достать для тебя несколько.
Короткий ступор, и куколка качает голой. Как же славно, что проклятие её худо-бедно, но понимает.
— Ты сосуд для я… меня? — Эрен неоткуда знать, что такое акцент, но сейчас это слово подошло бы идеально. Кроме того, брюнетку удивила скорость, с которой обучается… Иши. — Ты есть я.
Девушка хмурит черные брови над прекрасными серо-зелеными глазами, и несмело задает вопрос:
— Ты хочешь сказать, что ты теперь живешь в моем теле? Ну уж нет!
— Спокойствие. Тишина. Ты… твоё тело я не могу занять полно. Ты — нечеловек. Твоё душа… твоя душа иметь связь с началом это… этот… этого мира, — куколка долго подбирала правильные слова, и Эрен почти потеряла нить повествования. Перед глазами встал пар от колена. Пар от оторванной руки титана почти десять лет назад. Крупная дрожь ударила тело, и она рухнула на землю, чувствуя, как желудочный сок просится наружу.
Нет. Несправедливо. Пожалуйста, пусть это все — лишь плод её воображения. Предсмертные конвульсии. Девушка почти по привычке хотела обнять себя, но с первого раза не получилось: грудь стала просто огромной по сравнению с этим утром. Эрен тупо уставилась на туго обтянутые кофтой груди. Из-под горла выглядывало внушительное декольте.
Эрен пыталась выдавить из себя вопрос, но могла лишь отчаянно краснеть. Только заметив грудь, она осознала, почему движения стали скованными, — одежда оказалась попросту мала из-за выросших в одночасье габаритов.
— Это моё влияние, — уже лучше произнесла куколка и впиталась в её ладонь. Гранит расползся по руке чёрными цветами и исчез где-то выше локтя.
Неожиданно затылок стянуло, и девушка рухнула в небытие.
Очутившись в собственном подсознании, Эрен снова оказалась лицом к лицу с этим невероятно красивым дворцом. А у самых ворот, обросших цветущей лианой, стояла Богиня, не иначе.
Эрен в восхищении поднесла ладонь к лицу и закрыла ею рот. Широко раскрытыми глазами она осматривала Кагаяку Иши — самую прекрасную женщину из всех, что ей доводилось видеть.
Женщина, статная и фигуристая, одетая в шикарные халаты, как позже объяснила Иши, — кимоно, упругими и широкими шагами приблизилась к Эрен. Та покраснела до корней волос, на что Кагаяку лишь улыбнулась.
Лицо у Иши правильной формы, бледное, как и все тело; глаза лиловые и яркие, большие и выразительные; нос — прямой, а губы полные и цветом почти как кровь. По полуобнажённому телу женщины всё время ползали багровые и чёрные цветы, очень необычные на взгляд Йегер. Темно-синие волосы Иши, густые и прямые, словно стекали по плечам и спине.
Брюнетка задрала голову и застыла, всматриваясь в удивительные глаза проклятия. Да и ростом природа её не обделила — женщина чуть-чуть ниже главнокомандующего Эрвина Смита, который часто завозил её обратно в кадетку по пути в штаб.
—
お茶とお菓子を出す, — она махнула рукой хрустальным статуям людей у самых ворот, и те быстро зазвенели своими ножками внутри садов. —
Это мой родной язык. Японский. Твой мир такой, верно, не имеет.
Эрен с трудом сглотнула и продолжила смотреть ей в глаза, боясь опустить голову на уровень внушительных грудей. Она никогда не видела настолько больших. Хотя, учитывая размеры самого тела Кагаяку, они вроде пропорциональны.
—
Нравится? — ехидство так и сочилось в этом невероятно привлекательном голосе, и Эрен, красная, как помидор, отвернулась. —
Всё хорошо. Для смертного тела нормальность испытывать возбуждение. Кстати, как тебе мой элдиский?
Смысл вопроса не сразу дошёл до воспалённого мозга девушки. Сначала она подумала о том, что сейчас это её подсознательный образ «возбуждается», а не физическое тело. И только потом до неё дополз вопрос про язык.
Резюмируя их первую встречу, следует сказать следующее: Кагаяку — проклятие, бывшее когда-то живым человеком; факт того, что Эрен теперь — сосуд, сильно повышает её физические показатели, а также добавляет возможность манипулировать проклятой энергией; как выяснилось, душа Йегер каким-то образом напрямую связана с истоками этого мира, что может быть связано с её потрясающей регенерацией; ну, и в конце — Иши крайне любвеобильная женщина в независимости от пола партнера. А, остались ещё три осколка её сердца (да, то было сердце) для полного поглощения.
Очнулась Эрен из-за ушата ледяной воды, который на неё бессовестно вылил некто очень смелый и не боящийся отхватить мясным лепестком по лицу (одна из множества техник Иши — кувшинка из плоти). Хотя, справедливости ради, им неоткуда было знать о её новых способностях.
Она вскочила на удивительно мягкой для кадетки кровати и осоловело оглянулась. Эрен была готова начать ругаться, но рот пришлось закрыть: её кровать окружил разведкорпус, к которым её отвозили сменщики. Короткий взгляд в окно — на улице явно полдень. Долговато она была в подсознании.
— Э-эрен, ты как? — подала голос Петра, как-то нерешительно и боязно подойдя к ней. — Как себя чувствуешь? Что последнее помнишь?
