Не жалкий

— Йоу, Сугуру, ты ногти накрасил, что ли? Тупой вопрос, ответ на который очевиден любому зрячему. С глазами — всеми шестью — у Сатору пока всё в порядке. И каждый из шести с самого утра прикован к блестящему чёрному лаку на руках Сугуру. Сугуру приподнимает бровь и с вызовом говорит: — Накрасил. У тебя есть с этим проблемы? — Никаких проблем, — отмахивается Сатору и отворачивается к окну, чтобы не так ярко светить своей горящей румянцем физиономией. — Круто, тебе идёт. На самом деле у него огромные проблемы. Просто пиздец какие огромные! Пожалуй, весь масштаб трагедии Сатору понимает, когда стоит в ванной у зеркала и представляет, как ладонь с длинными пальцами и чёрными ногтями смотрелась бы на его бледной шее. А потом рука обязательно поднялась бы выше, большой палец провёл по губам, раскрывшимся, чтобы втянуть пальцы и… Он отшатывается, когда видит, как безумно расширились его зрачки. Проблемы — это мягко сказано. Не то чтобы он никогда не фантазировал о лучшем друге. Но никогда прежде что-то конкретное не цепляло его до полного помешательства. Раньше всё это непотребство получалось контролировать: неловкая дрочка там, дурацкая шуточка сям, стратегически прикрытый стояк, очочки на глаза поплотнее, чтобы скрыть рвущиеся наружу сердечки. В конце концов, Сатору контролирует огромную силу всю свою жизнь, уж подростковый спермотоксикоз ему не составит труда держать в узде. По крайней мере, так он думал до инцидента с накрашенными ногтями. Сначала Сатору намеренно ищет подтекст в движениях Сугуру: в том, как небрежно средний и указательный пальцы натягивают резинку для волос, в медленном расстёгивании дополнительной пуговицы на рубашке в жару, в том, как вены напрягаются на сжатом кулаке, в небрежно протянутом Сатору леденце. И Сатору капризно — до желания топать ногами и канючить — хочет, чтобы натягивали и растягивали только его, и кулак сжимали исключительно на его члене, а сосать он желает ну вот вообще не леденец. Но дальше — больше. Очень скоро сексом воняет вообще всё: то, как Сугуру открывает банку Спрайта, как берёт в руку палочки или карандаш, как разрывает упаковку чайного пакетика. Ужасающая непристойность! Сплошная порнография! Как можно сексуально завязывать шнурки? Это просто пиздец! — Тебе помочь? — интересуется Сугуру со смешком. — А? — Забыл, как шнурки завязывать? Могу помочь. — Ой, да иди нахер, — вяло отбрыкивается Сатору, даже не пытаясь придумать ничего остроумного или пошлого в ответ. А потом спотыкается на ровном месте, потому что действительно разучился, похоже. Кровь отлила и от головы, и от ставших неловкими рук. Сугуру галантно ловит его под локоть, на что Сатору лишь показывает ему средний палец, вырываясь. Он умеет летать вообще-то — он бы не упал, наступив на развязавшийся шнурок. Он, может, и одержимый фетишист, но не беспомощный. И совсем-совсем не жалкий! И он не думает потом весь оставшийся день об этом прикосновении и о том, как напористо и уверенно Сугуру его держал. Сильнейшему есть о чём подумать! В первые дни Сатору дрочит как-то даже без особой фантазии, закрыв глаза и представляя, что это не его рука — другая, более узкая и смуглая, с блестящими чёрными ногтями. Ему не стыдно. Он с этой концепцией знаком очень поверхностно. Но его, бесстрашного и непобедимого героя, пугает то, что Сугуру может понять. Проницательный Сугуру всегда видит больше, чем даже сам всевидящий Сатору, вундеркинд клана Годжо. Видит, когда Сёко ждёт сообщения от Утахиме и курит в два раза больше обычного. Когда Нанами, у которого вообще-то всегда одинаково унылое лицо, грустит по уехавшему на далёкую миссию Хайбаре. Когда Яге звонит бывшая жена посреди урока, и он возвращается в класс с нахмуренными бровями. Не может Сугуру не замечать, что у его