Судьба моя

Ну, не так уж и плохо всё. Карл меланхолично поймал языком излишне беспечную мошку. По крайней мере, здесь нет батюшки с матушкой, которые с упорством упыря шестнадцать лет кровь ему портили: один − нотациями, другая − слезами. Ну и какой теперь прок от уроков танцев и фехтования? Стоило так упорно выворачивать колени и уворачиваться от шпаги учителя, который в запале мог отлупить ею нерадивого ученика, ровно палкой? А местные приняли его, считай, дружелюбно. То есть бить морду не стали, просто всячески чужака избегая. Но еда − дрянь. Карл проглотил ещё одну мошку. Впрочем, заморские послы и похуже угощали. Так что с новой диетой королевич тоже смириться успел. И вон с той цаплей, что уже примерилась его склевать. Карл круто развернулся мордой к птице и, проникновенно заглянув ей в глаза сказал человеческим голосом: − Бу! Цапля, всполошившись, тут же улепетнула, неуклюже взмахивая крыльями. Довольный королевич мысленно ухмыльнулся. Увы, только мысленно, лягушачья морда не была рассчитана на столь сложную мимическую эквилибристику. На простую тоже. Но эта проблема беспокоила Карла меньше всего, не перед комарами же улыбкой сверкать и брови хмурить. Зато именно это позволило королевичу сохранить невозмутимое лицо, когда в дюйме от него в кочку воткнулась стрела. Карл смерил её взглядом, размышляя, уже пора бежать или обойдётся. Охотники сюда не забредали − место топкое, ценный зверь не ходит. Только бабки с лукошками, но для бабок сейчас не сезон. Карловы раздумья прервали хлюпающие шаги и голоса: − Вашество! Потопнем! − Не дрейфь, Макарыч! Прорвёмся! Раз стрела сюда полетела, значит здесь судьба моя! − Да вы вокруг оглянитесь, Вашество! Ну откуда здесь девице взяться? − Вот и смотри по сторонам получше, чтоб не пропустить. Судьбе, ей виднее. О вон она, стрела-то! Шаги прозвучали совсем близко, огромные ручищи раздвинули заросли камыша, явив Карлу круглое краснощекое лицо. − А вот и судьба, − озадаченно сказало оно, разглядывая королевича. За время бытия лягухом, Карл отвык от столь пристального внимания. Неуверенно сказав «ква-ква», он попытался смыться, но шустрая ручища поймала его прямо в прыжке. − Вашество, что вы всякую гадость хватаете, словно дите малое. Бросьте скорее! Карл был с ним полностью солидарен, за вычетом пункта про гадость. Но краснощекий заупирался: − Это не гадость, это судьба моя. Макарыч и Карл воззрились на него с одинаковым сомнением: − Лягуха? − Я? − Разговаривает! Я был прав! − обрадовался дурень, − то не лягуха, то девица заколдованная. − Я не девица, − как можно скорее открестился Карл, − я молодец. − Да не бойся, не обижу, − умилился краснощекий и, игнорируя дальнейшие возражения, запихнул королевича за пазуху, ровно котёнка. Как ни брыкался Карл, а выбраться не сумел, запыхался только. Долго ли они шли, коротко, Карл не приметил. Уснул, уморившись да пригревшись. А проснулся уж когда его наружу вытащили да на бархатную подушку усадили. Ещё и стрелу ту проклятущую рядом пристроили. Огляделся Карл, а вокруг хоромы царские. Всё золотом сверкает да каменьями. Почти как дома. − Ох, осерчает царь-батюшка за такое. Не сносить мне головы, − причитал Макарыч, держа подушку с королевичем. − Ваши братья-то старшие каких красавиц привели − лица белые, губы алые, косы длинные, перси... А это что? Тьфу! − Судьба это, − упорствовал дурень, вихры свои русые приглаживая, да кое-как пытаясь от тины болотной отряхнуться. − Не осерчает. Не должен. Открылись тут двери высокие, явили залу