Перерыв

Мигель прекрасно осознает тот факт, что Али сейчас сидит в его офисе, но он не может заставить себя беспокоиться об этом прямо сейчас. Было удивительно, что этот человек, в этот раз был спокоен, еще более удивительно, что сестры тоже не было с ним, и что вместо этого он просто тихо сидел, не заботясь ни о чем на свете. Он бы беспокоился больше, если бы у него хватило на это энергии. Если Али прямо сейчас заговорит или попытается показать ему больше фотографий своих учеников и младших братьев, он думает, что это может стать последним гвоздем в крышку гроба, потому что, боже, он сегодня на грани. Мигель никогда не утверждал, что справляется со всем этим нормально, он просто отрицает, что это не так. Нельзя сказать, что он не замечает мешков у себя под глазами, того, как он часами, днями напролет работает в своей лаборатории, того, как он огрызается при малейших неудобствах. Вещи, которые легко можно было списать на стресс от поддержания мультивселенной, имели под собой более глубокий смысл. Его глаза начинают гореть от того, как долго он смотрел на голографические экраны перед собой, подсознательно понимая, что снова и снова прокручивает в уме одну видеозапись — короткое видео, на которой он со своей дочерью до того, как все пошло не так. Он не видит сочувственного взгляда, которым одаривает его Алиаскар, бездельничающий неподалеку в его лаборатории, потому что Мигель слишком сосредоточен на сцене перед ним, стиснув зубы. Это настоящая пытка, потому что что-то в нем просто не может перестать смотреть это снова и снова, и он даже не осознает, что делает это, пока не подпрыгивает от ощущения руки на своем плече. Генетик поворачивается и обнажает клыки, прежде чем осознает, что это был всего лишь Али. Даже несмотря на это, снова спрятав клыки и отвернувшись, он не может отрицать, что его тело дрожит, а сердце учащенно бьется; он ненавидит, когда к нему прикасаются, особенно неожиданно. В его разуме всегда всплывают болезненные воспоминания о жгучих последствиях удара, о коже, покрытой синяками, которых больше не было. Он пытается избавиться от этого, отрицать, что у него дрожат руки, когда он убирает видео, которое смотрел, оглядывается на Али и замечает сочувствие в его глазах. —Чего ты хочешь, Алиаскар? —Мигель обнаружил, что слишком измотан, чтобы даже огрызнуться и попытаться оттолкнуть парня, потому что на него это никогда не действовало. —Я думаю, тебе нужно сделать перерыв, Мигель, —его рука снова зависла над рукой Мигеля, прежде чем опустить ее обратно, вспоминая внутреннюю реакцию мужчины на что-то столь нежное, как легкое прикосновение к руке. Только это рассказывало истории, которые Али не был уверен, что хотел слышать. Мигель не мог найти в себе сил посмотреть ему в глаза, бездумно открывая последние отчеты о миссиях, чтобы просмотреть их. —Я не знаю. Есть над чем поработать, —хотя он знает, что мультивселенная не развалится на части, если он возьмёт отдых на несколько часов, и что работа, которую необходимо выполнить, может подождать. Все, что угодно, лишь бы занять его разум, потому что он уверен, что если он будет слишком много думать о том, чем бы занять себя прямо сейчас, он сломается, и, боже, он действительно не хочет делать это перед Алиаскаром. Или кем угодно, на самом деле. Но особенно перед ним. —Нет, — говорит Али, и Мигель искренне нарушает свой обычный стоический вид, чтобы выглядеть шокированным тем, что на этот раз ему действительно возразили. —На этот раз я не приму это за ответ. Я не видел, как ты ложился спать несколько дней, и ты становишься все более хитрым, Мигель, серьезно, ты не хитрый — ты даже не потрудился спрятаться, когда взял у меня видео с Габриэллой. Ты загонишь себя в гроб, если продолжишь работать. Хотя бы отойди от экранов на несколько часов, ты еще больше убьешь свои глаза. Разве ты и так не должен быть чувствительным к свету? Это ничем не поможет. По логике вещей, Мигель знает, что Али был прав. Но если он остановится сейчас, он знает, что полностью разобьется. Если он не будет продолжать двигаться до тех пор, пока не перестанет это делать, все обрушится на него, как грузовик, и он просто… он не может прямо сейчас. Никогда не бывает подходящего времени для психического срыва, но сейчас было бы не совсем подходящее время. —Я не могу, — и это правда, он не может. Для него слишком многое поставлено на карту. Он слышит, как Али вздыхает рядом с ним, и Мигель воспринимает это как знак того, что он сдается. И затем он слышит, как Али зовет Лайлу, и обмен репликами, в результате которого он говорит Лайле приглушить свет и выключить экраны, фактически отстраняя Мигеля от всего, при этом он даже не имеет права голоса в чем-либо из этого. —Ты не можешь просто так… —Вообще-то, он может!