Рыжая женщина, едва не плача, опустилась на её кровать и приобняла девушку за плечи. Йегер недоумённо осмотрела присутствующих, но все отводили глаза, нервно терли шеи и упорно молчали.
Кагаяки мягко подшёптывала советы, чтобы скрыть их тайну, но Эрен решила не врать:
— В полете меня подрезали, и я улетела в деревья. Помню, что было дико больно, лопнула кожа на колене, порвалась связка, вылетел какой-то хрящ. Спина горела, руки были ободраны. Думаю, по моей форме всё хорошо видно. Но! — она рукой попросила Ханджи замолчать. — Всё затянулось буквально за пару часов. И я очень хочу вам это показать, потому что сама не знаю, что это такое. У кого-нибудь есть нож?
Недовольство растеклось где-то на уровне яремной впадины, а горле немного заперчило. Кажется, Кагаяку недовольна.
Глупо, конечно, спрашивать у солдат о наличии ножа, но, как оказалось, только Мик захватил с собой лезвие перед посещением их извечной кадетки. Сильный и очень высокий блондин протянул ей ножик рукоятью, и девушка почувствовала, как всё внутри предвкушающе затрепетало. Взяв нож, Йегер пару секунд вслушивалась в свои ощущения, и почти с ужасом поняла, что возбудилась, просто посмотрев на Закариуса.
«
Ох, сладкая, это мои чувства. Ты не говорила, что твои друзья-разведчики — горячие красавчики!» — Кагаяку буквально таяла, облизываясь на этих людей через глаза Эрен. Йегер судорожно вздохнула, готовая слиться цветом с закатным солнцем.
— Не знаю, что ты собираешься делать, но рубашку мою не порть — она парадная, — почти дружелюбно пробасил Мик. Короткий взгляд на грудь — да, на ней чужая рубашка. Йегер, уронив нож на мокрое одеяло, спрятала лицо в руках. Её щеки, шея и плечи запылали. В голове от восторга вопила Иши, готовая взять контроль над телом девицы и
трахнуть… неважно.
— Эрен, что с тобой? — обеспокоено начал Эрвин, положив свою сильную ладонь с ярко проступающими венами на девичье плечо. — Всё в порядке. Тебе нечего бояться.
Вероятно, мужчина и окружающие подумали что-то не то.
Девушка, настолько красная, что уже и сравнить не с чем, огромными глазами уставилась на тёплую ладонь на своём плече. Даже проклятие внутри заткнулось, сконцентрировав всё своё внимание на этом мужчине.
— Так! Мужчины, вышли отсюда! — гаркнула догадавшаяся Петра и почти за шкирку вышвырнула всех и каждого. Захлопнув дверь прямо перед носом удивлённого Смита, Рал довольно похлопала в ладоши и обернулась к Йегер, которую уже взяла в оборот Зое. И полный желания взгляд девушки, направленный на Ханджи, ей ой как не понравился.
Но рыжая разведчица лишь вздохнула.
— То есть, я пробыла в отключке почти неделю? И за это время успела побесноваться, опрокинуть пару тумб и разорвать строго одиннадцать чужих кофт и рубашек? — ровно протянула Эрен, уже ничему не удивляясь. Не после того, как переспала с Иши в подсознании пару дней назад.
— Да. Я силком заставила Мика отдать вещи. Из нашего, девчачьего, на тебя ничего не налазило, — активно тараторила Ханжди, ощупывая и лапая изменившееся тело. Иши внутри уже подуспокоилась, но на Мика и Эрвина глаз положила. — Удивительно, что с тобой случилось всего за полмесяца! Неужто ты послушала меня и стала нормально спать и питаться?
— Нет, не стала. Это шикарное тело — моя заслуга, — Кагаяку все ещё путала ударения и дико картавила, но говорить, в принице, могла.
Ханджи и Рал синхронно вздрогнули и в шоке-неверии уставились на лиловый глаз на щеке. Рот под ним растянулся в самодовольной улыбке. Внезапно Петра со всей дури залепила себе пощёчину:
— Что за черт…
— Знакомьтесь, это Кагаяку Иши — проклятие. Она появилась, когда я от отчаяния наелась странных рубиновых ягод в лесу, — честно призналась Йегер и уже набрала воздух в легкие, чтобы начать убеждать старших в правдивости своих слов, однако Зое и тут выделилась: вскочила и, с ноги вышибив дверь, улетела куда-то. А из коридора показались пойманные на подслушивании мужчины.
И лишь Леви, отошедший за чаем, не попал под раздачу злобных подзатыльников от Петры.
И пока «четырехглазая» отсутствовала, Йегер таки вспомнила про регенерацию.
— И, кстати, про мои слова, — она аккуратно опустила непривычно красивые и длинные ноги на пол, накрыла бедра одеялом и, игнорируя ахи-охи Иши в голове, надрезала предплечье по прямой.
Кто-то было дернулся, чтобы помочь, но всех остановило характерное для исцеления шипения. В считанные секунды надрез заволокло паром, и тот исчез.
И если бы кто-нибудь спросил Эрен через пять лет после этого дня: «Рассказала бы ты о своей силе вновь?» Она бы ответила: «Нет».
***
—
Признаться честно, я ещё никогда в своей неприлично длинной жизни так не жалела о своей любвеобильности, — голос Иши эхом разлетелся по подсознанию её сосуда. —
Не так обидно было бы разочаровываться в них, не испытывай я к ним чувств.