светлую. Вокруг всё бояре с бородами до пояса. В центре сам царь сидит, а подле него два молодца под руку с красными девицами. − Наконец-то третий сын мой вернулся! Ну, показывай свою невесту. Дурень Макарыча с подушкой вперёд подтолкнул: − Вот она, суженая моя. Пустил я стрелу, как велел ты батюшка, и привела она меня к болотам западным. Вот только околдована моя красавица. Лиходеем каким-то в тварь болотную превращена. Уставились все тут на Карла, он ажно засмущался, от такого внимания пристального. − А ты уверен, что это девица? − с сомнением спросил царь, − а не лягуха всамделишная? − Уверен. Я как к ней подошёл, она молвила голосом человеческим. Тут заговорил один из молодцев, видать, брат краснощекого: − А ты, Иванушка, по дороге, случаем, с коня не падал, головушкой не ударялся? − Было дело, − озадаченно ответил дурень. − Вот такенная шишка вылезла. Тут бояре все в хохот. Царь тоже улыбнулся и молвил: − Так померещилось тебе, сынок, что лягуха с тобою говорила. Выкинь-ка её в ближайшей луже, а сам отдохни чутка. − Да что, сумасшедший я что ль, ничего мне не показалось. И Макарыч слышал. Макарыч под суровым царским взглядом так и застыл. Тогда дурень к Карлу обратился: − Душа моя, то мой батюшка, поздоровайся с ним. Смекнул королевич, что коли он обычным лягухом прикинется, то его отпустят. И сказал, как можно правдоподобнее: − Ква. Снова тут все засмеялись. А царь головой покачал: − Горазд ты выдумывать, сынок, − и обратился уже к Макарычу. − Слушай мой приказ. Лягуху вон, царевича в покоях запереть и лекаря к нему прислать. Выхватил тут дурень подушку, к груди могучей прижал, да так резво, что Карл чуть на пол не шлепнулся. − Девица, не девица − а то судьба моя! Коли не быть нам вместе в тереме царском, то уйдём прочь, куда глаза глядят. Тут братья дурневы зашушукались и один снова молвил: − Царь-батюшка, пущай остаётся лягуха. И испытания пусть проходит. Коль справится и девицей обратится, значит и вправду судьба. − А нет, так я эту лягушку собакам скормлю, − согласился царь и грохнул посохом. − Такова моя царская воля! *** Отослав Макарыча, дурень водрузил подушку с Карлом на стол, сам сел напротив, и, проникновенно глядя в глаза спросил: − Как величать мне тебя, душа моя? Хотел было королевич все свои титулы перечислить, да понял, что и сам их уж не помнит: − Карл я. − Карлуша, значит. А меня Ваней звать. Не успел королевич возмутиться, как дурень, то есть, Ваня продолжил: − Карлуш, сумеешь каравай испечь? Карл попытался всеми силами изобразить крайнюю степень презрения. Не получилось, но дурень что-то сам сообразил: − Да, у тебя же лапки. Эх, надо тебя расколдовать сначала. Знаешь способ? Карл призадумался. Способ он знал, но боялся как бы дурной этот царевич не поспешил самолично его опробовать. − Нет, не знаю. Может, кухарке какой поручить? − обещание царя скормить несостоявшуюся невесту собакам Карла вдохновляло не больше, чем перспектива целоваться с дурнем. − Не. Если батюшка про обман узнает, сильно рассердится. − Куда уж больше... Дурень совсем пригорюнился, и королевич понял, что может быть и больше. − Ладно. Чего там сложного может быть. Это ж всего-то хлеб. Тащи на кухню, по ходу разберёмся. *** На кухне тем временем не до стряпни было. Видано ли дело, царский сын вздумал на лягухе жениться! И как он долг-то супружеский исполнять будет? Неужто на икру это самое…? А тут вдруг сам Иван-царевич с невестой своей заявился. Кухонная прислуга тут же разбежалась, приговаривая «помогать не велено», но не