— Лайла появляется у него за плечом, кружа по комнате, пока Мигель вяло пытается оттолкнуть ее с дороги. —Давай, я позабочусь, чтобы мультивселенная не развалилась на части, пока тебя не будет. Несколько часов сна еще никого не убивали, Мигель. —Разве ты не должен меня слушать?! — Он обхватил голову руками, разочарованно простонав. —Я имею в виду, да, но я полагаю, что это важнее,— Лайла отмахнулась от него движением запястья. —Послушай Али хоть раз, ладно? Немного поспи, босс. У Мигеля, честно говоря, даже не нашлось слов, чтобы выразить свое крайнее разочарование всей ситуацией, он опустил руки по швам и спрыгнул с платформы, на которой работал, вместо того, чтобы дождаться, пока она постепенно опустится, слыша, как Али спрыгнул рядом и последовал за ним, когда Мигель начал уходить. —Послушай, я действительно не хотел этого делать, но.. —Я не хочу это слышать, Хасан , — прорычал он, покидая свою лабораторию, чертовски хорошо зная, что другой человек все это время шел за ним по пятам. Он услышал бормотание позади себя, за которым последовал раздраженный вздох: —Черт возьми, Мигель, — а затем чья-то рука схватила его за запястье; адреналин пробежал по его организму от того, как быстро он отдернул руку, полностью обнажив клыки, когда он повернулся к Али лицом, угрожая больше к нему не прикасаться. Другой мужчина поднял руки в знак капитуляции, качая головой. —Ладно, извини, я не должен этого делать, усвоил урок, — пробормотал он, прежде чем перейти к сути дела. —Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, потому что ты взрослый мужчина. Но я буду беспокоить тебя все это время, так что либо ты идешь спать, либо тебе придется привыкать к тому, что я рядом. —Если бы ты не прерывал меня, ты бы увидел, что я возвращаюсь в свою комнату, —пробормотал он, признавая поражение. —Я знаю, что ты не в порядке, Мигель, — голос Али был мягким, полным понимания, и что-то внутри Мигеля скрутило, когда он это услышал. Он мерил шагами свою комнату, даже не зная, что ищет — может быть, сменить одежду? Носить костюм все время было не совсем удобно, и теперь, когда он зациклился на этом, он действительно предпочел бы надеть что-то удобное. Отсутствие паучьих чувств не предупредило его о том, что Али подкрался к нему сзади, пока не озвучил это. —Мигель, сейчас я прикоснусь к тебе, — предупредил он, давая мужчине время переварить это, прежде чем положить руки ему на плечи, отмечая, что он напрягся, но не обнажил клыки и не попытался запугать его снова. Ага. Прогресс. —Да ладно, ты уже ушёл с работы, просто позволь мне позаботиться о тебе хоть раз, ладно? —Он был приятно удивлен, когда не встретил сопротивления; медленно подвел Мигеля к его кровати — которая, к тому же, выглядела почти не используемой — усадил его и убрал руки. Как ни странно, Мигель обнаружил, что ему не хватает контакта, хотя он презирал людей, прикасающихся к нему. Руки Али были… успокаивающими. Безопасными и обнадеживающими. Но он не хочет слишком глубоко вникать в последствия этого прямо сейчас. —Я на секунду, —объявил Хасан, прежде чем выйти из комнаты, снова оставив Мигеля наедине с его собственными мыслями. Оглядываясь назад, он понимает, что это не очень хорошая идея. Тяжесть всего давила, теперь он не мог отвлечься работой или хотя бы расхаживанием по комнате, чувствуя себя парализованным и беспомощным, сидя на собственной кровати. Он устал, настолько устал, что у него ломит кости, а между глазами постоянно ощущается давящая головная боль. Все просто болит, и он такой, такой измученный. Он хочет свернуться калачиком и проспать следующие три недели, хотя знает, что не может продержаться и трех часов без того, чтобы не проснуться с разорванными из-за когтей простынями, что в панике выскакивают во сне, и очередным кошмаром, ещё долго маячащим в его сознании. Он не совсем уверен, когда начал плакать, его щеки внезапно стали мокрыми от слез, он заметил это только тогда, когда его плечи вздымались так сильно, что это стало заметно ему в его диссоциированном состоянии. И к этому моменту он увяз слишком глубоко, чтобы остановиться, тело налилось свинцом, дрожащие руки не позволяли ему втянуть когти; это вообще ничему не помогало, видеть свое собственное мутировавшее тело, которое и так было достаточным источником страданий. Али вернулся спустя мгновение после того, как Мигель осознал свой срыв, начал о чем-то говорить, прежде чем заметил сложившуюся ситуацию. Он немедленно бросился ставить стакан воды и закуску из кафетерия, которые он принес обратно, и присел перед ним на корточки, нахмурившись, когда потянулся, чтобы обхватить щеки Мигеля ладонями. —Эй, эй, поговори со мной, Мигель, в чем дело? Что случилось? —Он нервничал, изо всех сил стараясь вытереть слезы собеседника большими пальцами. Мигеля бесило, насколько уязвимой была вся эта ситуация — даже при том, что он мог зайти так далеко, чтобы сказать, что