Тишина

Все в этом мире звучит неправильно. Мелодия больно бьет по ушам, какофония звуков впивается тонкой иглой в виски. В лесу тихо и расстроенно плачет скрипка, прячась в тумане хрипит гитара, в реке с горьким свистом хлещут порванными струнами по рукам цимбалы, флейта, забытая на одном из пиков, беспокойно воет в такт ветру. Все это сводит Ровера с ума. В городе перепонки лопаются от громких барабанов. Голоса людей звучат неправильно и искаженно: как скрип половиц, как противный скрежет шестеренок, как зубодробительный звук ногтей по доске. Роверу больно. Он не хочет ничего делать ничего рядом с людьми и слушать их тоже не хочет, но попытаться что-то объяснить — значит услышать свой голос. И Роверу страшно, что он звучит также фальшиво как и все остальные. Поэтому предпочитает взаимодействовать с другими молча. Чи Ся и Ян Ян вначале не замечают, что он не говорит: шутка ли, полная амнезия. Шоковым состоянием объяснить можно почти все, вот они и не заморачиваются — не врачи же. Поэтому у Бай Чжи никаких подозрений не возникает, да и, будем честны, на поле боя, без нужного оборудования, многого не поймешь даже если захочешь. Вокруг Ровера толпа народа, которая говорит-говорит-говорит. Это звучит как-то булькающе и глухо. Будто медленно затягивающее в себя болото. Ровер вздрагивает. Когда Ровер встречается с Саньхуа, она уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но замечает как он едва заметно напрягается. И молчит. Тихо достает блокнот и шуршит страницами. Звук легко разносится по помещению, но звучит на удивление приятно. Саньхуа пишет что-то на бумаге, а затем протягивает блокнот ему. “Ты тоже это слышишь?” Ровер облегченно выдыхает, и слегка кивает. Лицо Саньхуа светлеет, и она берет блокнот обратно, снова что-то пишет. “Тогда я напишу тебе инструкцию, что надо сделать на бумаге, а потом отвечу на твои вопросы. Хорошо?” Саньхуа аккуратно вырывает лист из блокнота и начинает писать. Это занимает около десяти минут, а после она протягивает ему ручку, вырванный лист и сам блокнот, и Ровер принимает их с благодарностью. На листе все расписано достаточно лаконично, поэтому Ровер быстро заканчивает чтение и кивает, показывая, что все понял. Он жестом показывает на блокнот и строит вопросительную мордашку, спрашивая можно ли задавать вопросы. У Саньхуа смешинки в глазах, но она строит серьезную рожицу и тоже кивает. “Почему ты тоже…слышишь?” Саньхуа задумчиво прикусывает губу. “Я была слепой, поэтому мои органы чувств развиты сильнее, чем у обычного человека. В детстве, я ориентировалась на звуки. Скорее всего поэтому”. Ох, ясно. Ровер расстроен — это явно не его вариант. “Есть ли способы ослабить…это?” Блокнот аккуратно кочует в руки Саньхуа. Она читает вопрос, становясь действительно огорченной. Саньхуа качает головой с явным сожалением. “Нет…Я так и не смогла найти. Просто избегаю людей. Есть пара исключений, которые звучат не так плохо, как остальные, но… Их мало. Я стараюсь общаться только с ними”. Ровер колеблется, но все же выводит на бумаге. “Ты слышишь… только людей?” Глаза Саньхуа расширяются в ужасе от понимания. Она быстро пишет. “Ты слышишь все?” Буквы на бумаге резкие и острые. Ровер тяжело вздыхает и медленно кивает. “Можно тебя обнять?” Ровер читает и улыбается, в приглашающем жесте раскрывая руки. Саньхуа осторожно подходит и аккуратно обнимает его. Ее ладони закрывают ему уши. Становится восхитительно тихо. Ровер плачет. С Саньхуа уютно молчать, она понимает Ровера и, что важнее, принимает его. *** Монстры тут тоже звучат по-разному. Они — порождение природы, извращееное новой сутью мира, и издают звуки похожие на естественные. Шелест ветвей, клекот птиц, щелканье челюстей… Монстры в этой чудной вселенной звучат на удивление чисто. Роверу нравится слушать тихое рычание волков, перестукивания ежей и бульканье рыб в водоемах. Они вплетаются в мелодию погибающего мира на удивление гармонично, придают приятное благозвучие в оркестре агонии. Ровер закрывает глаза и старается слушать только нефальшивые ноты. Это трудно, но когда получается, дышать становится легче. Ровер начинает немножко любить это время. *** Разрушенная деревня звучит жутко. Стоны, крики, — ни одного разборчивого слова, — и почему-то блеяние коз и овец. Все это оглушает Ровера, и он на какое-то время перестает что-либо понимать и видеть. Поэтому, когда рядом оказывается человек в красном плаще, который сверлит его любопытно-умильным взглядом красно-серых глаз, Ровер не сразу замечает, что стало тихо. Тишина пьянит, и Ровера ведет. Коленки подкашиваются, и он медленно оседает на траву. Все перед глазами взрывается фейерверками. Мир запел. Чисто, ярко, со всей отдачей, без капли фальши. Миру нравился человек в красном плаще, шрамом на пол лица и разноцветными глазами. А значит Роверу он нравится тоже. Человек рядом удивленно вздыхает и говорит: — Дорогой, ну куда же ты падаешь на колени. Я же ещё даже не представился. Его голос звучит приятно, как треск огня, и Ровер уже знает: он пойдет за ним куда угодно. — Меня зовут Скар, милый. Давай, не сиди на холодном, а то заболеешь. Чужие руки тянут Ровера вверх, слегка отряхивают его штаны и куртку. — Да, вот так получше. Не падай больше, дорогой, а то я буду волноваться. Скар игриво щурится и смеется. Смех отзывается в ушах Ровера брызгами водопада. — Забери меня… — голос выходит с легким надрывом — Ровер молчал слишком долго, —... с собой. Я пойду куда угодно… Лишь бы рядом… С тобой… Ровер все-таки не выдерживает и кашляет. Его собственный голос звучит как шаги по сухому лесному мху. Совсем не неприятно. Ровер улыбается. Скар удивленно поднимает брови, а затем довольно лыбится. — Заберу, сладкий, не беспокойся. Ровер смотрит серьезно, оценивая серьезность намерений, а после спрашивает с надеждой: — Обещаешь? Скар смотрит в ответ с твердой уверенностью: — Обещаю. Ровер шмыгает носом и облегченно смеется. Скар смотрит с легкой опаской, но тем не менее открывает красное полотно телепортации и протягивает руку. Ровер вкладывает свою ладонь в чужую и делает шаг вперед. Рядом со Скаром восхитительно звучит все, и Ровер хочется слушать это всю жизнь.