Человек у обрыва

I. Уильям Мориарти и Майкрофт Холмс неловко расходятся в дверном проеме, соприкасаются плечами — домашний халат Уильяма встречается с дорогим костюмом, — отходят в сторону, один пропускает другого — и наоборот. Они никогда не поворачиваются друг к другу спиной. Майкрофт, Майкрофт. Что же ему нужно. Зачем-то приехал к ним очень рано, как будто и не спит никогда. Поговорил с Альбертом за закрытыми дверьми — но не знал, что Уильям сегодня тоже был в Лондоне. — Ты угроза, — говорит Уильяму Альберт. — Он ведь тебя совсем не знает. Я его подчиненный. Он в любой момент может сделать так, чтобы моя голова покатилась по двору Тауэра. — Но не делает этого, — в сторону говорит Уильям, листая утреннюю газету. Он уже немного жалеет, что стал обсуждать с Альбертом свои сомнения. Что это, думает Уильям. Ловит свои эмоции на поводок, рассматривает, как математическую проблему. Хватает какую-то ниточку — и идет по ней, к самому своему сердцу, редкому и ненадежному собеседнику. — Ему достаточно просто знать, — пожимает плечами Альберт. — Мистер Холмс демонстрирует свою власть так, что ты не можешь в ней сомневаться. Это очень тонкая игра. Нить приводит Уильяма к красной комнате. Тут живет удивительно несговорчивая эмоция: страх. Уильям мысленно выдыхает. Могло быть и хуже. — Да ты, брат, влюбился без памяти, — смеется Уильям, и Альберт улыбается — задумчиво, так, как давно не улыбался. Как будто сейчас снова протянет руку — и поделится с ним подарком из булочной. Уильям трет переносицу, вдыхает запах чая, чтобы успокоиться. Страх — замечательная эмоция. Но ее нужно задавить, пока она не помешала. — Ты уверен, — наконец говорит Уильям, — что он будет нам полезен? * — Интересного парня встретил недавно, — говорит Шерлок. Они с Майкрофтом курят одну сигарету на двоих, смотрят из окна дома на Бейкер-стрит на прохожих и соревнуются в дедукции. — Вот этот хромой, да, слева. Бывший чемпион Шотландии по боксу. — По гребле, — поправляет его Майкрофт. Шерлок никогда и ни о ком не говорит «интересный парень». — Блять, — цедит Шерлок. — Гребля!.. Но Майкрофту нужно знать точно. — Как он выглядел, — без интонации спрашивает Майкрофт. — Женщина справа, с собакой. Из Германии, скорее всего выходит замуж через месяц. — Ну-у-у, — тянет Шерлок, игнорируя даму с собакой. Это «ну-у-у» говорит Майкрофту больше, чем любое самое точное описание. * — Шаг в сторону Шерлока Холмса — и я лично прослежу, чтобы твои братья сгнили в Тауэре. Майкрофт приехал в Дарем так быстро, как только смог. Уильям Мориарти сидел в пустой аудитории и читал книгу. Он перестал водить глазами по страницам, но не пошевелился. Нет смысла угрожать ему смертью. Уильям Мориарти ее не боится. Но надо немного дожать. И Майкрофт дожимает: — Альберт, возможно, протянет месяц-другой. А вот Льюис умрет быстро. Хищник почуял другого хищника и запах крови. Уильям медленно поднялся из-за стола, его глаза выражали презрение и отвращение. — Это угроза, мистер Холмс? — Предупреждение, — Майкрофт улыбается, следит за реакцией Уильяма на свою улыбку. Без Альберта между ними они не могут вести никакой вежливый диалог. Старший Мориарти — настоящий дипломат. Майкрофт и Уильям общаются через него, как через медиума на спиритическом сеансе, даже когда говорят друг с другом. Он сглаживает тупое, гулкое напряжение между ними. Уильям останавливается в нескольких шагах; в его волосах запутались какие-то ветки, а еще он недавно спал — возможно, так и упал где-то в траву. Но Майкрофт не знает наверняка. Это его злит, но и немного радует. Приятно раскрывать загадку постепенно, да; как там говорит Шерлок, когда в лирическом настроении цитирует Гёте? «Котам нужна живая мышь, их мертвою не соблазнишь». …а вся их шайка слушается Уильяма, как бога. Этот бог, если бы только мог, сейчас убил бы его на месте. Но Уильям просто человек. Он раскачивается на носках туфель, поворачивает голову в сторону большого окна. — Вы мне надоели, Майкрофт, — улыбается Уильям. От этого оскала что-то меняется в Майкрофте, распрямляется в нем, как пружина. — Чего вы хотите? Вместо ответа Майкрофт снимает свою перчатку — и кладет ее вместе с белым конвертом на стол, поверх исписанных студентами тестов. Уильям поднимает бровь. — Там адрес, — говорит Майкрофт прежде, чем уйти. — Предлагаю решить нашу проблему. Уильям не двигается. Майкрофт видит, что он готов откусить ему руку без перчатки. Вежливый ответ дается среднему сыну Мориарти нелегко: — Я понял. Суббота подойдет? — Более чем. Но тогда выезжайте в пятницу. — Нужны ли нам секунданты? — спрашивает Уильям, когда Майкрофт надевает шляпу и прощается. Он имеет в виду — «мы будем там одни?». — Нет, — отвечает Майкрофт. — Секундант не нужен. * Уильям остается один и в каком-то странном опустошении смотрит на конверт на столе. В пятницу? На единственном вложенном листе — адрес в Дувре. Сукин сын, — думает Уильям. Ему очень хочется что-то ударить. Перчатка противного, чистейшего белого цвета выделяется на столе, и Уильям бездумно хватает ее, чтобы выбросить в ближайшую яму. Но прежде чем отправить перчатку в полет до помойки, он вдруг останавливается. Майкрофт Холмс не знает, кто он — не знает, что бросил вызов человеку, который вырос в приюте с крысами. От этой мысли Уильям начинает нервно, но торжественно смеяться. Бросить вызов может только аристократ — аристократу. А Лорд Холмс бросил перчатку человеку без рода, имени, титула. Но тем больше Уильяму хочется пережать ему горло локтем или ногой. В обеденный перерыв Уильям за полчаса читает книгу о дуэлях, с бешеной скоростью пролистывает желтоватые страницы, запоминает, анализирует. Каким оружием он хотел бы убить Майкрофта Холмса? Уильям представляет, как Майкрофт падает от выстрела в корпус, немного заваливается на бок. Уильям обязательно подойдет к нему, чтобы сунуть палец в его рану, прокрутить внутри, задевая ногтем внутренности, и сказать что-нибудь остроумное. А Майкрофт посмотрит на него своими синими глазами, под которыми к тридцати легли две заметные морщинки, и тогда— Уильям резко захлопывает книгу, пугая этим движением двух студентов, которые все полчаса издавали чмокающие звуки где-то в самом конце библиотеки. — Мальчики, — громко говорит Уильям. — Я все слышал. И я очень, очень злой. II. You got me looking for validation Pastures new Want me to love you in moderation Well, who do you think you're talking to? (Florence + the Machine, "Moderation") Путь в Дувр займет почти всю пятницу, и Уильям оставляет Льюиса за главного, отменяет занятия, сославшись на болезнь брата, и садится в поезд. С вагоне-ресторане с ним немного заигрывает официантка, и Уильям даже болтает с ней, когда она подходит долить кофе. Почти всю дорогу он по-дурацки улыбается и смотрит в окно. Мысль о