***
Авантюрин содрогается, выгибается змеей и рвано хватает ртом воздух, лёжа на докторе Рацио. Пот обильно стекает вниз по его шее и бёдрам, а разум окутан приятной дымкой, когда его так по-животному прижимают к себе. Он перекатывается со стороны на сторону, не в силах удержаться, ёрзая от приятной стимуляции внизу. Его губы покусаны. Он выглядит таким хаотичным и безобразным, что Веритас не может не прислониться лицом к его коже и уткнуться носом в неё, вдыхая его тяжёлый парфюм, отныне перепачканный запахом разгорячённого тела. Дрожащие пальцы доктора тянутся к его лону, касаются чувствительного клитора и неуверенно массируют его, а когда ему отвечают довольным, сладострастным и уж больно громким стоном, то круговые движения по часовой стрелке обретают смысл. — Ай, чёрт! Да, да, да! Пожалуйста, так, да, прошу тебя! – скулит он так же сладко, как и говорит. Его словам хочется подчиняться, даже не предавая их сомнению, нарушая тем самым фундаментальный закон науки. Веритасу самому дурно от возбуждённого члена, прячущегося у него в штанах, чей рельеф уже проглядывается сквозь обтягивающую ткань. Он теряется в коктейле ощущениях, не зная, куда ему целовать этого картёжника для того, чтобы облегчить свои страдания. Мелок и не думает останавливаться, заставляя Авантюрина всё извиваться и умолять о скорейшем оргазме. Ах, а он так сильно хотел, чтобы внутри него оказался сам член Рацио. Но тот хотя бы старается ему неумело доставить удовольствие, орудуя своими познаниями в человеческой анатомии, касаясь его худых бёдер. Они целуются, затем отстраняются, а потом снова целуются, вкушая друг-друга. Авантюрин жадно проводит языком по ряду белых зубов Веритаса, а тот посасывает его нижнюю губу, покрытую багровыми пятнышками от беспорядочности их большой любви. — Я люблю тебя, – шепчет доктор на ухо ему, тёплым языком проводя влажно по мочке, пылко дыша, теребя клитор уже двумя пальцами. В конце концов, авгину удаётся кончить и он, запрокидывая голову назад и крепче обнимая чужую шею, в последний раз громко и прерывисто оборонив имя эрудита, шмыгая носом и пластом ложась на него. Его тело пробивает дрожь, а причудливый мелок всё вибрирует в нём, доставляя около болезненные ощущения. — Хах..! – Авантюрин кладёт голову на грудную клетку мужчины, слабо улыбаясь, — И я тебя, док. В кабинете всё ещё отвратительно жарко.I
13 июня 2024 г. в 22:34
Это знойное лето, когда Авантюрин, самодовольно рассевшись на рабочем столе доктора Рацио, качает скучающе ногами, иногда кидая взгляды в открытое нараспашку окно. На небе ни облачка, так что надеяться на милость Гаятры ни в коем случае не получится, только если чуда не произойдёт.
Но как обычно это бывает, чудеса – издержки сказок, да и только.
Мужчина запрокидывает голову назад и разочарованно выдыхает, достаточно громко чтобы привлечь внимание другого человека в комнате, что до этого момента что-то увлечённо писал мелом на доске, выводя какие-то расчёты раз за разом, похожие больше на пляски букв.
В случаях, когда доктору Рацио нужна полная концентрация, он закрывается от мира сего за своей излюбленной гипсовой головой, чьи острые, умелые черты могут сбить с толку любого, кто намеревался завести с ним какой-либо разговор. Вот только сейчас её на нём нет. Похоже, даже его успела довести эта едкая жара.
— Что-то беспокоит вас? – он поворачивается, всё ещё держа меж пальцев белый мелок. Обычно его лоб закрывают чудесные пряди сумеречного цвета, вьющиеся на кончиках, напоминая лозы виноградника, а сейчас волосы собраны назад, в низкий хвостик. На лбу сияют бусинки пота, и мужчина смахивает их разом.