лучшего друга круглосуточно на него стоит. Но Сатору всё равно удобнее считать себя хитровыебанным конспиратором, чем признать правду. Одним обычным летним днём в его телефоне оказывается бесценное фото. Сугуру ловит на раскрытые ладони бабочку, и Сатору, в тот момент не думая ничего лишнего, делает удачный кадр. Но уже ночью, пересматривая галерею, он чувствует совсем не интерес к разноцветным крылышкам. Теперь он дрочит с открытыми глазами, вспоминая звонкий смех и запрокинутую голову. И это уже не просто яркие картинки того, что с ним могли бы сделать эти охуенные руки. Нет, это фантазии о чём-то несбыточном. О том, как они с Сугуру могли бы обниматься и целоваться, лёжа на траве, разговаривать и смеяться, переплетать пальцы и улыбаться друг другу, не боясь показать что-то лишнее. Стрёмно дрочить не на пальцы в жопе, а на призрачный образ взаимной любви. Как-то это всё-таки самую малость жалко… А Годжо Сатору какой угодно, но не жалкий! Фото с бабочкой он оставляет себе на будущее, навсегда. На самом деле он хотел бы сделать совсем другие фотографии — руки Сугуру на его теле, трогающие, хватающие, сжимающие до красноты на белой коже. На животе, на груди, на бёдрах, на ягодицах. Длинные алые полосы на спине, намеренно не залеченные обратной техникой. Эти снимки он бы засмотрел до последнего пикселя. Обдрочился бы так, как не дрочил на самое первое увиденное в интернете порно. К фантазиям, разумеется, очень скоро примешиваются сны. И уж там Сатору себе ни в чём не отказывает. Точнее, это его подсознание плещет бензином в костёр. Его хватают за волосы и притягивают к себе, чтобы прошептать на ухо обещания, от которых подкашиваются ноги. Его неистово хвалят, невесомо проходясь подушечками пальцев по лицу. Так, как никогда не хвалили в жизни: не за то, что он сильнейший, не за то, что он будущее клана, а за то, какой он хороший и послушный, хотя он ни разу не хороший и не послушный. Как будто со стороны он видит на себе до умопомрачения желанные руки, которые оглаживают каждый сантиметр его наэлектризованного тела с точным знанием, где и как трогать, где задержаться и растянуть удовольствие, где подразнить совсем чуть-чуть, где впиться и не отпускать. И он готов кончить от одних пальцев внутри себя, потому что только об этом и мечтал с того момента, когда увидел этот блядский маникюр. Он падает лицом в матрас, чувствуя, как трясёт всё тело. Сатору просыпается от смеха Сугуру и не сразу понимает, что это не во сне. Он задремал в синкансэне и умудрился нафантазировать себе нехилый стояк. Сугуру, занятый чем-то в PSP, не замечает ни его наслаждение, ни его мучений. Чёрные ногти клацают по консоли с жестокой невозмутимостью. — Хорошо поспал? — Ты себе даже не представляешь, — отвечает Сатору, утирая слюни и поспешно меняя позу. Потом Сатору начинает обречённо надеяться, что лак рано или поздно облезет. Сёко, сколько раз ни красила ногти, уже через два дня ходила с осыпающимся лаком. Но Сугуру, видимо, к маникюру относится серьёзнее, как и ко всему на свете. Потому что лак не тускнеет и не трескается ни через неделю, ни через месяц. Так что Сатору приходится смириться — он раб своего члена и рук Сугуру. Наверное, всё же в другом порядке. Сначала — рук Сугуру, а потом уже своего члена. Не жалкий, ни в коем случае. Раб, сохранивший всё своё достоинство. Самый пиздатый раб за всю историю! Спасение приходит, откуда не ждали. Яга-сенсей ещё никогда не был так вовремя со своим занудным брифингом по новому заданию. На миссию Сатору отправляется с воодушевлением. Драка — отличный способ отвлечься, разогнать адреналинчик, перестать думать о всяком. Вспомнить, что он великий воин вообще-то, а не влюблённая и похотливая тряпка. Он обещает себе не отвлекаться на Сугуру. Ну, только если самую