том, что он сможет ударить Майкрофта Холмса по лицу или даже покалечить, греет где-то в груди. Они не выбрали оружие, значит, будут решать на месте. Уильям взял с собой трость — в надежде погрузить верное лезвие в чужую плоть, демонстрируя все свои умения, всю свою силу. Нужно будет склонить Майкрофта именно к холодному бою. На секунду Уильям возвращается к своей фантазии о пулевом ранении, рассматривает этот вариант событий со всех сторон, представляет, как Майкрофт закрыл бы глаза, лежа на осенней земле — и навсегда отпускает этот сценарий из головы. Вместо бесполезного гадания, Уильям решает привести в порядок все, что он знает о своем противнике. Это — залог скорой победы и унизительного проигрыша. Но и отлынивать тоже не получится. Альберт рассказывал, что Майкрофт свой пост занимает не просто так; что он был в Индии, Африке, Америке, Испании… Уильям на секунду сталкивается с леденящим сомнением. Сойти с поезда еще не поздно. Уильяму меньше всего хочется проиграть. Но еще меньше он хочет выглядеть трусом. На стороне Майкрофта — опыт и ум. На стороне Уильяма — ум и злость. Что же сильнее, что окажется важнее. От интереса к этому уравнению у Уильяма подгибаются пальцы на ногах. Перед сном он посвятил двадцать минут своим предположениям о том, чему и где учился Майкрофт Холмс. Результат оказался не слишком воодушевляющим. Он, скорее всего, владел несколькими восточными стилями рукопашного боя, французским ножным боем, был чемпионом Итона по фехтованию. Хорошо быть преподавателем — можно просматривать межуниверситетские архивы и не бояться вызвать подозрения. В архиве Уильям нашел старый номер студенческого вестника Оксбриджа. Короткая заметка без фотографий рассказывала, что на студента Оксбриджа напал какой-то ирландец — за статью о великом голоде. Альберт делился, что Майкрофт пережил несколько покушений на политической почве, когда только начинал и был моложе. «А что за оружие было, — спросил Уильям, стараясь звучать безразлично. — Что его не взяло?» Альберт отпил из бокала и сказал: «Не помню. Но у него на руке шрам. Не от лезвия и не от пули. Как будто от самодельной бомбы». В висках у Уильяма что-то стучит, и он смачивает пальцы в своем стакане с водой, прикладывает руки к голове. Спокойно. Не бойся. Оставалась призрачная надежда, что за все время работы в качестве «директора» — работы коридорной и умственной — Майкрофт успел потерять хотя бы часть своих навыков. Этот самообман немного успокаивает Уильяма, и он засыпает, прислонившись к окну. * В графстве Кент — обычно самом теплом в стране — плохая погода. Дувр встречает Уильяма порывами ветра и тяжелыми тучами. Иногда между туч ложатся редкие солнечные лучи, чертят ровные, как по линейке, дорожки. Уильям останавливается, чтобы посмотреть на эти полосы. У выхода с вокзала он задерживается, подходит к большой карте графства Кент на стене. — Профессор? — зовут сбоку, и Уильям по привычке оборачивается. Мальчик-прислуга с большими глазами растерянно мнет в руках какую-то записку. — Вам просили передать, когда вы приедете, — и протягивает записку Уильяму. Тот принимает ее. И решается спросить: — От кого? — От сэра Роберта Гиффорда, — весело откликается мальчик. Уильяму приходится признаться самому себе, что это довольно умно. Первый барон Гиффорд был знаком каждому мальчику, который увлекался английской политикой. В записке Уильям читает, что недалеко от вокзала его ждет лошадь. Ориентироваться по оставленному Майкрофтом кусочку карты трудно, и Уильям решает ехать вдоль береговой линии — так он не пропустит ни одного дома по краю скал. Чем дальше он отъезжает от центра Дувра, тем хуже погода. Лошадь немного боится низкого гула волн, и Уильям успокаивающе гладит ее по шее. Потом высчитывает, с какой скоростью ему нужно ехать, чтобы добраться хотя бы через час — и высылает лошадь в галоп движением поводий. В негустом лесу Уильям находит другую лошадь, которая мирно спит у деревьев. Он спешивается, на прощание гладит свою гнедую и идет к высокому холму. За холмом ветер дует так, что Уильям чуть не падает. С холма видно небольшое поместье, стоящее одиноко, как мираж. Даже без взгляда на карту Уильям понимает, что ему сюда. Запахивая пальто и преодолевая сопротивление ветра, Уильям постепенно спускается к заросшему лозой дому. Низкие резные ворота оказываются бережно открыты, как и красивая деревянная дверь. * В доме пусто, хотя в нем совершенно точно кто-то жил — возможно, даже лет пять назад. Вещи, говорящие о том, что это было летнее поместье, все еще тут. Если убрать годовую пыль, здесь можно даже остаться. Ветер дует в какие-то щели, заполняя комнаты воем привидений. Уильям оставляет свои трость и пальто на диване в гостиной. Чертыхается, когда понимает, что пальто теперь в пыли, снова берет его в руки и успевает заметить небольшой чемодан с кодовым замком, а рядом — аккуратно сложенный пиджак. У дивана кто-то ровно поставил пару блестящих оксфордов. Уильям чувствует себя маленьким мальчиком. Но он не будет рыться в чужих вещах. По крайней мере, не сейчас. Уильям выходит на улицу, набросив пальто. Он хочет обойти дом по кругу, посмотреть, куда выходит какое окно, и откуда можно безопасно упасть, чтобы приземлиться в сад — на случай, если понадобится отступить. Обогнув второй угол, Уильям замечает фигуру где-то вдалеке и понимает, что дом стоит совсем-совсем на обрыве, до меловых скал рукой подать. И какой дурак сунется прямо к обрыву в такую погоду. III. Time it took us To where the water was (Florence + the Machine, "What the Water Gave Me") Уильям подходит к Майкрофту и старается перекричать ветер: — Что-то интересное увидели? Тот замечает его, говорит вместо приветствия: — Как дорога? — Сносно, — Уильям держит шляпу двумя руками — и заглядывает вниз, туда, куда смотрит Майкрофт. Воды пролива Па-де-Кале кидаются на меловые скалы, как обезумевшая женщина на своего любовника, шумят, шевелятся; если шторм усилится, то волны смоют двух людей, а может, и сам дом. Уильям отводит взгляд на другую стихию — и видит, что этот задумчивый человек — какой-то незнакомец, который ничего ему не сделал и с которым Уильям совершенно не хочет драться. От прически Майкрофта при таком ветре не осталось и следа, а от его привычной спеси, казалось, тоже. Он загипнотизированно смотрит вниз, на воду, уткнув нос в поднятый воротник. Брызги попадают на его высокие сапоги, и Уильям косится на свои ботинки, которые вымокли от этой короткой прогулки к обрыву. — В доме есть еще одежда и обувь, — говорит Майкрофт, выныривая из воротника. Его голос тоже звучит по-другому, не раздражает, не вызывает желание что-то сломать. Майкрофт достает карманные часы, и Уильям понимает: он приехал быстрее, чем Майкрофт рассчитывал. Он немного загнал лошадь, потому