далеко − интересно же, как лягуха месить да печь будет. Та уверенно, ровно всегда тут командовала, осмотрелась и человеческим голосом молвила. − Тащи муку. Бабки с оханьем схватились за сердце, девки от любопытства головы повытягивали, чтоб ничего не упустить. Лягуха покосилась в их сторону, но гнать не стала. Царевич стал рыться по полкам, да никак муку не найдёт. Тогда лягуха приказала самой молоденькой кухарке, высунувшей нос дальше прочих, ткнув в неё лапкой: − Поди сюда. − Не велено, − пискнула та. − Просто подавать будешь. Давай, давай. Девчонка, глазки в пол, посеменила к ларю, что у печки: − Вот, здесь мука. − Отлично, давай её сюда. Побольше, побольше сыпь, для царя ж печем, не жадничай. Теперь, воды сюда надо. Точно воды. Воду царевич и сам нашёл, плеснул щедро из ковша. − Ага... − лягуха призадумалась, − ага... Соли надо. Без соли невкусно. Сыпанули и соли. Поглядела лягуха в миску и выдала. − Ну всё, ставь в печь. − Как всё? − девчонка от удивления и бояться перестала, − Даже не месили. − А я-то думаю, что не так! – обрадовалась лягуха. − Ну, меси, Ваня. А то боюсь, если царь узнает, чьи лапки в тесте бывали, аппетит потеряет. − А как оно, месить-то? − Не знаю. Возьми ложку что ли. Перемешал царевич баланду как мог. − Теперь точно всё. Ставь, − но когда царевич уж примерился засунуть каравай в печь, лягуха, вдруг что-то заметила на полке и добавила. − Стой! Есть у меня ещё идея! *** Пришло время первого испытания. Несут невесты дурневых братьев караваи румяные на подносах. Запах такой, что у всех бояр слюнки текут. Дурень... Ладно, Ваня, чай заодно они теперь, каравай сам держит, а Карл у него на плече сидит, благо хорошее плечо, широкое. Макарычу Карл не доверял. Ну как отведав каравая, царь немедленно повелит наказать повариху. Попробовал царь каравай старшего сына, покивал довольно. Попробовал каравай среднего − разулыбался. Пришёл их черед. Подошёл Ваня к батюшке, а тот руку тянуть не спешит − разглядывает. Карл и сам бы поостерегся пробовать. Каравай вышел чёрным да плоским. Потоптался королевич на месте, воздуху побольше набрал да завёл речь сладкую, за ночь сочинённую: − То не обычный хлеб, то арокронеатмирвер. На родине моей его только по особым праздникам пекут. С одного кусочка уж сыт. И свойства имеет целебные, да какие! Калек на ноги ставит! Уставились тут всё на лягуху, рты пооткрывали. Даже Ваня глазом косить пытается. Пришёл в себя царь от удивления да потянулся к караваю. Отломил с трудом ломоть и куснул с опаской: − Что ж так солоно? − Орракасмиооттипп и должен быть солёным. Чем щедрей хозяйка, тем больше соли она кладёт. Мне ж для царя-батюшки ничего не жалко. − Как-то оно вроде по-другому называлось... − куснул царь другой раз. − А жжется как! − Это ж лормсаприитлр! Не для барышень-сладкоежек угощение, для воинов отважных! Покачал царь головой и куснул третий раз: − А на зубах чего хрустит? − Оооо! То секрет моего рецепта. В нём вся целебная сила и содержится, − как можно загадочнее протянул Карл. Царь только поморщился. Тут дурень вдруг выхватил ломоть у батюшки из рук. − Невеста моя так старалась, хотела тебе угодить. Коль не по нраву так не ешь, не переводи зря старания. Сунул весь оставшийся кусок в рот, повернулся и пошёл прочь. Прислушался Карл, как хрустят да скрипят не то хлеб, не то челюсти дурня, и забеспокоился. Не стоило все же столько лягушечника класть. − Выплюнул бы ты, Ваня. Дожевал царевич, проглотил и молвил серьёзно: − Как же я могу выплюнуть то, что ты с такой