Спасибо

Для Сонхва и правда будет сложно сказать, когда конкретно это всё началось. Вероятно, отправной точкой можно считать ещё тот момент, когда он впервые увидел его. Первая пара. Зелёные первокурсники, ещё ничего не знающие и, вероятно, ещё не готовые к резкому началу взрослой жизни и смене обстановки. Сонхва был одним из таких. Слегка смущающийся общества, раскрывающийся, словно последний бутон в кустарнике — красиво, но значительно позже остальных. Хонджун же помог ему раскрыться раньше, неожиданно втянув его в разговор прямо посреди пары. Сонхва даже с лёгкостью вспомнит, как смешно на этом тогдашнем незнакомце смотрелись синие косички, как вся его одежда была до кричащего яркой. Хонджун казался странным. Создавалось впечатление, что он явно не хотел оставаться в одиночестве, как потом сам и признался: «Не желал повторять школьные годы, и поэтому подсел». Он ворвался в жизнь Пак Сонхва как самый настоящий ураган, сочетающий в себе усердие к учёбе, неформальный вид, и изредка слишком отстранённое поведение. Характер у Хонджуна был не сахар, но, как ни странно, даже чувствительный Сонхва к этому быстро привык. Когда Хонджун писал об опозданиях, улыбался, сам того не замечая. Долго смотрел на его профиль, зависая при переписывании очередного конспекта, или когда, сидя в библиотеке, выписывал самую важную информацию из очередного нудного учебника. Сам того не замечая. Попроси Сонхва вспомнить, что же там такого важного было в книге или в его записях – не вспомнит. Зато отлично припомнит аромат туалетной воды Хонджуна или тот факт, мыл ли он голову в тот день. Это до банального глупо, но Сонхва слишком поздно осознал причину своего пристального внимания к уже на тот момент ставшему близким другом Ким Хонджуну. Осознал, когда Хонджун уже влюбился в какого-то старшекурсника. Точнее, Сонхва и не подозревал, что тот был влюблён — узнал уже только о факте отношений. Чувство предательства от молчания друга быстро затмила неясная и ранее небывалая боль — в тот миг внутренности Сонхва скрутило, как от самой конской дозы яда. Осознание упущенного шанса (если он и был), осознание собственной несостоятельности, било изнутри бурным ключом. Поначалу Сонхва даже несколько отстранился от друга, но со временем смог если не смириться, то привыкнуть. Потому что к Хонджуну бесповоротно тянуло: его улыбку хотелось видеть ежедневно, даже если теперь она в основном была предназначена не для Сонхва, а для местного красавчика и спортсмена Дохвана. Сонхва было не под силу тягаться с неожиданным признанием Хонджуна, с красотой и обходительностью его парня. Да и кто он такой, чтобы мешать моментам чужого счастья от близости? Хонджун изменился. Стал более покладистым, менее раздражительным. Даже волосы в родной цвет перекрасил и косички состриг. Скажи Сонхва, что рад таким изменениям в друге, соврал бы. Ему нравился и старый Хонджун, но и новый тоже…нравился. Он стал взрослее, ответственнее, никаких опозданий, никаких больше «да сделаю я, в самом деле» за день до сдачи. Где-то внутри Сонхва теплилась надежда, что его собственные чувства со временем угаснут, но они только разгорались жарче, становились более заметными, резкими, контрастными. Его словно бросало то в жар, то в холод. А Хонджун был слишком счастлив в этих своих новых отношениях: глаза его загорались, стоило ему только увидеть в этом грёбанном корпусе Дохвана. Бежал обсуждать с ним ужин, прогулки и другие мелочи, пока Сонхва оставалось лишь смотреть ему спину и мягко улыбаться. Когда Хонджун счастлив, Сонхва тоже становился счастливым. Иногда они гуляли втроём. Смотря подолгу на горящего юношеской влюблённостью Хонджуна, Сонхва ощущал себя лишним. Однако всё равно смотрел и продолжал смотреть, не в силах оторваться, будто забывая, что все эти слова и улыбки предназначались не ему. Порой он слишком много мечтал, улетал мыслями далеко-далеко в мир своих желаний. Ему хотелось касаться друга также, как это делал Дохван: аккуратно гладить по щеке, трепать с особой нежностью по волосам. Однако не мог, поэтому любил только глазами. Любил, смотря на уже чужое счастье. Наверное, часто