что торопился. Зачем? В этом пустом, но красивом пейзаже Майкрофт выглядит на своем месте. Он такой же, как эти меловые скалы — сухой, ровный, и такой же, как пролив — если потерять контроль, волна убьет тебя. Если вглядываться в воду слишком долго, то можно утонуть. Уильям чувствует, что ему становится жаль потраченного времени. От досады он выпускает шляпу из пальцев, и та улетает прямо в пасть пролива. Майкрофт дергается, но тут же расслабляется. — Не успели бы поймать, — говорит он, и Уильям кривится от этого подразумеваемого «мы». — Море забрало. Но море — щедрая стихия. Если что-то забирает, непременно что-то дает. — Я пришел убить Майкрофта Холмса, — говорит Уильям, и Майкрофт улыбается внутрь своего воротника. — Вы его случайно не видели? Такой мрачный и неприятный тип. * Майкрофт Холмс становится собой в тот момент, когда переступает порог брошенного дома. Меняет сапоги на оксфорды, стягивает длинное пальто. Уильям снова чувствует злость и раздражение. Все, что осталось от человека у обрыва — это вьющиеся пряди, влажные от погоды. Майкрофт проводит рукой по волосам, зачесывает их назад. Один непослушный завиток щекочет ему щеку, он морщится и снова убирает волосы — в этот раз более сильным движением. И окончательно уничтожает незнакомца. — Чаю? — буднично говорит Майкрофт. Уильям соглашается. Для кого-то из них это последнее чаепитие, нельзя отказывать друг другу в соблюдении традиций. — Здесь есть горничная? — Уильям заглядывает на кухню, ищет глазами платье и чепчик. — Нет, — немного удивленно отвечает Майкрофт. — Я сам приготовлю. И чашки, наверное, он тоже сам мыл, думает Уильям, глядя на закатанные рукава чужой рубашки. Кто бы мог представить. Альберт не соврал: на левой руке Майкрофта шрам, почти незаметный, если не знаешь, где искать. Тянется змеей от расстояния между большим и указательным пальцем и уходит вокруг руки. Действительно, не шпага, не патрон. А как будто что-то мелкое и железное, брошенное с ужасающей силой огня. — Вы решили, как хотите драться? — Уильям садится на диван, поднимает своим весом легкое облачко пыли. — Я привез дуэльные пистолеты, — Майкрофт шумит сервизом на кухне. — Но сам предпочел бы шпаги. Молоко, сахар? — Молоко, — Уильям кладет ногу на ногу, ощущая какое-то напряжение в плечах. — Я тоже за холодное оружие. Майкрофт приносит поднос с чаем, жестом приглашает Уильяма. — Снейквуд? — спрашивает он, пока Уильям наливает в свою чашку молоко. — Змеиное дерево — редкость. У моего брата трость из змеиного дерева, но он человек военный. — Уильям вдруг останавливается, понимая, что выдал себя. Майкрофт аккуратно и красиво пьет чай. Уильям незаметно сжимает кулак. Майкрофт теперь знает, что Уильям никогда не был на войне — и вычеркивает в голове навыки, которыми он обладает. Счет один—ноль. Нужно взять себя в руки. Если он так поплыл от одного вопроса, то что будет в бою? Страх постепенно закручивается внутри головы Уильяма — и мутирует в чистую, прекрасную злобу. Их чаепитие длится недолго, но эти минуты тянутся и тянутся, как лондонский дождь. Уильям ставит пустую чашку на поднос. Взгляд вправо — туда, где опирается о край дивана его трость. И снова поворачивается к Майкрофту. Тот смотрит на него поверх чашки своими синими глазами, и Уильям понимает, что он тоже ждет. Готов с самого начала чаепития, а может и с самой их встречи у обрыва. Уильям чувствует, как бьется у него сердце — от предвкушения. Майкрофт ставит чашку на поднос, и ему нужно чудо, чтобы убрать руку вовремя — Уильям бьет голым лезвием по столу со скоростью молнии. Майкрофт перекидывает себя через диван — и скрывается где-то в других комнатах. Уильям толкает ногой чайник столик — просто для устрашения, — и сервиз летит на пол, разбивает плотную тишину старого дома. Трость приятно греет руку, несмотря на то, что лезвие и рукоятка — холодные. Уильям перебрасывает трость из одной ладони в другую, разминает шею. Настоящая игра начинается сейчас. Уильям ищет Майкрофта по комнатам, расслабленно заглядывает то в одну, то в другую, слушая каждый скрип в доме, каждый шорох. — Кис-кис-кис, — нараспев зовет Уильям. Что-то еле слышно хрустит — и почему-то сзади. Уильям с шумным выдохом разворачивается — как раз чтобы заблокировать чужую атаку. Его тут же снова накрывает злость: Майкрофт дерется правой рукой и держит левую за спиной. Эта наглость заставляет Уильяма выйти из-под напора чужого лезвия и кинуться вперед — в ближний бой. Майкрофт должен держать дистанцию, если не хочет умереть. И он это понимает — никогда не подходит вплотную, и Уильям прорывается через отзеркаленную защиту, сокращает время на взмах и дерется рваными, короткими движениями. А потом Майкрофт решается на опасный шаг: приближается в очередном ударе, металл звучит о металл, их шпаги скрещиваются на расстоянии волоса от их лиц. Уильям может ощутить чужое дыхание и видит отражение себя — злого, раскрытого, как рана — в темных глазах. — Слева, — тихо говорит Майкрофт. И уходит назад, разрывает их связь. Уильяму хочется плюнуть на пол от этой подсказки. И он выражает свое недовольство — бьет Майкрофта по лицу кулаком, но тот блокирует удар — наконец-то — левой рукой. Уильям бросает весь свой корпус вбок, чтобы развернуться и провести шпагу между собственной рукой и телом — и ранить открывшегося Майкрофта. Лезвие натыкается на блок рукоятки, и Уильям разочарованно выдыхает. Потом его ведут, как в танце — подхватывают одним движением, разворачивают, и Майкрофт больно толкает его в грудь — почему-то ладонью, а не кулаком, — бросает подальше от себя. Уильям расставляет ноги, чтобы удержаться — и тут же ведет корпус вперед в выпадающей атаке. Майкрофт уходит влево почти так же невесомо, как в вальсе, и Уильям не успевает повернуться, не успевает отразить удар по спине и боку. Судя по силе удара, Майкрофт бьет его ногой, и Уильям больно летит грудью о каминную полку. С нее падают на пол фарфоровые фигурки и фотография в рамке. Уильям в спешке наступает на снимок, стекло неприятно хрустит под ногами. Ему нужен другой план. Майкрофт приближается быстро, как животное, зажимает Уильяма между собой и своей шпагой, вталкивает его в стену у камина, тянет оружие на себя. Лезвие идет вверх по одежде, цепляется за волокна шерсти, приближается к горлу. Уильям рад, что удар в спину не считается победой в дуэли — иначе Майкрофт уже убил бы его. Есть только один способ уйти отсюда. И если Уильям правильно составил психологический портрет противника, у него получится. Уильям расслабляет свое тело так, как может — обмякает в чужих руках. Майкрофт застывает — лезвие останавливается — на какую-то секунду, но этой секунды достаточно, чтобы Уильям скользнул вниз, в образовавшееся расстояние между ними и шпагой. Лезвие царапает кожу на