Перед проклятием стояла уже не та зашуганная угловатая девчушка, а статная и уверенная в себе молодая женщина. Но в зелёных глазах более не плескался восторг и счастье, наоборот — усталость и щепотка отчаяния.
И Кагаяку, скованная собственными чарами, могла лишь поджимать губы, глядя на это. Три года разведывательный корпус и военная верхушка притирались к ним, изучали и находили слабые места.
Эрен, ослеплённая желанием наконец стать важной и значимой, сразу зарекомендовала себя как отличную боевую единицу, а Иши, ослеплённая красотой и обаянием здешних красавиц и красавцев, попросту не задумывалась о двойном дне. А ведь у неё такой богатый опыт дворцовых интриг… Позор.
Хотя это с чьей стороны посмотреть.
В глазах простого люда Эрен Йегер — божественная избранница, которую Богиня наделила дьявольской силой, чтобы та изничтожила главную угрозу человечества. Они не видят в ней человека — лишь символ борьбы и незыблемости человечества. И если они увидят, как в её прекрасном облике появляются трещины, то просто порвут её на части. Как животные.
Со стороны короля и аристократии она — помеха. Препятствие, которое защитило военных от влияния верхушки. И ведь не убрать её: взбунтуется люд, костью в горле встанут йегеристы, поклонники этой девчонки в армии. Им остается лишь ждать, пока та оступится сама. В идеале они видели её на своей стороне, но они ведь аристократы, «ребята умные». Понимают, что та своих не предаст.
И у военных она уже не была просто кадетом, а после — служащим. У нее не было никакого звания: его попросту не дали. Говорили, что введут исключительное звание для надежды всего человечества, но так ничего и не сделали. Говорили, что помогают изучать её силы, но при этом собирали информацию о её пределах и уязвимостях. Врали, что дорожат Кагаяку, но при этом попытались убить её, когда поняли, что она способна существовать отдельно от сосуда и подчиняться их приказам не собирается. Именно тогда, используя Йегер и её плод как заложников, они хитростью заставили Иши запереть себя внутри девушки.
Сначала Эрен оправдывала свое начальство: всё ведь ради человечества делалось, правда ведь? Её слабости изучали, чтобы прикрыть ей тылы; пределы — чтобы знать, когда нужно подослать поддержку. Но все оправдания кончились, когда у Йегер начались роды.
Она ведь была молода и красива. Влюбилась, сыграла тайно свадьбу со своим любимым. Единственным. Забеременела. Тогда Иши и поняла, что брюнетка в глазах всего государства уже очень и очень давно стала не более, чем оружием. Сколько раз в первые полгода их пытались травить — не счесть. Потом, видимо, Эрвин всех осадил. Ведь ребенок — это самая большая слабость, тем более у матери. Им оставалось лишь узнать имя отца.
И Кагаяку сделала все, что могла, лишь бы Эрен молчала. Естественно, бунт проклятия не прошел незамеченным. И её поймали в ловушку семнадцатого июня.
Она помнит тот день, как вчера было. Схватки начались ранним утром, длились почти до обеда, но воды так и не отошли. Подобная обманка повторилась ещё четыре раза, и уже в семь вечера Иши поняла: её техника не дает Эрен разродиться. Ведь титанические силы залечивают уже появившиеся травмы, а проклятая техника — предотвращает.
И она опрометчиво покинула тело своего драгоценного сосуда. Сначала всё было хорошо. Пока никого в палате не было, Эрен попросила сообщить её названному мужу о скором пополнении, и Иши пошла. Пошла, но дурой не была, и оставила кусочки своей плоти во многих частях крыла. Рожала надежда человечества в самом сердце острова.
Нашла нужного парня она в толпе солдат. Он возвышался над всеми почти на голову, крутился возле своих друзей из кадетки — двух блондинов — и особо ничем не выделялся. Сейчас Кагаяку невообразимо рада тому, что не успела привлечь его внимание и выдать парня властям.
Её перехватили и попытались принудить к работе на них, используя беззащитность Эрен как аргумент в их пользу. Власти думали, что
все силы Йегер — это заслуга проклятия. И это сохранило им обеим жизнь.
Сын Эрен Йегер родился восемнадцатого июня, через два часа после полуночи. Он появился на свет очень высоким и тяжелым, что было неудивительно с такими-то габаритами Йегер. Все прошло хорошо, но волнение клубилось у молодой матери в груди рядом с счастьем — Иши все не возвращалась. И не зря беспокоилась.
Пришел Мик со словами, что малыша нужно отвести в главное больничное здание, чтобы сдать все анализы, проверить состояние и тому подобное, но ему ничего не дали сделать куски плоти.
Они разнесли здание в щепи и перебили всех, кроме сосуда и её дитя. Что же вы так, Мик. Нужно молчать, когда идёте отнимать ребёнка у матери. И когда идёте «утягивать удавку на шее титанши». Плоть всё слышит.
Отстоять свою независимость не удалось. Она лишь раскрыла для короля и верхушки свой последний козырь. Тогда же весь мир и узнал, что Эрен Йегер не только сосуд для проклятия, но и разумный титан. Никуда деться молодая женщина уже не могла, ей оставалось лишь ждать возвращения Кагаяку и защищать своего сына от обстрела пушками.
Как позже презрительно фыркнул капитан Леви, ошейник на шее титанши затянули крепко, очень крепко. Сына зарегистрировали под именем Вин Смит, забрали у матери и позволяли видеться только раз в неделю. Как кость собаке.
