Грязная душа

— Прости меня, отче, ибо я согрешил... Парень с голубовато-серыми локонами сидел перед столом своего "отца", виновато склонив голову. Крылья за его ушами дрожали, вытягиваясь и закрывая большую часть лица. У "отца" было много обличий, и сегодня одно из них было особенно похоже на то, что крылатый юноша помнил ещë с раннего детства. Тëмные волосы, круглые очки с тонкой оправой, высокое и величественное телосложение, скрытое за скромной чëрной робой. — О чëм же ты хочешь покаяться, сын мой, Воскресенье? — Монотонным голосом проговорил мужчина, щуря свой взгляд, устремлëнный в самое нутро парня. — Этой ночью... Подумалось мне, что достоин я придаться мечтаниям... И присекнуть вашим наставлениям об отказе от благ мирских. Голос парня вздрогнул, пока голова его падала всë ниже, буд-то отдавая глубокий поклон. Тусклый холодный свет в комнате вдавливал юношу в пол, буд-то подчëркивая и осуждая собой его "тëмные" мысли. — Что же сотворил ты, сын мой, Воскресенье? Расскажи мне всë и твоя душа станет чище. Лицо мужчины не выражало никаких новых эмоций. Он лишь внимательно слушал, но всë же давал Воскресенью почувствовать своë немое осуждение. — Я... Снова играл на скрипке, хоть и ведал о запрете вашем и последствиях... Позволил я этому случиться, потому что... ... Тусклый тëплый свет наполнял одну из комнат резиденции Утренней Росы, ставшей домом для брата и сестры. Раздавалось тихое пение. Сестра сидела на большëм, вычещенном до блеска пианино, пока брат сложил руки на крышке клавиш, буд-то сидя за столом, и вслушивался в голос своей родной души. — Someday...~ I'll make the dream unchained... ~ Кхм-кхм... О Великая, у меня совсем не получается почувствовать ритм... — Не преувеличивай, Зарянка, у тебя прекрасно выходит. — Брат добродушно улыбнулся, тихо похлопав в ладоши. — Нет, это совсем не то, что я хочу... Мне не хватает... Музыки, понимаешь? Акапеллой очень сложно спеть такую песню. — Сестра болтала ногами, снимая стресс. Она пела уже несколько часов подряд, но результат по прежнему не соответствовал еë стандартам. — Мне стоит включить какую-то мелодию? — Брат поднялся с места, делая пару элегантных шагов в сторону проигрывателя. — Нет, нет, Воскресенье, это совсем не то... Ах, помнишь, как ещë пару лет назад ты играл на скрипке, а я придумывала песни на ходу? — Девушка настольгично хихикнула, прикрыв рот рукой. — Но в какой-то момент ты совсем перестал брать инструменты в руки... Я всегда думала: что же случилось? У тебя ведь определëнно талант! Воскресенье провëл рукой по блестящему, сделанному на заказ проигрывателю, устремляя взгляд в окно. Небо за стеклом устелалось бесконечным звездопадом, вокруг летали белоснежные птицы. Парень задумчиво молчал лишь пару мгновений. — Я просто понял, что мне это не нужно. Не более. — Тоскливая улыбка на его губах была полна скорби по более простому, беззаботному детству и так незаметно пролетевшим подростковым "свободным" годам. — Но... Ты же не забыл как играть, да..? — Зарянка спрыгнула к пианино, еë туфли звонко ударились об пол. С таким же звоном девушка подбежала к брату, взяв того за рукав. Парень инстинктивно повернулся лицом к Зарянке, с заботой глядя на неë сверху вниз. Он улыбнулся, издавая тихий смешок, пока сестра ожидала ответа с хитрым взглядом. — Ну... Наверное не забыл... Ах, вот только у нас наверняка больше нет моей скрипки... — Воскресенье тоже хитро прищурился, присоединяясь к небольшой игре Зарянки. — Братец, ну подумай хорошенько! Ты никогда не выкидывал старые вещи просто так, тем более такие важные... — Так ты.. Хочешь чтобы я сыграл тебе мелодию для этой песни? — Конечно! Ну пожалуйста, просто попробуй! Глядя на радостное лицо Зарянки, полное надежды, Воскресенье не смог бы простить себе отказа. Всë же, быть может, один раз можно и присекнуть своим установкам... Лишь этот один раз... Парень вздохнул, отходя от своей сестры и мирно шагая в другой конец музыкальной комнаты. Открыв старый скрипучий шкаф в углу, Воскресенье встал на носочки, залезая