любовью делала? Из твоих лапок любой подарок счастье! За неимением стены, Карл постучался головой об шею дурня. Тот хихикнул и, освободив, из-под блюда руку, погладил королевича пальцем по спинке. Карл шарахнулся: − Ты чего? Не девица я, забыл? − Да, конечно, − покладисто ответил Ваня. *** Так как ушли они, вердикта не услышав, прислал царь в покои Ванины Макарыча: − Все три невесты испытание первое прошли, а посему царь объявил второе. Пусть невесты похвастают своим рукоделием и вышьют для царя рубаху праздничную. Посторонился Макарыч и внесли слуги в горницу сундук, полный шёлка да лент, да каменьев, да злата-серебра. Царевич только вздохнул да велел всем вон идти. Но Макарыч замялся и спросил шёпотом: − А правда, что хлеб лягухин любую хворь лечит? − Правда. Карлуша моя врать не станет. − А можно мне... Ну чутка, а? Век милости не забуду! Обернулся царевич: − Душа моя, позволишь Макарычу хлеба твоего отведать? − Ну, коль не боится, пускай, − рассеянно отозвался Карл, изучая сундуки. Ещё одна напасть. Сколько там этих испытаний будет? Макарыч суетливо отломил один ломоть, другой и усеменил, наконец. А царевич, как давеча, сел напротив и спросил: − Что делать будем, Карлуша? Сможешь обучить меня вышивать? − Вот ещё. Я королевский сын или ткачиха какая? Откуда мне знать, как вышивают? − Так ты белоручка у меня, − с такой нежностью отозвался Ваня, что будь у Карла волосы, все бы дыбом встали. И глядит так... так... В общем, слов нет, как глядит. − Ложился бы ты... Ваня, утро вечера мудренее. А завтра, может, и придумаем чего. − А ну как не успеем? Карл хотел сказать, что пока Ваня на него так пялится, он ничего не надумает, а на самого дурня и подавно надежды нет. Но смолчал. Сказал только: − Ложись, ни об чем не беспокойся. − Да и рано, вон солнышко ещё за горизонт не ушло. − Ну так, покуда ополоснешься, покуда переоденешься, там и стемнеет. − Да, в баню сходить не мешало бы. Пойду, прикажу натопить. Ты пойдёшь со мной, Карлуша? − Лягухи в бане не моются. Вели мне ковшик водицы чистой принести и буде, − поспешно отказался Карл. − Ну как знаешь, − царевич будто расстроился, но спорить не стал. Стемнело. Карл плескался в тазу («тесновато поди в ковшике, я велел таз принести») и размышлял. Может чернавку какую подкупить? Не может быть, что все шибко честные. Особенно ежели не толпой их спрашивать, а наедине в местечке поукромней... За окном раскидисто шумел куст шиповника. А ведь, пожалуй, не высоко здесь. В два прыжка добрался Карл до подоконника: в самом деле, и пары аршинов не будет. И как он вчера не заметил? Можно сию минуту выскочить, пока дурень не видит, и упрыгать обратно на болото. И не надо царя ублажать, выдумывать чего-то… Оглянулся Карл на дурня. Тот, с головой одеялом укрывшись, сопел в стенку. Вернулся взглядом к воле. Снова на дурня. И прыгнул. − Ты чего? – дурень, то есть Ваня охнул от неожиданности, когда на него приземлился фунт живого веса. − Вставай, мысль есть. − А как же утро вечера мудренее? − Вот утром всю мудрость и постигнешь, а сейчас вставай! В лес пойдем! *** Достать смолу среди ночи оказалось не просто. Ване пришлось будить сапожника, чуть Богу душу не отдавшего, когда к нему царский сын с такой просьбой заявился. Но к рассвету-таки увесистое ведерко встало на стол рядом с расстеленной рубашкой. − Думаешь, выйдет чего? − Коли другие мысли есть, так поделись. Царевич только вздохнул и окунул кисть в ведро. Карл, ровно придирчивая девица, зарылся в сундуки с жемчугами да шелком: − Давай, вот