***
— Ты больной. — С истеричными нотками смеётся Эван, упав на кровать. — Мне часто такое говорят. — Барти плюхается на кровать Эвана рядом с ним. Его взгляд скользит по загорелой коже, атласно сложенной фигурой, закалённой упорными тренировками по квиддичу. Барти помнит, что Эван хочет попасть в сборную страны. Глаза скользят по лицу: по широко растянутым в смехе губам, ямочкам на разрумяненных щеках, вихре ещё влажных волос. Взгляд перемещается ниже полосу оголённой кожи груди, открывающейся из-за наспех надетой рубашки. Эван продолжает смеяться, представляя сконфуженное лицо Поттера, когда Барти перекидывает ногу через бёдра Эвана и садиться сверху. Руки следуют по мягкой коже, расстёгивая мешающие пуговицы. Оглаживают рёбра, узкую талию, едва касаясь проходятся по выпирающим тазобедренным костям, проникая под брюки. — Чёрт, а ведь он может пользоваться Регом. — Хриплым голосом от смеха говорит Эван. — Я тоже так подумал. Барти наклоняется вперёд, склоняясь над Эваном. Рука упирается параллельно с головой Эвана, расстояние между ними — считанные дюймы. Жаркое дыхание опаляет кожу. В глазах Эвана всё ещё смешинки — искры задора и веселья. В глазах Барти томительное довольство и желание, в котором можно задохнуться. — И? Каков твой вердикт. — Самоуверенному Поттеру не хватает уверенности. Эван, схватив за галстук, тянет ближе, оставляя несуразно маленькое расстоянии меж губ, когда кожа ловит призрачное касание, но в полной мере насладиться им не может. Облизнув пересохшие губы, Барти касается желанных губ. — Значит, ты веришь ему? Что он любит Рега. — Ммм… Ещё не решил. — И почему у Регулуса такой отвратительный типаж. — Накаченные игроки в квиддич? — Иронично хмыкает Барти, зарывшись пальцами в блондинистые волосы. — Туповатые дружки его брата. — Эван не соглашается больше из смутного понимания, что так можно охарактеризовать и его тоже, нежели потому что считает иначе. — Тогда я расстроен, что я не дружок его брата. — Из сгиба шеи и плеча раздался сдавленный смешок, прерывающий лёгкий поцелуй. — Слава яйцам Поттера, что ты не дружок. — Хохочет Эван, проводя рукой по чужой шее. Рука скользит на затылок, где сжимает волосы, оттягивая на грани с болью назад. — Яйца Поттера… — Барти оторвался от шеи, приподнявшись на локтях, чтобы взглянуть в глаза Розье. — Пришлось по вкусу то, что ты там себе представил? — А то. Хищный оскал украшает искусанные губы. Эван осматривает ухмыляющееся лицо с особой придирчивостью, словно всерьёз раздумывая стереть эту пресловутую ухмылку с его лица ни то кулаками, ни то губами. — Ревнуешь? Барти хочет наклониться вперёд, продолжить то, на чём остановился, но твёрдая хватка в волосах держит его на месте. Барти облизывает губы, смотря сверху-вниз. Эван с искринками задора, оценивающим взглядом долго пробегается взглядом по ему, чтобы потом приподняться на локтях, практически сталкиваясь носами, и говорит: — Если я скажу «да», то что? — Выдыхает в самые губы, специально задевая его нос своим. — Я докажу, что ты дурак. — Барти высовывает язык, в попытке коснуться губ Эвана. В ответ на это Эван фыркает и отстраняется, падая обратно на кровать. — М? И каким же образом? — Отсосу тебе в Большом зале на глазах у всех. — Какое смелое заявление. — Ты мне не веришь? — Верю, верю. — Безразлично пожимает плечами Эван, чувствуя прикосновение к своим бедрам. — Но знаешь, каждый ведь может отсосать в Большом зале в удобное для плотских утех время. Другое дело сделать это на глазах у всех. Эван понимал для чего Барти понадобилась мантия. Характерная округлость брюк в энной области также указывало на это. Но их общение предусматривало своего рода поддразнивание, извечную попытку задеть за живое, надавить на больное и с предвкушением ожидать реакцию. Эван жмуриться как кот на