бывает такое: всё хорошее имеет свойство заканчиваться гораздо быстрее, нежели плохое. Дохван принял решение уехать в другой город и посвятить себя карьере сразу же после выпуска. Сонхва не знал точно, вынудили ли его на это обстоятельства или так было задумано изначально, но этим он нанёс такой удар по сердцу Хонджуна, что ничего кроме ненависти он в его глазах не заслуживал. Какие бы страшные проклятия не прокручивал Сонхва в своей голове, это не особо помогало справиться с тем, что, уехав, Дохван оставил после себя. А оставил он разбитого от и до Хонджуна. Глаза его больше не излучали свет: ни тот, каким он светился при их с Сонхва знакомстве, ни уж тем более не тот, каким горел во время отношений. Он будто потерял смысл своего существования, сгорел дотла и остался на пепелище своих былых чувств, больше не имея тяги ни к чему. Теперь с Хонджуном стало невозможно развить диалог, а ведь раньше с ним можно было говорить обо всём на свете, пока тому не надоест. Еле выдавливая из себя слова, Хонджун просил поскорее оставить его одного, перестал выходить на подработку, всё своё свободное время прятался в стенах квартиры. Сначала Сонхва хотелось верить, что это долго не продлится, но, когда близкий друг перестал посещать и университет — все надежды развеялись, как дым. Сонхва стремился помочь Хонджуну, пытаясь взять все дела в свои руки, а самого Хонджуна – под своё крыло. Сначала вывел его к врачу, купил таблетки. Затем, побывав у него дома и окинув взглядом только горы мусора и скопление грязи вокруг, забрал к себе. Хонджун был не просто разбит. Казалось, его былой дух и воля к жизни вышли из тела и осталась лишь слабая оболочка, вяло тянущая руки за помощью. Однако Сонхва хватало даже этого, чтобы полностью погрузиться в «спасательную операцию». Даже если Сонхва был в него влюблён. Даже если именно он всегда был рядом в самые тёмные его дни. В первую очередь Сонхва считал Хонджуна своим важным другом, ради которого он мог сделать всё, что только было в его силах. Быть может, если где-то внутри и цеплялся за почву веры огонёк слабой надежды на то, что раз Хонджун свободен, то их отношения могут измениться в желаемую сторону «больше чем друзья», но Сонхва безжалостно пресекал его на корню. И не смотря на всё это, без кусочка обиды и заезженной пластинки в голове: «Если бы ты был со мной, такого бы не случилось» не обходился ни один его день. В последнее время это происходило всё чаще, так как Хонджун наконец-то стал проявлять хоть какую-то тягу к жизни, какая была присуща ему до сами-знаете-какого момента. Например, с тех пор как они начали жить вместе, Хонджун наконец начал вставать с кровати, выходил на кухню чаще обычного, иногда даже спрашивал у Сонхва что-то по учёбе и с усердием занялся закрытием собственных долгов. Но как следствие любой подобной активности Хонджун проводил вечер…с алкоголем. Откуда он умудрялся его брать, неизвестно: Сонхва ещё после первого раза постарался избавиться от всего алкогольного, что только было в его доме. Это не особо помогало, да и уследить за другом получалось не всегда. Проводя время за написанием курсовой работы, Сонхва реже выходил из комнаты в гостиную, в которой обосновался Хонджун. Сидя часами за тоннами текста, который нужно было переработать и написать новый, тот просто не замечал, как летело время, а друг старался его не беспокоить. В основном, из гостиной не доносилось ничего, кроме шума телевизора или звука вялой ходьбы соседа по коридору. Когда Сонхва, сделав последние правки, закончил, на часах было девять вечера. Единственным источником света, разгоняющего сгустившийся мрак, в комнате была настольная лампа и немного подсветка экрана ноутбука. Сонхва отодвинулся от рабочего стола, потянулся и глубоко вздохнул. То, что он наконец закончил, после стольких часов усердной работы, его порадовало. Глаза уже привычно болели из-за постоянного напряженного всматривания в экран, и свет от настольной лампы не особо спасал ситуацию. Немного проморгавшись, Сонхва начал медленно приходить в себя, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью его комнаты. Практически полная тишина, не считая шума галдящего телевизора. Скорее всего, как часто бывает во время вечернего просмотра очередной дорамы Хонджун уснул и забыл его выключить. Это означало лишь одно: обрадовать друга окончанием важного дела у Сонхва не получится. Однако он всё равно в спешке покинул комнату и сразу обнаружил: Хонджун не спал. В полной темноте, с мигающим светом телевизора, отражающемся на его лице, Хонджун сидел на диване в подозрительно расслабленной позе. Пляшущие картинки экрана отражались не только на его замершей в определённой позе фигуре, но и на поверхности стеклянных бутылок, стоявших рядком у его ног. Их было много. Считать сколько конкретно, Сонхва не хотелось. Он просто вымученно выдохнул, и только таким образом привлёк внимание нетрезвого Хонджуна. Тот вяло улыбнулся, выпрямил голову, которая до этого покоилась на его плече, и не очень аккуратно отодвинул одну из бутылок от дивана. — Хонджун, какого хрена? — Сонхва звучал почти разбито, абсолютно позабыв о хорошей новости, которой хотел поделиться с другом. Радость от законченной работы в момент улетучилась, стоило ему в очередной раз застать Хонджуна в таком состоянии. Снова. Не смог. Уследить. — Да что не так? — протянул Хонджун, слегка шевельнув ногой, уже не осторожно отодвигая бутылки, а со смаком пнув их. Со звоном стекла. — Сколько раз говорить, что с твоими препаратами нельзя мешать алкоголь? Мы же договорились с тобой, почему ты так… — А я сегодня и не принимал. Специально. Не переживай, мамочка. Улыбка на губах Хонджуна была слишком приторная, не сочетающаяся с его язвительным тоном. Сонхва начал массировать переносицу. Интеллектуальная усталость сильнее влияла на те эмоции, что он сейчас испытывал из-за этого пьяного, нахального и абсолютно равнодушного к своему здоровью парня. Раздражение коробило, заполонив всю грудь, заставляло даже дёрнуться кончики пальцев на уже измученной трением коже носа. Порой Сонхва ощущал себя воспитателем в детском саду: словно ему ни на минуту нельзя было отойти от своенравного Хонджуна. Как бы он бескорыстно ни любил этого парня, прощая ему всё на свете, не мог не отметить, что Джун в последнее время — как только начал выходить из состояния амёбы — стал язвительнее и резче. Руку для спасения, повидавшую виды, подавать становилось всё сложнее и сложнее. Глубоко вздохнув, Сонхва постарался прийти в себя и слишком сильно не злиться. Хонджуну всё ещё тяжело. Хонджуну всё ещё больно. Хонджуна надо простить. — И зачем ты пьёшь? — тихо прошептал он, приблизившись к тёмному дивану. — Так мне немного веселее, — отвечал Хонджун, пусто глядя в экран, — смотреть на отношения. Мазнув взглядом по экрану телевизор, Сонхва застал романтическую сцену и сразу же в раздражении закатил глаза. Он подошёл к дивану уже вплотную, наклонился и начал рыскать руками по всей его тканевой поверхности, обсматривая даже бёдра Хонджуна. — Что ты делаешь? — встревожено дёрнулся Хонджун, когда Сонхва сунул руку под его бедро. — Пульт ищу. Не достало ещё самого себя мучить? Включи комедию, боевик, экшн, приключение, да хоть порно! — чуть не сорвался на крик Сонхва, поднимая подушки. — Самых разных жанров пруд пруди, а этот всё страдает. Как только пульт был найден и Сонхва выставил руку, чтобы отключить единственный источник света в комнате, Хонджун как с цепи сорвался. Он схватился за ткань футболки Сонхва со спины и со всей силы дёрнул его к себе на диван. Сонхва, не ожидавший такой прыткости от вчерашней амёбы, оказался застигнут врасплох, отчего Хонджун успел отобрать пульт и кинуть его в другую часть комнаты. Судя по звуку, после удара об стену, от его корпуса отлетела крышка, а батарейки жалобно покатились по полу. Сонхва, упавший на диван, испуганно вздохнул полной грудью, непонимающе глядя на обозлённого Хонджуна. Тот разве что зубами не скрипел, а в остальном — сам демон воплоти. — Да насрать мне на этого урода, — прошипел сквозь стиснутые зубы Хонджун и вцепился в мягкую обивку дивана напряжёнными пальцами. — Просто заебался тут. С тобой. Сонхва устало прикрыл глаза и убрал пару прядей со