Принуждение
22 июня 2024 г. в 19:53
Она подходит к его кровати, пока он готовится ко сну. Тот самый переход между дневной и ночной одеждой, странный, неудостоенный названия отрезок времени перед тем, как один костюм сменяет другой. Никто не выглядит изысканно или импозантно, натягивая пижамные штаны на одну ногу. Беделию радует, что Ганнибал Лектер не оказался исключением.
Он поднимает свой взгляд, когда она прислоняется к его двери. Она не потрудилась одеться, хотя и не преследовала цели соблазнить его. Едва ли это можно назвать соблазнением.
— Ты до сих пор не трахнул меня, — замечает она.
Ганнибал поднимает брови. Он заканчивает застёгивать пуговицы на шёлковой пижамной рубашке, прежде чем ответить:
— Многие уверены в том, что я трахаю тебя, и довольно часто. Возможно, даже слишком часто.
— Разве тебе этого не хочется, — бормочет Беделия.
Она не совсем уверена в том, насколько это правда. «Я по-прежнему верю в то, что сознательно контролирую свои действия» — сказала она ему, и это было ложью лишь частично. Независимо от того, что она сейчас делает, она не может быть свободной от его влияния, но, по крайней мере, может чувствовать, что сама выбирает делать это. Возможно, если она сознательно выберет продолжать этот фарс, то сохранит способность принимать осознанные решения. Беделия не уверена в том, дотягивает ли подобная аргументация до определения «пиздец», но, к сожалению, в комнате нет ни одного психиатра, которому она бы доверяла, чтобы спросить его мнения по этому вопросу.
Присев на кровать, она небрежно растягивается на ней, выглядит настолько безмятежно, насколько может, пытаясь успокоить дрожь в ногах и руках.
— Ты собираешься трахнуть меня сейчас, — она говорит твёрдым голосом.
Ганнибал склоняет к ней голову; она знает, что он оценивает её действия, а не тело. Он кажется весьма довольным, или, по крайней мере, удивлённым. Беделия сомневается, что лёгкая усмешка на его лице является всего лишь ответом на её приглашение — ладно, склонение — к сексу. Она предполагает, что, скорее всего, Ганнибал любит, когда его удивляют. Ему нравится видеть, как один из его маленьких экспериментов принимает оборот, которого он сам не предвидел. Ганнибалу доставляет удовольствие наблюдать за тем, что происходит.
Она сделала то, чего он не ожидал, и Беделия чувствует, как в её животе вспыхивает крошечная искра победы. Это не совсем возбуждение, и этого недостаточно, чтобы заставить её почувствовать что-то иное, кроме ужаса, который у неё вызывает идея оказаться зажатой под Ганнибалом, пока он будет входить в её тело. Но это помогает справиться со страхом.
— У меня есть выбор? — спрашивает Ганнибал, начиная расстёгивать пуговицы, которые только что застегнул. Спокойно и неторопливо.
Беделия сглатывает.
— А у меня? — бросает она в ответ.
— Конечно, — говорит Ганнибал, и Беделия чувствует желание ударить его. Или съесть. Прокусить зубами слои его кожи, оторвать мышцы от костей, чтобы от него не осталось ничего, кроме груды мяса на земле — это звучит прекрасно в данный момент.
— Ах, — она вздыхает, уставившись в потолок, и раздвигает ноги, пока он опускается на колени между ними.
Конечно, она это знала; знала, почему сейчас занимается с ним сексом. Но совсем другое — сказать об этом ему, громко. Признаться в этом открыто.
— Значит, это единственный выбор, который у меня остался, — говорит она. — Мой мизерный кусочек свободы. Ты не будешь принуждать меня спать с тобой.
— У тебя есть полная свобода действий, — замечает Ганнибал. Он полностью раздет, его нижнее бельё и пижама сложены на полу стопкой, которую нельзя назвать ни небрежной, ни идеально ровной. — Как и у всех людей. Ты вольна поступать так, как пожелаешь, Беделия, однако, на интуитивном уровне, ты чувствуешь, что некоторые решения, если ты их примешь, могут повлечь за собой действия с моей стороны, которые для тебя будут… нежелательными.
— Это, — она шипит, — и называют принуждением, Ганнибал.
Он слегка усмехается в ответ, и в этой усмешке заметны чистое удовольствие и возбуждение. Это заставляет её сердце биться быстрее, в то время как он протягивает свою руку рядом с ней, чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки и достать бутылку лубриканта.
— У меня нет презервативов, — Ганнибал говорит, смазывая пальцы своей правой руки. — Я полагаю, это не проблема?
— Беспокойство о презервативах — нехарактерно грубый для тебя способ незаметно похвастаться количеством твоих прошлых партнёров, — Беделия ворчит, стараясь сделать свой голос лёгким и безмятежным, пока Ганнибал берёт из изголовья кровати мягкую, шёлковую подушку, чтобы подложить под её бёдра.
Он кажется заботливым и деликатным. Её от этого тошнит. Как в замедленной съёмке, она наблюдает за тем, как его рука приближается к ней.