подбородке; у него получается оказаться у ног Майкрофта — и со всей силы провести своей шпагой почти вслепую. Впервые за весь их бой Майкрофт выдыхает от боли. Уильям подрезает его где-то в области лодыжек, и он уходит назад, открывая путь. Уильям поднимается и бежит туда, где он нашел черный ход, пока обследовал дом снаружи. * Драться на улице намного легче. Видно, что Майкрофт не гулял долго — он то и дело наступает в некрупные ямки во влажной земле, о которых ничего не знает, и перестраивает атаки из-за положения тела. Уильям замечает кровь на своей шпаге. Радость, яркая, как вспышка, опьяняет его. Они дерутся почти у обрыва — у той его части, которая обрамлена некрутым спуском к воде. Уильям рискует: выпадает вперед, тянет руку как можно дальше, и Майкрофт бьет его своим локтем прямо в сгиб руки. От боли Уильям роняет шпагу и, кажется, даже издает какой-то сдавленный звук, который не слышно из-за шума волн. Это проигрыш — он не успеет поднять оружие из влажной травы, не успеет оттолкнуть Майкрофта, движения которого слажены, отточены, как его профиль, как меловые скалы. Ему нужно чудо, чтобы выжить. И оно случается. Уильям видит, что Майкрофт вдруг пошатывается на раненых ногах — заносит левую назад и не находит опоры. А потом падает прямо в пропасть. На секунду становится совершенно тихо. Уильям сидит на траве на полусогнутых ногах, тянется на полпути к своей шпаге и смотрит на еле видную сквозь морской туман линию обрыва. Звук возвращается постепенно. Сначала он слышит свое рваное, загнанное дыхание. Потом слышит шум волн. Но больше ничего. Ни криков, ни стонов. Ветер охлаждает его разгоряченное лицо, приносит немного спокойствия. К горлу Уильяма подходит какой-то неприятный ком. Он часто-часто моргает, прищуривается. В голову, как воды пролива, текут мысли: какая там высота. Есть ли внизу земля. И другая мысль, которая давит ему на грудь, как демон на средневековых гравюрах. Эта мысль поднимает его на ноги, заставляет медленно подойти к обрыву — и посмотреть в глаза своему страху. Он видит в воде острые камни и скалы, и глаза начинает щипать, Уильям резко отворачивается от воды, но потом смотрит снова. Через белесую пелену он видит узкую полоску пляжа, которая идет, как лента, вниз, по наклону обрыва. Почти у края воды он замечает тело — в нескольких метрах от острых камней. Уильям чувствует, как у него немного подкашиваются ноги, словно это ему подрезали лодыжки шпагой. Он делает два глубоких вздоха, перехватывает свою трость в руке. И срывается с места, чтобы побежать по песку вниз. * Майкрофт лежит лицом вверх, одна рука на груди, другая — со шрамом — откинута в сторону. Уильям аккуратно подходит, не слишком близко, так, чтобы убедиться — жив или мертв. Майкрофт жив. Грудь поднимается и опускается в рваном ритме. Уильям шумно, почти панически выдыхает. А потом подходит ближе, садится и давит коленом Майкрофту на грудь. У того изо рта вытекает немного воды — наглотался, пока лежал здесь. Уильям прижимает голое лезвие к чужой шее. В синих глазах нет никакого религиозного страха, нет мольбы, нет просьбы, почти нет сожалений. Уильям на секунду зачарован. Такое редко увидишь в глазах человека, который понимает, что ему сейчас перережут горло. Он надавливает на трость еще немного, потом еще. Майкрофт говорит что-то одними губами — наверное, молится — и медленно закрывает глаза. Уильям концентрирует всю свою силу в правой руке — а потом с глухим криком отбрасывает трость куда-то в сторону воды, выпуская душащую его эмоцию, слишком сильную, чтобы ее проглотить, слишком горячую, чтобы ее игнорировать. Майкрофт немного сводит брови. И вдруг хрипло говорит: — Слабак. Что-то пронзает бок Уильяма такой болью, что он валится на землю, поджимает ноги к груди. В боку торчит нечто, похожее на длинную стеклянную иглу, из небольшой раны выходит кровь. Уильям часто-часто дышит, обнимает себя руками. Боль настолько сильная, что он почти ничего не слышит и не видит. Его ум собирается в одну маленькую точку, отчаянно ищет пути отступления. Майкрофт Холмс поднимается с земли и говорит: — Старайся не шевелиться. Будет больнее. Он садится, пережимает Уильяму грудь коленом — зеркалит то, что было долгие-долгие секунды назад. — Последние слова? — спрашивает он глубоким, спокойным голосом. Уильям собирает все свои силы, чтобы выплюнуть: — Ублюдок. — Как хочешь. Боль перетекает, будто по рельсам, из бока в висок — и все вокруг уходит на какое-то бесконечное расстояние от Уильяма, все утягивается до размеров самой далекой звезды на фоне черных-черных глубин бессознания. * Возвращение происходит медленно и неприятно. Уильям ворочается на мягком, не понимая, жив он или уже нет. Тело ощущается как один большой синяк с центром где-то внизу и слева, а еще — в виске, куда его ударил Майкрофт. Это последнее, что Уильям помнит. Там, где он находится, какой-то приятный приглушенный свет. Ноги упираются во что-то железное, и Уильям понимает, что он на кровати, слишком маленькой для его роста. Тут наверняка спал ребенок. Усилием воли он заставляет себя сесть. Бок тут же ноет, и Уильям прижимает к нему руку. Чувствует шершавую поверхность бинта. Он оглядывает себя, ищет еще повреждения. Но кроме раны и нескольких синяков на голых ногах — ничего. На нем свежая, полузастегнутая рубашка, где-то на пару размеров больше, чем нужно, и его белье. Уильям задумывается о том, как он здесь оказался, и его прошибает дрожь, как если бы кто-то вдруг провел короткими ногтями по куску картона. Он садится, немного утопая в мягком матрасе, старается справиться с головокружением. Собирается с духом и встает с низкой кровати. По обгоревшей свече, предусмотрительно накрытой мутным куполом, чтобы было не трудно спать, Уильям примерно понимает, сколько времени прошло с его поражения. Дом тоже успел прогреться — видимо, Майкрофт разжег камин. На прикроватном столике оставлен стакан воды. Уильям шумно пьет и смотрит на книги. Высокая книжная полка вся заставлена, пыль скрывает названия. Он ведет рукой по корешку ближайшей книги и едва не давится водой. «Занимательная химия для дошколят». * Найти Майкрофта не трудно — он сидит в гостиной, напротив камина, и как будто что-то читает. Рука со шрамом вытянута в сторону, в ней тлеет сигарета. Уильям бесшумно подходит к нему со спины, заглядывает через плечо. Майкрофт смотрит на мятую фотографию — наверное ту, которую уронил Уильям во время их драки. На мутной фотографии, сделанной, вероятно, по одной из самых первых технологий, — мальчик настолько полный, что Уильям узнает в нем Майкрофта только по глазам, очень глубоким и умным для ребенка. А на коленях у мальчика младенец, который истошно вопил во время съемки, открыв беззубый рот. Уильям мягко смеется. Майкрофт немного поворачивает