"Монтекристо" и миндальное молоко

Уолтер Кэш предпочитал наличные. Хрустящие купюры ласкали кончики пальцев, солидно полнили бумажник и гарантировали своевременное пополнение его коллекции статусных вещей коробкой тёмных гаван “Монтекристо”, упаковкой хлопковых сорочек от Van Heusen, очередным шёлковым галстуком Brioni или карманными “орисами” на серебряной цепочке, приятной тяжестью оттягивающими карман дорогого жилета. А чтобы всё это полнило, оттягивало и хрустело, верный “ундервуд” Кэша стучал, не умолкая, печатал откровенные признания, достоверные свидетельства, неоспоримые факты, одни желтее других, в его оригинальном стиле из слэнга и рубленых фраз. Главным правилом Уолтера Кэша было “никаких правил”. Инструкции, предписания, нормы, будь то морали или журналистики — это не для него. И, может именно поэтому, статьи Кэша охотно покупала “Дейли Ньюс”, заказывала “Нью-Йорк Пост” и ещё пара-тройка издательств поскромнее. Сам же он метил не куда-нибудь, а на первую полосу “Таймс”, и, перечитывая украшающие её заголовки, с досадой жевал тупой кончик отдающей кедром витолы. Чем, чёрт подери, он хуже этих выскочек-аккуратистов? Паслись они на одном поле расследовательской журналистики, и порой Кэш даже затруднялся ответить, кто он сам — журналист или детектив? Разнюхивать Кэш умел не хуже ищеек, а время было такое, когда журналистов боялись, пожалуй, больше, чем ФБР. Прижать могли и те, и другие. Вот кого Кэш мечтал прижать, так это Лучано Малыша Джиганте, мафиозного босса семьи Дженовезе. Мечтал с тех самых мартовских слушаний Кефовера, куда всеми правдами и неправдами ему удалось попасть в качестве независимого обозревателя. Лучано, один из немногих подозреваемых, наплевавших на пятую поправку, явился на слушания лично. Кэш не мог отвести глаз от горы мышц в абрисе темно-синего, явно сшитого на заказ костюма, что возвышалась над свидетельской трибуной, от плавных жестов больших, грубо вылепленных рук; слушал рокочущий баритон, со спокойной лёгкостью разъясняющий нюансы обсуждаемых преступных деяний. Как ни старался допрашивающий комитет поймать Лучано Джиганте на лжи, по всему выходило, что он — законопослушный гражданин своей горячо уважаемой страны, а его бизнес по упаковке мяса и игорные заведения во Флориде ежегодно приносят казне десятки тысяч долларов скрупулёзно уплачиваемых налогов. Кэш слушал, смотрел и вздрагивал от нетерпеливого возбуждающего предвкушения всякий раз, когда глаза Лучано, скользнув по залу, задерживались на нём и точно бросали циничный вызов: “Ну, и что ты со мной сделаешь?” “Прижму тебя!” — так и вертелось у Кэша на языке. Прижать, раскрыть, сорвать покровы — как угодно назови, но от одной мысли об этом огромном, под стать фамилии, теле под собой, Кэша пробирала дрожь, в паху сладко тянуло и хотелось разоблачать Лучано снова и снова, хоть словом, хоть делом. Кэш мог лишь надеяться, что эти опасные желания не читались в его глазах, но взгляд Лучано насмешливо отвечал: “Может и прижмёшь. Но только так, как позволю тебе я”. А ещё Кэш чуял своим пронырливым носом — пахло сенсацией — ведь чем там чуял западни и ловушки Лучано Джиганте, было ему неизвестно, но тот неизменно выходил сухим из любых мокрых перелётов. Вот и по итогам слушаний он был полностью оправдан, хотя понятно было каждому, включая членов комиссии, — виновен. Спрашивается, как такое стало возможным? Кэш копал под Лучано долго, глубоко. В одном дал промашку — не утерпел, отдал разгромную статью с нарытым редактору “Пост”. И уже следующим вечером оказался в комнате с жёлтым торшером отеля “Маджестик” с томми-ганом у виска. “Маджестик” давно и прочно связал свое имя с семьёй Дженовезе: апартаменты на верхних этажах постоянно занимали некоторые капо и консильери семьи, а предыдущего босса, Вито Счастливчика несколько лет назад застрелили прямо в здешнем холле. Впрочем, Лучано судя по всему суеверен не был, и, заняв место убиенного кузена, резиденцию менять не собирался. Лучано заполнял собой широкое кожаное кресло, за спинкой которого застыли истуканами двое здоровенных телохранителей, казавшихся рядом со своим боссом просто щуплыми подростками. Он оглядывал своего невольного гостя, неспешно потягивая что-то из треугольного пакета со срезанным уголком — “Миндальное молоко”, — с удивлением понял Кэш, — и вдруг предложил ему коробку “Монтекристо”. Кэш озадаченно раскурил сигару, разглядывая Лучано в