солнце и податливо подставляется под поглаживания чужих рук на бёдрах, нерасторопно двигая ими имитируя толчки. Сидящий на нём Барти громко простонал, облизнувшись. — Я бы трахнул тебя на глазах у всего Хогвартса без мантии невидимки, если бы ты только позволил. — Но я не позволю. — Он кусает мочку уха, когда Барти наклоняется и зарывается лицом в его сгиб шеи и плеча. Ладони интуитивно сама находит лучшее положение и зарывается в непослушных жестких волосах Барти. — Но ты слишком скучный зануда. Серьёзно, общение с Регом склоняет тебя не в лучшую сторону. Барти больно кусается, проводит носом по тонкой, чувствительной коже, вызывая мурашки, чтобы потом вновь укусить чуть выше. Эван шумно выдыхает, прикрыв глаза. Пальцы вырисовывают незамысловатые узоры в волосах, массируя. Будь Эван котом, тотчас замурчал. — А, может, он наставляет меня на путь истинный? — Я бы предпочёл, чтобы он просто тебе вставлял. — Выдыхает в ухо, скатываясь в низкий стон. Эван смеётся тихо. Совсем безболезненно ногти впиваются в кожу головы, спускаясь ниже. Ближе к шее прикосновение становится невесомым, щекочущим. Аккуратные пальцы, забираются под белую рубашку и обводят позвонки. — Ты только и ждёшь этого. — С удовольствием посмотрел бы. — «С удовольствием подрочил бы» — ты хотел сказать. — Дааа. — Тянет он, не скрывая мечтательности. Эван чувствует себя изнеженным, расслабленным. Лёгкое напряжение, гонимое ласками, осело где-то внизу живота, приятно оттягивая грядущее удовлетворение. Кожа, казалось, сделалась чувствительней в разы и каждое движение, — будь то трение простыни или чужой кожи, — отзывалось в нём приятной негой, разливающейся липким мёдом. Туда же, — в низ живота, — впивается нечто твёрдое, колом стоящее в штанах Барти, что, вероятно, достаточно болезненно. Крауч плавными движениями бёдер раскачивается, принося себе удовлетворение, которому не суждено сейчас достигнуть кульминации. То лишь подготовка к долгожданной развязке. Эван, поддавшись на негласные уговоры тела, восседающего на нём повелителем, Эван на пробу подмахивает бедрами на встречу. Низкий стон вырывается из горла Барти, а затем Эван болезненно шипит, посильнее сжимая жёсткие волосы в кулак. Барти кусается до крови и гематом, оставляя больное воплощение любви на теле доказательством. Крауч вторит его движениям, рукой сдавливая костлявое бедро Розье. Эван ухмыляется в чужие губы, что через минуту станут на вкус металлом. Их связь: слепая борьба за первенство, сражение в котором не будет победителя так же, как и не будет проигравшего. Оба они это прекрасно понимают и оба они, как под кайфом остановится не смеют, движимые желанным наркотиком, ищущие новую дозу. Эван останавливает его резко. Всегда резко. Барти любит неожиданности, любит непредсказуемость, как любит её Эван. Он прикусывает язык Барти до крови. Он болезненно шипит, совсем как змея, и отстраняется. Эван смотрит на него с ноткой превосходства во взгляде. — Бросай эти детские игры, Крауч. Ты, помниться, обещал отсосать мне прямо на глазах у всего Хогвартса. — Вот такие разговоры мне нравятся, Розье. — Я уже давно понял, что тебе нравятся, когда тобой командуют. По-звериному хищный оскал появляется на вытянутом лице сам собой. Крауч зовёт это улыбкой. Эван называет это «я хочу тебя» оскалом. Эван знает, что это лишь половина правды. Барти любит, когда им командую столько же, сколько и любит командовать сам. Но сегодняшнее их приключение, раскрывает его явно не в этой стезе. — Ммм… Я хочу, чтобы ты меня трахнул на глазах у всего Хога. Барти стонет так, будто сама мысль может привести его в оргазм.***