голову, тушит сигарету о керамическую пепельницу на столе. — Довольны? — спрашивает Уильям. Он садится в кресло напротив, подбирает под себя босые ноги. — И да, и нет. — Майкрофт смотрит куда-то в сторону, на свой открытый чемодан. Там лежит какая-то одежда и стопка бумаг. — Мне ничего не нужно, — Уильям опережает его просьбу. — Не холодно. Это не ложь. Ему не холодно, ему только очень, очень больно от ранения странной иглой. В свете от камина, формирующем странные тени, они изучают друг друга. Уильям замечает, как красиво высохли волосы Майкрофта — от тепла огня. По бокам худого лица легли аккуратные волны. В этом полупустом доме он явно не нашел, чем их зализать. — Вам идет, — невпопад говорит Уильям, и его голос немного срывается от боли. Майкрофт замечает. — Боль пройдет, — подумав, говорит он. Как назло пропускает ладонь через волосы, разрушает все. — Но шрам останется. И он тянет свою рубашку наверх, вытаскивает ее из брюк, демонстрируя немного загорелое, поджарое тело. Уильям сглатывает, всматривается. Видит на левом боку небольшой шрам. — Ирландец? — спрашивает он. — Ирлан… — Майкрофт замолкает, осознает. — Нет, это американские индейцы. Хотя, — он вдруг улыбается, широко-широко, демонстрируя клыки, которые немного больше других зубов, — с ирландцем забавная история. — Не могу дождаться ее услышать, — хрипит Уильям. Чтобы немного полегчало, он сворачивается в кресле, как ребенок. — Расскажите. Ему нужно о чем-то думать, чтобы мозг отвлекался от боли. Майкрофт молчит, но недолго. — Я написал статью в газету, — он роется в карманах, достает спички и сигареты. — О великом голоде в Ирландии. Хотел выслужиться перед Королевой, оправдывал ее. И, как дурак, подписался своим именем. Он чиркает спичкой, закуривает и продолжает: — Но, конечно, она была виновата. Стратегический и человеческий просчет. Уильям даже поднимает голову от удивления. Майкрофт Холмс — последний человек, от которого он надеялся бы услышать критику в адрес Королевы. — А если настучу на вас, — тихо говорит Уильям, и Майкрофт опять смеется. — Эта статья, — Майкрофт делает затяжку, — попала в руки группе ирландских активистов. Один из них захотел убить меня. — Как он вас нашел? — А вот это и есть забавная часть. Он ходил по Лондону несколько дней и кричал — «Холмс, Холмс!». И в один из этих дней я взял и обернулся. Что-то трещит в камине, они оба поворачиваются в сторону звука. — Он разбил мне нос, — помолчав, продолжает Майкрофт. — И в таком виде я приехал на Рождество домой. Братец чуть от смеха не лопнул. — Можно сигарету? — Уильям говорит это как-то резко, но ему немного не до этикета. Майкрофт достает из портсигара сигарету, сам зажигает ее и сам подкуривает. И передает в чужую бледную руку. — Спасибо, — Уильям затягивается, прикрывает глаза. А потом спрашивает: — А индейцы? — Индейцы, — Майкрофт весь потягивается, откидывается на диване. — Я выполнял личную просьбу Королевы в Америке. Это интересное место. — Уильям замечает, что Майкрофт не называет Америку «страной». — Нужно было… кое-что изъять. — Кое-что, — смеется Уильям, стараясь не потревожить рану. — Вы уже наговорили… лет на десять в Тауэре. А у меня… хорошая память. — А откуда, — Майкрофт сощуривается, свет камина подчеркивает его морщинки, — ты знаешь, что я не убью тебя сегодня? — Не убьете, — выдыхает Уильям. — Я вам нравлюсь. Майкрофт вдруг заходится в беззвучном смехе, запрокидывает голову назад. — Перестань, — говорит он, смеясь. — Мир не крутится вокруг тебя. Я в молодости тоже думал, что всем нравлюсь. — Пока ирландец, — немного задыхаясь, произносит Уильям, — не разбил вам нос? — В том числе. — Майкрофт замолкает, и Уильям едва сдерживается, чтобы не попросить его продолжить. Что-то снова трещит в камине; ветер снаружи как будто усиливается, где-то скрипят полы. — Мне нужно было изъять несколько памфлетов о Георге Третьем, — говорит Майкрофт. — Что ты думаешь об этом короле? Уильям перехватывает сигарету губами. Пепел падает куда-то на пол. — Он один из немногих королей, кто не был ни преступником, ни тираном. — Согласен, — Майкрофт как-то тяжело, непонятно вздыхает. — Но в Америке он — великий тиран. Королева попросила меня забрать несколько книг у индейцев чероки. К тому времени почти все племена были на стороне колонистов, британских индейцев уже не оставалось. — Вы попали в плен? — Уильям аккуратно высказывает свое подозрение. — Да. Уильям меняет позу в кресле, свешивает одну ногу. Майкрофт как-то потерянно смотрит на чужое колено. — Как вы спаслись? — Уильям медленно качает ногой. — У чероки уже была письменность, — Майкрофт отворачивается от него в сторону камина. — Я выучил их язык и мог с ними общаться. — Скажите что-нибудь, — Уильям наклоняет голову на бок, закрывает глаза. Майкрофт думает, слышно, как он делает затяжку. И произносит слова, далекие от его идеального королевского английского: — Гагеюа нихи. — Это… — Уильям задумывается. Перебирает в голове все, что знает о языках. И тихо рассуждает уже вслух: — Английский язык — аналитический. Предположим, что язык чероки — нет. Слова на слух всего два. Если это полное предложение, то одно из двух слов — глагол. Майкрофт заметно напрягается, скулы двигаются так, будто он злится, и Уильям с удовольствием это замечает. — Значит, все-таки глагол. От умственной работы боль понемногу затухает, и он продолжает: — Возьмем за основу то, что для полного предложения нужно три слова. Как в… «я люблю тебя». Местоимение, глагол, дополнение. Наша гипотеза — язык чероки не аналитический. И возможно, в самом глаголе спрятана форма местоимения. Тогда первое слово — это форма «я люблю». А второе… Майкрофт резко встает с дивана, идет к своему открытому чемодану. Берет оттуда что-то — Уильям успевает увидеть блик. — Продолжай, — говорит он. — Если догадаешься, получишь подарок. — Я почти уверен в том, что вы мне сказали, — Уильям снова поворачивается в кресле. — И вы это знаете. — Ты на самом деле гений, — Майкрофт подходит к креслу, его присутствие вдруг начинает странно давить на Уильяма. О, конечно, он только сейчас заметил его талант — а не тогда, когда он дрался с ним, почти не уступая. Ему хочется расцарапать Майкрофту лицо — или обнять его. Хочется с одинаковой силой. — Опиум, — Майкрофт подает ему ампулу. — Шприц тоже есть. Уильям дышит тяжело и часто. Ему невыносимо больно, но прежде, чем принять опиум, он хочет узнать о странном оружии. — Чем вы ранили меня? — Это оружие чероки, — Майкрофт кладет руки в карманы брюк. А потом неожиданно опускается перед креслом на одно колено, как перед Королевой. — Они подарили мне его, но перед этим испытали на мне же. Я не помню, сколько они меня мучили. Помню, что кричал. — Я бы, — Уильям старается дышать как можно ровнее, — многое отдал, чтобы услышать