Сегодня
Вину Смиту Баррету Йегеру исполнилось два года. И вот, Кагаяку и Эрен стоят друг напротив друга в подсознании, пока их физическое тело, накаченное наркотиками, везут к внешней стене, где недавно засветились бронированный и колоссальный.
— Я думаю, что Смит специально закинул удочку, — протянула Йегер, потирая глаза. — Не может быть такого, чтобы они серьезно держали моего сына в одном месте. Тем более на территории внешней пробитой стены. Там же титаны!
—
Но ведь недавно было нападение на внешний городок. Как его там? Трост? Шина? Не могу запомнить.
Чего стоит разведчикам взять с собой мальчонку? — не унималось проклятие. Вся её натура вопила о том, что Баррет будет именно там. В том городке.
Эрен оставалось лишь тяжело вздыхать. И надеется, что в случае её смерти Энни позаботится о Баррете.
***
Эрен Йегер в своей титанической форме была прелестна. Так думал Бертольд Гувер, обращенный в колосса. Проклятие (отдельно от сосуда) вроде как сражалась с Райнером, а вроде как громила опорные пункты солдат. Непонятно было, чем она занимается.
А они просто смотрели друг другу в глаза и не шевелились. Но если Гувер знал, кто его противник, то Эрен — нет. И только столкнувшись с врагом всей своей жизни, который проломил стену и превратил её жизнь в кошмар, она, кажется, поняла, с кем имеет дело.
Как атакующий титан передавал кое-какие черты человеческого тела, так и колоссальный титан неприлично сильно указывал на своего хозяина. Челюсти без губ открылись, с шипением повалил пар из глубин глотки, но кричать она не собиралась. Огромные хищные глаза титана расширились. Бертольд напрягся и занес руку, готовый
схватить оппонента. Эрен Йегер догадывалась, кто мог быть шифтером этого титана. И эта догадка создала огромную трещину в её неспокойном мире.
Когда она слышит рёв Энни, то летит вниз в прямом смысле. И Берт не смог ничего сделать — слишком большой и медленный, да ещё и за стеной стоит. Дальше он видит ли то, что позволяли увидеть руины Шиганшины. Бойня. Вот, что он видел. Жестокая бойня.
В отступление его буквально утаскивает Зик. Для этого, конечно, пришлось окружить чистыми титанами, но оно того стоило — Бертольд наконец очнулся. Вокруг всё стихло: не было слышно ни УПМ, ни пушек, ни лошадей, ни даже птиц. И людей не было. Они тоже отступили?
Нет. Кагаяку их всех перебила. Правда, воинам знать об этом было неоткуда, поэтому они могли лишь воспользоваться шансом и как можно незаметней отступить.
Так они и оказались за стеной очень далеко от места битвы. Сидели вокруг костра всем составом. Ну, почти всем.
— Итак, это было очень подозрительно, — прервал тишину Зик, отпивая горького кофе из кружки. — Они все исчезли буквально в одно мгновение. Вероятно, нас ждет ловушка.
— Я не заметила ни одной отступающей лошади, — прогремела в своём титаническом теле Пик.
Завязалось обсуждение, во время которого Энни тихонько кивает Зику и отходит куда-то за Пик, в сторону обоза, заранее оставленного воинами. Никто не замечает того, что блондинка сбегает. Её ждет очень важный человек.
Как и было обещано, в двадцати километрах от их лагеря её ждала гнедая лошадь с запиской от важного человека. Уже на этой кобыле Леонхарт за полчаса добралась до руин ворот, где произошла вчерашняя бойня. И правда: никого из солдат разведки. Ну, то есть… вообще никого. Только кровь тут и там, но тел не видно. И лошадей не видно.
На кобыле Энни заезжает в городок и под светом луны разыскивает круглый дом где-то на отшибе городишка. Именно туда её позвала Эрен. Её лучшая подруга и спасительница.
Владелица женской особи спешивается с лошади и, оглянувшись, отводит очень послушно животное в застеленный амбар. Оттуда, через погреб, она по узкому проходу попадает в подвал круглого дома.
Скудная обстановка крохотной комнатки с лестницей, ведущей наверх, не могла опорочить великолепие женщины перед ней. Даже если её освещала лишь тонкая, едва живая лучина.
— Эрен! — взволновано шепчет Леонхарт и бросается на брюнетку, обнимая. Йегер сжимает ту в ответ, и начинает дрожать. В голубых глазах Энни зарождаются слёзы. — Умоляю тебя, пошли с нами! Ты умрёшь здесь! Тебя убьют! Как ты этого не понимаешь?!
С каждым словом блондинка сжимает объятья всё сильнее и сильнее, боясь повысить голос, боясь спугнуть и без того запуганную женщину. Они стояли так с минут пятнадцать, может — двадцать, но точно недолго.
Эрен с тяжелым вздохом оттянула от себя Энни. Они такие разные. Непохожие. Эрен — героиня Парадиза, а Энни — кровный враг. Но при этом Эрен держат в самых глубоких катакомбах под действием наркотиков и галлюциногенов, а Энни — свободна. Условно свободна, но всё же.
— Энни, милая моя, — исступленно шепчет Йегер, прижав свои ладони к чужим щекам, — у меня есть… просьба. Это будет моя последняя просьба перед нашей разлукой.
Налитые слезами глаза Леонхарт блестят под светом слабой лучины, Эрен всем телом чувствует, как та напрягается.