в даль верхней полки. Пару мгновений спустя, у него в руках была пыльная скрипка. Белые перчатки и рукава пострадали, но парень не жалел о такой жертве, ведь повернувшись обратно, он увидел восхищëнное лицо Зарянки. Девушка протанцевала к брату широкими шагами, крепко обнимая того и тихо восклицая, будто боясь спугнуть кого-то. — Я так и знала, что она ещë где-то здесь! Сыграй что нибудь, прошу! — Зарянка потянула владельца скрипки за рукав, возвращаясь к пианино и вновь запрыгивая на него сверху. Еë глаза блестели ожиданием. Воскресенье вздохнул, отряхивая инструмент от пыли. Пальцы рук дрожали, а тело охватывал мандраж. Всë внутри говорило, что его действия глупы и неправильны. Тем не менее, сглотнув, Воскресенье поместил скрипку к себе на плечо, элегантно помещая смычок на струны. Сердце упало в пятки, как только прозвучали первые ноты неловкой мелодии. С непривычки многие звуки выходили фальшивыми, но Зарянка слушала игру своего брата так, буд-то это лучший из шедевров музыкальной индустрии всей Пенаконии, если не Вселенной. Яркий свет в еë глазах придавал уверенности, Воскресенье уже скоро полностью погрузился в мелодию, забыв о своих сомнениях. Ноты становились всë чëтче, складываясь в гармоничный ритм. Прошло совсем недолго, как поверх музыки лëг нежный голос Зарянки. В тихой резиденции зазвучала очень личная, душевная композиция. Белоснежные птицы собрались на подоконнике, ворочая головами и щебеча под ритм. Буд-то весь мир: утренние лучи, падающие звëзды, даже тень от старого шкафа - всë вслушивалось в счастливый семейный дуэт. В тот короткий миг Воскресенье почувствовал искреннее счастье, а тепло наполнило его душу. ... Мужчина с тëмными волосами внимательно выслушал своего подопечного, изредка кивая и буд-то помечая какие-то моменты исповеди у себя в голове. Когда монолог Воскресенья завершился, парень более не был в силах поднять взгляда, стыдливо пряча лицо за перьями крыльев. Наконец, голос наставника прозвучал в ответ. — Что же ты сделал после этого, раз осознал свой грех? — Я долго молился о прощении... И ждал возможности признаться вам в содеянном. — Нет, не это... Что ты сделал со скрипкой? Внутри юноши снова всë замерло. Сердце упало в пятки, когда он через силу поднял взгляд на наставника, который терпеливо ждал ответ. Тем не менее, Воскресенье не мог выдавить из себя и звука. — Судя по твоей реакции - ты убрал еë в шкаф или спрятал где-то? —... Да. Я положил еë на место. — Понятно. Что же, заглянул ли ты в свою душу и поклялся ли больше не присекать установкам Всевышней? — Да, отче. — Я прощаю тебя, так же как и Эон простит тебя, Воскресенье. Ступай и не забывай вознести почесть Порядку. Мужчина кивнул, на его губах сформировалась пустая улыбка. Воскресенье почувствовал как скалы свалились с его плечей, парень наконец смог сесть ровно, расплываясь в блаженном выражении лица. — Благодарю вас, Гофе- то есть... Отче. Сегодня я буду молиться за сохранение души вашей... С этим двое мужчин разошлись, буд-то их никогда и небыло в этом офисе. Никто не мог знать об их вере и целях, Воскресенье держал этот секрет с самого детства. Он знал, что вся их ложь - во благо. Парень был готов пожертвовать всем ради обещанного бесконечного счастья людей. С этими мыслями он покидал резиденцию, направляясь на очередную бессмысленную встречу, ведь всë уже не важно, кроме фестиваля "Гармонии". ... Время в мире грëз идëт нелинейно, а сутоки не сменяются, но прошедшие часы можно было бы посчитать за полный рабочий день. Заслужив перерыв, парень возвращался в резиденцию Утренней Росы. В сердце всë ещë веяло блаженное "прощение", всë вокруг казалось прекрасным. Но что-то в воздухе было не так... А именно запах дыма, усиливающийся с каждым шагом ближе к резиденции. Во сне пожары не могут принести особого вреда, но жгучее волнение всë равно опустилось в животе. Зайдя в дом, Воскресенье прошëл через охрану в пустой коридор. Все буд-то не ощущали запаха гари, пока тот продолжал усиливаться с каждым шагом. Идя за нотками дыма, парень