ответ. — Славно ты натянул меня, Уолтер Кэш. О таком признании можно было лишь мечтать, вот только далее могло последовать “за это завтра тебя найдут закатанным в бетон”. Но Лучано снова удивил: — Впрочем, ты можешь и лучше. В самом деле? — За наличными тоже дело не станет, если продолжишь публиковать материалы о Лучано Джиганте. Только те, что дам тебе я. Кэш хотел было возразить, что не продаётся, но озвученная следом сумма впечатлила, а скрытый мотив такого внезапного предложения и вовсе распалил воображение, и он уклончиво ответил: — Я должен подумать. — Стоит ли терять время? Ты всё равно согласишься. — Откуда ты знаешь? Лучано что-то вытянул из неприметного портфеля и бросил перед Кэшем на стол. “Нью-Йорк Таймс”. Заголовок на первой полосе обещал раскрыть “Маленькие секреты большого босса”. Кэш скользнул глазами по начальным фразам и дальше уже не мог оторваться. Блестяще. Великолепно. Неподражаемо. Но кто, чёрт возьми, кто пишет так остро, ярко, дерзко? Не дочитал, дрожа от нетерпения, впился глазами в имя под статьёй. Уолтер Кэш. Он сам. Но как? Когда? В верху газетного листа стояло: суббота, 9 июня 1951 года. Завтрашняя дата. — Откуда у тебя это? — Отсюда, — Лучано накрыл громадной лапищей потёртый бок портфеля. — Остальное покажу тебе позже, если договоримся. А мы договоримся, Кэш. Определённо да. Лучано понял его ответ без слов, и, взмахом руки отпустив телохранителей, поднялся. — Иди сюда. Кэш не дыша смотрел, как он спускает похожие на полосатые паруса брюки, наклоняется над столом. — Давай, Кэш. Скрепим наш договор. “Мечты сбываются”, — изумлялся Кэш, на пике удовольствия сминая потной пятернёй газетный лист и топя стоны в складках мощного затылка. — Лучано… — Номер газеты ты будешь получать регулярно. И когда мы одни, зови меня Малыш. Кэш чуть было не сознался, что хватило бы и регулярного доступа к его великолепному огромному телу. И по всему выходило, что Кэш-таки прижал его. Но только так, как Лучано ему это позволил. *** Его статья вышла утром на первой полосе "Нью-Йорк Таймс". Кэш сидел в той самой комнате “Маджестика” с жёлтым торшером в углу и разглядывал лежащие перед ним газеты. Совершенно одинаковые. Только одну их них прислали с письмом от редактора сегодня утром — тот отвалил за статью двойной гонорар и пообещал впредь освобождать первую полосу, даже если Кэш принесёт материал за час до пуска в печать, — а другую он держал в руках ещё вчера и этой ночью перепечатал из неё текст, подписанный его же именем. Невероятно. И объяснить это мог только один человек. К старому лифту для персонала в закутке первого этажа Лучано повел его этим же вечером, и, убедившись, что служебный коридор пуст, пробасил над его головой: — Вот в чем штука, Кэш. Когда я был лет на десяток моложе, мой кузен Вито, чтоб ему пусто было там, где он там сейчас пребывает, научил меня одной забавной игре. А в играх, будь они неладны, непременно есть правила. Кэш недоумённо моргнул и раскрыл было рот для вопроса, но Лучано задать его не позволил. — Запоминай инструкцию, Кэш. Последовательность этажей такая: четыре-два-шесть-два-десять-пять. Потом жмёшь на первый, но лифт начнёт подниматься, и это значит, что всё идёт как надо. Портфель у двери лифта справа. Не выходишь. Берёшь тот, другой, взамен ставишь свой. Спускаешься на первый. Всё. — Ты серьёзно? — Похоже на то, что я шучу? Нет, не похоже. — И… правда всё? — Ещё кое-что. Никогда не покидай кабину лифта на промежуточных этажах. И помни, что разговаривать с тем, кто стоит на пятом запрещается. Потом Кэш пытался решить для себя, не тронулся ли Лучано умом, пока лифт, повинуясь нажатию кнопок, послушно сновал между этажами, открываясь в похожие друг на друга пустые коридоры. Только на пятом за дверями обнаружилась неопределённых лет женщина в выцветшем лисьем манто, которая, не моргая, просто смотрела мимо усталым взглядом. Кэш поёжился, а Лучано утопил кнопку с номером один в бронзовую панель, и лифт, как он и предсказывал, вместо спуска начал подъём. На этот раз коридор по ту сторону кабины заливал тусклый мёртвенный свет, а где-то в глубине, за поворотом, спазмами моргала лампа. Кэша передёрнуло, по спине протянуло холодком. Жуть какая-то. Он обнял подсунутый Лучано портфель и стряхнул оцепенение только в номере в жёлтым торшером. Лучано зашарил в портфеле, извлекая поочерёдно моток медного провода, пустой сплющенный треугольник от миндального