В полдень необычно многолюдно. Может, виной тому выходной день, но людей в Большом зале собралось действительно много, даже для воскресного дня. Под мантией-невидимкой — невероятным и единственным в своём чудотворстве артефактом, — ещё никогда не было так жарко. Особенно сейчас. Эван шумно дышит, стараясь унять дрожь в собственном теле. Он кусает свой кулак, пытаясь не издать и звука, который мог бы выдать их. Но, чёрт возьми, это было сложнее некуда. Особенно, когда влажный язык Барти проходился по всей длине члена, а ловкие пальцы игрались с яичками, поглаживая их и кожу вокруг. Спрятавшись под мантией, они минутами ранее зашли в Большой зал и, как грезили они оба, занялись на глазах у ничего не подозревающего народа грехопадением. Иначе никак не назвать минет посреди Большого зала в его час пик. Встав на достаточном расстоянии от студентов, чтобы те не могли их задеть, они отринули прелюдии и приступили к тому на чём остановились в спальне. Тела ещё не успели остыть и позабыть прикосновения друг друга. Эван быстро лишился штанов, оставшихся болтаться у него в районе щиколоток. А Барти быстро открыл рот, вбирая толстый член Эвана до основания. Стольких сил Эвану стоило сдержать себя и не издать рвущийся наружу протяжный стон, сколько он никогда не задействовал. Мысль о том, что они занимаются интимными вещами на глазах у всех безумно будоражила, кружила голову, вознося под самые небеса. Сердце бешено колотилось в груди от возбуждения, горячего рта, заглатывающего член, и сотне глаз, которые могли бы их увидеть в любую секунду, если бы кто-то сорвал с них плащ или тот ненароком просто упал с них. Заниматься сексом на публике — очень возбуждающе. Это новое открытие в себе Эван, как и Барти, не забудет. Мурашки пробежались по всему телу, оседая где-то внизу живота, подкармливая возбуждение, сладким мёдом растекающегося по коже. Возбуждение, зачатое ещё в спальне, теплилось в животе, накапливаясь до покалывания на грани приятного и едва терпимого. Горячий язык скользил по члену вперёд-назад без остановки, вбирая член настолько глубоко, что головка касалась задней стенки горла. Барти, мастер своего дела, чей опыт отточен множества тренировок, имитирует глотание и стенки горла сжимают член со всех сторон. У Эвана звезды перед глазами. Он практически не ощущает боли в кулаке, от того насколько сильно он сжимает на нём челюсти. Барти специально издаёт звук, — нечто средние между смешком и стоном, — и вибрация голоса проходится по всему телу Эвана. Шум болтовни, перезвон столовых приборов и Барти причмокивающий с членом во рту — верх возбуждения, который можно было ожидать от сегодняшнего полудня. Эван ощутимо вздрагивает каждый раз, когда ловит направленный взгляд в их сторону. А Барти не может сдержать смешка, за что Эван чуть сильнее сжимает его плечо. Кожу покалывало от шума жизни совсем рядом с ними. Лёгкая материя мантии-невидимки будто ласкала чувствительную кожу, местами обнажённую. Эван опустил глаза вниз и пересёкся с взглядом Барти. Краучу не нужно было ухмыляться, вся его дерзость читалась по лицу. Яркий взгляд прожигал насквозь. Он обводил языком головку, проводил по самому кончику и неотрывно смотрел глаза в глаза. — Мне так нравится твой скулёж. — Горячо шепчет Барти, оторвавшись. — Я хочу тебя услышать, не сдерживайся. — Ты такой подонок, Крауч. — В тон ему шепчет Розье надрывно. — Мне часто это говорят. — Хочешь, чтобы я не сдерживался? — Барти смотрит на него с хитрым прищуром, ожидая. Зная, что будет дальше. — Тогда встань. И Барти, что ему совершенно не свойственно, повиновался. Он встал, оказавшись вплотную. Их носы соприкасались, сбитое дыхание оседало на губах. Тяжёлая рука опустилась на влажный член, мягко поглаживая. Томно дыша в самые губы, Крауч расстёгивал собственные штаны и шептал: — Я хочу, чтобы ты взял меня прямо здесь. Чувствительную кожу губ покалывало от невесомых покалываний. Все мысли смешались в желеобразную массу, плавясь под