ваши крики. Взгляд Майкрофта становится каким-то стеклянным и диким, как если бы он увидел перед собой мертвеца. — Взаимно, — говорит он. Они смотрят друг на друга, как звери в клетке. Уильям пытается понять, как их довольно невинный разговор привел их в эту странную точку. Боль мешает ему думать, заставляет сжимать зубы, заставляет ненавидеть Майкрофта — хотя еще днем, когда Майкрофт оступился и упал с обрыва, Уильям почти понял, какое чувство он принял за страх и какое чувство заставило его опрометчиво бросить свои дела и приехать в Дувр. Майкрофт Холмс, сам того не зная, столкнул интересы Уильяма Мориарти и Преступного Лорда. Преступный Лорд ответил на вызов, когда Майкрофт стал угрожать его братьям. Но это было необязательно — Майкрофт бы ничего не сделал, как он ничего не делает с Альбертом, хотя видит его почти каждый день. И Майкрофт знает, что Преступному Лорду нужен Шерлок Холмс — но не для того, чтобы убить его. Преступный Лорд заинтересован в безопасности Шерлока Холмса так же, как сам Майкрофт. Это не Преступный Лорд приехал в Дувр. Это был Уильям Мориарти, который кинулся на встречу с интересным ему человеком, как школьник. Уильям, гений и молодой профессор, вдруг чувствует себя ужасным глупцом. Может ли быть, что Майкрофт выиграл эту дуэль тогда, когда Уильям сел на поезд в Дувр? — Приоритеты, — вдруг говорил Майкрофт. — Политика — это наука о приоритетах. Наука решать, что сейчас важнее. — Майкрофт, — зовет Уильям. — Дайте мне опиум. Но если есть вещи, которые вы не готовы услышать после того, как я вколю ампулу, то уходите. Уезжайте. Сделайте так, чтобы мы никогда больше не встретились. Уильям не знает, почему он решил, что Майкрофт струсит. Он не струсил, когда писал о великом голоде, не струсил в плену у индейцев, не струсил осудить Королеву. — Есть кое-что еще, — Майкрофт поднимается с колена, снова что-то ищет в своем чемодане. На ноги Уильяму падают два свидетельства о рождении — его собственное и Льюиса. В ушах у Уильяма шумит так, что боль уходит куда-то внутрь, забивается, затирается под огромной волной понимания. — Советую перепрятать, — говорит Майкрофт. — Еще кто-то знает? — Уильям чувствует, как сухо у него в горле. Майкрофт безошибочно понимает его вопрос. — Шерлок не знает. Я предположил, что он должен узнать позже. Уильям чувствует к Майкрофту странную, противоестественную благодарность. — И вы все равно позвали меня на дуэль? — Дуэль, — Майкрофт подходит к столу, берет с него фотографию, смотрит на нее пару секунд, — это состязание равных. А потом Майкрофт бросает фотографию в огонь — пламя сжирает двух детей с головы, шипит от фотографических химикатов. — Вы… что-то хотите за молчание? — Уильям понимает, что сейчас его очередь правильно истолковать чужие слова. — Хочу. — Майкрофт смотрит на пламя, его лицо в причудливых узорах света выглядит еще старше. — Могу поделиться наблюдением. В этой стране очень мало людей, которые никогда никого не убивали. Чудовищно мало. Он поворачивается к Уильяму и улыбается — очень грустно и очень мягко: — Мы с тобой в это малое число не входим. Уильям сглатывает внезапно подступившую к горлу влагу. Кого же ты убил, думает он. В Америке ли, в Испании ли?.. — Шерлок Холмс, — догадывается Уильям. — Он никогда никого не убивал. — Я бы очень хотел, чтобы так это и осталось. Майкрофт отходит от камина, нависает над креслом, расставляя руки по обе стороны от головы Уильяма. Это дешевый трюк, но он работает: Уильям чувствует себя меньше. — Это приоритет, — Майкрофт говорит куда-то Уильяму в макушку, и тот чувствует кожей вибрации от глубокого голоса. — Ты можешь воспользоваться чем угодно, что услышал от меня сегодня, повернуть это против меня так, как захочешь. Но— — И ваше признание? — перебивает Уильям. — На языке чероки. — И его тоже, — Майкрофт отталкивается от кресла, снова отходит к камину. Уильяма поражает его честность; удивляет, что Майкрофт так легко признает собственную слабость, так легко и уверенно принимает правду. — Но Шерлок Холмс не должен стать убийцей, Уильям. Боль снова накатывает, как воды пролива, мешает ответить, мешает думать, мешает поспорить. Зачем этот спектакль, устало думает Уильям. Ты же знаешь мое настоящее имя. — Дайте шприц, — тихо говорит он. IV. Ампула действует быстро. У Майкрофта легкая рука, так что укол почти не ощущается. Уильям разминает руки и ноги, выгибается дугой. Боль мелкими волнами откатывает, уходит все дальше и дальше, дальше и дальше. — Да, — не сдерживаясь, тянет Уильям, когда наконец может пошевелиться, может поднять руки наверх. — Да, да, да. Майкрофт решил остаться — лег на диване с какой-то небольшой книжкой и почти сразу уткнулся в нее. — Вы знаете, — громко говорит Уильям, перегнувшись через кресло, — что побочный эффект опиума — эйфория и болтливость. — Я потерплю, — отвечает Майкрофт, не отрываясь от книги, только перелистывает страницу. Все пока что в порядке, думает Уильям. Пока что никаких глупостей. Его сознание немного плывет, покачивается. Он смотрит на руки, чтобы следить за своим состоянием. Когда очертания пальцев поплывут, он предупредит Майкрофта. Это будет значить, что ему пора уйти — в другое место или насовсем. Так они договорились. План был неплохой: они оба друг другу доверяли, насколько это возможно в их ситуации. Но пока все в порядке. В доме тихо. Уильям слышит только треск свежих дров в камине и шелест страниц. Так продолжается сколько-то минут, сколько-то часов, Уильям не знает точно, сколько. Его измененное сознание плохо ориентируется во времени. Все идет по наклонной, когда Уильям слышит шепот в ушах. Это его собственный голос, только составленный из нескольких таких же. Он резко садится в кресле. И слышит, как Майкрофт закрывает книгу. Потом поднимается, кладет книгу в чемодан — и уходит, захватив свои вещи. Забирает даже пальто. Уильям остается в гостиной в один. Он замечает детали, которых раньше не видел. Вот пятно от пролитого чая на ковре — с тех пор, как Уильям опрокинул чайный столик. У камина — уже прибрано, но видно мелкие осколки от стекла рамы, которые застряли в щелях деревянного пола. Уильям перекладывается на диван, с радостью вытягивает ноги. Чувствует, что диван еще теплый от другого тела. Он планирует так и заснуть, проспать до середины дня, проснуться — и уехать в Дарем. Может, прочитает пару книг, если не получится уснуть. …но ему кажется, что он слышит, как открывается и закрывается тяжелая входная дверь. И его сознание падает в такие темные глубины паники и сожаления; он смотрит на свои руки, но видит только пропасть. Уильям поднимается, взглядом ищет хоть что-нибудь, что можно надеть на ноги. Майкрофт оставил высокие сапоги в углу, на листах газеты. * Во дворе никого нет. Стоит глубокая ночь, в небе графства