Пекло

      Он знал, что это необходимо, что без этого его корону просто не удержать. И что самое главное — без этого не спасти положение людей в городе. Эйгон не мог ответить сам себе, когда у него возникло чувство правильности данного решения, когда он сам себе поверил в то, что поступает верно, как ему велит долг короля. Наверняка утверждать нельзя. Он думал, что точкой невозврата для него стал тот миг, когда он перестал думать о мнении Совета, когда он собрался с силами и был готов отразить любое возражение, будь то возражение матери, брата, десницы и многих других лордов.       Странное единение его мыслей с мыслями народа образовалось тоже именно в тот самый миг, когда, закрывая от усталости глаза, Эйгон ощущал полноту королевской власти в собственных руках. Ему отныне никто не смог бы перечить. Даже если бы и смог… король на то и король, что последнее слово всегда за ним.       — Ты поступаешь так, как велит тебе долг, — единственная, кого он подпускал к себе в эти дни очень близко, последняя из фавориток Мария Мартелл, бывшая ранее пленницей в Красном замке.       Он поцеловал её руку. Движение мягких пальцев её руки по волосам успокоило. Размышляя над её словами, Эйгон понимал, что сомневаться в своих решениях он более не имеет права. В закрытых глазах он представлял под этой мерной лаской неизбежно грядущее событие. В темноте век мерещилось ему пламя. Много пламени. Оно охватывало всю Королевскую гавань, Королевский лес и земли, прилегающие к данной территории.       Событие это невозможно было избежать, как не избежал бы он отступления своего флота в последнем сражении, как не избежал бы ранения брата во время битвы с королевой партии Чёрных. Каждый человек в его войске, каждый крестьянин на его полях, каждый слуга в его замке мог бы, предчувствуя то же, что и Эйгон, предсказать совершающееся.       Люди не бунтовали. В них ещё хватало смелости, но эта смелость была вытеснена необычайной беспечностью, с которой они ожидали прибытия неприятеля. Никто не причинял разбоя, никто не волновался — все понимали, что им потребуются силы для того, чтобы отважиться на то, что им необходимо сделать, и покорно ждали своей судьбы.       Эйгон принял от фаворитки свой камзол. Она же надела на его голову корону, поправила волосы, заглянула в глаза с упрямой уверенностью и непоколебимостью. Если она — эта маленькая дорнийка, не боялась, то чего бояться тому, кто восседал сейчас на Железном троне? Он двинулся в зал Малого совета, оставляя её наедине с самой собой. Излишни были слова, но, выйдя за порог, он трижды проклял себя, что не собрал с её губ медового вкуса напоследок.       Коридор встретил его молчанием. Лишь в Малом совете послышались разговоры и шорохи отодвигаемых стульев. Эйгон жестом руки остановил их от этого действия. Ему сейчас не хотелось лишних почестей. Сам он сделал легкий поклон матери, кивнул брату и деснице и встал на своё место, возглавляя Малый совет.       — Долгих речей вы сегодня не услышите, — объявил король. — Я собрал вас здесь для того, чтобы сообщить, что нас ждёт.       По лицу королевы-матери прошла зыбкая дрожь. Она сжала подлокотник правой рукой.       — Вы знаете, что уже несколько дней подряд я постепенно распускаю свой двор, придворных, верных нам лордов… они оставляют имущество и уходят прочь от Королевской гавани, и всё, что они оставляют, я отдаю на истребление нашему войску и другим частям населения.       — Ты обезумел! — вздохнула мать, дёрнув губой. — Того, что ты так боишься, не случится, мы бежим, как трусы, как крысы с корабля!       — Замолчите! — голос короля ударил её самолюбие, словно занесённый его рукой бич. — Для нас в эту минуту не может быть вопроса: хорошо или плохо нам будет под управлением Рейниры Таргариен. Это будет для нас всех хуже всего. И, дорогая матушка, вашу казнь новой королевой мне хотелось бы увидеть меньше собственной. — Он надеялся этими словами ублажить сердце королевы-матери, и его слова немного охладили её пыл.       