Несмотря на вентилятор, отчаянно пытающийся выполнять свою работу, особо ситуацию он не менял, только раздувая горячий воздух.
— Док, ну неужели тебе действительно нужно заниматься своей алгеброй в этом душном месте, когда ты можешь запереться в офисе с кондиционером и там в комфорте считать всё, что тебе хочется? Я удивлён, как ты вообще при своей одежде остался, потому что, не пойми меня неправильно, я от своей избавиться хочу уже.
Веритас не удивляется; жара влияет на работоспособность любого человека, а уж тех, кто подвержен сенсорным перегрузкам – и подавно. Но если он сфокусирует всё своё внимание на неприятных ощущениях то разорвётся быстрее, чем любой автоматон с Ярило-VI. Остаётся только пытаться игнорировать климат, занимаясь любимым делом. А вот что касаемо офиса с кондиционером, так это слишком непривычная для него среда, и использование технологии обрывает какую-либо связь с наукой, которую он так сильно ценит.
Да и гипсовую голову не надеть по сердечной причине, ведь ему хочется ощущать наличие Авантюрина рядом.
— Что мешает вам её снять? В моих интересах не имеется пункта заглядываться на вас, я лишь прошу вашего присутствия рядом, – он говорит чётко, из под полуприкрытых век разглядывая не менее замученного повышенной температурой. Веритас чуть склоняет голову назад, свысока смотря в глаза собеседнику.
Ну, может он чуточку солгал. Примитивное желание рассмотреть его тело витает в голове последнее время так часто, что Веритас чуточку с ума сходит.
На совместных миссиях им часто доводилось оказываться в курьёзных ситуациях, но тогда-то он просто отворачивался, закрывал глаза и всячески избегал зрительного контакта с обнажённым Авантюрином. Родители воспитали его хорошим человеком, не будет же он нарушать чужие границы, даже если те кажутся уже стёртыми?
Вот только небольшой соблазн разглядеть тело своеобразного коллеги всё же манит, ровно как и притронуться к нему. Когда это физическая оболочка чужого человека сделалась такой баженной и желанной?
Его гениальный ум, который он сам, собственными руками лепил из знаний со многих аспектов, отныне алчущий интимной близости с, наверное, самым безрассудным человеком во всей галактике. Если это не гипербола, конечно.
Да и проблема вся была даже не сколько в характере Авантюрина, а в природе вещей; Рацио убеждал его, что ценит он и платонически любит его не за привлекательное лицо и прекрасное тело, а за его экстраординарный ум, смекалку, находчивость и большое сердце. Израненное, но всё ещё большое.
А что теперь? Можно ли его назвать лицемером за то, что он противоречит собственным словам? Да, в мире ничто не вечно, но он ведь знает, насколько легко разрушить доверие этого молодого господина! А если тот узнает про его потаённые желания и перестанет с ним вообще общаться? От этой мысли сердце пропускает удар.
Он так привязался к Авантюрину, почувствовал, что нашёл какого-то друга и единомышленника, чтобы всё это разрушить глупым желанием заняться с ним сексом? Эоны, чтоб это сексуальное либидо!
Веритас и в подростковом возрасте особо мастурбацией не увлекался, не имея какого-то сильного влечения, желая отречься от своей человеческой натуры и стать кем-то абсолютным, превзойти ожидания любого и показать всем звёздам, что у каждого есть способность к обучению. Вопрос состоит только в том, открыта ли ему возможность её развивать, так называемую эту способность.
— Доктор, ну от тебя я такого не ожидал! – Авантюрин широко раскрывает лисьи глаза. На его губах играет озорная улыбка, а он цокает, — Полный атас! Ты меня и на свидание толком-то и не сводил, а уже предлагаешь такое? Пойду пожалуюсь Алмазу на сексуальные домогательства со стороны эксперта из Гильдии эрудитов.
У Рацио на мгновение сбивается дыхание, и он чуть не роняет мел, чувствуя, как падает у него сахар в крови от слов авгина. Чёрт, а он ведь поверил!