Кент видно звезды. Буря уже утихла. Гнедая пришла из леса сюда и теперь аккуратно пощипывает какую-то траву у края обрыва. Уильям подзывает лошадь, та узнает его. Ехать в одной рубашке холодно, ехать быстро — еще холоднее. Уильям раздраженно думает, с какой скоростью гнал Майкрофт, раз сейчас он так долго не может его догнать. Но расстояние должно неумолимо сокращаться. Гнедая настораживается, водит ушами, и Уильям тоже слышит другую лошадь, как будто совсем рядом. — Майкрофт Холмс! — кричит Уильям в темноту, и этот крик позволяет ему выпустить все, что он хочет выпустить. Галоп другой лошади становится громче; Майкрофт выезжает откуда-то из-за деревьев. Спешивается, гладит лошадь по спине. Уильям тоже спешивается и идет ему навстречу; несколько раз спотыкается, едва не падает. — Мы договорились, — спокойно напоминает Майкрофт. — Я знаю, — Уильям немного запыхался. — Теперь я хочу, чтобы вы вернулись. Майкрофт молчит, крепко держит лошадь за поводья. — Ты, — говорит он, глядя куда-то в звездное небо, — понимаешь, что будет, если я вернусь? — Да, — Уильям тоже поднимает голову. Над ними — чудо, которое нельзя увидеть в Лондоне из-за дыма фабрик. — Я понимаю это с той минуты, как вы приехали в Дарем. — И ты понимаешь, что это никогда не повторится потом? Этот вопрос сложнее. — Понимаю. — Уильям смотрит на свои руки. Очертания пальцев теряются, смешиваются с рисунком травы. — Это ясно с той минуты, когда вы сказали мне о приоритетах. Опиум стучит в висках, и Уильям тихо добавляет: — Вы красивый. Между ними повисает пауза. — Тут темно, — наконец говорит Майкрофт. — И ты под опиумом. — Я не про Майкрофта Холмса, — Уильям тянет Майкрофта за руку за собой, обратно к дому. — Я имел в виду человека у обрыва. * — Он не очень любит появляться на публике, — они идут обратно, каждый ведет свою лошадь. — Его мало кто видел. — Альберт видел? — спрашивает Уильям. Опиум немного развязывает ему язык. Майкрофт задумывается. Уильям не знает, какой ответ он хотел бы услышать. — Видел. Они некоторое время идут молча. — Он мне об этом не рассказывал, — голос Уильяма звучит как-то глухо. — Я знаю. Я попросил его молчать. — Сколько языков знает человек у обрыва? — спрашивает Уильям, чтобы немного успокоить себя. Сердце странно и быстро бьется, даже для человека в его состоянии. — Десятка три, наверное. Он перестал считать после очень редкого языка небольшого племени в Уэльсе. — А он может, — смеется Уильям, — на каждом из них сказать, что я ему нравлюсь? V. But would you have it any other way? Would you have it any other way? (Florence + the Machine, "What the Water Gave Me") Им приходится сначала докинуть новых поленьев в камин, и только потом Уильям обнимает его, кладет голову на плечо — и ведет его куда-то по комнате, как в танце. — Как ты хочешь, чтобы это случилось? — спрашивает Майкрофт. — Все равно, — говорит Уильям ему в руку. — Лишь бы он не отходил от меня. — Позови его, — Майкрофт берет его руку, прикладывает к своим волосам. Уильям треплет густые темные пряди до тех пор, пока человек с обрыва не возвращается. — У меня тоже есть секрет, — Уильям едва сдерживает улыбку, глядя на задумчивого незнакомца. Чуть приподнимается на носках, сокращает их небольшую разницу в росте, и, мазнув губами по чужом уху, представляется своим настоящим именем — будто в первый раз. * Майкрофт разводит его ноги в стороны удивительно уверенным, как будто привычным движением. Он знает, что делает, и у Уильяма нет иллюзий о его опытности. У Уильяма вообще нет иллюзий. Этим он отличается от многих людей, даже от своих братьев. Альберт и Льюис пребывают в иллюзии, что Уильям спасет себя, что они изменят страну в одночасье, что у Уильяма — гения — нет никаких слабостей. По крайней мере, таких. В большой спальне, куда они пришли — оба уже раздетые, одежду оставили где-то между этажами, — тепло, под первым слоем одеял обнаружилось непыльное белье. Опиум подтапливает мысли, и Уильям раздраженно думает, глядя как Майкрофт целует ему грудь, щекочет кудрями кожу, — кому ты достанешься? Не ему. Потому что у него нет иллюзий. Но кому — мужчине, женщине? Затуманенное сознание рисует Уильяму картину официального приема: Виктория протягивает руку, и Майкрофт целует ее, как всегда рядом, как всегда верный, как всегда блестяще умный. Как она может его не хотеть? Как она может не просить его запустить руку под свои пышные юбки, как она может не толкнуть его на свой трон и не сесть сверху. И Майкрофт подчинится — потому что это, что он делает. Но сейчас он подчиняется Уильяму: внимательно следит за каждым его движением, вздохом. Уильям лежит перед ним — губы болят от поцелуев, вся шея красная, как будто они пытаются за эту короткую ночь нагнать и испытать все, что люди испытывают за годы отношений. У них нет столько времени. У них вообще ничего нет. Есть два человека, один из которых существует только рядом с обрывом на Па-де-Кале, а второй существует только на бумаге, навсегда заточен в чернилах на старом свидетельстве о рождении. Все, что у них, возможно, есть — это текущая минута в большой спальне, и все, что уже прошло, никогда не вернется, а все, что после этого будет — будет без них. Быть с Майкрофтом — это все равно что быть с самим собой. Не нужно ничего говорить, не нужно направлять, объяснять, где больно, а где приятно, разжевывать свои чувства, как ребенку. Майкрофт уже давно не ребенок. Уильям думает, что поэтому он так рвался в Дувр — к взрослому, умному; к тому, кто будет рассказывать ему про войны и другие страны; к тому, кто сильнее его, опытнее; тому, кого Уильям может победить только благодаря случайности. Майкрофт знает, что делать: если открыть рот, он сделает так еще, а если свести брови, то перестанет, больше не будет. Поцелуи опускаются на внутреннюю сторону бедер, и Уильям сводит ноги, зажимает чужую голову, почти до боли. Ему хочется, чтобы Виктория это увидела. Смотри, что я делаю с твоим любимчиком, ты ведь хочешь так же? Хочешь, чтобы он держал тебя так же бережно, как меня? Хочешь, чтобы отводил твои седые пряди от лица, гладил по щекам, как сейчас гладит меня? Хочешь, чтобы он целовал тебя, и ты бы дрожала от нежности и боли так же, как я дрожал? Хочешь, чтобы— Мысли врезаются в физические ощущения: Майкрофт гладит его одним пальцем, постепенно вводит, убирает — и снова. Другой рукой он проводит по перебинтованному торсу, задерживается в том месте, куда воткнулась игла чероки. — Не надо, — почти зло говорит Уильям, — меня жалеть. Он хочет добавить: бери меня так, как привык. Не надо растягивать его так, как будто у их встречи есть будущее; не надо смотреть на него из-под кудрей так, будто Уильям — самое красивое, что Майкрофт видел; не надо спрашивать Уильяма, как он хочет и как он любит. Иначе Уильям