Она хочет смотреть, но, в конце концов, не может этого вынести. Она крепко зажмуривает глаза в ту секунду, когда его пальцы прикасаются к ней. Они длинные, тёплые, мягкие и скользкие. Другой рукой он немного раздвигает её бёдра, и она позволяет ему. И ей приятно. Если она продолжит держать глаза закрытыми, то сможет притвориться, что не чувствует ничего, кроме удовольствия, пока чужие пальцы играют с её клитором и нежно скользят внутрь неё.
Впрочем, это поможет лишь на какое-то время. Игнорирование Ганнибала никогда не было постоянным решением. Она вздрагивает, против своей воли взмахивая бёдрами, когда внутри неё оказываются два пальца. Она слышит, что второй рукой он прикасается к своему члену.
С той секунды, как решилась на это, она задавалась вопросом, попробует ли он её на вкус. Она испытывает облегчение от того, что ответ кажется отрицательным, хотя и подозревает, что он сделал бы это, если бы она его попросила. Но она не станет просить; мысль о том, что рот Ганнибала прикоснётся к ней, настолько ужасна, что она не может её вынести.
Она открывает глаза, когда он убирает руку и наклоняется к ней, почти прижимаясь своей грудью к её. Она чувствует болезненное желание. Её тело требует, чтобы к нему прикоснулись, несмотря на то, что ей хочется отодвинуться от него.
Однако, Беделия сделала свой выбор; и это единственное решение, которое она может принять сама.
— Готова? — спрашивает Ганнибал.
— Прекрати быть таким чертовски вежливым, — Беделия огрызается так, словно она не знает, что это дело — безнадёжное, и наклоняется, чтобы направить его внутрь себя.
Она никогда не испытывала особого наслаждения только от проникновения. Одного этого чувства ей всегда было мало, и сейчас она этому рада; возможно, она даже не кончит.
Ганнибал одобрительно вздыхает, когда входит в неё — резко, но не чересчур грубо — в первые несколько секунд преодолевая инстинктивное сопротивление её тела. Положив свои локти по обе стороны от её груди, он прижимает их тела друг к другу. Так, словно они любовники. Так, словно она сама его об этом попросила. В конце концов, она действительно сама его попросила.
Положив руки ему на спину, она ласково водит ногтями по его гладкой коже.
— Ты кого-нибудь насиловал раньше, Ганнибал? — спрашивает она.
Его толчки плавные и ровные, и он не сбивается с ритма, отвечая:
— Да.
Беделия моргает. Она рассматривает орнамент на потолке, радуясь, что Ганнибал занят делом и предоставил ей время, чтобы переварить эту информацию. На самом деле, вовсе не удивительно, что человек, который убивает, а затем ест людей, может, кроме того, насиловать их. Но она всё равно удивлена. Этика становится эстетикой. Ей тяжело поверить, что сексуальное насилие может быть в эстетическом вкусе Ганнибала.
— До этой ночи, — она хочет уточнить.
В конце концов, в этом и заключался весь смысл — заставить его трахнуть её. Её — пленницу, безвольную жертву, желания которой не имели никакого значения в этой игре, в которой он имел полную власть над ней, в то время как она была лишена любой силы. Она предполагала, что он не стал бы этого делать, если бы она сказала «изнасилуй меня» вместо «трахни меня». Возможно, она ошибалась.
— До этой ночи, — он подтверждает, слегка поднимая голову, чтобы одарить её самодовольной ухмылкой. Конечно, он, чтобы его чёрт побрал, знал всё это время, чего она от него добивалась. Это всё, чего она хотела — чтобы он сам подтвердил, что у неё действительно не было и нет никакого выбора. — Хочешь услышать об этом? Два раза: одну женщину и одного мужчину.
— В качестве эксперимента, — говорит Беделия.
— Исследования в юности, — поправляет Ганнибал. — С годами я усовершенствовал свой эстетический вкус. Ты удивлена?
Беделия качает головой и отворачивается, пытаясь уйти от его взгляда. Это больше не имеет значения. Не имеет значения, что она отказалась от последнего кусочка иллюзорной свободы, которую он ей даровал. Она резко взмахивает бёдрами навстречу его толчкам. Затем она стонет, и сомневается, что это не было попыткой сказать нет, когда он просовывает свою руку между ними, так, чтобы с каждым движением их тел оказывать давление на её клитор.
Она не хочет кончать, но теперь это неизбежно; не в силах это остановить, она чувствует, как сжимается вокруг него, уткнувшись лицом в его плечо, и даже не замечает, как он, вздрогнув, толкается в неё особо сильно, в последний раз. Вдыхает запах дорогого одеколона, смешанный с потом, и притворяется, что это её успокаивает. Делает вид, что удовлетворена, в то время как он, перекатившись на свою сторону кровати, притягивает её ближе к себе. Словно не замечает, что он намеренно не смотрит на неё, ласково прижимая её голову к своему плечу. Даёт ей возможность заплакать.
Она не плачет. У неё не осталось причин для слёз. Его семя вытекает из неё, неприятно прилипая к ноге. Беделия абсолютно сломана, и она почти чувствует облегчение.