он … доверял Али, он все равно не хотел ломаться перед ним. Из всех людей. Но он не смог сдержать слез, и теперь было уже слишком поздно, он даже не был уверен, сможет ли заставить свой голос работать должным образом, чтобы адекватно передать свое горе. —Устал, —пробормотал он через несколько мгновений дрожащим и тихим голосом, как от слез, так и от того, как трудно было подавить свои паучьи черты, такие как клыки, из-за которых было невероятно трудно говорить. —Да, я знаю, Мигель, —Али все еще хмурился, ему было неприятно видеть его таким измученным —Ты скоро немного поспишь. Но это … нечто большее, чем просто усталость, не так ли? Мигель почувствовал себя жалким от того, как шмыгнул носом и кивнул при этом, потому что это была кульминация уродливого и извращенного горя, вырывающегося из его груди, чего-то, что он пытался подавить в течение долгого времени. —Нам не обязательно говорить об этом, —успокоил его Али, все еще вытирая слезы со всей осторожностью. —Тебе нужно будет поговорить в какой-то момент, но это не должно произойти прямо сейчас, если ты этого не хочешь. По крайней мере, он это очень ценил, но он знал, что все это всплывет как-нибудь вечером. Он просто надеется, что к тому времени, когда это произойдет, он будет менее диссоциирован. Сейчас ему действительно пора перестать плакать. И через несколько минут он это делает, его плечи дрожат все слабее, слезы, наконец, высыхают, усталость нескольких дней обрушивается на всех сразу. В тот момент, когда Али встаёт, чтобы отойти, Мигель оплакивает потерю контакта, потому что, по правде говоря, это было единственное, что поддерживало его в здравом уме, но это вернулось через несколько мгновений, учёный вложил ему в руки бутылку воды и предложил выпить. Ему удалось прикончить все это за несколько глотков через несколько мгновений после того, как ему вручили бутылку, во рту пересохло от того, как он выплакался, и внезапно он почувствовал ужасное обезвоживание. Он пошевелился, чтобы неуверенно отставить бутылку в сторону, заметив, что ему протягивают еду — ничего, кроме протеинового батончика, но Мигель предположил, что прямо сейчас он не смог бы переварить ничего большего, и съел это без жалоб. Тишина длилась еще немного, прежде чем Али, наконец, заговорил, на этот раз на его лице была более ободряющая улыбка вместо озабоченного хмурого выражения. —Иди переоденься, ладно? Все время оставаться в этом костюме неудобно. Я знаю, что всякий раз, когда я расстроен, я чувствую себя лучше после того, как надену что-нибудь удобное и лягу спать, —честно говоря, Мигель чувствовал себя более обязанным слушать, учитывая, насколько он устал, и даже не спорил, когда встал, чтобы взять какую-нибудь запасную одежду и пойти переодеться в ванную. Мельком увидев себя в зеркале, он понял, насколько он неэстетичен, и он отпрянул от собственного отражения, собираясь переодеться, вместо того чтобы слишком долго зацикливаться на этом. Но, конечно, он не мог избежать своего отражения в зеркале, подойдя немного ближе, обратив внимание на мешки под глазами и темные круги, которые уже были едва заметны, просто все его лицо было тусклым и осунувшимся, а глаза покраснели от слез. Было неловко осознавать, что он продолжал позволять себе становиться таким плохим, но пути назад уже не было. Теперь была необходимость все исправить. Неудивительно, что Али выглядел таким обеспокоенным за него. Он выглядел дерьмово. Что ж. В любом случае. По крайней мере, его предложение оказалось полезным — надеть повседневную одежду вместо обычного костюма было намного удобнее. Он быстро умылся, просто чтобы попытаться выглядеть хотя бы немного более презентабельно, и, выйдя из ванной, удивился, увидев, что Али не рылся в его вещах в его отсутствие. Не то чтобы это стало бы для него большим сюрпризом, если бы он это сделал. Вместо этого он все еще сидел на кровати Мигеля, выглядя немного потерянным, когда он снова сел рядом с ним. Итак, вот в чем дело: Мигель никогда не был … силен в словах. Он изо всех сил пытался выразить свою благодарность, и, черт возьми, он изо всех сил пытался даже нормально разговаривать с другим человеком, и так было с тех пор, как он был ребенком. Поэтому пытаться нарушить тишину после того, как человек рядом с ним только что наблюдал, как он ломается, едва выдавив из себя слова, было очень сложно. Он обнаружил, что не может нарушить тишину, даже если бы захотел. Он попробовал другой подход, вместо этого наклонившись к нему – он очень редко бывает нежным, и он надеется, что только привязанность может выразить его признательность. По крайней мере, так кажется, когда Али обнимает его и притягивает еще ближе. —Отдохни немного, Мигель, — бормочет он, — или у меня будут большие проблемы с Лайлой. Мигель предполагает, что у них обоих так и будет, и наконец, закрывает глаза.