натиском чужих прикосновений. Жар под мантией превысил все нормы, выступили капли пота. Желание полностью затмило здравомыслие и теперь заняться сексом на публике не казалось чем-то недопустимым. — Этого не было в планах. — Подсказывает Эван, шумно выдыхая, когда ловит на себе взгляд Регулуса. Вернее, стоит сказать ему кажется, что он ловит взгляд Блэка, немигающего смотря прямо в их сторону. Чудилось, что холодный взгляд серых глаз прошибал насквозь. Вглядывался в самую душу, раздирая до оголённых нервов. Кожу покалывало от нарастающего возбуждения, стекающего к низу живота. Член болезненно дёрнулся, когда Регулус Блэк закатил глаза и со смешком отвернулся. Растянутые в усмешке губы будто впивались в кожу, болезненным поцелуем. Возбуждая. Барти проследовал за его взглядом и громко, несдержанно усмехнулся. Несколько студентов, сидящих близко, повернули голову, слепым взглядом осматриваясь. Недоуменные, вытянутые лица смешили Барти. — Ты бы хотел, чтобы Реджи смотрел? Барти шепчет томно, склонившись к уху, прикусывая мочку. Эван тихо выдохнул в непослушные волосы Барти, ощутив укус на шее под ухом. Мягкий язык скользнул по коже, будто огнём опаляя и спускаясь всё ниже и ниже, пока не дошёл до ключицы. Кожа на вкус была солоноватой с лёгкой отдушкой парфюма и лавандового мыла. Барти покрыл её поцелуями-укусами, находя сдерживаемые стоны забавными. — Признайся, что сам бы этого хотел. — Не отрицаешь. Хриплый голос Барти вибрацией прокатился по телу Эвана. Утверждение, — не вопрос, — опаляет не хуже знойного полудня летом. Жар нагнал вибрацию следом, стоило взгляду упасть вниз. На налитый кровью член Крауча. Пульсирующие вены так красиво извивались на плоти, что рот Эвана наполнился слюной. — Повернись ко мне спиной. — Шепчет Эван, потянувшись к желанным, пухлым губам. — Да, господин Розье. — С томным придыханием говорит Барти, намеренно несерьёзно. Он поворачивается, выгнувшись дугой, прильнув спиной к Эвану. Раскачивая бедрами, он трётся о член шероховатой тканью брюк и Эван тяжело выдыхает в загривок спутанных волос, побуждая тонкую кожу шеи покрыться мурашками. — Снимай штаны. — Как прикажете, мистер Розье. Не торопясь, он опускает руки на уже расстёгнутые брюки, но не снимает, возиться с ними, как с запутавшимися шнурками кед. Намеренно проверяя терпение Эвана на прочность, желая проверить его предел. Желая его. В конечном итоге Эван не выдерживает и накрывает руки Барти своими, чтобы поскорее покончить с этим. — Ты такой нетерпеливый, Розье. Так сильно хочет трахнуть меня в зад? — Он выворачивается под странным углом, поворачивая голову к уху Эвана, и шепчет. Шепчет и облизывает чувствительную раковину, проводя по ней мокрым языком. Эван хрипло выдыхает, обессиленно припав к чужому плечу. Его руки дрожат, когда он опускает штаны. Те безвольным мешком падают на пол, опускаясь до щиколоток. На пробу, Барти толкается назад тягуче медленно. Набухший и ещё мокрый от слюны член скользит меж ягодиц. — Ммм… — В удовольствии мычит Барти, ласкаясь по-кошачьи. Он трётся щекой о щёку Эвана с интимной открытостью вверяя себя в не свои, но родные руки. Расслабленность его тела плавит без жара. Барти таит под его ласками, льнёт к нему как к единственному источнику силы и жизни, исцеловывает лицо везде, куда может дотянуться. Скользит пальцами по рукам Эвана, млея под его силой и жаром, касающимся ягодиц. Эван бёдрами впивается в подставленную задницу, потираясь со сдерживаемым рвением зайти дальше. Но ступать на изведанную, но непредсказуемую территорию он не спешит, желая растянуть миг «до». Сладкое мгновение, когда ещё разум не повержен под натиском возбуждения, когда рамки приличного размыты ещё не до конца. Барти его сдержанность не по духу, он заявлял и будет заявлять об этом неустанно из раза в