— Я прошу… я умоляю, Энни, — по щекам зеленоглазой брюнетки текут слёзы, она медленно опускается на ледяную землю, — спаси моего сына.
Всё вокруг замирает, и Леонхарт теряется в чувствах. Сына?..
— У-у тебя есть сын? — Энни запинается, сжимая её запястья и смаргивая влагу с век. — От кого? Почему спасти? А как же ты?
Глотая слёзы, Эрен поворачивает голову, указывая кивком головы на мясную кувшинку — технику её проклятия. И Энни понимает,
что кто внутри.
— Ему два года. День рождение — восемнадцатое июня. А отец… — Бертольд, — Энни видела, с каким трудом выдавила это из себя Эрен, и от нервов не смогла даже удивиться тому, что Гувер успел сделать ребенка на острове.
Тем более её лучшей подруге. Да ещё и два года назад (хотя, возможно, даже около трех лет назад).
И, предвкушая все вопросы и истерики, Эрен призналась, почему не может бежать со своим сыном, с Энни, с Бертольдом, с Зиком, с Райнером. Её держит пакт с Имир: в обмен на долгую жизнь шифтеров Эрен должна упокоить останки её дочерей, которые островная ветвь Фрицев хранила «про запас» для передачи силы титанов. По сути, тупо держали кости несчастных девочек где-то в закромах, из-за чего те не могут попасть в Пути к матери. Эти кости нужно найти, сжечь, а пепел захоронить.
Однако уже больше пяти лет Эрен ничего не может сделать: сначала она приживалась к Кагаяку, потом забеременела, после — родила, а её ребенок стал заложником. И лишь обезопасив своих родных, она сможет с чистой совестью начать поиски останков. И пока она будет их искать, жизнь других шифтеров не оборвётся по истечении тринадцати лет: по сути, пока она жива и ищет кости, лимита на жизнь не будет.
— Энни, — шептала ей прямо в лицо Йегер, сверкая безумными, усталыми серо-зелеными глазами, — забери моего Баррета, умоляю! Забери его и беги хоть на край света! Далеко отсюда, чтобы ни одна живая душа на этом проклятом острове не знала ничего о вас, не смогла ничего найти. В том числе и я. Слышишь? Спаси его и спасись сама. Я уже потеряла Армина и Микасу. Если с вами что-то случится — я этого не переживу. Как только я выполню условие пакта, то через Пути найду вас сама. Слышишь, Энни? Слышишь?.. Я и Кагаяку перебили всех, кого смогли, только чтобы дать тебе этот шанс, слышишь?..
Энни Леонхарт с трудом могла вспомнить то, где встретилась и как прощалась со своей любимой подругой. Она понимала, что Эрен, скорее всего, подтерла ей память ради их безопасности.
На улице начался ливень, и Энни, кутая почему-то спящего Баррета в плащ Эрен, мчалась на лошади обратно в их лагерь. Она не знала, что скажет остальным, не знала, как будет оправдываться насчет ребенка. Наверное, скажет правду. Прямо в лицо этому кретину Гуверу. И Зику.
На подъезде путь ей преградила Пик, подслеповато (из-за льющейся в глаза воды) оглядывая воина. Но ничего не сказала, дала привязать к себе лошадь и пустила её вместе со свертком в просторную палатку.
Стоило ей шагнуть в «сени» палатки, как внутри всё стихло. К ней первым вышел Зик, чтобы отчитать и допросить. Он оглядел насквозь мокрую девушку, прижимающую к груди второй плащ.
— Какого черта, Энни? — довольно громко и возмущенно начал Зик, сложив руки на груди.
— Это Эрен и её проклятие перебили разведчиков, — начала Леонхарт, как вдруг на неё обрушилось осознание: Эрен может и не выжить. Продлить жизнь им всем, но не себе. Она вдруг похолодела, но движение свертка и покашливание Зика привели её в чувство.
— Она перебила всех, кого смогла, только ради нас, — тихо и надломлено протянула Энни, неожиданно почувствовав слабость в коленях. Её уже не волновало ничего, кроме того, что это, возможно, был последний раз, когда кто-либо из них видел Эрен живой.
— Зачем ей это делать? — удивился Райнер, выглядывая из-за тканевой перегородки. Зик молча оглядывал бледную блондинку, строя догадки.
— Она перебила всех, кого смогла, чтобы дать нам шанс спастись, — прошептала Энни и заплакала. Тихо и горько. Йегер всполошился, занервничал и стал заваливать воина вопросами, чтобы узнать причину слёз. — Чтобы мы спаслись… Спаслись я и Баррет.
— Баррет? — не понял Зик, метнувшийся вглубь палатки за пледом. Рассеяно наблюдая за Бертольдом и Райнером, которые сидели у обогревателя в центре палатки, Энни развернула плащ Эрен, явив миру черноволосую голову двухлетнего мальчика.
— Её сына. Она умоляла меня, чтобы я спасла её сына и себя, — проблеяла Леонхарт, почувствовав головокружение — слишком много потрясений за пару часов её жизни. К такому она была не готова. Дрожащими руками она протянула потрясенному Зику его племянника и, передав ребенка рухнула наземь. Гувер и Браун кинулись к ним: Райнер — к Энни, а Бертольд — к Баррету.
— Э-это! Это Баррет, — невпопад блеял потерянный и потрясённый Бертольд, пытаясь забрать у Йегера мальчика. — Это мой! Это наш с Эрен!