вскоре оказался у двери музыкальной комнаты. Запах явно шëл от туда, оставалось лишь открыть дверь, но почему-то руки дрожали от мысли о том, что ждëт за ней. Бормоча про себя молитву, Воскресенье переборол страх, нажав на ручку. — Ох... Парень буд-то прирос к полу в проходе, а его ладони медленно поднялись к лицу, прикрывая рот. Получилось выдавить лишь шокированный вдох, лицезрея сюреалистичную картину за распахнутой дверью. В прежде идеально чистой комнате всë было покрыто золой, а посередине всего хаоса, в самом центре, лежала... Скрипка. Вернее еë догорающие остатки, охваченные цветным пламенем. Перед глазами потемнело, а сердце забилось как бешенное. Пока осознание приходило к Воскресенью, он ощутил чью-то нежную руку на своей спине. — Сын мой, не стоит стоять рядом с огнëм в твоëм белоснежном костюме. Прозвучал тихий женский голос с до боли знакомой интонацией. Сегодня обличием "отца" была стройная девушка лет тридцати, с такими же тëмными волосами. Воскресенье был не в силах что-либо ответить или сделать, лишь продолжая молча пялиться на своë догорающее прошлое. На это отец решил помочь своему приемнику, взяв того за подбородок и заставив повернуть голову аккуратным медленным жестом, продолжив говорить: — Почему же скорбь на твоëм лице? Я приложил усилее, чтобы оградить тебя от соблазна вновь возложить груз греха на свои плечи. Разве ты не рад? Слëзы скатились по щекам парня, которые были сжаты между пальцев девушки. Губы его вздрогнули, вскоре формируя кривую, сдавленную улыбку. — Рад, отче. — Всевышняя бы похвалила такой отверженный поступок - полностью отказаться от прошлого, тянущего к грешной земле. Разве ты не рад принести эту жертву во славу Еë? — Рад, отче. — Я отдал время своë на спасение души твоей, благодарен ли ты, сын мой? — Благодарен, отче. — Так прояви же благодарность свою, дитя. Слëзы продолжали стекать по застывшим в улыбке скулам, пока Воскресенье медленно поворачивался к "отцу" всем телом. Тот отпустил щëки парня, после чего тот начал жертвенно спускаться на колени перед девушкой. Он знал точно, что от него хотят. Слëзы разбивались о блестящую плитку пола. Воскресенье взял ладони отца, прикладывая к ним лоб в поклоне. — Благодарю вас, отче. Спасибо. Спасибо вам... Спасибо... Я склоняюсь перед добродетелью вашей, которую не смог я сразу оценить, ослеплëнный эгоизмом... Девушка довольно улыбнулась, когда одинокая слеза упала на носок еë туфли. Вместе со слезами разбивалось об кафель и что-то внутри Воскресенья. По кусочкам распадались счастливые воспоминания о музыкальных вечерах с Зарянкой. О том, как в раннем детстве он впервые смог сыграть мелодию, как сестра поддерживающе хлопала ему. Память о счастливых лицах учителей, гостей и родной души, каждый раз, как пальцы привычно обхватывали смычок. С каждым "спасибо" последние осколки городости растворялись, как и тот последнрй раз, когда Воскресенье чувствовал счастье не от прощения высшей силы, не от ощущения достойности в глазах Божества, не от мысли о "спасении" всех людей, а от простых мирских вещей. Спустя семь минут слëзы кончились, как и догорел огонь в музыкальной комнате. Воскресенье перестал изрекать горькие слова благодарности, а женский голос снова начал говорить. — Вот и всë. Теперь душа твоя свободна от соблазна, сын мой. Поднимись с колен, ибо услышал я твою благодарность. Теперь же... Убери эти грязные остатки ненужного мирского груза. — Да, отче... Парень поднялся с пола. Его онемевшие лицо уже высохло, оставив лишь напоминание о солëных дорожка слëз. Девушка провела пальцем по его щекам, избавляясь от последних блестящих линий. — Не забудь улыбаться, пока убираешься, ведь Всевышняя будет наблюдать за тобой. Воскресенье кивнул, тут же формируя нежную, но пустую улыбку на губах. Девушка вновь ушла, а он направился вглубь комнаты, доставая веник с совком. Всë же белую одежду придëтся испачкать. В голове на повторе, как на сломанной пластинке, проигрывалась одна единственная мысль. "Грязная одежда куда лучше грязной души."