раз. — Да что ты там мнёшься, как шлюха без оплаты? Эван больно щиплет его за живот, призывая не распаляться так громко. Несколько студентов заозирались по сторонам уже не в первой слыша чего-то голос, доносящийся неизвестно откуда. Всего на мгновение, но сердце Эвана ушло в пятки. Барти за это кусает Эвана за щёку и толкается назад, рукой он обхватывает член Эвана, пройдясь по нему несколькими небрежными стимулирующими движениями, а потом направляет ко входу. Эван позволяет ему это, наслаждаясь по жгучими касаниями-пытками. Его руки блуждают по торсу Барти, выводя незатейливые узоры, щекоча, медленно спускаются к твёрдому члену, обхватив у самого основания и с губ Барти срывается первый судорожный вдох, затерявшийся в волосах, в которые тот уткнулся носом. Эван ласкает медленно, изводя. Барти и любит и ненавидит его и я его сводящие с ума руки. Каждый нерв трепещет в пытке, каждая клеточка кожи желает его так сильно, что дыхание перекрывается, а разум уходит небытие. Как раз в тот момент, когда Барти выгибается дугой от жаркого дыхания под ухом и столь невесомых касаний рук, что даже болезненно, Эван входит в него с неторопливой нежностью, заполняя собой изнутри. Сначала внутри остается лишь головка. Губы Барти вытягиваются в немом восхищении и удовольствии, Эван ухмыляется и кусает за плечо. Его пальцы вычерчивают в воздухе руну и пространство невидимо, но очерчивается чёткой гранью. Укус — нечто среднее между болью и удовольствием, когда кожу покалывает от накатывающего волнами возбуждения. То, что надо. Барти издаёт громкий низкий стон, пальцами впиваясь в костяшки бёдер Эвана, притягивая к себе ближе, не найдя в себе силы терпеть. Эван не сопротивляется, поддаётся на его манипуляции, проникая всё глубже и глубже. Жар, давление и влажность — сродни тому, как лава в ходе своего мерного потока встречается со льдом. Не существующие пар затуманил разум Эвана. Из его горла вырывается протяжный вздох, похожий на стон облегчения, как охлаждающий напиток в жаркий июльский день. — Твою мать, сука, блять… — Материться невпопад Барти, заходя в приятном экстазе. Эван прерывает поток брани, накрывая припухшие губы своими. Стремительно нерасторопный поцелуй, на который самонадеянно рассчитывал Эван, перерос в жадный, ненасытный. Болезненный. Барти любил кусаться, оставляя засосы и укусы метками на теле Эвана. Он принадлежит только мне — будто бы это значилось в красно-фиолетовых переливах под кожей. Эван против не был. Он знал, что так оно и есть. Только они двое могли принадлежать друг другу. Только Эван. Только Барти. Нетерпеливость берёт вверх и Барти начинает двигаться, что едва получается, ведь Эван сильно сдавливает его бёдра, вынуждая остаться на месте. Крауч в отместку болезненно кусает Эвана на губу. Эван улыбается и боль отдаёт с новой силой. Не замечая её, он толкается резко, войдя во всю длину. Барти глухо стонет, совершенно позабыв об осторожности. Стоило только ощутить кожей сильное возбуждение Эвана, почувствовать его изнутри, как все границы допустимого (которые вряд ли бы в самом деле могли его сдержать) стёрлись. Весь остальной мир исчез, растворился в сладких стонах, влажной коже и жара их желаниях. Что могло быть важнее и существенней, чем Эван и его толстый, пульсирующий член в нём, так приятно двигающийся в нём обманчиво медленно, чтобы потом, полностью выйдя, двинуться вперёд, качнув бедрами намеренно резко. Член входит до самого основания с пошлым шлепком. Барти в его руках задыхается. — Какая же ты сучка, Розье. — Сбивчиво шепчет на ухо Барти, растягивая губы в плотоядной ухмылке. — Трахни меня, ну же. Не медли. Оттрахай так, чтобы я стоять не мог. Оттрахай так, чтобы все видели, как твоя сперма наполняет меня. Эван так же медленно выходит, почувствовав неприятных холод, а