молока, катушку перцового пластыря. Потом выудил длинную плоскую коробочку, осмотрел, довольно кивнул, опустил себе в карман. А обомлевшему Кэшу протянул сложенную вдвое “Нью-Йорк Таймс”. Завтрашний номер. — Об этом никто не должен узнать, Кэш. Иди, работай. И всегда следуй инструкции, что бы ни случилось. Возможно, Кэшу просто показалось, но взгляд Лучано блеснул знакомым вызовом, совсем как тогда, в зале Сената на слушаниях. “Ну, и что ты сделаешь, Кэш?” Такие поездки на лифте с тех пор они совершали вместе почти каждый вечер. И всякий раз Лучано заставлял его повторять вслух дурацкую бессмысленную инструкцию, пресекая любые попытки дальнейших расспросов. Портфель на странном этаже обнаруживался неизменно, а в нём кроме прочих вещей — номер “Нью-Йорк Таймс” за следующие один-два дня. Перед тем, как аккуратно перепечатать и отвезти редактору очередной текст, Кэш жадно вчитывался в него, изумляясь уже не фактам — их он проглядывал вскользь, и да, вроде бы всё было похоже на правду, но очень уж хитро выкрученную — а тому, как они были изложены. Какой слог, какой напор! И ведь не скажешь “я бы так не смог”. Чертовщина какая-то. Днём Лучано где-то пропадал, вечером же заходил с обязательной коробкой “Монтекристо”, и Кэш, не задумываясь, просто брал: сигары, “Таймс” со статьёй и Лучано. Огромного, неуклюжего, странного Малыша Лучано, что слушал винилы старины Фрэнки, украдкой смахивая слезу толстыми, так похожими на любимые Кэшем сигары, пальцами, которыми до этого без колебаний нажимал на спусковой крючок своего кольта, а потом по-хозяйски вдавливал Кэша в себя, навалившись мощной грудью на письменный стол, нависая лицом над оттиснутыми на листе мнимыми разоблачениями своих же мафиозных делишек. А позже сыто щурился на сизую завесу сигарного дыма, прихлебывая своё миндальное пойло из синего треугольника тетрапака. Однажды Кэш прижал его по обыкновению к протестующе скрипящему под внушительным весом столу и уже готовился снова скрепить их странный договор, когда Лучано вдруг задумчиво произнёс: — Если случится так, что меня не будет больше суток, забрать портфель должен будешь ты сам. Кэш был занят оглаживанием важных атрибутов их сделки и пропустил это размышление мимо ушей. — Важно соблюдать инструкцию. Ты слышишь, Кэш? — Лучано рыкнул от нетерпеливого толчка. — Чтоб тебя! Ты никогда не слушаешь! — Конечно слушаю… Малыш, — зашептал Кэш, ничего уже вокруг не слыша, двигаясь в нём всё быстрее. Какой он был дурак. Тогда надо было слушать Лучано, а не трахать его. Когда следующей ночью Лучано не появился, Кэш по началу не забеспокоился — на последней вынутой из портфеля газете стояло послезавтрашнее число. Но когда луна взошла над башнями “Маджестика” в четвёртый раз, а Лучано снова не пришёл, Кэш задёргался. Жёлтый торшер отбрасывал тревожную смазанную тень на клавиши “ундервуда”, белеющего на столе пустым листом бумаги — последнюю фразу Кэш напечатал неделю назад, а редактор “Таймс” требовал обещанную статью, грозил неустойкой. И оставалось только гадать, как скоро люди Лучано поинтересуются у Кэша пропажей своего босса. Делать нечего — идти придётся. Кэш подхватил портфель и зашагал к лифту, повторяя про себя проклятую мантру инструкции. Четыре-два-шесть-два-десять-пять, потом первый. Что ещё? Да-да, не выходить из кабины и не разговаривать с этой, на пятом. Слегка кружилась голова, подташнивало от дёрганья кабины при каждой остановке, скрежета каких-то механизмов за стенками лифта. Терпение. Он почти у цели. Дверь бесшумно отъехала. Гигантская тень заслонила проём. Кэш моргнул. — Малыш? А где эта баба? Лучано был бледноват, но улыбался. — Никаких инструкций, да, Кэш? Ну, этим ты и ценен. То есть как? Причем здесь инструкции? Нет. Быть не может. Ну да, это пятый этаж. Но ведь это Малыш, а не та унылая девка с лисой на плечах, и с ним говорить можно. Ведь можно? — Что это всё значит? — Кэш отступил вглубь кабины, отирая мигом вспотевшие ладони о брюки. — Об этом бы хорошо порасспросить кузена Вито, — Лучано устало привалился плечом к простенку в дверном проёме, — да только этот мерзавец уже никому ничего не скажет. А значит, искать ответы придётся нам самим. Лучано опустил ему плечо тяжёлую ладонь и предложил: — Прежде, чем мы начнём, не хочешь ли сигару, Кэш? Кэш сглотнул, ощущая на языке какую-то странную горечь, и мотнул головой. Сигару не хотелось. Жутко хотелось миндального молока.