это лепи. И это. Да погуще, нам здесь на десять рубашек хватит. Может, одиннадцать. − Так надо, чтоб покрасивше было. Карл презрительно хмыкнул: − Красивше у нас не получится, потому делаем побогаче. Чтоб от блеска твой батюшка ослеп и не увидел, чего там под каменьями намазано. Ваня кивнул и послушно взял очередной самоцвет. Кое-как успели. Только смола чуть схватилась, как Макарыч позвал их к царю на суд. Выглядел тот грустнее обычного, видать не по вкусу каравай пришелся. Или не по брюху. Но жаловаться не стал, молча взял поднос с рубахой, а Карл, как давеча, на плече Вани устроился. Вновь собрались все бояре. Показывают невесты братьев дурневых свои труды. У одной точно пруд с лебедями, того гляди крыльями заплещут, у другой – леса да горы, и словно чуешь, как ветерок листы колышет. Любуется царь на последнюю: − Хороша! Даже будто лесом пахнет. − И совсем не будто, царь-батюшка. – заквакал королевич с дурнева плеча. – То мое искусство. Поднес Макарыч рубашку царю. А она так блестит, сверкает, что и не разглядеть ничего. Взял царь рубашку в руки, а она доской прямой стоит, не сгибается. − Чего ж она твердая такая? − Так непростая рубашка! Есть на родине моей тайное мастерство, как из обычного льна кольчугу сделать. − А как же ее одеть-то? – попробовал царь полы развести, да те слиплись намертво. − Это секрет. Я его потом вам на ушко прошепчу, как кольчугу снова мягкой сделать. Чтоб не дай Бог, враг хитрый не услышал да слабостью в бою не воспользовался. Похмыкал царь заинтересованно да объявил: − Хороша. Объявляю, что Иванова невеста лучше всех рубашку вышила. Ну, а теперь, красавицы, последнее испытание. Завтра прикажу веселый пир затеять. Что хозяйки вы да рукодельницы, вы себя показали. А теперь покажите, как вы песни поете да пляшете. Невесты братьевы царю поклонилися и бросили на королевича взгляды недобрые. Карл на них и внимания не обратил. Уж с третьим испытанием ему никакой хитростью не справиться. Да и не собирался он за царевича замуж идти, вот еще! А коли провалится – правда ж царь собакам бросит. Бежать надо ночью, точно бежать. Вот только Ваня расстроится... Да какое дело ему вообще до дурня этого?! Пусть хоть весь терем слезами затопит, судьбу свою сбежавшую оплакивая! Так порешив, Карл поудобнее на плече богатырском устроился и даже не стал от руки поглаживающей шарахаться. Пусть его – недолго вместе осталось. Стоило в горницу им вернуться, как Ваня спросил: − Правда что ли, про кольчугу-то? − А? − Ну, что рубашка кольчугой стала? − А кто ж ее знает. Вроде твердая, может, и послужит. − Так ты ж батюшке сказал… Карлу от его взгляда проникновенного даже совестно стало: − Ну, соврал, соврал. − Да как же… нечестно это. Тут королевич вспылил не на шутку: − А заставлять лягуху каравай печь да вышивать честно? И напомни, Иванушка, чем царь грозился, коли не справлюсь? Хочешь честно – так можешь сам меня сразу собакам кинуть! Ваня пригорюнился: − Выходит, про хлеб тоже неправда. − Тоже, − буркнул Карл. Вот ведь. Честный какой. Дурень, он дурень и есть. Точно уходить сегодня надобно. Отвернулся Карл от царевича да упрыгал на другой край стола. А Ваня повздыхал да и вышел из горницы. Не попрощался даже. Слова не сказал! Ну и не надо! Ишь, честный… И часу не прошло, а заскучал Карл. Отвык он за последние два дня в одиночестве квакать. Как-то и не хочется теперь на болота возвращаться. Там и поздороваться не с кем, только цапель пугать. А королевну встретить можно и не надеяться, разве что еще одного