Барти жалобно скулит, ощутив отвратительную пустоту. И таким же стремительным рывком сокращает расстояние, ударяясь о мягкие ягодицы. Барти загнанно дышит, Эван вторит ему, прижимаясь губами к взмокшему от пота виску. Привкус пота горчит на языке, отдавая солью. — Считай. — Не говорит, приказывает Эван бархатным тоном шепчет на ухо. Мурашки пробегаются по телу Барти, предвкушающая улыбка сама собой возникает на искусанных губах. Выходя, Эван задерживается надолго, беря себя в руки. Пошлые фантазии всплывают в сознании одной за другой, рисуя возбуждающие картинки, импульсом, устремляющимся вниз к уже набухшему члену. Он медленно проникает в него. Барти роняет: — Один. Его голос дрожит и дрожь передаётся Эвану. Он медленно выходит и также медленно проникает в него. — Два. Барти зарывается рукой во вьющиеся волосы, с приятной болью сжимая их в кулаке. Его губы встречают Эвана в тягучем поцелуе, но прежде чем он случается, Барти выдыхает: — Три. Мягкое покачивание бёдер больше напоминает изнеженные ласки любовников, которые так претят резвому, бунтарском духу Барти. Он не любит приторные прелюдия, сопливые признания в любви, томные ласки и прочую лабуду влюблённых идиотов. — Четыре. Барти был и будет вихрем. — Пять. Просто вихрем. Неудержимым ветром, рвущимся из опутывающих его оков, не терпящий хоть малейшего их напоминания. Хоть малейший намёк на пресечение его воли затмит солнцем его день, Барти тотчас испариться, не пожелав променять свою свободу. — Шесть. Барти был необузданной свободой, которую так сложно держать в руках, что мышцы наливаются свинцом. — Семь. Но стоит приручить этот вихрь, — ни в каком разе не объять его собой, покорив, — как он отдаст всего себя без остатка. — Восемь. Эван слукавил, сказав, что он не счастлив иметь Барти. — Девять. Эван целует глубоко, нарочно помедлив. Барти в его руках ждёт, дрожа заранее от грядущего удовольствия. Их языки сплетаются в пылкой страсти. Сделав резкий толчок, проникая настолько глубоко, насколько мог, он поглощает вырвавшийся стон, испив его долгожданным живительным источником силы. — Десять! Инерция толчка стихает и ноги Барти подкашиваются, как у медовой девицы, никогда в жизни не занимавшейся сексом. Эван проворачивал эту технику уже не впервой, но эффект всегда один и тот же. Всё начинается по новой. Медленные тягучие точки, сопровождающиеся жестокой лаской, руками, впивающимися в плоть друг друга, поцелуями-укусами и нарастающие пульсацией внизу живота. Эван касается изнывающего от недостатка внимания члена Барти как раз в тот момент, когда медленные толчки сменяется на грубые и глубокие. — Девять! Десять! Пытка, — и вовсе не игра, — возобновляется вновь, стремясь свести счёт к минимуму. К такому минимуму, когда говорить и думать связно не получается, а сладкая истома напряжённым спутанным клубком нервов оседает у лона. Ещё пару кругов спустя, Барти не может держать концентрацию и их поцелуй превращаются в неаккуратное, не изящное столкновение ртов. Влажная от наколдованной смазки рука Эвана скользит по члену Барти, вторя темпу толчков. Барти чересчур сильно кусает Эвана за подставленное плечо и багрянец крови проступает, разбавленной краской стекая по коже. Большой палец невесомо поглаживает уздечку и щёлочку в перерывах между медленными толчками. Их сменяют резкие движения рукой при таких же резких толчках. Собственный член, сдавленные мягкими стенками пульсирует. — Четыре! Пять!.. — Лишь чудом или выверенной сноровкой Краучу удаётся не сбиться со счёта. Сильно выгнувшись в спине, при следующих толчках Эван попадет точно в цель — в простату. Барти стонет бессвязно и громко, позабыв о тысячах взглядах, готовых иглами впиться в них, как только шероховатая ткань мантии слетит с них. Это распаляет ещё сильнее. Дикое, животное