лба. Злой. Хонджун очень злой. И с каждым разом становится всё злее, хотя, казалось, куда уж больше. Сонхва хочется верить, что это просто такой сложный период, который в конечном итоге закончится, но с каждым новым днём верить в это становилось всё сложнее. — Я же говорил: ты можешь уехать домой, если так от меня устал, — прошептал Сонхва и неуверенно протянул руку к его плечу, но остановился на пол пути, стоило Хонджуну снова дёрнуться. — Да не в этом дело, — выплюнул он устало и поднял уже более спокойные глаза, в которых отражался экран телевизора. — Тогда в чём, Хонджун? Я не телепат, не могу читать твои мысли. Почему в последнее время ты… такой? Алкоголем пахло так сильно, что в носу начинало зудеть. Хонджуна немного покачивало из стороны в сторону, хотя слова он, как отъявленный пьянчуга, не растягивал. Решившись наконец на разговор по душам, Сонхва взял его за плечи и, сжимая их, заглянул соседу в лицо, выдохнув из груди воздух и из головы мысли. — Ты зол на меня? — уточнил Сонхва, щурясь. Но комок обиды начинал мешать ему глотать и говорить без дрожи в голосе. — Я завидую тебе, — без обиняков ответил Хонджун, вскинув подбородок. — Ты добрый, главный красавчик универа, весь такой из себя аж светишься. Ты найдёшь себе кого-то, стоит только пальцами щёлкнуть. Я же просто продолжу гнить из-за того, что меня тупо кинули. Хмурясь, Сонхва убрал руку с чужих плеч и вздохнул. А ведь точно… Хонджун уже говорил что-то подобное раньше, в шутку, глупо посмеиваясь, теперь же говорит прямо и никакого хихиканья при этом не раздаётся. Желая ответить, что тот придумал себе очередной самоуничижающий бред, Сонхва откинулся на спинку дивана и посмотрел в потолок. Но Хонджун не дал ему и слова вставить, моментально перебив: — Вот я только не понимаю, чего ты ко мне так прицепился-то? Стоишь над душой, как заботливая мамаша, словно тебе ебать заняться больше нечем, — взгляд Хонджуна был таким же, как и его слова: резкие, исторгнутые изо рта с единственной целью – чтобы задеть. — Сколько раз мне тебе повторять? Потому что ты мой друг, ты ценен для меня. Разве ты не помог бы мне, будь я в таком же состоянии? — повернув голову, Сонхва застал хмурый взгляд Хонджуна, который тут же его отвёл, и прикусил губу. Да. Друг. Ведь точно. Стоило Сонхва произнести вслух это точное обозначение их отношений, как обида сразу же начинала отступать. — Подумай об этом и больше не пей. Расстели себе и ложись спать, — видя чужие размышления, Сонхва обозначил конец их разговора, если его можно было таковым назвать, и поднялся с дивана. Он принялся собирать в кучу упавшие бутылки, отмечая у себя в голове, что нужно ещё поискать предположительно валяющийся в другом углу комнаты пульт. Что ж, теперь Хонджун переворачивал вверх дном не только его жизнь, но и дом. Подбирая последнюю бутылку, Сонхва никак не ожидал, что Хонджун так быстро вернётся из недр своих размышлений в бренный мир. — Стой, — хрипло проговорил он, оторвав взгляд от подробнейшего изучения обшивки дивана. — Не бросай меня. Снова снисходительно вздохнув, Сонхва вернул бутылку на пол. Он присел рядом, чтобы поймать уже давно привыкшими к темноте глазами взгляд значительно поникшего Хонджуна. — Я ни разу тебя не бросил, — серьёзно заверил его Сонхва, всматриваясь в чужие глаза. — Разве ты не видишь? Рука сама потянулась к грустному лицу Хонджуна, который будто собирался всхлипнуть. Сонхва убрал тёмные пряди его волос с глаз, нежно огладил щёку и мягко улыбнулся. Ладонь всегда обжигало, стоило ему позволить себе коснуться его так, а тут ещё и само лицо Хонджуна было горячим и красным. Алкоголь порой делал его лишь очаровательнее, подумалось Сонхва, как бы ему ни хотелось крутить у себя в голове подобные мысли. — Да… вижу, — неловко ответил Хонджун, вяло моргая. — Не знаю только, как потом буду благодарить тебя за всё это. Голос ушёл в шёпот и Хонджун поднял взгляд, перестав его прятать за прикрытыми длинными ресницами, тень от которых падала на его щёки под мигающим светом экрана телевизора. Сонхва на мгновение застыл, всматриваясь в эти мутные глаза. — Терпишь меня, заботишься, просто