— Что?! — воскликнул Зик, во все глаза вытаращившись на воина. Его не смущала ни разница в росте, ни разница в силе: ему был лишь важен факт того, что у него есть племянник, которого сделал его товарищ, а его сестра — пропала.
В ту злополучную ночь на двадцатое июня пролилось столько горьких слез, сколько было сорвано голосов от рыданий; многое произошло и многое, к счастью, не случилось. Ребенок стал убедительным аргументом свернуть операцию, и воины, похитив через неделю Имир, покинули остров. С тех пор на Парадизе никогда не было сообщений ни о нападениях шифтеров, ни об Эрен Йегер.
***
— Знаешь, Бертольд, я видел свою сестру лишь издалека, — Зик потягивал зеленый чай из простой кружки, сидя на веранде трехэтажного коттеджа в окружении шифтеров, — а потому не могу сказать, на кого Бар походит больше.
Гувер, став полноправным отцом Баррета по всем правилам, осел в крохотной деревне, куда со временем перебрались все остальные титаны. Быт его разморил, он поднабрал недостающего веса, и более не выглядел болезненно худым, наоборот — превратился в очень привлекательного семьянина.
Он с сыном жил на первом этаже, там же заняла комнату Энни. На втором этаже расселились Порко (удивительно, как он вообще туда попал?), Зик и Райнер, а третий этаж ушёл под библиотеку, игровую для мальчика и кабинет. Жили они все дружно, не без мелких ссор, конечно, но ребенок был более, чем просто счастлив. И никогда не спрашивал про свою маму. Но при этом не называл мамой Энни или кого-либо ещё. Ни разу за шесть лет, проведенных с воинами.
А сегодня утром вдруг спросил, как выглядела его мама.
Бертольд, крутя в руках кружку с давно остывшим чаем, закрыл глаза и глубоко вздохнул. После короткой паузы он поднял веки и перевел взгляд на ограду, в которой Баррет носился за своей любимой кошкой по кличке Кага.
Гувер сидел во главе прямоугольного стола, прямо напротив Зика. Между ними сидели сонный Райнер и хмурая Энни. Порко же развалился на лестнице, одним глазом поглядывая за мальчишкой.
— Ты говоришь, что Баррет — точная копия своей матери, — не дождавшись ответа, продолжил Йегер. Хоть он и пытался казаться спокойным, все, даже Бар, видели, как ему тяжело.
В очень раннем возрасте Зик остался сиротой на попечении бабушки и дедушки. От них же случайно узнал о том, что случилось с его тётей. Так и жил с огромным чувством вины перед всем белым светом: за казнь отца и матери, за съедение Ксавьера, за то, что разбил сердце своим старикам. Ведь это по его наводке их сына по сути убили.
А потом он узнал, что отец всё-таки выжил, да ещё и обзавёлся дочерью. И это словно вдохнуло в него жизнь: у него есть семья, родная кровь — сестра. Есть стимул бороться. И ту не уберег, хотя желал этого сильнее всего: не успев даже толком рассмотреть уже такое родное, тепло любимое лицо, бежал с её сыном на край света. Буквально.
— Райнер говорит, что он больше походит на Карлу, потрет которой он увидел у Шадиса, когда вы учились в кадетском корпусе, — снова заговорил Зик. Браун опустил голову пониже и чуть втянул её в шею, когда Леонхарт и Гувер обернулись на него. Когда это Райнер успел побывать в кабинете Шадиса?
Для Брауна Эрен была тем самым человеком, с которым просто хорошо, без любовного контекста: хороший друг, ученик, наставник, рассказчик. Именно благодаря ей Райнер понял, что на Парадизе живут самые обычные люди, такие же, как в любой другой стране. Что они не виноваты в том, что устроили Фрицы, не виноваты в бесконечной войне между Марли и Элдией. Они не несут ответственности за грехи предков хотя бы потому, как не знают о тех зверствах. Островитяне не знали даже о том, что за стенами есть жизнь. Это разбило пелену ненависти в разуме Брауна. Отрезвило его.
— А Энни утверждает, что твои «чертовы гены», Бертольд, «практически перекрыли красоту Эрен», — усмехнулся Зик, взяв с подноса сахарную булочку.
Леонахрт, стоически проигнорировав удивленный взгляд друга, отвернулась, найдя взглядом Баррета. На самом деле, она единственная, кто смотрит на мальчика не через призму его матери. Младший Йегер на самом деле едва ли не точная копия своего отца: высокий, сильный, добродушный. У него даже цвет волос, форма лица и носа точно такая же, как и у Берта. И неловкий он в отца. Руки-ноги слишком быстро растут, вот ребенок и не понимает, как ими пользоваться.
Но глядя на Баррета, она вспоминает лицо своей любимой подруги Эрен. Они привязались друг другу слишком сильно, чтобы она могла отпустить свои чувства и жить дальше. Когда-то давно Йегер уберегла Энни от страшной ошибки: её проклятие почуяло неладное, когда из поля зрения брюнетки исчез Марко, в следствии чего она успела перехватить Энни ещё на подлёте к нему и отговорить. Она не выдала факт того, что блондинка является женской особью. А Энни не смогла сознаться, что Берт и Райнер такие же шифтеры, как она.