малость, только когда никто не видит. Передёрнуть разок в душе, а остальное время — мысли только о работе. Они ждут, пока подойдёт водитель. Рука Сугуру расслабленно лежит на подлокотнике. Сатору мечтает уже даже не о сексе, а о том, чтобы припасть щекой к ладони и покорно ждать чего угодно, чего заслужил. Ну ничего, ничего, сейчас он наподдаст какому-нибудь проклятию и полегчает. Сатору кусает нижнюю губу и щёлкает раскладушкой, на заставке которой какая-то красотка, а не самая просматриваемая в галерее фотография. Если спросить цвет ее волос, Сатору не ответит, не подглядев. Зато наизусть расскажет про малейший шрамик на ладонях Сугуру, одинаково хороших в драке, в игре, в готовке (до безумия хочется узнать, в чём ещё они хороши). Замечая взгляд, Сугуру раздражённо вздыхает и убирает руку, пряча её в карман. Сатору едва не тянется следом, как на цепь посаженный. — Нет, тебя всё-таки беспокоят мои ногти. Не думал, что обычный чёрный лак поставит под угрозу твою хвалёную мужественность. Сугуру не оправдывается, не смущается, говорит прямо — проблема в тебе, а не во мне. И это именно что так. Проблема — в Сатору. Точнее, никакой проблемы нет. Не сдрочит же он себе руки до крови. Если что, обратная техника — в помощь. Вот на кой хрен докапываться? А мужественность? Этот проклятый чёрный лак не оставил от мужественности Сатору ни песчинки — только горячечное, полусознательное желание насаживаться на длинные пальцы и стонать так громко, как позволит охрипшее горло. Он не думает, что чем-то хуже от этих желаний, но что если так подумает Сугуру? Что если озвучит вслух ту мысль, которую Сатору так настойчиво от себя гонит? — Слушай, не перекладывай с больной головы на здоровую. Если пока не готов к каминг-ауту, ничего страшного. Зачем, блядь, он вообще открыл свой рот? Это не прозвучало обычной гейской шуткой, это прозвучало серьёзно. И обидно. — Что? — Сугуру звучит так растерянно, что Сатору от ужаса примораживает к месту. — Забей. Это шутка. Я не думаю, что ты гей. Тишину, которая следует за словами Сатору, можно использовать как психологическое оружие в какой-нибудь человеческой войне. Как биологическое или химическое, только психологическое. Сатору мечтает, чтобы уже пришёл водитель наконец, и Сугуру не пришлось ничего отвечать. Потому что никакой ответ не сделает ситуацию лучше. Её может спасти только перемещение во времени, но это, пожалуй, единственное, на что великий Годжо Сатору не способен. — Я гей, — всё же говорит Сугуру спустя примерно вечность. Не зная, что ещё на это можно сказать, Сатору отвечает зеркалочкой: — Я тоже. Что, не ожидал? Самое стрёмное, что скорее всего ожидал, конечно же. Конспиратор из Сатору всё же так себе. Но так, по крайней мере, им должно быть неловко в равной степени. И Сатору не знает, как самый умный человек в его жизни может сделать из сказанного такой вывод, но Сугуру делает именно его: — О, так ты хочешь, чтобы я и тебе накрасил ногти? — Сугуру, я не хочу, чтобы ты накрасил мне ногти, я хочу, чтобы ты меня трахнул. Естественно, именно в этот момент открывается водительская дверь, но Сатору уже всё равно, потому что он ловит взглядом улыбку Сугуру, слышит короткий смешок, и вообще всё на этой планете перестаёт иметь значение. Когда машина трогается, Сугуру медленно, но уверенно возвращает руку на подлокотник и начинает лениво постукивать пальцами по кожаной обивке. Знает, что делает, мудила! Сатору закусывает щёку, но больше не терзает свою раскладушку, а ловит беспокойные пальцы и настойчиво сжимает. По расписанию сначала неистовый трах во всех позах, а потом можно выкрасить хоть ногти, хоть губы, хоть лобковые волосы. Сатору согласен примерно на всё. Он всё ещё не жалкий, просто открытый к экспериментам. И очень, очень влюблённый.