заплачет. Когда их прелюдия заканчивается, Майкрофт говорит: — Я смотрел на тебя целый день. Будет быстро. И он проигрывает эту дуэль, толкаясь вперед, проигрывает ее с каждым толчком. Уильям может сказать ему — остановись, и Майкрофт остановится. Уильям может сказать ему — быстрее, и Майкрофт послушается. Уильям может сказать ему — поцелуй меня, и Майкрофт поцелует. Но Уильям ничего не говорит. Ему достаточно знать. Это настоящая власть. Уильям трогает себя, но глазами, слухом — весь — следит за Майкрофтом, не хочет ничего пропустить. От глубоких движений его водит по простыне, спина немного чешется, и Уильям приподнимается на локтях, откидывает голову. Предсказание Майкрофта, несмотря на всю его эрудицию, не сбывается — все не заканчивается быстро. Они успевают несколько раз поменяться: сначала Майкрофт закидывает чужие ноги себе на плечи, потом Уильям садится сверху, они держатся за руки, Уильям поднимается и опускается, опираясь на чужие ладони. Что-то трещит, ломается внутри, Уильям чувствует, что пачкает себе живот, и стонет куда-то в потолок. Но ему нельзя отвлекаться. Иначе он пропустит момент, который ждет с самого начала. Удовольствие меняет лицо Майкрофта до неузнаваемости. Сначала как будто разглаживаются морщинки, и он выглядит моложе сразу на несколько лет. А потом он приоткрывает рот, выпускает животный звук — полустон, полурычание, — жмурит свои синие глаза, сводит брови, дышит тяжело-тяжело, как запыхавшийся на физкультуре мальчик. И мгновенно расслабляется. Уильям ложится на него, пачкает и Майкрофта, опускает лицо на чужую грудь. Майкрофт гладит его по волосам. Время, до этого момента стоявшее, как часовой, начинает идти — они оба это чувствуют. Уильям понимает, что если уснет, то проснется один. Но его ведет от усталости, от опиума, от их странного, нежного секса — и он сваливается на бок, падает, успевает что-то сказать — что-то наверняка глупое. Ему снится шторм и красивый человек, смотрящий на воду. Его волосы растрепаны ветру, синие глаза изучают что-то у основания меловых скал, руки придерживают высокий воротник. Уильям стоит рядом — тянется, чтобы взять это лицо в свои руки, чтобы сказать самую большую глупость в своей жизни. И встречает страшное сопротивление. Рука Майкрофта Холмса в белой перчатке пережимает его запястье так, что может сломать. Уильям становится Преступным Лордом почти мгновенно, отбегает назад, в руку привычно ложится рукоятка трости, которая ждет крови, ждет боя. Другой сон больнее, от него хочется кричать: Уильяму снится молодой мужчина, отброшенный силой взрыва куда-то на мостовую. Он обнимает свою раненую руку, под ним собирается темная лужа крови, и мужчина отчаянно старается не закричать от боли. А потом Уильям просыпается. VI. And I was never as good as I always thought I was (Florence + the Machine, "King") Утром они встречаются на кухне. Майкрофт приготовил чай. Он уже одет, застегнут на все пуговицы, волосы аккуратно уложены. Уильям щурится на солнце, проникающее через небольшие окна. — Я буду в саду, — он берет свою чашку и уходит ровным, тихим шагом. Чай паршивый — Уильям понимает это после первого глотка. Как будто у того, кто его делал, дрожали руки. Он оставляет чашку на низком столике в саду. Уильям ищет свои вещи — кроме одежды ему нужны еще часы и трость. Шляпа утрачена. Он ходит по комнатам и замечает, что в каждой разложены книги, политые чем-то со странным запахом. Он находит свои вещи на диване в гостиной. Уильям вытаскивает лезвие из ножен, любуется подсохшими пятнами крови на нем — и как их только не смыло водой? И пытается вспомнить, как его оружие, брошенное где-то на пляже, могло оказаться здесь. Он догадывается, но старается об этом не думать. Майкрофт ждет его в большой прихожей, подбрасывает в руке, затянутой в перчатку, коробок спичек. На его плечи накинуто длинное пальто, которое ложится красивыми складками и делает его похожим на военного. На середину комнаты он выдвинул крупный деревянный ящик. Надпись на боку ящика сообщает Уильяму, что там хранится масло для ламп. — На счет три, — говорит Майкрофт, и они вдвоем опрокидывают ящик. Масло разбегается по полу, как дороги, как линии на ладони. Майкрофт чиркает спичкой. Масло вспыхивает, пламя облизывает деревянные полы, резные перила лестницы, перекидывается на книги. Уильям видит, как пламя ползет вверх, в сторону большой спальни — и выходит из дома. В дверном проеме они сталкиваются, но Уильям идет вперед, оставляет другого позади. …на улице он стоит у обрыва и смотрит вниз — пытается понять, есть ли смысл спускаться за шляпой. Сзади раздается фырканье лошади: Майкрофт проверяет сбрую. Уильям оборачивается. Они встречаются взглядами, но Майкрофт разрывает контакт — продевает руки в рукава пальто, одним движением садится на лошадь, с прямой, как палка, спиной; резко дергает поводья, и лошадь, поднявшись на дыбы, уносит его в противоположную от Дувра сторону. Уильям ждет, пока стук копыт утихнет, а после этого момента ждет еще несколько минут. И изо всех сил кричит, кричит с обрыва — пока у него не кончается воздух в легких. Морской ветер уносит его крик куда-то вверх, туда, куда уносит пепел от горящего дома, куда уносит шум тяжелых волн. * Гнедая несется в сторону Дуврского вокзала, счастливая и свободная; ее белокурый наездник прикрывает рукой глаза от солнца и следит за полосками света в постепенно темнеющем небе. Скоро снова будет шторм. Вместо эпилога Тело Милвертона летит вниз, как кукла. Из револьвера Шерлока идет дым. Уильяму кажется, что он слышит звук удара о воду — такой естественный здесь, в этом доме на краю обрыва, такой родной. А дом здесь совсем как в Дувре. Уильям хочет закрыть глаза — и проснуться в старой комнате Шерлока, выйти по темным, запутанным коридорам в гостиную, увидеть тлеющую в чужой руке сигарету. Шерлок выходит на балкон, смотрит вниз. Бесполезно, думает Уильям. Он держится как может, но чувствует, что у него дрожат губы. Его собственный револьвер, направленный в сторону затылка Шерлока, немного дергается в руке. Никто не выживет после такого. Если Милвертон не погиб от выстрелов, то он погиб, когда разбил себе голову о скалы. Нужно будет выловить тело. — Теперь вся страна узнает, что ты — преступный лорд, — Шерлок намерен расставить все точки сегодня. Страна уже знает, хочет сказать Уильям. Они со страной лежали рядом в старом, пыльном доме, держались за руки, а потом… Потом они все сожгли. Страна уже знает о нем все, что нужно. Вероятно, больше, чем кто-либо. — …но ты и представить не мог, что я лично убью Милвертона, так? Уильям смотрит на Шерлока без выражения, пустыми, холодными глазами. А потом одними губами говорит: «Прости меня». И даже великий сыщик и гений Шерлок Холмс не может понять, к кому он обращается.