А после, полгода спустя, на 57-й вылазке за стены, всё та же Эрен переубедила Леонхарт вообще светиться. Тогда она много сомневалась в словах подруги, её душили долг воина и истерики Берта и Райнера, которые не понимали, почему она из раза в раз срывает планы. Но Йегер ни на минуту (в меру своих возможностей) не оставляла Энни наедине со своими мыслями, она вытянула блондинку из того болота, в которое её загнала жизнь.
Вот, в действительности Эрен просто говорила и проводила с ней какую-то часть своего времени, но спустя всего пару лет Энни кристально ясно осознала, что ей спасли жизнь. Бескорыстно.
И единственное, что успокаивало их всех, — это их жизнь. Они всё ещё живы, а значит, Эрен могла как и выполнить условия пакта, так и нет. А дальше рассуждать никто не хотел. Ну, кроме челюсти (но он быстро огребал по затылку за такое).
— А Порко её вообще никогда не видел, — закончил Зик, поставив, наконец, кружку на стол.
Галлиард, услышав своё имя, задрал голову и посмотрел на Йегера, щурясь из-за лучей обеденного солнца. Однако идиллию нарушила Кага, резко вставшая на дыбы. Кошка зашипела на плотный ряд досок — деревянного забора, который закрывал вид на ограду и сад.
— Папа, папа! — Баррет сразу же побежал к отцу, так как раньше кошка никогда себя так не вела. — Кага, она!.. Ну, шипит!
Бертольд схватил сына на руки, буквально впихнул его Энни, которую тут же прикрыл Райнер, а сам сбежал по лестнице к Порко и Зику — они сразу приблизились к животинке.
А кошка все шипела и орала на калитку, плотно закрытую на два замка. Зик крикнул:
— Кто там?
В ответ — тишина. Короткое шуршание, дуто развернули сначала бумагу, а потом — фольгу, и через трехметровый забор перелетел какой-то красный камень. Сначала все испугались, и разлетелись в разные стороны, подумав, что это взрывное устройство. Но обошлось, и за забором никого не оказалось. Кошка успокоилась, повиляла взъерошенным хвостом и стала аккуратно приближаться к камню.
Когда до него осталось с полметра, Кагу на руки поймал Порко, однако… кошка уже учуяла запах странного «презента», и вот тут началась настоящая чертовщина.
Порко с воплем ужаса откинул от себя зверюгу, когда та
заорала, а её глаза дико увеличились. Зик выхватил из чурки топор, и уже занес топор, чтобы заколоть тварь, но из рук Энни начал визжать Баррет:
— Нет! Не трогай Кагу! Она добрая!
Мальчик вырывался, дрался и дергался, пытаясь защитить питомицу, но Зик и очухавшийся Порко его не слышали: они видели угрозу, а угрозу надо ликвидировать.
Тело кошки принимало самые разные формы, мерзко хрустело и чавкало, она орала и
ругалась, её мордочку растягивало, а глаза выкатывало наружу. Пока она пыталась увернуться то от топора, то от молота (это Порко надыбал), то от лопаты (Берт откапал где-то на участке), камень начал вибрировать и вскоре поднялся в воздух, где его тварь и проглотила.
Всё замерло. Баррет, красный, дышащий урывками, зарыдал с огромной силой, завыл, как раненный зверь, а взрослые не знали, что делать: кошка вновь стала самой обычной.
— Какого хуя тут произошло? — прорычал доведенный до ручки Галлиард. Он слишком отвык от войны и всякой дряни, а тут такое…
—
Нельзя материться при ребёнке, юноша, — протянула кошка, сверкая своими лиловыми глазами. У Порко дернулось нижнее веко.
И тут Энни узнала эти глазища.
— Кагаяки? — потрясенно гаркнула Леонхарт, сжимая ребенка ещё сильнее.
—
Бинго! — довольно прогнулась в спине та и
улыбнулась. —
Но всё же Кагаяку. Не Кагаяки.
В тот же вечер, когда Баррет уснул, Иши обернулась человеком и сообщила ту новость, которую воины ждали долгих восемь лет.
— Оставшийся фрагмент моего сердца, которого мне не хватало для самостоятельного существования, доставил мой мясной голем, что значит только одно — Эрен с половиной моей личности уже близко. И она жива.
Описывать всю гамму эмоций и чувств, которые испытали шифтеры (Порко не считаем), описать можно двумя словами: счастье и облегчение. Дело было на третьем этаже, поэтому взрослые не сразу услышали плачь Баррета, топот и хлопок двери. С растертыми по лицу слезами и соплями они помчались вниз, однако все врезались в Бертольда, замершего у выхода на улицу.
Своим огромным телом он загородил обзор, его пытались растолкать, но тот сам сорвался с места: его сына обнимала самая любимая им женщина на белом свете.
А Эрен Йегер, худая и бледная, могла лишь давиться слезами, душа в объятьях своего ребенка, которого не имела возможности даже подержать за руку долгие восемь лет. Она судорожно расцеловывала каждый сантиметр кожи маленького человека, которого родила много лет назад. Слов у неё не было. Совершенно. Ни одного. Она могла лишь рыдать и обнимать.
А мальчик ярко улыбался и смеялся, обнимая свою
маму за шею. Конечно, его сначала напугало то, что мама оказалась совсем худая, что очень сильно отличалось от образов, которые показывала его любимая Кага, но тем не менее — это мама, а он уж её откормит. У него, Баррета, самая вкусная глазунья в этом доме!