за «спасибо». Хотя… я вообще, говорил тебе когда-нибудь спасибо? — Хонджун грустно улыбнулся и посмотрел в ответ. Сонхва лишь мягко рассмеялся и наклонил набок голову. Хонджун всегда такой: сначала создаст проблем, затем понимает, что перешёл черту и старается как-то загладить свою вину. Самое глупое для Сонхва было то, что ему нравилась даже эта черта в броском, резком, контрастном – то холодном, то тёплом – парне. Иногда Сонхва хотелось бы возненавидеть себя за это. Однако…Такие чувства контролю не поддаются — это он уяснил давно. — Нет, не говорил, — тихо смеётся Сонхва, видя, как Хонджун старается сконцентрировать расплывающийся пьяный взгляд и забавно щурится при этом. После пары тщетных попыток Джун почти наваливается на Сонхва, уронив голову на его плечо. Тянет руки и полностью обвивает как лиана, хватаясь за талию, чем заставляет попавшего в его дьявольские тиски Сонхва напрячься. Раньше, сколько бы Хонджун ни выпил, такого он себе не позволял. Это было странно. Странно, вероятно, ещё с того момента, как он попросил остаться. Сонхва прищурился, ощущая характерное тепло чужого тела, вдохнул запах шампуня, что сам недавно купил, перемешанный с запахом алкоголя. Проглотив слюну, он неуверенно поднял руки и погладил Хонджуна по спине. Боялся говорить. Боялся пошевелиться. Боялся дышать. Боялся разорвать этот неожиданный момент ласки, которую давно не получал от Хонджуна. Но и пользоваться моментом хонджуновской слабости было неправильно. Сослаться на тактильность под влиянием алкоголя было неправильно. Может, и неправильно, но разве… разве Сонхва не заслужил небольших объятий после всего того, что для него сделал? Может быть, он заслужил даже большего. Сонхва мыл его в ванной, когда у Хонджуна не было сил, приносил ему еду каждый раз, готовил её, заказывал, насильно заставлял есть. Делал за него домашнюю работу. Смотрел, как Джун обжимался с Дохваном на очередной вечеринке. Рука Сонхва медленно скользнула выше, к затылку, и он начал гладить его по волосам. Мягким от недавно принятого душа. Хонджун в ответ на эти действия немного поёрзал на месте, тихо вздохнул и приподнял голову. Так, чтобы сухими губами коснуться ничем неприкрытой шеи Сонхва. Сначала, когда Джун лишь скользнул губами в лёгком касании, Сонхва, полностью покрывшись при этом мурашками, решил, что ему показалось. Могла же это быть неловкая случайность, за которую просто пришлось бы в очередной раз Хонджуна простить? Однако, когда горячий и влажный язык с еле слышным причмокиванием губ прошёлся прямо возле уха, Сонхва окончательно дрогнул и широко распахнул глаза. Рука перестала поглаживать торчащие хохолком на затылке волосы, и Сонхва отодвинул от себя Хонджуна. Тот вяло облизывал губы и глупо улыбался, качаясь из стороны в сторону. — Что это было? — прошептал Сонхва, уже сомневаясь в трезвости собственного ума. Такого Хонджуна, взъерошенного с ещё более туманными глазами, он видел впервые. Да и мокрый след от слюны теперь холодил кожу. Выходит, это не глюк, всё происходило на самом деле. — Не понял? — приподнял он подбородок и слегка посмеялся. — Тепла хочу. Окончательно удостоверившись в реальности происходящего, Сонхва закусил губы и отвёл взгляд. Ему не нужно было смотреть на чужие поджатые бёдра, чтобы понимать, в чём крылась причина. По одному только взгляду на нахальное лицо всё уже становилось ясно. — Хонджун, я всё понимаю, но ты ужасно пьян, — постарался выровнять ситуацию Сонхва, сохраняя при этом остатки рассудка. — Ложись спать, умоляю тебя. — Нихрена ты не понимаешь. Запер меня здесь с собой… Чего ты ждал? — более резко отзывается Хонджун, толкая плечо Сонхва и прижимая его к спинке дивана. На самом деле достаточно слабо. Будто бы сам не был уверен в своих действиях, и Сонхва мог в любой момент прекратить этот перешедший далеко в категорию интимных перфоманс. Но чем больше смотрел на вспотевшее тело Хонджуна и слушал его тяжёлое дыхание, тем более вялым становился. Хонджуну ведь невдомёк, сколько раз он представлял его таким — ему вообще, по правде говоря, мало что известно. — Ты не понимаешь, что делаешь, — тихо проговорил