— Прости, похоже, подцепил скверный юмор от той Недотёпы, – его голос становится тише, и он явно чувствует вину за сказанное.
— Нет, нет… Главное, что вы взяли ответственность за свои слова и извинились. Мне не зачем держать на вас зла, – Веритас тут же возвращается к доске, пытаясь всеми силами скрыть пунцовые щёки и трепетания сердца в груди.
Это он так снова задумался об обаянии Авантюрина, переживал последствия его сомнительного юмора или просто страдал от жары? Невозможно выбрать из этого богатого списка что-то одного, а посему Веритас и мирится с тем, что он – дурак.
И дурак даже не в том смысле, в котором обычно люди так друг-друга называют! Он дурак потому, что его распирает целый рой мыслей, они множатся и рождают новые, жаля его раз за разом и унижая за то, что он не может остановиться на одной и сказать всё, что так сильно хочет.
Он студентов своих за шкирку берёт и из класса выкидывает, почему же ему, взрослому мужчине, стеснительно признаться в чувствах другому, тоже взрослому человеку? Единственная неприязнь между ними – наигранная и фальшивая, а коли они действительно расходятся во взглядах, то просто принимают это и продолжают жить, как ни в чём не бывало.
Некоторые вещи обсуждают, некоторые замалчивают, не желая поднимать особо щепетильные темы. Они так близки, так упрямы! Почему же эмоциональность Веритаса – его главный враг?
Доктор замедляется, когда слышит трепыхания за спиной и то, как звенят брюли на одежде и запястьях Авантюрина. Золотая пуговица его фрака выскальзывает, и он освобождается от него, аккуратно складывая его на стол. В голове вырисовывается картина того, как изящные, но уверенные движения руки прощаются с ненужным в данный момент, элементом одежды.
— Для человека, не шибко пользующегося благами цивилизованного мира, ты выглядишь весьма… Интересно, используя роботическую версию мелка, знаешь, – авгин слезает с насиженного места и размеренно, медленно приближается к доктору, вставая совсем рядом.
Его глаза зафиксированы на продолговатом белом объекте, чьи прямые линии и голубой огонёк он изучает с интересом.
— Так мне не приходится вечно менять мел. К тому же, его ощущения на моей коже доставляют мне дискомфорт, – сухо констатирует Веритас, стараясь не отвлекаться от своей бесконечной писанины.
— Вот оно как… А что ещё он делать умеет? Выглядит весьма навороченно, чтобы его функции ограничивались письменностью, – протягивает Авантюрин, обдавая горячим плечи дыханием Рацио.
О, Нус, он сходит с ума.
— Встроенный в него искусственный интеллект позволяет ему решать математические уравнения, будить особо “внимательных” студентов, вибрировать…
— Вибрировать? – лицо у Авантюрина такое, словно он только что подслушал чью-то тайну, — Это для каких-таких дел тебе вибрация мелка нужна, а, доктор?
Доктор Рацио фыркает.
— Логично предположить, что для массажа мускулов и снятия напряжения, – фаланги длинных пальцев обхватывают мел покрепче, а он сминает собственные губы от заметного напряжения.
— Клипот-то мой, боюсь даже представить, какие ты там себе мускулы массируешь после тяжёлого рабочего дня, – Авантюрин лукавит и щурится. Теперь Веритас жалеет, что вообще пустил его сюда с этой привычкой шутить, когда хочется заполнить пространство, — Извини, знаю, что ты у нас человек традиционных взглядов и вряд-ли таким занимался.
— Твоя одержимость этой теме наводит меня на мысли, что ты не знаешь как сказать, что имеешь желание получить этот мел, – собрав всю свою решимость в кулак, отвечает ему доктор.
На что Авантюрин только громко хохочет, опираясь рукой о холодную настенную плитку, узорчатую.
— А твоя голосистость наводит меня на мысли, что ты так и хочешь посмотреть на это.
У Веритаса покалывают от волнения кончики пальцев на ногах и руках, когда он слышит это.
— Может быть.