предвкушение настигло их сразу же как только игра оборвалась. Эван, не сдерживаемый условиями, вколачивался в жилистое тело, выбивая каждый вздох, каждый стон и звук. Он с силой сдавил бедра, притягивая к себе рукой. Барти активно насаживался на его член, бормоча себе под нос непотребства в перерывах между особо громкими стонами. Нега, растекающаяся по их телу тёплой кровью с молоком, теперь стремительно застывала в них, подстёгиваемая напряжением. Липкие от пота тела сталкивались друг с другом в пьяном нетерпении и желании. Барти, накрыл руку Эвана на своём члене своей и принялся доводить себя до пика, готовый вот-вот излиться им обоим на руки. Какофония звуков: надрывный голос Барти, срывающийся на сиплые стоны, возбуждающие шлепки кожи о кожу, перезвон посуды, гамон несмолкаемых голосов и сотни взглядов, имеющий власть их заметить. Тугой ком в животе раскручивается с неуловимой скоростью. Барти с хриплым стоном изливается, широко открывая рот. Лёгкий дурман с приятной слабостью окутывает его спустя мгновения, и долгожданная судорога проходит, явив после себя лёгкое изнеможение. Расслабленным телом Барти чувствует сильные толчки, сбивающиеся с налаженного ритма. Пульсирующий член проникает в него рывками прежде чем излиться горячим семенем внутрь. Слабыми толчками как по наитию Эван оканчивает их акт грехопадения и лбом утыкается в плечо Барти. Слабость настигает его моментально. Эван даже не успевает понять, когда закончилось наслаждение от оргазма и вот он уже может мыслить только о душе и крепком послеобеденном сне. Стареет — не иначе. — Спасибо, что кончил в меня, Папочка Эван. Лёгкая передышка развязала Барти язык и снова по-лисьи хитро скалится в улыбке. — Фу, отвратительно. — Не говори так с членом в моей заднице. Я почувствовал, как он дёрнулся. — Подначивая, Барти толкнулся назад, отвёл бедра вперёд и снова покачнулся назад. Не успевший окончательно обмякнуть член, стал затвердевать. Барти и Эван обменялись взглядами, лукаво улыбаясь.***
— Почему она странно пахнет? — Джеймс перенял свою драгоценную мантию с лёгким оттенком опасения во взгляде. Он осторожно ухватился за самых её край, будто она могла быть пропитана миазмами чумы, и оглядел придирчивым взглядом со всех сторон, однако ничего не заметил. Не стоит думать, что это его убедило. — А оно тебе надо? — Ухмыльнулся Барти с дерзостью. Он притянул сливочное пиво, которое Джеймс заказывал для себя под невысказанные возмущения и сурово сдвинутые к переносице брови. В Трёх Метлах вечером особенно многолюдно. — Крауч… — Младший. — Оборвал его с нахальной улыбкой Барти, перебивая так и не начавшийся поток брани. — Да, это я. — Какого чёрта ты с ней делал? — Под конец голос Джеймс сбивается, словно бы он не до конца уверен в том, хочет ли он знать ответ на этот вопрос. Но взгляда не отводит, упрямо ожидая. — Кончил на неё. — Беззаботно пожимает плечами Барти, в один глоток опустошая остатки сливочного пива и со стуком опуская на неровный деревянный стол стакан. На его лице не проскакивает и тени шутки, что порядком озадачивает. Ошеломление на лице Джеймса, когда он понимает, что затянувшаяся тишина — свидетель правды, — апогей хорошего вечера. То, как широко могут раскрыться его рот и глаза, поражает. Абсолютно глупое выражение лица, чем-то напоминающее морду тролля, забавляет. — Ну и нелепую же ты рожу скорчил. — Ты же не серьёзно? — Я же сказал, я — Барти. Не серьёзно. — Крауч, какого чёрта?! — Было очень приятно иметь с тобой дело. — Барти вскакивает с места, а лица его не покидают оттенки радости и злорадства. — Ну-с, свидимся ещё, Поттер. Прежде чем Джеймс Флимонт Поттер успевает разразиться непростительным словами и грозными заклинаниями, Барти Крауч выскакивает из таверны, растворяясь в толпе и закатных лучах уходящего солнца.