Подсознательно все люди знали, что должны драться, что войско для того у них и есть, однако…       — Если наше войско уничтожат, не останется никого, кроме крестьян и леди, с которыми нельзя идти на Королеву-на-полгода, — горячо заговорил король. — Она обезумела после смерти её детей, и теперь, как мне думается, использует драконов.       Все зашептались. Эйгон обвёл совет недовольным взором. Все они были недостойны зваться советом и советовать ему что-либо, если не понимали столь простых вещей.       — Ей нужен трон, ей нужна столица. Без Железного трона и Красного замка Рейнира не королева. Она узнает, она увидит, что люди против её власти, и вы мне в этом поможете.       Всё случилось, как он и сказал. Люди уходили, бросив своё имущество. Даже те богачи, которые ещё на прошлой седмице уезжали со своей прислугой в Речные земли, со смутным осознанием того, что они ни за что не станут слугами чёрной королевы, и со страхом, чтобы их не остановили люди десницы короля, желающего всё устроить по-своему, шли на поистине великое дело — они спасали Королевскую гавань. В эту же ночь никто уже не остановил бы уходивших отсюда людей. Король отослал свою семью в Штормовой предел, оставшись здесь исключительно с братом и несколькими слугами. И только Марию он не мог бы даже насильно изгнать.       Придя к ней под покровом ночи, после того, как были отданы приказы разложить по всему городу чаши с диким огнём, он увидел её, лежащую на постели. Свет томного ожидания обволакивал её опалённую дорнийским солнцем кожу. на ней оставалось лишь несколько браслетов и украшения в волосах — золотая паутинка с драгоценными камнями. Она выглядела не простой женщиной, а его королевой. Королевой, которую он и хотел видеть.       — Подожди, — она остановила его выставленными ладонями, упирающимися в его грудь, когда Эйгон устремился к ней с поцелуем. — Ты знаешь, что я верна тебе с того самого момента, когда оказалась в этом замке, и что я останусь тебе верна навеки. Но ты должен знать, почему.       Он покорно сел на кровать, глядя в её блестящие карие глаза.       — Я никогда не принимала твоих наград и подарков, потому что в тебе я увидела божественный разум. — Её ладонь коснулась щеки. — Лишь один ты был способен увидеть, что возведённый Завоевателем город, его трон, выкованный из тысячи мечей поверженных врагов, являются символом деспотии, которую ты свергнешь. И для меня высшим подарком являешься сам ты. Если ты в пекло, мой король, я — за тобой.       Эйгон более не ждал он поцеловал её. Одежда с его плечей мгновенно оказалась на полу. Поспешные ласки разожгли в их телах настоящее пламя. Король отдавался неистовой страсти, словно в последний раз вкушал сладость этих губ, словно в последний раз чувствовал он этот запах нежности и любви, словно в последний раз смотрел в её необъятные глаза. Он принимал её любовь и отдавал себя без остатка. Они не заметили, как пролетело время.       — Всё это благодаря тебе, — сказал Эйгон. — А завтра ты сядешь вновь на дракона моей сестры и совершишь вместе со мной то, что должно, пока мой брат будет отвлекать всадников.       Внезапно она вынырнула из постели. Оделась она очень быстро и поманила короля рукой.       — Пойдём, мой король.       Они вошли в тронный зал, в котором дежурили стражники из гвардейцев.       — Что тебе нужно? — спросил Эйгон.       — Огонь, — заявила Мария.       Один из гвардейцев дал ему факел. Мария велела принести из кухни масло. Гвардейцы принесли очень много масла. Она стащила полотна с геральдикой и обложила ими возвышающийся трон. Ни разу не зацепили острия мечей её великолепное тело, и ни разу не коснулись они Эйгона. И ему на мгновение стало жаль трон, который так охотно принял его. Но король не собирался останавливаться. Безумие разрушения охватило его. Он приказал разгромить Твердыню Мейгора, палату малого совета, башню десницы, Путь предателя, Арсенал, Великий чертог… гвардейцы разбегались по залам и башням, поджигая всё вокруг, опрокидывая жаровни с горячим маслом и жиром.       