От мамы вкусно пахло ягодами, и Баррета это веселило, он почему-то думал, что мама будет пахнуть лесом, потому что во всех образах от Каги мама была на улице, среди растений, на краю рощи. Очень красивая и счастливая. Ну, он ответственный мальчик, и уже всё решил — он поможет папе сделать маму самой-самой счастливой на свете. А Энни приготовит свой самый лучший мясной пирог для мамы, чтобы та вкусно покушала; Зик её крепко-крепко обнимет, а потом сделает много-много маминых фотокарточек — на память; Райнер наколит дров и натопит самую лучшую баню, споёт под «хмельное», как говорил дядя Зик, самую смешную песню; Порко будет глупо хлопать глазками, но ему мама тоже очень понравится, Баррет в этом уверен на все сто, а значит вырежет маме самую красивую тарелку из дерева; а вот папа будет любить маму так сильно, как никто на свете.
Баррет очень ответственный мальчик: уж он-то позаботиться, чтобы мама больше никогда не плакала как там, в тех воспоминаниях. Зуб даёт!
На них натурально налетел Бертольд, сгребая своих родных в кучу, и завыл, задыхаясь от слёз. А там уже и Зик с Энни сверху рухнули, Райнер с боку прижался. А Порко… А чем он хуже? и тоже прыгнул на них сверху. Благо, Гувер оказался достаточно силён, чтобы уберечь любимую и сына от груза всеобщего счастья и любви.
В тот вечер пролилось много слёз, но уже от тех светлых чувств, которые веками воспевали писатели, поэты, философы, музыканты и многие другие.
***
Баррет мчал домой, в их уютный коттедж на краю деревни, на всех порах: в его сумке скакали тетради, учебники и ручки, штаны нещадно мяло от бега, а рубашка пропиталась потом. Он был неимоверно горд собой, потому что заработал сразу две хорошие оценки в первый день нового учебного года. Ему очень сильно хотелось порадовать маму, папу, дядю, тетю, дядю Райнера и дядю Порко. И Кагу, разумеется.
Но ещё больше прелестный парень хотел порадовать сестренку у мамы в животе. Хоть никто и не знал, кого ждут Гуверы, но Баррет твердо знал — у него буде сестренка, которую назовут Барбара. Он так хочет, значит так и будет!
И всё равно, что о нем думают одноклассники и учителя. Они говорят, что такое поведение ставит его в один ряд с лузерами, что предки все поголовно «тупые и всё запрещают», а он, пятнадцатилетний детина, к ним с объятьями бежит каждый раз. Ну лузер и ботаник же!
Баррет Гувер больше походил на молодого человека, чем на девятиклассника: с такими высокими и сильными родителями немудрено, что он такой красавец-атлет-умник-молодец и т.д. и т.п. И из-за этого к нему приковывалось внимание если не всей школы, то класса точно.
Просто они не знали, что он до восьми лет матери по сути не знал, не видел, не получал той любви, какой избалованны все его друзья. Им не понять, какого это, когда ты жмешься к отцовскому боку, а в голове твоя кошка показывает твою самую добрую, красивую, умную и лучшую на свете маму… но ты не можешь её коснуться. Не можешь обнять. Услышать её ласковый голос. Это было больно. Всем в их семье тогда было больно.
Не подумайте, Баррет очень самостоятельный молодой парень, сам прекрасно справляется со многими задачами. Ему банально нужна любовь родителей, ему банально нужно дарить свою любовь родителям. И он получает, то, что он хочет, и он дарит то, что хотят от него.
Его жизнь прекрасна. Их дом разросся, потому что дядя Зик женился, Райнер и Энни перебрались в одну комнату, а Порко каждый вечер ныкается в саду со своей невестой, пока строится пристройка для молодых. А его мама, прекрасная Эрен Гувер, нянчит уже своего маленького племянника Ричадра, постоянно обнимается с папой, гладит свой большой живот и уже прячет его от папы, который хочет послушать сердечко их малыша.
Но Эрен никогда не выигрывает в этой битве. Особенно когда Баррет возвращается из школы и присоединяется к отцу. Он тоже хочет поскорее подержать эту малышку на руках и показать, как сильно они её любят. Баррет не ревнует, потому что знает, что мама и папа всегда будут любить их одинаково. Он в будущем подсмотрел, если честно. Забавная блондинка Имир во сне дала посмотреть.
Баррет открыл входную дверь, и сразу в гостинной увидел спину отца, на плече которого лежала голова матери. Бертольд оказался ещё более чувственным и нежным, чем все думали, а потому и сын, и жена у него всегда были окутаны толстым слоем ласки и заботы. Вот и сейчас он медленно водил губами по волосам Эрен, поддерживая её тяжелый живот. У него в принципе очень быстро появилась привычка таскать супругу на руках, но не то, чтобы кто-то был против…
Из коридора показался заспанный Зик в растянутой футболке, его жена сидела с невестой Порко в саду (с ними он уже поздоровался), Райнер и Энни он пока не видел, как и Галлиарда.
Пусть все вокруг говорят, что жизнь в их дворе какая-то слишком сахарная, поди фальшивая, пусть говорят, что он тряпка, а папаня его — не мужик, раз так с ними возится, пусть лепечут что хотят, Баррет один раз даст болтунам по лицу, и всё станет хорошо.
Для всех этих людей он всегда будет слабым, очаровательным и ранимым мальчиком, даже если сам по себе он уже натуральный дядька. Для своей семьи н будет кем угодно, а остальные… ну тут как карта ляжет.