царевича. Может, даже такого же краснощекого… Вернулся царевич поздно. На Карла и не взглянул, сразу в кровать улегся. Ха! Будто бы королевич хотелось с ним беседы вести! Раньше уснет, раньше убежать можно. Прыгнул королевич на окно, глядит на шиповник. Хорошо цветет, красиво. Получше роз в батюшкином саду. И уж точно лучше ряски на болоте. Но пора возвращаться. Переминулся королевич с лапки на лапку, вздохнул тяжко. Вот был бы Ваня королевной… − Карлуша. Тихий голос точно гвоздями королевича к подоконнику прибил. − Чего? − Ты прости меня, − Ваня сел на кровати, в пол глядя. – Мне сразу должно было батюшке на несправедливость указать. Сам я, выходит, врать тебя заставил. Ты прости. Среди сыновей царских я неразумный самый. − Да  я уж заметил. Братья над тобой посмеяться хотели, а ты и рад их повеселить, себя да меня шутами выставить. − Права ты Карлуша, во всем права, − задумался на миг царевич и решительно добавил. – На завтра ничего не выдумывай. Заступлюсь. Не пристало кому не попадя над моей невестой потешаться. − Я ж не де… − хотел возразить Карл, да сам себя перебил. – Раз уж честный разговор у нас, скажу. Сбежать я сегодня хотел. − Да как же, Карлуша! Ты судьба моя, мне жизни без тебя нет. − А и со мной не будет. Видано ли дело царевичу на лягухе жениться. Царь эдак вовеки внуков не увидит. − Ну и Бог с ними, с внуками. – Ваня встал и подошел к окну. – Не уходи, Карлуша. Хоть на денек еще останься, на часок малый. И смотрит глазищами своими голубыми,  того гляди, расплачется. Не выдержал Карл, согласился: − Быть по-твоему. Но ты уж от собак меня сбереги. − Непременно, душа моя! Карлуша! На радостях подхватил царевич королевича, к груди прижал, чуть-чуть не раздавил. − Кхе… кххх… полегче, Ваня, я эдак до завтра не доживу. *** Ночь прошла, и день за ней. Настало время царского пира. Макарыч, как в первый день, понес Карла на бархатной подушке. Расселись все за столами накрытыми. Царь по центру, по правую руку – сыновья его, по левую – невестки и Макарыч с Карлом (последнего это не шибко устраивало: ну как, не успеет царевич на помощь прийти?). Ну а дале уж бояре расположилися. Велел царь скоморохам играть. Вышла невеста старшего брата. Ровно пава ступает, рукавами-крыльями взмахивает, а песню завела – все заслушались. Царь даже слезу пустил. Вышла невеста среднего брата. Белкой ловкой закружилась, а как куплеты зачастила – весь стол подхватил да подпевать начал. Пришла очередь Карла. Тут Ваня первым поднялся, снял Карла с подушки и речь завел: − Хороши невесты у братьев моих, умницы да красавицы. Моя Карлуша печь караваи, рубашки шить не мастерица. И петь плясать не учена. С последним Карл бы поспорил. Ох, сколько палок об него учитель танцев сломал… − И все же, для меня Карлуша лучше всех. Больше жизни ее люблю. Опешил Карл от такого заявления. А Ваня, будто мало этого, поднес королевича к лицу да и чмокнул прямо в морду. Тут вдруг гром загремел, земля содрогнулась, девки (и бояре, но они не признаются) завопили. А царевич обнаружил, что в руках у него уж не лягуха, а самый что ни на есть настоящий молодец. − И в самом деле, не девица. – только и сказал он. − Дошло наконец, − проворчал Карл, краснея, как маков цвет. – Отпусти уже меня, ж-жених. Мелким себя Карл не считал никогда, но погляди ж ты, носками едва пол задевает. Поставил его царевич послушно, да вместо того, чтобы руки отнять, еще крепче к груди прижал: − А и все равно мне. Лягуха ли, молодец, а ты – судьба моя! [1] Лягушечник − горец перечный, специя.