Сонхва, смотря на то, как Хонджун опустил руки на его домашние клетчатые штаны. Его нужно было остановить. Нужно было показать и доказать ему, какой Сонхва хороший друг и ни за что не использует такое состояние Хонджуна в свою пользу. Нужно было. Сонхва не смог поднять рук. Не смог их поднять даже когда Хонджун встал на колени и настойчиво потянул резинку его штанов вниз. — Можешь даже не смотреть, — шептал Хонджун. В итоге Сонхва жалел только о том, что плохо видел лицо Хонджуна из-за того, что он заслонил собой свет от телевизора. Не видел, как Хонджун жадно облизывал губы. С каким лицом смотрел на то, что видел перед собой, когда Сонхва был так обнажён перед ним. Было тихо, лишь фоновые разговоры из телевизора разбавляли давящую тишину. Хонджун взял в руку встающий от возбуждения член, лишь слегка прошёлся по нему пальцами. Сонхва резко втянул в себя воздух, стараясь уже хоть каким-то образом себя контролировать. Принял ли он эту ситуацию или до сих пор не мог в неё поверить — всё стало неважно, когда Хонджун просто двигал рукой и опаливал нежную кожу своим дыханием. Наклонив голову, помимо дыхания, он пустил в ход скромные движения губ сначала по головке, а затем и по всему стволу. Сонхва вжал свои бедра в диван и постарался больше не двигаться. Хотя ему хотелось, хотелось поторопить медленного пьяного Хонджуна, но всё же сильнее он боялся его спугнуть. Как будто любое действия со стороны Сонхва могло заставить его передумать совершать такие желанные действия. Причмокивая, Хонджун наклонился ещё ниже, одарив Сонхва скользящим горячим языком точно таким же движением, которое ранее совершил на его шее. Аккуратно, тягуче. Сонхва глотал слюни и сжимал кулаки до побелевших костяшек. Ему тоже хотелось трогать Хонджуна, хотя бы погладить его по голове. Однако он не мог оторвать рук от обшивки дивана. Коснуться Хонджуна почему-то казалось ещё более диким, чем то, что творил Джун, разместившись между его бёдер. Его рот оказался очень тёплым, а язык таким же юрким, как и во время разговоров. То, как старательно Хонджун втягивал щёки, как размеренно двигал головой и шумно дышал — всё это суммарно убивало Сонхва. Он старался не издавать ни звука, прислушиваясь ко всему, что исходило от Хонджуна у него между ног. Не пискнул он даже тогда, когда передние зубы Хонджуна случайно задели чувствительный член. Вяло, все ещё слегка покачиваясь и порой теряя траекторию движения, он продолжал ласкать Сонхва, не опуская голову слишком низко и уж точно не касаясь губами лобка. Только когда Хонджун взял напряжённую руку с дивана и уместил её на свой затылок, Сонхва несдержанно проскулил. Неуверенно расправил пальцы, поглаживая его голову точно также, как когда она просто лежала на его плече. Хонджун даже сейчас, будучи пьяным, определённо доводил его до полной потери связи с реальностью. Что бы конкретно с ним не делал. Сонхва кусал губы, ощущая, как близится к разрядке, как не спешащий никуда Хонджун заставлял его ловить мушек перед глазами. — Хватит, — хрипло и сухо остановил его Сонхва, опустив руку на его щеку, стараясь отстранить. Хонджун послушно отстранился, восстанавливая дыхание через рот. Несмотря на то, что свет не падал на его лицо, лёгкий блик на влажных от слюны губах блестел куда ярче нужного. Решив закончив начатое, Сонхва, оставшийся без единой здравой мысли в голове, взялся за собственный член и, спустя пару резких движений, начал содрогаться. Хонджун не отстранился, далеко не отодвинулся — просто смотрел своими туманными глазами. Даже, когда его щёки и нос оказались слегка испачканными. Сонхва и не думал о том, чтобы сделать всё настолько пошлым. Однако всё равно сделал. — Спасибо, — тихо прошептал Хонджун и криво улыбнулся, так и не сдвинувшись с места, — тебе за всё. Пьяный Хонджун с чётко видимыми следами семени на лице замер в одном положении между ног Сонхва. Однако улыбка Джуна была так светла, была полна такой благодарности, что дыхание перехватывало. Картинка в голове постепенно начала принимать облик оглушающей реальности. Сонхва взвыл, закрыв лицо руками. «Разве не этого ты так долго хотел?»