Нескольких минут хватило для того, чтобы зал, где находился Железный трон, Твердыня Мейгора, Арсенал и Великий чертог и помещения гвардии были все в огне. Пламя ревело и свистело. Крики убегающих в неохваченные огнём помещения людей заглушал треск тканей и деревянных укреплений сводов замка. Но спустя пару мгновений люди, которым передалось безумие короля, тоже брали факела и громили всё на своём пути, но замок был столь огромен, что им было не под силу разгромить ночью его весь.       Звёздное небо, казалось, потухло. С раздирающим уши треском одно за другим стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр. Эйгон вздрогнул и, будто очнувшись от долгого сна, выпустил руку фаворитки, уже онемевшую от его крепкой хватки. Он устремил на неё пристальный взгляд очей, в которых играло отражение пламени, словно оно исходило из него, а не от факелов. Он прикоснулся к её щекам, прижал к себе за талию, погладил поясницу, опускаясь ниже, но не настолько, что было неприличным, а затем соединился с ней с губами внахлёст, желая опять обладать её телом, получать от неё искры любви. И она была его столько, сколько он желал. В конце он вскрикнул её имя на пике удовольствия, и лишь потом погрузился в недолгий, но блаженный сон.       О подступах чужой армии затрубили колокола по всему городу. От этого звона ввысь поднялись осевшие в городе птицы, которые клевали разбросанное зерно, тащили в дома веточки, чтобы вить гнёзда. Этот звон их распугал. Эйгон проводил взором дракона Эймонда, ожидая сигнал от него.       Мария подошла к нему, одетая в мужской костюм, чтобы летать на драконе. В ней он нисколько не сомневался. Дорнийка давно летала на Пламенной Мечте погибшей Хелейны, не боясь её, несмотря на то, что сама она Таргариеном не являлась.       — Надо уничтожить и Драконье Логово, — сказала Мария.       Эйгон нахмурился, понимая, что это значило для него, как для хозяина драконов.       — Они мельчают в несвободе, мельчаете и вы, мой король, — объяснила фаворитка, тронув его руку.       Он кивнул с согласием. Если и уничтожать деспотию, то во всём, везде, хотя освобождение таких существ казалось раньше немыслимым. Дождавшись, когда пролетит в небе дракон его брата, Эйгон оседлал своего, Мария взобралась на Пламенную Мечту. Король жестом указал ей начинать.       — Нет! Не мне первой. Начинать приличествует тому, чья воля и сила привели нас к этому.       Эйгон направил Солнечный Огонь вверх. От быстрого набора высоты у него закружилась голова, и сердце пылко застучало в груди, укрытой бронёй. Солнечные лучи в последний раз осветили Королевскую Гавань, обласкали её, поцеловали. Он выждал пару мгновений. В нём таилась надежда на то, что подступающие войска вскоре увидят огромные столбы пламени, зелёного пламени.       Ещё раз громко зазвонили колокола. Король облетел столицу, убеждаясь, что никого не осталось в огромном городе. Солнечный Огонь воспарил над величественной септой.       — Дракарис, — без сомнений и промедлений сообщил Эйгон.       Пламя окутало здание. Его сила выбила стёкла. Посыпалась крыша. Камень за камнем разрушалась стена. Из-под подвалов септы в ответ вздыбилось зелёное, дикое, неимоверно разрушительное пламя. И этот восторг от разрушения теперь контролировал и всадника и дракона.       С победоносным кличем Мария на Пламенной мечте взмыла в облака и обрушилась на могучие стены. Вслед за ней на городские постройки устремилась Вхагар.       