Poison

      Она не была готова к этому. Во всяком случае, так скоро. В голове много раз представляла их встречу, и тот волнительный трепет от близости с любимым мужчиной кружил голову, воспламеняя кровь.       Она ждала его.       Она любила его.       Она хотела его.       Массивный дубовый стол в темном кабинете — под стать новому хозяину. От картин Венеры и радужных пони Разумовский избавился, стоило ему переступить порог офиса, некогда служившего ему и домом, и местом работы. Осколки памяти больно режут по сердцу, и каждая новое-старое воспоминание — будто вспышка извне.       Все старое ему ненавистно.       Он предпочитает живое и настоящее.       Он больше не ненавидит себя. Устал. Устал от себя и Птицы, что подавлял его долгие годы. А теперь он подавляет его, наслаждаясь ритмичными движениями горячего рта на своем члене. Черт, да он готов взорваться от того, насколько охуенно она стонет с его членом во рту. Ее тушь стекает по щекам от слез, что собираются в уголках глаз, когда она берет глубже, рукой сжимая его яйца. Он большой. Даже слишком. Виктория отвыкла чувствовать его настолько близко, особенно в этом ключе. Проводя ночи в их спальне, она ловила себя на мысли, что ей, чертовки не хватает его тепла. Как и его толстого члена глубоко внутри. Она плакала, уткнувшись в шелковую простынь, вспоминая беспечные моменты их семейной жизни, а после, изрядно выпив, трахала себя резиновым членом глубокого сочно-фиолетового цвета, который так любил Разум.       — Приласкай себя для меня, девочка, — шепчет Птица, запуская руку в ее волосы. Он и забыл, какого это — чувствовать шелк между пальцев, наслаждаясь мягкостью шоколадных прядей.       Виктория сдвигает промокшую ткань черных трусиков в сторону, растирая пальцами болезненно-взбухший клитор. Длинными пальцами распределяет сочащуюся смазку между складок, проникая во влагалище двумя пальцами. Выпускает его член изо рта, не в силах сдержать стон наслаждения, пронзивший низ живота. Виктория чувствует, как расходится на фалангах, и влага, стекая на пальцы, облегчает скольжения, хоть ее тело в этом не нуждается.       Птица жадно наблюдает за ней, отмечая, как сильно она течет и внутренняя сторона бедер блестит в солнечном свете.       — И как часто ты трахала себя, думая обо мне?       — Достаточно часто, чтобы забыть, какого это. — языком проводит по всей длине, сжимая у основания. Звонко и громко сосет взбухшую темно-розовую головку, отмечая как сильно Разум впивается пальцами в обивку кожаного кресла. Если бы это были когти Птицы, кресло пришлось бы выкинуть. Как и три предыдущих.       Птица опускает руку на ее затылок, насаживая на член. Виктория упирается руками в крепкие бедра, не желая принимать правила игры. Горячая слюна стекает по коже, заставляя Птицу со свистом втянуть разряженный воздух.       — Я должна сделать перерыв, — отстраняется, раскрывая пухлые губы, тронутые алой помадой. Дышит тяжело и громко, чувствуя на себе его(их) тяжелый взгляд. Один глаз горит огнем, сжигая душу, второй омывает глубокий северо ледовитый океан, затягивая в омут, из которого не выбраться.       Она сидит между его ног, изящными пальцами убирая излишки слюны и его семени с губ.       — Может, тебе еще салфетку предложить? — Птица запрокидывает голову, борясь со своими демонами.       Виктория слишком громко обсасывает пальцы, поднимаясь на ноги. Медленно стягивает с себя насквозь промокшие трусики, забираясь на Птицу верхом. Это действует отрезвляюще, и пернатый с готовностью опускает ладони на упругие ягодицы, помогая своей женщине устроиться на своем члене.       Виктория мучительно медленно описывает идеальную восьмерку, от чего член Разумовского неумолимо твердеет вновь. Приподняв любимую за бедра, Птица резко насадил ее на себя, вызвав у Виктории блаженный стон. Она содрогнулась всем телом от жалящего укола похоти, принимаясь насаживаться на член, высекая искры из груди.       — Блядь! — шипит Птица, сжимая взмокшую кожу бедер. Вонзается снизу, выбивая громкие стоны. Она стекает на его член, создавая влажные хлюпающие звуки, и Разумовский готов кончить только от одного этого звука, призывая Птицу трахать ее.       Сильнее.       Грубее.       Быстрее.       Жестче.       Горячими губами обхватывает твердый сосок, посасывая, будто леденец. На кончике языка ощущает солоноватый привкус взмокшей кожи, прикусывая темную горошину зубами. Несмотря на некоторые разногласия в прошлом, Птица внемлет просьбе Разумовского, вгоняя член до основания, пока Виктория подмахивает аппетитными бедрами в такт его движениям. Не упускает возможности смотреть, как она вытекает на него краснея, скорее от нехватки свежего воздуха, нежели от стеснения. Птица уверен, ей не стыдно. Он был ее первым мужчиной и станет последним.       — На меня смотри, пташка. — Разум обхватывает ее шею, сжимая для остроты ощущений, ускоряя мокрые проникновения. Смотрит в ее глаза и видит в них отражение той же страсти, что ломает и его(их) тел(а). — Скажи мне. Скажи мне, ему, нам... Скажи.       Виктория срывается на серию протяжных стонов, не помня себя от страсти, расплавляющей ее изнутри. По венам течет жидкий огонь, воспламеняя кровь, и каждое движение, каждый мокрый, рваный, глубоки, резкий толчок приближает к оргазму, который, как ей кажется, лишит ее возможности трезво мыслить.       — Я люблю тебя, — двигает бедрами, чувствует, как Птица сжимает их, оставляя кровоподтеки. — Люблю его и люблю...аааааххх....тебя....       Ощутив его(их) резкий толчок, Виктория содрогается, впиваясь губами в его губы. Целует мокро, жадно, страстно, как он(они) любят. Кончиком языка проводит по нижней губе, слизывая капельки свежей крови, чувствуя металлический привкус. Она знает о его(их) особенности кусать губы.       — Я сейчас....       Птица двигает бедрами, чувствуя, как по венам течет неконтролируемое желание. Оно смешивается с кровью и ядом, именуемым любовью, и взрывается подобно сверхновой, образуя яркие вспышки белых пятен перед глазами. Он изливается в нее, пульсируя по всей длине, чувствуя, как она сжимает его, кончая особенно сильно, и не в силах удержать тело, валится на его взмокшую грудь, содрогаясь от почти болезненного оргазма.       — Моей ошибкой было влюбиться в тебя, — тянет Птица, лениво поглаживая подрагивающие плечи. — Но это ошибка стала началом чего-то большего. Того, что я никогда не испытывал.       — Твоей ошибкой было не надеть бронежилет, — в ее голосе чувствуются нотки раздражения. — Если бы я не уговорила надеть его, ты бы уже был мертв, как тот коп.       — А как именно ты заставила его надеть? — улыбается Разум. — Не напомнишь?       Виктория смеется, а Разумовский влюбляется еще больше.       — Напомню. Пришлось раздвинуть ноги, чтобы ты стал послушным, — заправив длинную прядь рыжих волос за ухо, Виктория нежно коснулась раскрасневшихся губ. — Имей в виду, Разумовский, я не слезу тебя до тех пор, пока не утолю жажду тебя.       — О, пташка, на другое я и не рассчитывал.       Птица выходит из нее с мокрым чвоком, заменяя член пальцами. Вводит сначала два, давит на переднюю стенку, массируя шероховатую поверхность, а затем сгибает, ритмично трахая.Смотрит прямо в глаза, поддается вперед, слизывая капельки пота, что стекают по упругой груди. Разумовский не может отказать себе в удовольствии поймать губами твердый чувствительный сосок, грязно посасывая, пока Виктория, не в силах сдержать стонов, двигает тазом, заполняя кабинет пошлыми звуками шлепков и женских стонов мольбы.       — Давай, пташка, ты ведь можешь, — рокочет Птица, извлекая пальцы, — что такое? Ты слишком устала?       — Хватит болтать! — она запускает руки в его волосы, оттягивая у корней, — трахай.       — Выполняю.       Разум входит в нее одним резким толчком выбив весь воздух из легких.       — Ты знаешь, я не остановлюсь.       — На то и расчет.