Звук взрывов, гремящих по всему городу, стал музыкой для ушей короля. Он никогда прежде не чувствовал себя настолько сильным, настолько свободным, настолько счастливым. Полыхали сокровищницы, полыхало клятое Драконье Логово, полыхали порты и ворота. Дворцы в рощах, амбары, кирпичные склады, бревенчатые гостиницы, дома купцов, таверны, кладбища, бордели уходили в небытие. Высокие и надёжные когда-то стены города погибли. Когда он повёл Солнечный Огонь на Красный замок, чёрный дым уже застилал обзор. Чтобы не задохнуться, король прикрыл нос и рот специально заготовленной тканевой повязкой.       — Дракарис, — приказал он повторно, пролетая ворота в Красный замок.       Эти ворота с плаксивым скрипом расплавились почти моментально. Король рассмеялся, облетая Твердыню. Он спалил пустой Арсенал, псарни без охотничьих псов, которых увели вместе с его семьёй. Мария обрушила пламя на королевскую септу, казармы и королевские покои. То место, где они занимались любовью, горело ярче всего.       И не было ничего приятнее, ничего смелее, ничего лучше этого… король будто освобождался от цепей сам и освобождал иных людей. Он уже видел, как на обломках этого самовластья возрастут цветы новой эры, нового порядка.       Но самое большое удовольствие, сравнимое с тем, что он испытывал, когда ложился в усталости на грудь Марии после долгих соитий, король ощутил, приближаясь к тронному залу.       — Дракарис, — от радости в его горле даже возникло препятствие голосу, но Солнечный Огонь его услышал и камнем обрушился туда, где стояло желанное всеми королями и придворными Вестероса места.       Мечи плавились, превращаясь в металлическую реку, стекающую по ступеням вниз.       Три дракона обжигали его огнём, и у этого символа деспотизма и тирании не оставалось никаких сил для борьбы с их пламенем.       

      ***

      Она опустилась прямо перед главными воротами, не страшась ни дыма, от которого уже слезились глаза, ни пожирающего кирпич за кирпичом стену пламени. И лишь гвардейцы насилу оттащили её от этого места, чтобы её не похоронило обломками заживо. Она рвалась туда, будто могла спасти город от разрушения, плакала, кусала хватающие её руки гвардейцев.       — Кто это поджёг?! Кто? — не кричала, а рычала, как раненый зверь, Рейнира Таргариен.       — Они сами, — холодно ответил Деймон.       В отличие от жены он выглядел ужасно спокойным.       — Они не посмели бы! Они не могли! — возражала королева.       Уже ослабевшая от собственной истерики, она повернулась к стоявшим за спиной сподвижникам.       — Это бред, это бессмыслица. Кто устроил пожар?       Подданные смотрели на неё с недоумением. Возможно, они и сами не верили в происходящее. Половину дня назад они были уверены, что замок и город падёт, что Эймонд Таргариен клюнул на их ловушку, что Эйгон Таргариен отдаст корону, а потом и свою голову старшей сестре, но затем его брат улетел, а теперь город сожрало пламя.       — Они сами, — повторил Деймон.       — Его мать предлагала мне переговоры… — продолжала, как в бреду, Рейнира. — Он сжёг город, не желая подчиняться матери… не думала, что он осмелится.       — Тогда я сожгу их, — заявила Рейнира. — Мы помчимся к ним…       — Наши корабли горят! — к ней подбежала кузина. — Его дорнийская сука сожгла наши корабли!       — Отставить! — выкрикнул Деймон. — К сожалению, мы упустили время. Нам придётся немного подождать. Пусть сжигают все свои города, и тогда Эйгон станет королём пепла.       — Мне кажется, что он сожжёт теперь лишь один замок, моя королева, — подошёл к ним Корлис Веларион. — И вам известно какой.       Королева заметалась и, опустившись на колени, рыдая, стала рвать на себе волосы. Эйгон уничтожил все символы её власти. Быть королевой без трона и замка она не могла. Её твердыню — Драконий камень он уничтожил в тот же день беспрепятственно. А на следующий, когда королева отважилась просить переговоры, он прилетел на драконе вместе со своей дорнийкой и приказал съесть «дорогую сестру» на глазах у её родни и армии.